нув пониже, Хоб разглядел
их шипы, осторожно собрал с полдюжины и положил в авоську. Затем вынырнул на
поверхность и поплыл к катамарану.
     -- Что это? -- осведомился Макс.
     -- Морские ежи.  Средиземноморский деликатес.  Теперь  нам  нужны ножи,
вилки и лимон
     -- А на  что это похоже?  -- спросила обладательница длинных каштановых
волос.
     --  Сырой морской еж не всякому по вкусу.  Не просите  меня описать их.
Отчасти вроде краба, отчасти -- вроде черной икры.
     Максу  это пришлось  по душе, и девицы  возражать  не стали.  Девушки с
Ибицы едят все, что подадут.
     После ленча, нежась на палубе  под  лучами  средиземноморского  солнца,
настоянными на коньяке, Макс заметил:
     -- Хоб,  это замечательно. Все подряд. Море. Небо. Земля. Перед ними из
сверкающей глади моря возносился остров
     Ибица. Стоял прекрасный июльский день.
     --  Это  лучшее  лето  в   моей  жизни,  --  продолжал  Макс.  --  Если
когда-нибудь будешь в Нью-Йорке...
     Хоб набрал нью-йоркский номер, который дала ему Милар.

        "ГЛАВА 5"

     Ответил низкий, чистый, хорошо поставленный женский голос:
     -- "Макс Розен Ассошэйтс".
     -- Я бы хотел поговорить с мистером Розеном.
     -- Как вас представить?
     -- Скажите Максу, это тот мужик, что научил его есть сырых морских ежей
около пляжа в Са-Коместилья.
     -- Продиктуйте по буквам, пожалуйста
     -- Что именно?
     -- Последнее слово. Какой-то Сак.
     Хоб продиктовал.  Ей  это все равно  пришлось не  по вкусу, но она была
хорошо вышколена.
     -- Минуточку. -- Она переключила его на фоновую музыку. В трубке запело
множество скрипок, а  за  окном пара  детишек играла  в бейсбол с  резиновым
мячиком и палками вместо бит.
     Внезапно в  трубке зазвучали басовитые раскаты жизнерадостного мужского
голоса:
     -- Это тот, кто я думаю?
     -- Да, это Хоб Дракониан.
     --  Хоб! Вот радость-то!  Ты  получил  мое  сообщение.  Кстати,  что ты
поделываешь в Штатах?
     -- Вернулся уладить кое-какие дела.
     -- Как продвигается детективный бизнес?
     -- Лучше некуда, Макс.
     -- Нет, серьезно.
     -- Ни шатко ни валко.
     -- Я могу чем-нибудь помочь?
     -- Только если ты достаточно глуп, чтобы вложить деньги в американского
детектива  без  лицензии,  обладателя неоплаченного  traspaso  на прекрасную
фазенду в Ибице.
     -- Возможно, сумею помочь. В чем суть сделки?
     --  Макс, предложение  совершенно  прямолинейное.  Вложи  деньги,  а  я
потрачу их на traspaso. У меня там проблема. Если у меня будет хоть какая-то
прибыль, ты получишь свои деньги с лихвой.
     Макс поразмыслил над этим секунду-другую, повертел в голове так и эдак,
опробовал идею на вкус и нашел ее симпатичной.
     -- Слушай, может, я и сумею помочь. А черта ли мне, ты ведь чуть ли  не
член семьи! Откуда звонишь?
     -- Из Снаффс-Лендинг, Нью-Джерси.
     -- Что ж, приезжай в Манхэттен. У меня тут места выше  крыши. Надеремся
до чертиков да  потолкуем о прежних  днях.  Ты  тут на  выходные? Я тебя так
приму -- ввек не забудешь. Как там звали ту девицу на Ферментере?  А, выкинь
из головы, потолкуем, когда подвалишь ко мне Как будешь добираться?
     -- Автобусом "Трэйлвей".
