--  Значит,  всего  выходит  пятьсот  тридцать  четыре  картины.  Если,
конечно, они будут не шире двух футов.
     -- И во сколько мне это обойдется?
     -- Ну, сеньор Арранке, смотря какие картины. Полагаю, вам известно, что
цены на картины могут быть очень разными.
     --  Знаю,  знаю,  --  сказал  Арранке.  --  И  еще  я   знаю,   что  за
десять-двадцать  долларов можно  купить  копию  в  раме,  такую,  что  и  не
отличишь.  Я  такие штуки видел в офисах в Каракасе. Но этого мне не надо. Я
не собираюсь изображать из себя  крутого спеца, но у меня свои требования. Я
хочу,   чтобы  все  эти  картины  были  подлинниками  европейских  мастеров,
упомянутых  по  меньшей  мере  в  двух  серьезных книгах  по  искусству.  Не
обязательно знаменитых, но тех, кто признан достойными -- или как там  у вас
называются художники второго эшелона? В моем новом отеле все должно быть как
полагается. И еще мне нужны на них документы, чтобы можно было  ткнуть носом
любого, кто засомневается.
     -- Разумный  путь. Экспертам ведь  платят именно за то, что они  всегда
правы.
     --  Я готов уплатить за все это пятьдесят  тысяч долларов, при условии,
что картины меня устроят.
     Найджел кивнул и решил рискнуть.
     --  Откровенно  говоря,  боюсь, этого будет мало. Арранке нахмурился.--
Ну,  я  не собираюсь  сидеть  тут  и торговаться, как фермер  на ярмарке!  Я
согласен дойти  до  ста  тысяч, но ни  центом больше! И картины  должны быть
переправлены  в мой  отель на Ибице немедленно.  Там  я их осмотрю. Если мне
покажется, что они подходят, я за них сразу расплачусь.
     -- А если нет?
     -- Ну, увезете их обратно в Локтон. Найджел покачал головой.
     -- Понимаете,  если вы откажетесь  их приобрести, то наши картины будут
на длительный срок сняты  с  продажи, а ведь  в это время  их мог бы  купить
кто-нибудь  другой.  К  тому  же  нам  придется  потратиться  на  страховку,
перевозку и так далее.
     --  Хорошо, -- согласился Арранке. -- Я  положу на депозит  две  тысячи
долларов. Если,  хотите,  могу  две тысячи фунтов.  Если  я  откажусь купить
картины, эти деньги пойдут на покрытие ваших расходов.
     -- Ну, тогда все в порядке, -- сказал Найджел.
     В Европе вообще,  и в Англии в частности, полным-полно масляных полотен
художников, чьи  имена встречаются по  меньшей мере в  двух справочниках или
каталогах,  имеющихся в распоряжении Посонби. Жуткую мазню этих "художников"
можно приобрести  по цене  от десяти фунтов  и выше -- но, как правило, выше
ненамного. Так что галерея Посонби должна была  выручить на этом кругленькую
сумму.
     Арранке встал.
     -- Мистер Уитон, в вас есть нечто, что выдает военного человека.
     Найджел снисходительно улыбнулся.
     --  Что,  неужели  все  еще заметно? Впрочем,  это  ничего  не  значит,
старина. Я уже давным-давно вышел в отставку.
     --  И все-таки я  чувствую в вас родственную душу. Не могли бы вы лично
отобрать для меня картины?..
     --  С удовольствием! -- сказал  Найджел. У него как раз было на примете
несколько  Глюков,  которые  шли по  пятнадцать  фунтов за квадратный ярд, и
парочка Меерберов -- еще дешевле. Правда,  настоящие  Глюк и Меербер были не
художниками, а композиторами, но это не так уж важно.
     --...И лично привезти их на Ибицу и развесить? Я вам доверяю.
     Найджелу  такое говорили  не  в первый раз. Люди ему  доверяли. И, надо
сказать, он  почти никогда  не обманывал их доверия. Он ведь заработает  для
агентства и для Хоба кучу денег на этой сделке с Сантосом -- ну чего плохого
в том, что он и для себя урвет кусочек?
     -- А потом? -- спросил Хоб.
     --  А потом  он отправился с картинами на Ибицу, -- сказал Дерек. -- Мы
их упаковали в ящики, и он  поехал с грузом в Саутгемптон и сел на теплоход,
который идет в Бильбао и к Гибралтару, а оттуда на  Ибицу. Полагаю,  к этому
времени они должны уже прибыть на место. Разумеется, все совершенно законно.
