покойно процветал.
     Далеко  не все фазенды на Ибице строились  в согласии  с традициями.  У
дома  Питера Второго была крыша с широкими,  загибающимися кверху карнизами,
как  у  японских  домиков  из  фильмов  Куросавы.  Восточный  колорит  виллы
подчеркивался длинными  тибетскими флажками  на высоких  бамбуковых  шестах,
которые  весело  развевались на ветру, никогда не утихающем на вершине холма
близ Сан-Хосе.  Внутри  дома японские  мотивы  подчеркивались  натертыми  до
блеска  деревянными полами,  скудостью  меблировки,  создававшей простор,  и
раздвижными  бамбуковыми перегородками  между комнатами.  Питер  Второй  мог
позволить себе  эту  нарочитую простоту. Дзенский  песчаный  сад, который вы
проходили по дороге от шоссе к главному зданию, был крайним воплощением этой
изысканной бедности: три продуманно расставленных камня на засыпанной песком
площадке в двадцать квадратных ярдов.  Хобу этот садик очень  нравился. Хотя
себе он такого позволить не  мог. Прежде всего у него не было ни времени, ни
сил ежедневно разравнивать  песок  граблями  и убирать каждый лист и прутик,
упавший на него за ночь. Собственная фазенда Хоба  была загромождена вещами.
Тем более он ценил роскошную простоту жилища Питера.
     В  то  утро,  когда  Хоб  заехал к  Питеру, вилла казалась  пустой. Хоб
покричал хозяев, как было принято на  острове, когда  заезжаешь в  гости без
предупреждения. Никто  не  ответил.  Но  машины Питера  и Дэви  стояли перед
домом. Поэтому Хоб  прошел за дом. Там он нашел Дэви.  Она была  в сиреневом
сари,  пышные темные волосы собраны на  макушке. Дэви месила к обеду хлеб  с
цуккини.
     -- Привет, Хоб!
     -- Я покричал, а вы не отзываетесь...
     --  Отсюда ничего  не  слышно. Говорила  я Питеру, что  надо установить
систему внутренней связи, а он и слышать не хочет. Он ведь у нас стремится к
единению с природой.
     -- Хозяин тут?
     -- Владыка в амбаре, беседует с духами.
     -- Ну ладно, тогда не буду его беспокоить.
     -- Да  ничего, проходи. Питеру  и его  духам  совсем не  помешает новая
компания.
     Дэви была невысокая и  хорошенькая. Черные  волосы  отливали  медью  --
видимо,  она   красилась  хной.  Она   выглядела  диковинно  даже   на  этом
экзотическом  острове.  Дэви  была дочерью английского  инженера, строившего
плотину в Раджаспуре,  и  светлокожей  раджаспурской принцессы.  По  крайней
мере, так утверждала  она сама. Узнать о ком-то правду здесь, на Ибице, было
довольно трудно: все рассказывали о себе то, что им было по вкусу.
     Хоб поднялся  по  каменным ступеням,  ведущим через бамбуковую  рощицу,
обогнул  прудик-лягушатник,  и  вышел  к  амбару,  расположенному  на  задах
усадьбы. В  таких амбарах местные жители держали  плоды рожкового дерева,  а
Питер  --  марихуану,  свое несравненное, собственноручно выращенное  зелье.
Торговля наркотиками  была его  профессией, а изготовление  и потребление --
хобби.
     Когда  Хоб вошел,  Питер поднял голову  и посмотрел на него. Он обрезал
один из больших  кустов марихуаны, сидящих в  горшках, изящными вышивальными
ножничками. На  чистом  шелковом  платке рядом  с горшком красовалась  кучка
золотисто-зеленых листьев. С ним был еще один человек -- очень высокий юноша
с  кожей цвета  кофе с молоком. Хоб уже  встречал его на какой-то вечеринке.
Юноша был из Бразилии Говорили,  что он богат --  или, по крайней мере, отец
его очень богат -- и  встречается с Аннабель,  которая живет сейчас где-то в
Ибица-Сити.
     Хоб  заехал   спросить,  собирается  ли   Питер  начинать   занятия  по
буддистской медитации, которые  он  спонсировал.  На Ибице, где в те времена
телефоны были  только в конторах и  офисах, если  ты хотел что-то  у кого-то
узнать, приходилось приезжать  к этому человеку лично либо  надеяться, что в
один  прекрасный  день  ты  встретишься  с  ним  в  какой-нибудь кофейне,  в
ресторане или на пляже. Но последнее могло занять слишком много времени, так
что, если ответ был тебе нужен в течение недели, приходилось ехать в гости.
