Роберт Шекли.
        Сома-блюз


     Robert Sheckley #author
     1999 #год_издания
     Soma Blues #title
     1997 #year_of_publication
     детектив #жанр
     detective #ganre
     novel #type
     роман #тип
     Детектив Дракониан #серия
     3 #номер_в_серии
     А. Хромова #перевод
     ISBN 5-04-002568-8 #ISBN_перевод
     М  ЗАО  Изд-во  ЭКСМО-Пресс, 1999  -  560  с  (Серия "Стальная  Крыса")
#издание
     tymond #scan
     tymond #OCR
     tymond #spellcheck


     Эта  книга  -  является  чистым  вымыслом.  Все  персонажи  и  события,
происходящие в ней, вымышлены либо изменены.

     Моей жене Гейл с искренней любовью

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Париж

        "ГЛАВА 1"

     От Парижа до Гризона в Швейцарии -- день езды на машине. Хоб захватил с
собой свою  подружку Хильду. Хильда  была голландкой, получившей французское
гражданство,  работала  в  галерее  "Руке" в  Париже  и владела  несколькими
европейскими языками. Хоб боялся, что его французского  в Швейцарии  могут и
не понять, а швейцарского варианта немецкого Хоб не знал. Он вообще не  знал
немецкого. К  тому же Хильда была веселой и хорошенькой, с виду  -- типичная
белокурая молочница.  Короче, идеальная спутница для  человека, собравшегося
раскрыть темные  и  тщательно хранимые тайны одного  из лучших санаториев  и
курортов Европы.
     Хоб  оставил свой взятый напрокат "Рено" на стоянке для посетителей,  и
они с Хильдой прошли  в центральную приемную. Стояло летнее утро, прохладное
и ясное, типичное для Швейцарских Альп. В такой день приятно жить, даже если
ты не на Ибице.
     У Хоба было  множество вариантов, как  обойти  режим  санатория --  без
сомнения, весьма  строгий. Он решил  начать  с прямой атаки --  просто чтобы
прощупать оборону и посмотреть, насколько она серьезна.
     По  его просьбе Хильда подошла к столику дежурной и спросила разрешения
встретиться  с мистером  Серторисом. Ей ответили, что мистер Серторис никого
не принимает. Все это говорилось  по-английски  -- мог  бы  обойтись  и  без
Хильды.
     --  Но это же  смешно!  -- воскликнула Хильда. -- Мы прикатили  сюда из
самого  Парижа  по личной просьбе  дочери  мистера Серториса.  А теперь  нам
придется уехать, даже не поговорив с ним?
     -- Я  здесь ни  при  чем, --  ответила  дежурная. --  Это приказ самого
мистера Серториса
     -- Откуда мне знать, что это действительно так? -- осведомилась Хильда.
     -- У нас есть документ с подписью мистера Серториса. Можете посмотреть,
если хотите.
     Хильда оглянулась на Хоба. Хоб чуть опустил веки. Хильда поняла его.
     --  Бумагу показать  всякий может!  Мы  хотим  повидать самого  мистера
Серториса.
     -- О, повидать -- это пожалуйста!
     -- Простите? -- удивилась Хильда.
     --  Мистер Серторис  и прочие наши клиенты селятся здесь,  как правило,
именно   затем,  чтобы   избавиться   от   родственников.  Они  отказываются
встречаться с членами своей семьи, потому что не хотят, чтобы их беспокоили.
И мы идем навстречу пожеланиям клиентов. А повидать... -- дежурная взглянула
на часы. -- Идемте.
     Хоб с  Хильдой  прошли  вслед  за  дежурной, поднялись  по  лестнице на
несколько  этажей,  прошли по  широкому коридору  и  оказались  у стеклянной
стены.
     -- Вон он, -- указала дежурная.
     За  стеной был большой  крытый  каток,  на котором  кружились несколько
десятков пожилых людей. Среди них выделялся высокий жилистый старик в теплых
брюках и  бордовом свитере. Хобу даже не пришлось сверяться с фотографией --
он сразу узнал мистера Серториса.
     -- До тех пор,  пока  наши  пациенты ходят, катание на коньках является
частью ежедневной терапии, -- объяснила дежурная. -- И мы показываем их всем
желающим.  Чтобы  не  возникало подозрений.  Вы просто  представить  себе не
можете, что начинают воображать себе некоторые, когда им не дают встретиться
с родственниками!
     --  Представить-то как  раз могу,  -- сказал  Хоб. --  Мистер  Серторис
неплохо выглядит.
     -- О  да, -- кивнула  служащая  -- Он на удивление крепок здоровьем. По
всей видимости, он проживет еще много-много лет.
     Итак,  Хобу  пришлось  вернуться в Париж не солоно хлебавши  и передать
неутешительные вести Томасу Флери, рассчитывавшему в скором времени получить
наследство от дядюшки Серториса и наконец перебраться из своей роскошной, но
тесноватой виллы в Сан-Хуане на острове Ибица в просторную роскошную виллу в
Санта-Гертрудис. Томас уже присмотрел себе подходящий  домик, где можно было
бы так  уютно разместить всех своих гостей  и четырех афганских борзых... Но
отчет детективного  агентства  "Альтернатива" положил  конец его  мечтам.  И
источнику доходов Хоба тоже. Это случилось как  раз перед тем, как появилось
новое дело.