Мы  положились на удачу. Неизвестно, о чем думал Арранке, когда заключал эту
сделку.  Найджелу  следовало  бы  взять  деньги  вперед.  Если  бы это  было
возможно.  А то мы едва не отменили  сделку. Слишком уж она  рискованная. Но
Найджел нас  заверил, что управится,  и мы отослали его с картинами.  Верно,
Кристофер?
     -- Именно  так, сэр,  -- подтвердил  Кристофер, откидывая  со лба прядь
белобрысых волос. -- Он даже настоял на новом гардеробе!
     -- На случай, если  он вдруг объявится, где ему вас искать?  -- спросил
Дерек.
     Хоб вновь ощутил отчаяние,  которое  столь часто вселял в него Найджел.
Впрочем,  агентству,  кажется, светит  крупная  прибыль --  это  хорошо. Хоб
надеялся  только, что  Найджел соображает,  что  делает.  Может  ведь  и  не
соображать  --  с ним такое  часто бывает.  Хоб дал Дереку  адрес  и телефон
своего приятеля Лорне и ушел.
     Время  около  трех.  К Джорджу ехать  еще  рано. Что  делает  детектив,
ведущий расследование,  когда ему  нечего  делать?  Хоб пошел на  Пикадилли,
смотреть  американский детектив. В нем была уйма  действия:  погонь,  драк и
стрельбы,  а  игравшие в фильме актеры показались Хобу  вроде  бы знакомыми,
хотя  он никак не  мог  вспомнить, где  их видел. У детектива, героя фильма,
была уйма неприятностей из-за того,  что  каждый раз,  как он бывал близок к
разгадке тайны, ему  на шею  вешалась  очередная женщина. У Хоба  проблем  с
женщинами не  бывало -- по  крайней мере, такого  рода.  Ну, зато в  него  и
стреляли  значительно  реже, чем в  героя  фильма.  А в  остальном фильм был
довольно близок к действительности.
     Когда кино закончилось, Хобу как раз пришло время ехать к Джорджу.

        "ГЛАВА 5"

     Городок  Фридмер-Бертон  находился  в  Бекингемшире, в сорока  милях  к
северу от Лондона.  Ничего себе городок, живописный. Но  Хоб приехал туда не
достопримечательностями  любоваться.  Ему надо  было  поговорить с  Джорджем
Уитоном.
     Джордж Уитон  был  младшим братом Найджела, работал где-то  в разведке.
Найджел про Джорджа  почти ничего не рассказывал, только жаловался,  что тот
не в состоянии завязать приличный роман, что, с точки зрения  Найджела, было
главной  целью  человеческой  жизни,  хотя  его собственные  успехи  на этом
поприще оказались по меньшей мере сомнительны.
     Последние семь  лет  Джордж  поддерживал  связь  с Эмили  Варне,  своей
соседкой  по Фридмер-Бертону.  Эмили  жила  со  своей прикованной  к постели
матерью в соседнем доме  на две семьи по Ланкашир-Роу.  Дом, где жил Джордж,
был не таким  уж удобным.  Джордж получил его в  наследство и  поселился там
потому,  что  оттуда  было  удобно  ездить в министерство  обороны,  которое
недавно переехало в новое здание в северной части Лондона.
     Эмили была красива  несколько поблекшей красотой, одевалась  дорого, но
по большей  части  безвкусно,  была  хохотушкой,  но отнюдь не  дурочкой,  и
обладала  хорошим  чувством  юмора.  Работала  она на  какой-то  технической
должности в министерстве воздушного  транспорта. Мужчины ухаживали за ней --
не  особенно  навязчиво, но,  во  всяком  случае,  ее  часто  приглашали  на
свидания.  Выдался один месяц, когда  Эмили четырежды обедала в американском
салуне "Последний шанс" на Глостер-Роуд близ Старого Бромптона, каждый раз с
новым молодым  человеком. Неизвестно какого мнения она  осталась о  довольно
сомнительных мексиканских  блинчиках, которые  подавали  в  этой  напыщенной
забегаловке, разрекламированной на американский манер.
     Эмили, безусловно, не была распущенной. Люди называли ее благоразумной.
У  нее была привычка нервно втягивать  голову в  плечи,  когда ее неожиданно
окликали, -- что-то связанное с неприятным происшествием,  которое случилось
с  ней в  Шотландии в возрасте одиннадцати лет. Довольно  странная  история.
Впрочем, это не  имеет отношения к нашему рассказу, потому что Хоб ехал не к
Эмили, а к Джорджу.