     --  Да нет, надо еще  обождать,  --  ответил Питер.  -- Солнечный  Джим
согласился вести занятия, но сейчас он уехал  в Барселону, за мотоциклетными
запчастями для своего магазина
     --  О'кей, -- сказал Хоб. -- Тогда не будешь ли ты так любезен дать мне
знать, когда они начнутся?
     -- Можешь на меня рассчитывать, -- сказал Питер.
     -- Да,  и  еще хотел  тебя спросить, -- сказал  Хоб -- Ты  когда-нибудь
слышал про такой наркотик -- "сома"?
     -- А как же! Классический наркотик древней Индии. И еще  бог  такой.  А
что?
     -- Да вот, поговаривают, что его производят и в наше время.
     -- Сильно  сомневаюсь, --  сказал  Питер.  -- Рецептов  не сохранилось.
Никто не  имеет ни  малейшего представления,  из  чего его делали. По-моему,
тебе просто кто-то навешал лапши на уши, старик.
     -- Парижская полиция думает иначе, -- возразил Хоб.
     -- Французы -- все параноики, -- сентенциозно заметил Питер. -- Франция
-- родина  теории  заговора.  Это  началось  еще  с  тамплиеров.  Этьен,  ты
когда-нибудь слышал про такую штуку?
     -- Нет, -- ответил Этьен. -- Но если эта "сома" появилась в продаже,  я
хотел бы попробовать. Хоб, а при чем тут французская полиция?
     -- Ну, мне кажется, ни для кого не секрет, что  на этой неделе в Париже
грохнули Стенли Бауэра. Так вот, французы думают, что он распространял некий
наркотик, именуемый "сома".
     -- Надеюсь, они ошибаются, -- сказал Питер
     -- Почему? -- спросил Хоб.
     -- Эта новомодная штука может сильно навредить моему бизнесу.
     -- Пойду  попрошу Дэви  заварить мне чайку, -- сказал  Этьен.  -- Пока,
ребята.
     И  вышел на  залитый солнцем  двор Питер неторопливо свернул косячок из
только что нарезанной марихуаны. Косячок он сворачивал так,  как это принято
в  Вест-Индии -- из пяти  листков бумаги, так что  в результате вышло нечто,
похожее  на  сигару.  Пока Питер  возился  с  косяком,  оба  они молчали  --
забивание косяка было почти  что священнодействием  для  Питера,  одного  из
самых   известных   торговцев   наркотиками   на   острове,   не   любившего
распространяться о своем ремесле.
     Завершив работу, Питер  протянул косяк Хобу. Тот аккуратно прикурил его
от деревянной спички, затянулся  раз  пять,  одобрительно кашлянул и передал
Питеру Питер затянулся Оба уселись в деревянные кресла, стоящие в амбаре,  и
некоторое время молчали Первый косяк дня -- это священный момент.
     Наконец Питер спросил:
     -- Как твое агентство?
     -- Нормально, -- ответил Хоб.
     После этого они курили молча. В разговорах нужды не было. Через полчаса
Хоб поехал  к себе домой, в состоянии приятного кайфа, с  унциевым "храмовым
шариком" в кармане. Питер делал эти шарики из отборного пакистанского гашиша
и  заворачивал  в  голубой  целлофан  -- это был его фирменный знак.  Ценный
подарок  В последнее  время дела Питера шли  так хорошо, что ему уже не было
нужды  торговать  своими  "храмовыми  шариками"  Теперь  он  приберегал их в
качестве сувениров для близких друзей.

        "ГЛАВА 4"

     Сложность  расследования  на  Ибице   зависит   только  от   вас   Если
интересующий вас человек проживает в поселке Санта-Эюлалиа, первое, что надо
сделать, -- это отправиться в "Эль Киоско", кафе под открытым небом в центре
городка.  "Эль  Киоско"  расположено  в  верхней  части вымощенного  плиткой
прямоугольника) спускающегося к морю, рядом с памятником Абелю Матутесу.
     Хобу не потребовалось  много  времени, чтобы разузнать о Стенли Бауэре.