        "ГЛАВА 2"

     После  дела  Серториса  Хоб  решил  немного  потусоваться  в  Париже  и
посмотреть,  не  подвернется  ли  что-нибудь  новенькое.  Он  воспользовался
приглашением  Мариэль  Лефлер, главного редактора  издательства "Шарлемань",
погостить  у нее несколько  дней.  Несколько  дней растянулись на  несколько
недель,  деньги, как всегда, закончились, и терпение  тоже потихоньку начало
иссякать.
     Мариэль  вернулась с работы более усталой, чем обычно, и Хоб понял, что
этот  вечер будет для него не лучшим.  Она швырнула на стул свой "дипломат",
набитый рукописями и корректурами,  подошла к окну и выглянула на улицу. Все
это -- ни слова не говоря Хобу.
     Квартира на пятнадцатом этаже "Саль-дез-Арм", нового здания на бульваре
Монпарнас.  С  балкона открывается  изумительный вид  на  сортировочные пути
вокзала  Монпарнас. Небо белесое, как рыбье брюхо, с холодным отсветом огней
большого города Сама квартира -- узкая, но со множеством  комнат. На  стенах
-- фотографии родственников и  детей  Мариэль.  Дети  были  на  каникулах  в
Бретани. И фотография самой Мариэль рядом  с Симоной де  Бовуар.  Фотография
сделана четыре года  тому назад, когда издательство "Шарлемань" опубликовало
книгу де Бовуар о путешествии по Америке в  обществе белокурого итальянского
фехтовальщика,  о котором она так трогательно писала в "Apres  de ma Blonde"
.

     -- Ну что на этот раз? -- поинтересовался Хоб.
     --  Я  кой-кого  пригласила  посидеть,  -- сообщила  Мариэль. Она снова
курила  свои  крепкие сигареты "Житан".  Мариэль  курила их одну за  другой,
прикуривая от окурка. С утра до вечера, а иногда и полночи. Хоб, сам заядлый
курильщик,  возненавидел этот  запах  -- крепкий черный табак в сочетании  с
кислым красным вином, запах, неразрывно связанный с Мариэль.
     -- Господи Иисусе! Кого на этот раз?
     Она перечислила  несколько  имен.  Все  личности, имеющие  отношение  к
издательскому  делу  --  "куча  блядей",  как  называл  их  про  себя   Хоб,
неисправимый шовинист.
     -- Я им обещала, что ты приготовишь свое знаменитое чили.
     -- Ну нет. -- заявил Хоб. --  Никогда  и ни за что. Никакого чили. Ваши
здешние мясники так мелко рубят мясо, что получается не чили, а паштет.
     --  Объясни  им  это  сам,  --  сказала  Мариэль.  --  Ты  же  говоришь
по-французски -- вот и объясни.
     -- Французский меня подводит.
     --  А это потому, что  ты  им  почти не  пользуешься! Почему бы тебе не
говорить со мной по-французски?
     -- Ну не могу я так язык выворачивать! У меня горло сводит.
     Мариэль посмотрела на него с упреком.
     -- Ну что с тобой происходит? Ты сделался таким скучным!
     Может, и сделался. А чего веселиться-то? Зачем он вообще живет здесь, в
этой квартире, с этой женщиной?  У него ведь есть  своя квартира  --  унылая
тесная  квартирка  на  бульваре  Массена,  которую   он  делит  с  Патриком,
флейтистом, своим приятелем с Ибицы. Недавно Патрик вернулся из поездки в По
с Анной-Лаурой, француженкой, с которой он встречался уже давно. Они наконец
сговорились  поселиться вместе. Патрик должен  был  на днях переехать  в  ее
маленькую  муниципальную  квартиру   близ  авеню   д'Иври.  Как  только  сын
Анны-Лауры  вернется в институт музыкальной  культуры в Риме. А пока  что, с
разрешения  Хоба,  Патрик  поселил  в  квартирке  на  Массена  родственников
Анны-Лауры, чтобы  они могли провести праздники  в Париже. А  Хоб переехал к
Мариэль.
     Это была не лучшая идея. Мариэль ему разонравилась. А нравилась  ли она
ему  вообще? Когда-то  --  да,  нравилась.  Но  это было  до того,  как  они
поселились  вместе.  Нет,  ну  почему  она  так  боролась  с сыром?  Мариэль
говорила, что в холодильнике сыры  портятся. Сыр надо хранить  при комнатной
температуре. "Ага, чтобы он спокойно гнил", -- заметил Хоб. В первый раз они
поссорились  по-крупному  из-за сыра.  Странно, из-за каких пустяков  иногда
ссорятся  люди!  Нет бы  повздорить  из-за  чего-нибудь серьезного.  Вот,  к
примеру -- "Почему  ты  меня  не  любишь?"  Вопрос  в  их  случае  абсолютно
правомерный. А они -- из-за сыра...
     Конечно, дело не только в сыре. У  них было множество причин не ужиться
вместе,  и  к главной  из них Мариэль никакого отношения не имела. Хоб сидел
без денег. Честно говоря, он занимался  тем  же самым,  чем Жан-Клод: жил на
содержании у бабы.
     Правда,  денег  ему  Мариэль не  давала. Зато  кормила.  А  потому есть
приходилось,  что дают.  Оба  делали  вид, что  Хоб  ждет  чек  из  Америки.
Вообще-то  доля  правды  в этом была:  иногда чеки  из Америки действительно
приходили, и некоторые из них действительно предназначались Хобу. Но немного
и нечасто. А в последнее время их и вовсе не было
     Тем  не  менее  оба  тщательно  поддерживали  эту  ложь.  Мариэль  была
низенькой и толстой. К тому же она одевалась в широкие темные одежды,  какие
в  Париже носят дамы бальзаковского  возраста. Благодаря чему  выглядела еще
толще, чем на самом деле. Голая она выглядела еще ничего. Хотя Хобу это было
уже по фигу.
     А потом зазвонил телефон. Трубку сняла Мариэль
     -- Тебя! -- сказала она.