     -- Не стоит, Хоб. Лови такси. Я оставлю деньги на вахте.
     -- От поездки в автобусе моя гордыня не пострадает.
     -- А моя пострадает. Впрочем, как знаешь.  Я  отправлю Келли  встретить
тебя у Портовой администрации.
     -- Ну, это ни  к чему.  Просто сообщи адрес. -- Но Макс уже дал  отбой.
Хобу оставалось только гадать, кто такой Келли, будь ему пусто.

        "ГЛАВА 6"

     Пока Хоб  шагал к автобусной остановке, лейтенант  Джордж Глатц потирал
указательными  пальцами друг о друга.  В  последнее время этот бессмысленный
жест становился все более и  более навязчивым. Лейтенант откинулся на спинку
сиденья облупившегося  "Понтиака",  выделенного ему штабом  полиции Третьего
округа на Далсимер, между Десятой и Джейд-стрит.
     --  Идеальная  машина  для  наружного  наблюдения,  --  сказал  капитан
Киркпатрик, когда  Глатц попросил "Корвет". --  На такую машину глядишь -- и
не помнишь, как она выглядит.
     Глатц  припарковался   в  специальной  зоне,   приберегаемой  служащими
аэропорта для офицеров полиции, ведущих слежку за личностями, отлетающими из
Кеннеди. В данном случае  Глатц  должен был следовать  за человеком по имени
Сантос, дипломатом из карибского государства Сан-Исидро, недавно получившего
независимость. Поскольку Сантос аккредитован в ООН,  арестовать его Глатц не
может,  даже  если тот что-то  натворит.  Так зачем  же Глатц торчит тут? И,
прежде   всего,  чего  это   вдруг  нью-йоркский   полицейский   департамент
заинтересовался Сантосом? А потому, что у неких личностей из казначейства --
неделю твердили сплетни у большого автомата  прохладительных напитков, рядом
с доской объявлений, чуть  дальше по  коридору  от  кабинета  сержанта штаба
полиции  Третьего  округа  Нью-Йорка  --  состоялась краткая,  но насыщенная
беседа  с  комиссаром Флинном  в его замке в  Райнбеке,  штат Нью-Йорк,  и в
результате, пару дней погромыхав по  сцепкам причин и следствий, дело пришло
к  выводу,  и Глатц  очутился  в  облупившемся  "Понтиаке"  на  специальной,
заповедной   полицейской  стоянке   в  зоне  прибытия  международных  рейсов
Международного аэропорта Кеннеди.
     Глатц  был  не одинок. Рядом с  ним на  пассажирском  сиденье находился
представитель  Агентства  по Борьбе с  Наркотиками  (АБН)  по  имени  Эмилио
Вазари,  в данный  момент под  прикрытием работавший  над делом,  касающимся
Сантоса -- по крайней мере, косвенным образом.
     Глатц  был  высоким  мужчиной  с мертвенно-бледным лицом,  редеющими  и
седеющими  коротко  подстриженными  волосами и  длинным  носом  с горбинкой,
оставшейся с тех  времен, когда он  играл центральным  защитником за  "Гэлик
Страй-дерс"  и даже  подумывал о переходе  в  профессиональную  лигу. Однако
неловкий взмах чужой биты не только сломал ему нос, но и повредил зрительный
нерв, так что прошел целый год, прежде чем он смог снова видеть ту же вечную
чепуху с прежней отчетливостью. Теперь, сидя в "Понтиаке", Глатц_  посасывал
фильтр "Честерфилда". И тут зазвонил мобильный телефон.
     -- Лейтенант Глатц? Это Энджело из таможни.
     -- Ага, лады, и чего?
     -- Тот мужик, про которого вы спрашивали, Сантос,  он как раз проходит.
Хотите, мы его тряхнем?
     --  Решительно  нет,  --  отрезал  Глатц.  --  У  него  дипломатическая
неприкосновенность. Просто  пропустите. Спасибо, Энджело. -- Положив трубку,
Глатц  обернулся  к  Эмилио и сообщил:  -- Он здесь. Может,  на сей раз  нам
повезет.