     Джордж  копался  в саду. На  его  участке мало что росло, отчасти из-за
густых деревьев, срубить которые было нельзя, потому что все липы в  городке
были  наперечет,  отчасти  из-за  того,  что  солнце,   и  без  того   редко
появляющееся в тех  краях,  по  каким-то известным лишь  ему самому причинам
предпочитало  нырять за облака всякий  раз, когда  его  лучи могли  осветить
"Сонгвейз",  как  окрестил усадьбу  Джорджа последний  приходской  священник
Малого   Кенмора,    деревеньки,   расположенной   в   четырех   милях    от
Фридмер-Бертона.
     Маленький  коттедж был  выстроен по  старинным  обычаям  тех  краев:  с
высокой крышей,  крытой снопами тростника,  перевитыми  соломенными жгутами.
Ныне  искусство делать  тростниковые крыши почти забылось в Англии --  любой
деревенский  парень  предпочтет   скорее  смыться  в   Лондон   и  сделаться
рок-музыкантом,  чем  обучаться  безумно  скучному  и   плохо  оплачиваемому
старинному ремеслу.  Так  что  лет через десять  тростниковые  крыши  должны
остаться  лишь в  памяти  местных  жителей -- последнему мастеру этого дела,
Руфусу  Блекхину, уже  восемьдесят  пять,  и он давно  не вставал с постели,
помилуй   Бог  этого   старого  чудака.  Джорджа   огорчала   утрата   этого
традиционного искусства. Он вообще был человеком чувствительным, но при этом
слишком  закомплексованным,  чтобы  позволить  себе проявлять  свои  чувства
внешне. И,  однако,  несмотря  на то,  что  Джордж  изо  всех  сил  старался
сохранять внешнюю невозмутимость, временами болезненная гримаса выдавала его
чувства, когда происходило нечто, глубоко его задевавшее. Именно из-за того,
что  обычно лицо  у Джорджа бывало абсолютно каменным, эти слабые проявления
чувств особенно бросались в  глаза, показывая, насколько  сильно волнует его
происходящее.  Джордж, очевидно, сознавал это --  об этом  говорила  нервная
напряженность, с которой он встретил Хоба у дверей своего домика.
     -- Э-э... хм... Здравствуйте, как поживаете? Вы, должно быть, Хоб, друг
Найджела? Помнится, мы  как-то раз встречались на дне рождения нашей матушки
лет  пять тому  назад.--  Было дело,  -- согласился Хоб. -- Я  был очень рад
познакомиться как с вами, так  и с вашей  мамой. Классная старушка --  вы уж
простите меня за американское словечко, но она действительно классная.
     --  Ничего,  ничего. Проходите,  пожалуйста.  Чаю хотите?  А может, вам
пива? Или чего-нибудь покрепче? Джину?
     -- Я бы с удовольствием выпил чаю, -- сказал Хоб. Хотя он  предпочел бы
кофе.  Правда,  во   многих  английских  частных  домах  кофе   водится.  И,
разумеется, кофе подают  в  большинстве  ресторанов.  В ресторане  тебе  что
угодно подадут, лишь  бы  это приносило  прибыль. Но  этот "кофе" чаще всего
оказывается  растворимым. Англичане  на удивление  быстро  пристрастились  к
растворимому кофе -- что несколько  противоречит распространенному мнению об
их уме и хорошем вкусе. Впрочем, оставим это.
     Джордж  провел Хоба в дом. Они очутились в маленькой и темной гостиной,
загроможденной  столиками  с  фарфоровыми кошечками  и прочим антиквариатом,
притворяющимся стульями, кушетками,  шезлонгами  и иными  предметами мебели.
Короче, это была  славная, типично английская комнатка.  Это  первое,  о чем
подумал Хоб, войдя. Особенно английской она  выглядела сейчас, когда впереди
шагал  Джордж, высокий, худой,  несколько  сутулящийся,  в  окно  заглядывал
хитрым  глазом-бусинкой  скворец -- непременный обитатель любого английского
садика,  -- и  в камине пылало искусственное пламя  -- а может, и настоящее,
поди  отличи. Джордж  провел Хоба на  кухоньку  с полосатыми  занавесочками,
пивными  кружками  в  виде   жизнерадостного  толстячка  и  прочей   типично
английской   утварью,   поставил  чайник  и  сделал   другие  приготовления,
необходимые для того, чтобы  заварить чашку --  точнее, две  чашки -- чаю на
английский манер.