        "ГЛАВА 3"

     -- Хоб? Это Фошон.
     -- Привет, инспектор. Чем могу служить?
     -- Мне хотелось бы, чтобы вы немедленно подъехали сюда, -- сказал Фошон
своим педантичным тоном. -- Если, конечно, вы сейчас не слишком заняты.
     -- Пожалуйста, -- ответил Хоб.
     --  Сейчас  около   21.00.   Жду  вас  на   площади  у  станции   метро
"Сен-Габриэль" в 22.00. Договорились?
     -- Ладно. А в чем дело?
     -- Мы надеемся, что вы сможете опознать интересующего нас человека.
     Фошон прокашлялся и повесил трубку.
     Инструкции инспектора Фошона были абсолютно ясными и четкими. На первый
взгляд. Но... "Встретимся у станции "Сен-Габриэль"  в  22.00". Замечательно.
Во-первых, где она, та станция?  Хоб  долго изучал схему парижского метро, и
наконец  нашел:  на  восточной  окраине   Парижа,  за  городской  чертой,  в
Нуий-сюр-Луар.  Но почему в 22.00?  Конечно,  полицейские любят точность. Но
22.00, или, по-человечески, десять часов вечера -- это же ужасно неудобно!
     Французский Хоба  становился все  хуже по мере того, как они  с Мариэль
становились  все  дальше  друг  от   друга.   Хоб  подумал,  что   это  была
бессознательная  --  и  бессмысленная  --  месть  с  его стороны.  Он  любил
заниматься самоанализом, неотделимым от жалости к себе.
     Мариэль  рассчитывала, что  Хоб будет  на  вечеринке, и  ему совсем  не
хотелось  нарываться на очередной приступ ее гнева.  Гнев  Мариэль выражался
по-разному: холодная ярость, безразличие, надменная любезность, убийственный
сарказм. В  любом случае, неприятно.  С другой стороны, у  инспектора Фошона
была определенная  власть над ним -- хотя сам  Хоб  и не желал себе  в  этом
признаваться.  Недавняя  деятельность  Хоба в  Париже  от лица  детективного
агентства  "Альтернатива"  была  связана с  кое-какими  не вполне  законными
действиями. И  Фошон при  желании  вполне  мог отобрать у  него лицензию  на
занятие частными расследованиями.  Правила выдачи лицензии таковы, что, если
бы Хоб их придерживался, это было бы все равно что быть художником, но иметь
право  писать картины исключительно  в стиле  импрессионизма, и ни при каких
обстоятельствах не использовать оранжевого цвета.
     Фошон и  раньше обращался к  Хобу  за  помощью такого  рода, какую  мог
оказать  нищий американец с расхлябанной,  но быстрой походочкой, знакомый с
половиной парижского полусвета. Что может произойти,  если Хоб  не явится на
это рандеву? Возможно  -- ничего. Но, с другой стороны, -- все,  что угодно.
Фошон  может  отобрать  у него удостоверение  и  даже вид на  жительство:  у
инспектора,  как  и  у   любого  крупного  полицейского,  свои   контакты  с
иммиграционной  службой и  прочими  ветвями  власти. Хотя,  может, оно  и  к
лучшему...   Какого   черта!    Пора   положить    конец   этой    проклятой
неопределенности.
     А что до Мариэль -- пусть себе злится! Если Хоб с ней, спит, это еще не
значит, что он обязан готовить это проклятое чили для ее подружек.
     К тому же чили -- удовольствие дорогое, особенно  если  его подавать  с
кукурузными лепешками, острыми блинчиками  и  пирожками из кукурузной муки с
мясом и специями,  как полагается.  Это дорого  потому, что мексиканская еда
продается тут,  в Париже, только в консервированном или замороженном виде  в