     -- Угу, -- отозвался Эмилио.  У него хватало  собственных  проблем, над
которыми требовалось поломать голову
     Реактивный авиалайнер "Вэридж", вылетевший из Рио-де-Жанейро. Сделал по
пути ряд  остановок в Карибском архипелаге и Майами, прежде чем приземлиться
в  аэропорту Кеннеди. Пассажиры начали  выходить, первый  класс -- первым: у
Денег  есть  свои  Преимущества.  Первым классом летело всего пять  человек.
Четверо из  них воплощали  собой  анонимный  серокостюмный, атташе-кейсовый,
золоточасный  облик,  дающий  им  право  где  угодно  стать  этаким  столпом
Богатства  и Его Привилегий. Пятый --  Сантос -- тоже был тот  еще  субъект,
хотя  и не  так чтобы  очень:  мелкий человечек  с  остроконечной  бородкой,
смахивающий на миниатюрного  Роберта Де Ниро с матово-смуглым лицом и ясными
глазами,  в  уголках которых затаились  морщинки, возникающие при постоянном
уклонении  от дворцовых переворотов. На  лацкане его дипломатского  костюма,
синего,  в  мелкую  полоску,  красовался радужный  значок  --  орден  Симона
Боливара,  врученный  правительством Венесуэлы  как символ  признания заслуг
Сантоса в роли посла острова Сан-Исидро. Пожалуй, ничего  удивительного, что
при этом он щеголял в  модельных туфлях из патентованной  кожи с эластичными
боковинами. Горделивая  осанка, на лице  выражение бдительности, на губах --
едва уловимая ироничная усмешка, должно быть, его обычное выражение.
     Сантос  вместе  с  остальными пассажирами прошагал по  гулким коридорам
Кеннеди к  стойке  иммиграционной службы  и таможне. Кроме бороды, он  носил
небольшие  усики,  так  называемые  императорские,  и  во  всем  походил  на
дипломатов третьего мира, чувствуя себя скорее уроженцем  Манхэттена, нежели
Мисраки   --   столицы   и  главного   порта  Сан-Исидро.  Вынув   у  стойки
иммиграционной  службы  дипломатический  паспорт,  он  продемонстрировал его
чиновнику.  Чуточку поджатые губы чиновника не предвещали бы ничего доброго,
не  будь  Сантос полностью аккредитованным дипломатом, имеющим право  идти в
Соединенных Штатах куда  вздумается, не ожидая ни  приглашений, ни запретов.
Ни  его  багаж,  ни   его  "персону   не   могут  обыскать  ни   при   каких
обстоятельствах, даже подозрительных.  Увидев,  что этот субъект  так и  так
неприкасаем, даже если бы не поступил прямой приказ от  Глатца,  сидящего на
улице  в  облупившемся  "Понтиаке",  чиновник  разжал  губы,  проштемпелевал
паспорт  Сантоса  и  проводил  взглядом  дипломата,  идущего  через  зеленый
коридор, из  которого, не  получив  распоряжения открыть  своей атташе-кейс,
направился на выдачу багажа и к наземному транспорту.
     Сняв трубку телефона,  стоящего на  стойке, чиновник набрал трехзначный
номер и, услышав лаконичное "Ага?", выложил:
     -- Ваш тип только что вышел.
     На краткосрочной стоянке Глатц положил трубку автомобильного телефона и
погасил  сигарету,  а  ведь  Алиса  только нынче утром сказала,  что они его
прикончат, вопрос только, когда. "И чем скорее, тем лучше, если хочешь знать
мое мнение", --  добавила она. Алиса вечно пребывает в  дурном настроении  с
тех  самых пор, как  ее  лишили  метадона  , сказав ей,
что восьми  лет  ухода вполне  достаточно. Глатц лишь вздохнул.  Пожалуй, он
получил  то,  что  заслужил.  Папаша  всегда  твердил,  мол,  не  женись  на
наркоманке, даже ежели она католичка.