     Джордж был неплохим человеком,  но  не  было в  нем  той искры,  что  в
Найджеле. И все же фамильное сходство  бросалось в глаза. Как  и большинство
из нас,  оба  брата  были слегка чокнутые на общий,  семейный манер.  Миссис
Уитон,  их  матушка,  тоже  была  чокнутая,  но  иначе: она отличалась такой
властностью,  что ее вечно просили выступать на собраниях женских клубов или
в библиотеках  с речами  на тему о  "важности стойких убеждений  в  наш век,
когда теряются все нравственные ценности".
     -- Я как раз хотел связаться с вами, Хоб. Я собирался узнать у Найджела
ваш адрес, но довольно долго не мог его разыскать.
     --  Знаю, -- сказал Хоб. -- Я надеялся, что вы  мне подскажете, где его
найти.
     -- О Господи! А я-то надеялся узнать это от вас! Сливок или лимон?
     --  И  того, и другого, -- ответил  Хоб.  -- Нет-нет, погодите!  Это  я
просто задумался.
     -- Я так  и понял, -- сказал Джордж с вежливой улыбкой. Он заварил  чай
--  чайник   закипел  на   удивление  быстро  благодаря  усовершенствованию,
придуманному самим Джорджем. Он  на досуге  баловался изобретательством,  но
из-за  глубокой застенчивости  никак  не  мог  решиться  запатентовать  свои
изобретения. Хоб положил себе сахару и взял  лимон -- чай  со сливками он не
очень любил. >
     Поскольку  Джордж  проявил  интерес  к  происходящему,   и  к  тому  же
волновался за брата,  Хоб рассказал  ему о  последнем расследовании, которое
вело  детективное  агентство  "Альтернатива".  Об убийстве  Стенли  Бауэра в
Париже,  о человеке с изумрудным перстнем, о том, как сам  он разыскивал  на
Ибице того, кто мог последним видеть Бауэра, о  "предупреждении", полученном
от  латиноамериканских  "мордоворотов, о крупном чеке, присланном Жан-Клодом
без  каких-либо  объяснений,  о том,  как с  тех пор  он пытался связаться с
Жан-Клодом либо Найджелом, но не  мог разыскать ни того, ни другого, о своем
приезде в Лондон и о намерении встретиться с Аннабель.
     Джордж в последний раз виделся с братом месяца полтора назад. Найджел в
то время пребывал в  унынии. Это понятно,  поскольку  и Джорджу, и Хобу было
известно, что Найджела сильно расстроила потеря  денег, которые он вложил  в
мавританское  оружие.  Кроме того,  Джорджу, как  и половине  Лондона,  было
известно, что Найджел недавно удачно  сплавил партию средненьких,  но вполне
себе  подлинных  европейских  картин, не отличающихся ни особым  мастерством
исполнения, ни красотой, ни  громкими именами авторов,  невежественному,  но
толковому торговцу наркотиками из  Венесуэлы,  которому в  данном случае его
деловое  чутье  явно  изменило. Что произошло после  --  оставалось неясным.
Найджел  вернулся  на Ибицу, это точно,  поскольку  несколько дней назад  он
звонил брату из Брюсселя. "Извини, старик, сейчас мне разговаривать некогда.
Передай мамочке, что  на ее  день рождения  я непременно приеду и что у меня
есть для нее замечательный подарок. Скоро буду!
     -- А потом? -- спросил Хоб.
     -- Потом  -- ничего, -- ответил Джордж. Он  немного поколебался, но все
же  решился: --  Хоб, не сочтите за  грубость, если я дам вам один совет.  Я
знаю, что это не мое дело и большая наглость с моей  стороны, но я работаю в
правительстве,  и в  моем секторе, как он ни  незначителен, все же время  от
времени становится известно о том, что происходит. Хоб, судя по тому, что вы
рассказываете,  вы забрались чересчур  высоко. Это дело с  "сомой",  видимо,
серьезное и чрезвычайно опасное. Умоляю вас, будьте осторожны!
     -- Стараюсь! --  усмехнулся Хоб. -- Главное, что меня  сейчас тревожит,
-- роль Найджела в этом деле. Похоже,  он работает  на того самого человека,
которого я подозреваю в убийстве Стенли Бауэра. И, похоже, понятия не имеет,
что, собственно, происходит.
     -- Это и меня  тревожит,  --  сказал  Джордж.  --  Пожалуй,  я  приложу
удвоенные усилия, чтобы  разыскать Найджела. Когда вы свяжетесь с ним или он
с  вами, пожалуйста,  дайте  мне знать, хорошо?  И  если  получите  какие-то
известия от Жан-Клода, тоже сообщите мне.
     Хоб пообещал Джорджу держать его в курсе событий и ушел.