магазинах деликатесов, по умопомрачительным ценам. Там почему-то думают, что
консервированное чили -- деликатес. Ну и стоит он соответственно.
     До  "Сен-Габриэль"  Хоб  добирался  почти  час.  Ну  ничего.   Надо  же
разобраться с  Фошоном! К тому же ему  стало интересно, почему Фошон  избрал
для встречи  такое странное  время и  место. Чудит? На него  не похоже -- на
работе Фошон всегда был серьезен.
     На станции "Сен-Габриэль" не было  ни души. Хоб вышел из вагона второго
класса и  зашагал  по  длинному,  выложенному  плиткой коридору,  оклеенному
рекламами "Галуаз" и "Прентан" и плакатами, приглашающими провести отпуск на
"солнечной Мартинике". Вдоль стен стояли длинные деревянные скамьи. На одной
из них спал бродяга, одетый в лохмотья опереточного клошара, с колючей рыжей
щетиной на багровом от выпивки лице. Когда Хоб проходил мимо, бродяга что-то
пробормотал, но Хоб не  расслышал -- а и расслышал бы, так, скорее всего, не
понял.  Может  ли   невнятное  бормотание  на  иностранном  языке  считаться
предзнаменованием? Хоб поднялся  по длинной, замызганной лестнице и вышел на
улицу.
     В  этой  части  Парижа  ему  еще не доводилось бывать. Здания выглядели
убогими и  запущенными. Низко висящая  луна пряталась в сизой  дымке. Фонари
светили  сквозь  туман  рассеянным  янтарным  светом.  Улицы  были  широкие.
Несколько встречных прохожих смахивали на североафриканцев -- невысокие люди
в  бесформенных серых и коричневых костюмах.  Улицы располагались  привычной
парижской "звездой":  от центральной площади-ступицы расходится  четыре-пять
улиц-спиц  Наискосок через дорогу стоял полицейский микроавтобус.  Рядом  --
два полицейских мотоцикла с  невыключенными  красно-синими  мигалками. Фошон
должен быть там. Хоб двинулся к микроавтобусу,  но приостановился, пропуская
"Скорую", которая затормозила рядом с фургонами.
     Подошел полицейский. Хоб сказал, что Фошон за ним посылал.
     --  Подождите  минутку,  --  попросил  полицейский.  --   Он  как   раз
заканчивает опрос.
     -- А в чем дело-то?
     -- Инспектор расскажет вам все,  что сочтет нужным. Фошону повезло:  он
нашел  свидетеля убийства у  метро  "Сен-Габриэль". Даже двух: старого Бене,
бывшего  инспектора  манежа  цирка  "Лемье",  ныне  на  пенсии,  и  Фабиолу,
гуттаперчевую девушку.  На самом деле  далеко не  девушку: Фабиоле  было  за
сорок.  Но ее длинное,  бледное лицо оставалось совершенно гладким, а волосы
были заплетены  в  длинную девичью  косичку.  Она бросалась  в  глаза  своей
гибкой,  бескостной,  какой-то   нечеловеческой   грацией.  Очень  худая  --
вероятно, не более ста фунтов. Но при  этом все ее  движения, даже когда она
просто  закуривала сигарету,  были  так  изящны  и  плавны, что  Фошону  она
казалась  похожей  на  змею.  Прямые  черные  с  маслянистым блеском  волосы
перевязаны яркой  шерстяной  резинкой. Голубые  глаза,  рот бантиком, острый
подбородок.  На   среднем   пальце  правой   руки  --  маленький  бриллиант,
несомненно, подарок Бене, хотя откуда  старик взял  такие деньги -- черт его
знает. Цирк "Лемье" отнюдь не славился щедростью по отношению к своим бывшим
работникам. Бене был крупным пожилым мужчиной  под  семьдесят. Жидкие  седые
волосы со следами  краски. Под прядями волос проглядывал веснушчатый розовый
череп.  Костюм в черно-белую клетку -- не как у клоуна, но что-то  вроде  --