     --  Выходит,   --  сообщил  Эмилио.  Глатц  завел  старый  облупившийся
"Понтиак", и в жарком летнем воздухе зависла выжидательная пауза.

        "ГЛАВА 7"

     Как  только  Сантос  через  автоматические двери вышел  из подъезда  на
улицу,  к  обочине   подкатил  посольский  шофер  Хосе  в  длиннющем  старом
"Кадиллаке" Лучший шофер,  чем Хосе,  на Сан-Исидро еще не рождался. Лимузин
остановился перед подъездом в  тот самый миг,  когда  посол переступил порог
здания аэропорта Сантос всегда считал, что проделать этот трюк куда труднее,
чем  утрясти бюджет острова. Впрочем, никто особо и не пытался Сантос уселся
в машину, стараясь не наступить на Пако, лежавшего на полу под ковриком
     -- Хорошо долетели, сэр? -- осведомился Хосе с переднего сиденья.
     --  Да, сносно. Всегда приятно  вернуться  домой, даже  если  отлучался
ненадолго. Как идут дела здесь?
     -- Обычная мыльная опера. Второй секретарь Хуарес снова выставил себя в
дураках с дочерью посла Доминиканской Республики  -- вы не знаете, нельзя ли
сказать это название покороче? -- и, как обычно, об этом не знает только его
жена. Первый  секретарь  Ширли Чомола  беременна, мы полагаем, от  садовника
Фелюса. И еще несколько инцидентов
     --  Словом, все идет,  как обычно,  -- резюмировал Сантос.  --  Славно,
славно. -- Тут он вспомнил  о человеке, лежащем под  ковриком у  его ног. --
Пако, а ты как поживаешь?
     -- Добро  пожаловать обратно, сэр, -- сдавленным,  но  полным  уважения
голосом произнес Пако.
     -- Не  вставай, -- предупредил Сантос.  -- Подожди, пока мы не  покинем
зону аэропорта. Никто не видел, как ты садишься в машину?
     -- Нет, сэр Меня тайком провели в гараж посольства, и с тех самых пор я
лежу под ковром.
     -- Славно, славно. Потолкуем после.
     -  Обогнув  аппарель,  они выехали  на дорогу  Белт-Паркуэй, ведущую  в
Манхэттен. Хосе уже  определил, что их преследует  старый "Понтиак".  Вскоре
слева показались кладбища  Квинса,  а за ними -- уходящие  под небеса здания
Нью-Йорка.
     -- Ладно, Пако, -- сказал Сантос. -- Теперь  можно и  поговорить. Но не
садись.
     Откинувший коврик  Пако оказался  коренастым, смахивающим  на штангиста
индо-латинским парнем с  бакенбардами  в  виде  ятаганов, оканчивающимися  у
самого края бугрящейся узловатыми мускулами челюсти.
     -- Привезли? -- поинтересовался он.
     -- Конечно, -- подтвердил Сантос. -- План должен выполняться.
     Пако кивнул. При росте в пять с половиной  футов  в плечах у него  были
все  три с половиной. Приехал  он из  провинции Мателоса,  беднейшего района
Сан-Исидро. Предки Пако уже две сотни лет возделывали землю имения Сантосов.
Оба семейства связывали прочные отношения раб -- хозяин, которые они берегли
и лелеяли.
     -- Полагаю, вам следует знать, -- сообщил Хосе  с переднего сиденья, --
что за нами следят.
     --  Ничего  страшного,  --  отозвался  Сантос.  --  Я   допускал  такую
возможность. Пако, давай перейдем к делу.