     После ухода Хоба  Джордж  позвонил своему  руководителю по специальному
телефону, зарезервированному для срочных звонков. Телефон, для разнообразия,
работал, и Джордж дозвонился  сразу. Он представил себе  длинное помещение с
низким потолком, освещенное лампами дневного света, разделенное на множество
кабинетиков  и  закутков.  Начальство  сидело  на  балконе.  Там  должен был
находиться и его шеф.
     -- Ну, кто там еще? -- раздался недовольный голос шефа.
     -- Это я, -- ответил Джордж, как всегда, осторожный.
     -- А-а. Это тот, кто я думаю?
     -- Видимо, да.
     -- Джордж?
     -- Я попросил бы вас не называть моего имени по телефону.
     -- Эта линия абсолютно надежна.
     -- Надежных линий не бывает.
     -- Ну, может быть, --  проворчал шеф.  -- Ладно, если вы не  хотите  со
мной разговаривать, тогда зачем звоните?
     --  Нет-нет,  хочу,  --  сказал  Джордж.  --  Наверно,  я,  как всегда,
перестраховываюсь. -- Он прокашлялся. -- Сэр, я звоню по поводу этой "сомы",
которой занимается наш Отдел Перспектив. Вы получили последние данные, что я
высылал вам из Нью-Йорка и Парижа?
     --  Да,  конечно.  Чертовски  интересно.  Принято  к  сведению.  А что,
какие-то новости?
     -- На самом деле да. Торговцы "сомой" готовят  полномасштабную операцию
в  ближайшем  будущем. В дело  оказалось замешано еще несколько  людей, хотя
только косвенно.
     -- Ну,  и зачем вы  мне это рассказываете?  Могли  бы  сообщить в своем
еженедельном докладе.
     --  Знаю,  сэр. Но в  данном случае  я  считаю необходимым  предпринять
немедленные действия.
     -- Джордж, да что вы такое говорите? Вам же прекрасно известно, что наш
Отдел    Перспектив   занимается   исключительно   сбором    информации    и
консультациями. Инструкции категорически  запрещают нам какое бы то  ни было
вмешательство в события.
     --  Понимаю,  сэр.  Если  помните,  я  сам  помогал составлять основные
положения  инструкции.  Иначе   бы   правительство   вообще   запретило  нам
действовать.
     -- Ну, так и что же?
     -- В  данный момент ситуация несколько иная.  Торговля "сомой" начинает
раскручиваться всерьез.
     --  Ну  что   ж,   полагаю,  вы   можете  анонимно  сообщить   об  этом
заинтересованным полицейским инстанциям.
     -- Нет, сэр. Я хочу действовать напрямую.
     -- Напрямую? Джордж, вы с ума сошли!
     --  Надеюсь,  что  нет,  сэр.  Понимаете  ли,  в это  дело замешан  мой
родственник. Точнее, мой брат, Найджел. Сам он об этом и  не подозревает, но
тем  не   менее.  Фирма,  в  которой  он  работает,  детективное   агентство
"Альтернатива", готова ввязаться  в  серьезные неприятности, и Найджела  это
тоже затронет. Я хочу принять меры
     -- Понимаю  ваши чувства,  -- сказал шеф. Найджела  он знал и, в общем,
любил. -- Но, боюсь, я не могу дать на это своей санкции.
     --  Сэр,  речь  идет  о  совсем  небольшом  вмешательстве.  Практически
незаметном.-- Джордж, я могу сказать вам только  то, что вы и сами прекрасно
знаете.   Отдел  Перспектив  действует  исключительно  на  условиях  полного
невмешательства.  Мы  следим.  Даем  рекомендации.  И  больше ничего. Иногда
сердце  жаждет  действий.  Особенно  когда  в дело  замешан кто-то, кто  нам
особенно близок и дорог. Но это невозможно. Вы поняли?
     -- Да, сэр.
     -- Вы все поняли?
     -- Да, сэр. Извините за беспокойство.
     Повесив  трубку,  Джордж  отпер нижний  ящик  стола  и  достал записную
книжку, исписанную совершенно непонятными закорючками и цифрами. Шифр Джордж
выучил  давным-давно,  так  что теперь  без труда отыскал нужный  телефон  и
набрал его. Ожидая ответа,  он тихонько мурлыкал себе под нос. Приятно иметь
такое  взаимопонимание с шефом. Фраза "вы  все поняли?", следующая за фразой
"вы  поняли?",  была  условным  знаком,  означающим  разрешение  действовать
самостоятельно. И,  что  самое приятное, никто не догадается, что шеф только
что  дал  ему  добро,  даже в  том  маловероятном случае, если  эта насквозь
проверен