Этот мужик вечно жил  в  гостях  у кого-то  из  англичан, вечно без  гроша в
кармане, но одевался весьма прилично:  хороший костюм для  профессионального
"сеньора из общества"  -- такая  же  необходимая  вещь, как гаечный ключ для
автомеханика. И хорошие ботинки тоже. Стенли Бауэр запомнился обществу своей
коллекцией туфель от Балли. И еще у него были золотые часы от Одмара Пике --
скорее всего, гонконгская подделка, но ведь не станешь же ты заглядывать под
крышку чужих часов, чтобы выяснить, настоящие они или нет.
     Хоб удачно выбрал время для расспросов -- послеобеденное,  незадолго до
открытия магазинов  после полуденной сиесты. В кафе сидела толпа аборигенов,
у ног которых, точно собаки, теснились соломенные сумки, ожидающие, когда их
наполнят вечерними покупками.
     Томас-датчанин сидел за средним  столиком,  высокий, белокурый, в своей
обычной синей капитанской фуражке.
     -- Стенли?  А как же Я его видел на той неделе. Говорят, в Париж уехал.
А что, он тебе должен?
     -- Да  нет Мне нужна его помощь в  расследовании Томас  и  его приятели
дружно расхохотались. В те времена никто  не принимал Хоба  с его агентством
всерьез. Зауважали его позднее, когда  на остров явился старый итальянец, за
поимку которого была назначена награда.
     -- Попробуй узнать у его старухи, -- сказал Томас.
     -- А кто она? -- спросил Хоб.
     --  Аннабель. Не француженка, а другая  Аннабель, из Лондона Ты ведь ее
знаешь, верно, Хоб?
     -- Да, конечно. Но я не знал, что она жила со Стенли. Как она?
     -- Говорят,  все еще на высоте,  --  сказал Томас. --  Хорошенькая, как
картинка, и хитрая, как лиса
     -- А где она теперь живет?
     -- Провалиться мне, если я знаю. Не в Санта-Эюлалиа, это точно. Большая
Берта должна знать. Ты знаешь, где живет Большая Берта?
     -- Наверно, в Далт-Вилле, если  не переехала, -- сказал Хоб. -- Слушай,
Томас, сюда чуть попозже собирался завернуть Гарри, выпить пивка. Скажи ему,
что наш сегодняшний обед отменяется. Постараюсь поймать его попозже у Сэнди.
     И  Хоб отправился на своей взятой напрокат  машине в  Ибице. Машину  он
оставил на окраине, на стоянке рядом с автомагазином, дальше пошел  пешком к
стоянке такси  на  Аламеде.  Ехать  туда  на машине  не имело  смысла  --  в
Далт-Вилле все  равно  нет  стоянок.  Большое  черно-белое такси  "Мерседес"
провезло его по Ла-Калле-де-лас-Фармасиас, свернуло направо, и они очутились
у  римской  стены  Далт-Виллы.  Это была самая высокая  и самая старая часть
города. Они  проехали по  узким  крутым улочкам без  тротуаров, мимо  музея,
потом еще раз  свернули -- и здесь такси остановилось Хоб заплатил, выбрался
наружу и пошел дальше по переулкам, таким узким, что там с трудом можно было
разойтись даже двум пешеходам.
     Большая Берта жила  в безымянном переулке в Далт-Вилле, в двух шагах от
самой высокой точки Старого Города.  На Ибице полно иностранцев,  гордящихся
своим местожительством и убежденных, что именно они живут в самом престижном
районе.  Чем меньше  остров,  тем  разборчивей  на  этот  счет  живущие  тут
иностранцы. На  Ибице  каждая часть острова  имела своих приверженцев, кроме
разве что свалки и прилегающих к ней  районов  --  шумного и вонючего места,
более всего напоминающего дантов ад.
     В  Далт-Вилле было  полно шикарных старых квартир  в  элегантных старых
домах.  Между домами росли  деревья,  и воздух там был  чистый. Единственная
проблема заключалась в том,  как туда добираться. Подъем крутой, автобусы не
ходят, а  в  самый центр и такси не проедет. Но  Берта решила  для  себя эту
проблему --  она попросту почти не выходила из  дому, разве что затем, чтобы
сходить  в соседний ресторан или на  выставку в галерею Симса, расположенную
на той же улице. Или если Берту  приглашали на какой-нибудь прием.  Для  нее
выбраться из  дома было  немалой  проблемой.  Большая  Берта весила немногим
меньше  трехсот  фунтов.  Это  была   веселая,   жизнерадостная  американка.