     Открыв  свой   "дипломат",   Сантос   отодвинул   в   сторону  стопочку
государственных  секретов,  служивших  тут  только  прикрытием,   и  вытащил
брезентовый  мешочек, по виду весивший  пару килограммов и стоивший на улице
тысяч  двести  долларов,  если   предположить,  что  в  нем  содержится  два
килограмма  почти  стопроцентного  (99,9) кокаина  из  поместья  двоюродного
братца Сантоса -- Октавиано Маррани из провинции Кочибамба в Боливии.
     -- Знаешь, что делать? -- осведомился Сантос.
     -- Знаю. Не волнуйтесь, босс.
     --    Легко    тебе   говорить,   ведь    ответственность    за   успех
много-миллионнодолларовой операции лежит не на тебе, правда?
     -- Я знаю, что вам приходится нелегко, -- подтвердил Пако.
     -- И к чему мне это делать? В конце концов, я ведь и так богат.
     -- Вы делаете это ради Сан-Исидро. Ради своей -- и моей -- patria1.
     -- Да,  La  Patria , -- горько усмехнулся Сантос. -- Ну,
не странно ли, до каких крайностей может довести чувство патриотизма? Только
подумать, что мы вытворяем!
     Шофер Хосе свесился  к ним через спинку  переднего сиденья  и  поведал,
шевеля усами:
     -- Эти люди по-прежнему следуют за нами.
     --  Я  и  не предполагал, что они  отстанут, --  ответил Сантос.  -- Ты
можешь оторваться от них?
     -- Здесь, в Мидтаун-туннеле?
     -- Извини, я забыл. Когда сможешь.
     Они выехали из туннеля в  Манхэттен. "Понтиак" отстал машины на четыре.
Все  трое  следили  за  ним  в  зеркальце  заднего обзора, напустив на  себя
беззаботный вид,  хотя  на самом деле  были встревожены.  Когда  доехали  до
Седьмой авеню, Хосе  улучил момент и резко свернул направо, на миг скрывшись
у преследователей из виду.  Пако  распахнул дверцу и  выскользнул на  улицу,
крепко прижимая к груди мешочек.
     -- Теперь вези меня к "Годфри", -- распорядился Сантос, как только Пако
удалился.
     Если бы действие разыгрывалось в Калифорнии, лимузин тут же развернулся
бы  и  покатил  прочь.  Но  поскольку дело происходило в  Нью-Йорке,  машина
рывками поползла через город,  потом  снова  в сторону центра,  а на  восемь
машин позади повторял их изнурительные маневры лейтенант Глатц. Тем временем
Пако,  не  замеченный пассажирами ни той, ни  другой машины, подцепил нового
преследователя.  За  "Понтиаком"  от  самого  аэропорта  следовал  еще  один
автомобиль  --  коричневый  "Форд-Фэрлейн" с  помятой  решеткой радиатора. У
обоих его пассажиров  обзор  был  не в пример лучше,  и  они видели,  как из
лимузина  Сантоса выскочил Пако. Они  сказали  что-то своему  водителю, и он
затормозил. Выскочив из машины, они последовали за Пако на своих двоих.

        "ГЛАВА 8"

     Поездка  междугородным  автобусом   до  здания  Нью-Йоркской   Портовой
администрации  оказалась весьма тоскливой.  Сидевший рядом  с  Хобом пожилой
мужчина в засаленной зеленой парке всю дорогу толковал ему о машине, которой
владел  всего  семь  часов,  пока  его  бывший   пасынок  не   угробил   ее.
Отгородившись от старческого лепета, Хоб  мысленно пересмотрел список людей,
которым  собрался  позвонить с просьбой об одолжении, как  только окажется в
апартаментах  Макса; поглядел за окно,  как автобус  по спирали устремляется
вниз, к туннелю Линкольна. Начал думать о Милар. Утром, в кабинете адвоката,
она выглядела  воистину очаровательно Вспомнил ласковое выражение ее  лица в
то утро, отдалившееся всего лишь на два с половиной года, когда в британском
консульстве в Гибралтаре зарегистрировал свой брак с ней.