старику немного  тесен --  видно, в последнее  время Бене располнел. Картину
дополняли огненные глаза с тяжелыми веками  и седые  усики, которые он  то и
дело поглаживал.
     Бене вышел из метро "Сен-Габриэль" примерно в половине девятого. Вместе
с Фабиолой.  Был четверг, и они ездили к "Самаритянке", где вместе с другими
пожилыми  циркачами  устраивали представление  для  детей  в  честь  святого
Эдуарда, покровителя  цирков.  День был необычайно холодный для июня, и Бене
надел  твидовый костюм, а  Фабиола --  котиковый  жакет, единственную  вещь,
которую ей удалось захватить с собой из Риги в 1957  году, когда она сбежала
в Швецию, в Ставангер.
     -- Поначалу, инспектор, я не заметил ничего  необычного, -- рассказывал
Бене. --  Здесь, на Сен-Габриэль, про убийства  и не  слыхивали. Район у нас
бедный, но приличный. Честные  работяги да пенсионеры, вроде нас с Фабиолой.
Вы когда-нибудь видели нас на арене, а, инспектор?
     -- Увы, нет, -- вежливо ответил Фошон.
     -- Ну, неважно. Я был очень неплох, можете поверить мне на слово. А вот
Фабиола была настоящей звездой! Грация храмовой одалиски...
     -- И что же вы увидели потом? -- спросил инспектор.
     -- Ну, сперва я услыхал крики. Не то  чтобы особенно испуганные. Просто
обычная уличная ссора. То есть это я поначалу так подумал.
     --  Расскажи про лошадь, -- вставила Фабиола. Голос у нее был звонкий и
нежный.
     --  Лошадь  тут  ни при чем, --  возразил Бене, похлопав ее по руке. --
Понимаете,  инспектор,  мы  услышали крики, затем увидели  бегущих  людей, а
потом по улице проскакала лошадь. Ну, мы, естественно, решили, что весь этот
шум из-за лошади.  Только потом  мы узнали,  что  это  Шарнапп,  старьевщик,
который живет на рю Сен-Габриэль и держит свою лошадь в маленьком тупичке --
тупичок называется Фуржерель, -- так вот, этот Шарнапп только распряг лошадь
и собрался завести  ее в стойло, вычистить, накормить, поговорить с нею -- я
и сам к нему туда захожу временами, в лошадях, знаете ли, есть  что-то такое
успокаивающее, особенно  для человека,  который всю  жизнь провел на  арене,
рядом с животными. Так вот, эта самая лошадь пронеслась мимо нас,  дико кося
глазами,  потому  что  ее  зацепило машиной.  Машина  вылетела  из-за  угла,
развернулась на двух колесах, ударила беднягу Шарнаппа правым крылом в спину
и отшвырнула его на каменную стену. А перед тем эта машина врезалась в толпу
-- сам-то я этого не видел,  но  она сбила мадам Совье, что содержит магазин
готового платья в конце квартала, и еще двух человек, которых я не знаю. Мне
говорили, что они останутся живы,  инспектор, и я этому очень рад. Настоящий
кошмар:  люди  кричат,  а троих  из  них  сбила машина,  которая  гналась за
человеком в соломенной шляпе. В соломенной шляпе с блестящей зеленой лентой.
Странно,  какие мелочи замечает глаз  в такие минуты. Я достаточно отчетливо
разглядел этого человека -- я его пару раз встречал.  Но  как  его зовут, не
знаю. Он не из нашего района. По-моему, иностранец.
     -- Понимаете, машина  гналась  за ним!  -- сказала  Фабиола. --  Сперва
одна, "Пежо", а потом еще  другая, такая маленькая немецкая легковушка.  Как
она называется, Андре?
     -- "Порш",  -- сказал Бене. -- Девятьсот одиннадцатая. Они приметные. И
скорость у  них  будь здоров! Наверно,  когда тебя