     Проехав сквозь туннель Линкольна, автобус зарулил  в тупик  автовокзала
при  Портовой администрации. Как только  Хоб  сошел,  на  глаза  ему попался
невысокий,  коренастый  пожилой   мужчина  с   суровым  бесстрастным  лицом,
следивший за выходящими пассажирами, держа в руках табличку с надписью: "Хоб
Дракониан".
     -- Хоб Дракониан -- это я, -- сообщил Хоб, подходя к нему.
     Встречающий  тотчас  перевернул  табличку,  с  другой стороны гласившую
"Добро пожаловать в Нью-Йорк".
     -- Я --  Келли, --  поведал коренастый. -- Макс  заслал меня  захватить
вас.
     Крепко сбитый Келли был одет в накрахмаленную хлопчатобумажную  рубашку
с маленькими  лошадками по  белому  полю,  оливковые  полушерстяные слаксы и
основательно надраенные простые  коричневые  туфли.  Его бледные,  тщательно
выбритые  щеки успели покрыться  густой пятичасовой щетиной. От него исходил
аромат сиреневого  одеколона.  Хоб тут же  припомнил, что сиреневый одеколон
все еще можно  отыскать в старых парикмахерских делового района и  Маленькой
Италии.  На мизинце  Келли  сверкал брильянтовый  перстень,  а  на  лице  --
маленькие,  налитые кровью  карие  глаза. Хрипловатый голос  с  нью-йоркским
акцентом звучал дружелюбно,  но бесстрастно. Судя по виду, он  принадлежал к
числу людей, с которыми лучше не связываться. Впрочем, Хоб и не собирался.
     Келли повел  его к эскалатору. Поднявшись  наверх,  они вышли в сторону
Девятой авеню.  Под знаком "Стоянка запрещена" стоял сверкающий  новехонький
лимузин  "Крайслер".  Рядом,  покачиваясь  с  пяток  на  носки  и  поигрывая
резиновой дубинкой, стоял фараон.
     -- Спасибо, Дуган, -- сказал Келли. -- Я тебе очень признателен.
     -- Не за что, -- отозвался фараон.
     Келли открыл заднюю дверь лимузина для Хоба, заметив:
     -- Я и сам был фараоном. Сержант. Отдел убийств.
     Они поехали  в  сторону центра,  к  одному из новых  жилых  домов около
Линкольновского центра. Дверь им открыл швейцар в ливрее, за стойкой в холле
сидел еще один человек в форме.
     --  Кого  бы вы  хотели навестить, сэр? --  поинтересовался  дежурный у
Хоба.
     -- Это Хоб Дракониан, друг Макса Розена, --  объяснил  Келли. -- Он тут
малость поживет.
     -- Мистер Розен ничего не говорил мене про это, -- возразил дежурный.
     -- Так звякни ему и спроси сам. Поразмыслив, дежурный пожал плечами.
     --  Ежели  говоришь, то  все  лады, Келли. Келли повел Хоба к лифту, по
пути ворча: "
     -- Вот же долбаные греки!
     Хоб  ничего  не понял и просто смотрел, как  растут цифры в окошке. Они
слились в  стремительное  мелькание,  и после пятидесяти он утратил им счет.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они поднялись в пентхауз.
     Келли первым зашагал по устланному ковровой дорожкой коридору к двери с
табличкой: "Пентхауз" -- будто без нее никто не догадался бы, что тут такое.
Вынув ключ, Келли открыл дверь и вошел вместе с Хобом.

        "ГЛАВА 9"

     Хоб оказался в  просторном  помещении  с белыми  стенами  и  сверкающим
паркетным полом. В дальнем конце  через огромное, от  потолка до пола,  окно
открывалась обширная  панорама южного Манхэттена. У двери стоял  антикварный
письменный стол ручной работы, сидя за которым болтала по телефону женщина с
каштановыми волосами, подстриженная  под пажа. Лет двадцати шести, с круглым
миловидным лицом,  в корич