Говорили,  что она в родстве  с  Дюпонами из Делавера.  Она  жила на Ибице с
незапамятных времен -- и при республике, и при Франко, и потом, когда Франко
свергли  и  снова  установили республику.  Она  знавала  Элиота  Поля,  была
общительна,  любила людей, обожала  музыку. И деньги  у нее водились. Доходы
Дюпонов -- или, вероятнее,  какого-нибудь другого,  менее известного,  но не
менее процветающего  семейства -- позволяли ей жить  со  вкусом и  принимать
гостей с  шиком.  Большая Берта  чуть ли  не каждый месяц устраивала приемы,
водила  дружбу  с  артистами,  музыкантами  и   художниками  всех  стилей  и
направлений,  как  талантливыми, так и бесталанными, кое-кому из  них давала
взаймы,  другим  разрешала  пользоваться своей  маленькой  виллой  в приходе
Сан-Хуан. Говорили,  что она  лично знакома со  всеми жителями  острова. Ну,
это, конечно, маловероятно. За туристский сезон через аэропорт  Сон-Сан-Хуан
проходило  не  меньше миллиона народу.  Но  она действительно была знакома с
кучей  народа, а про  тех, кого не  знала лично, могла при необходимости все
разузнать.
     Она встретила  Хоба в своем цветущем палисаднике  и провела  к  себе  в
квартиру. Квартира  была большая  и  просторная,  заставленная  диванчиками,
кушеточками, креслами с плетеными спинками, местными сундуками, столиками --
и двумя  разбитыми и склеенными римскими  амфорами  с остроконечным дном, на
железных подставках Берта вывела Хоба на обдуваемую ветерком террасу. Пол из
темно-красной терракотовой плитки  был залит золотым солнечным светом. Внизу
простирался  весь  Ибица-Сити, уступами белых  квадратов  и  прямоугольников
спускавшийся  к гавани  с,  несколькими туристскими  лайнерами  у  причала и
бесчисленными кафе.
     --  Ну так,  -- спросила Берта, поболтав минут пять о том о сем, -- что
же привело тебя в мое орлиное гнездо?
     -- Я ищу Аннабель, -- сказал Хоб. -- И надеялся, что вы мне подскажете,
где ее искать.
     -- Могу разузнать, -- сказала Берта.  -- Дай  мне пару дней, я кое-кого
порасспрошу. А что у  тебя еще новенького? Ты здесь по делу или просто  небо
коптишь, как все мы?
     -- Я расследую убийство Стенли Бауэра. Вы про него слышали?
     Берта кивнула.
     -- Лоран звонил из Парижа.  Прочитал об этом в "Геральд Трибюн". Он был
в полной прострации.
     -- Я слышал, Аннабель много встречалась со Стенли?
     --  Да,  они   часто  бывали   вместе  на  вечеринках.  Но   Стенли  не
интересовался девушками, ты ведь знаешь.
     -- Слышал. Однако они были друзьями.
     --  Ну это  ведь не  преступление, верно? Хоб  решил испробовать другую
тактику.
     -- Берта, хотите работать на меня?
     -- Я? Частным детективом?
     -- Нет, помощником частного детектива.
     Большая Берта  улыбнулась, покачала головой,  но не сказала  "нет". Она
встала, подошла  к буфету  и сделала два Джина с  содовой. Хоб знал,  что  в
деньгах  она не нуждается.  Дела  Берты  шли превосходно.  У нее  даже  были
кое-какие  вложения, она владела какой-то  собственностью.  Но Берта была из
тех, про кого говорят "каждой  бочке  затычка" -- лезла во все дырки, любила
все  про  всех  разузнавать,  любила  посплетничать.  А  это даст  ей  повод
сплетничать на законных основаниях.
     Она вернулась с двумя бокалами, протянула один Хобу.
     -- Что мне надо будет делать?
     --  Да все то же, что и  теперь.  Встречаться  с людьми. Давать приемы.
Ходить  на  открытия  выставок.  Обедать  в   хороших  ресторанах.  Конечно,
оплачивать все это  я  не смогу.  Но ведь  вы  и  так  это делаете. А  потом
рассказывать мне то, что узнаете.
     -- Да, конечно. Это не проблема.
     Хоб давно знал, что люди, даже  самые болтливые, охотнее говорят тогда,
когда им  за это  платят, даже если  плата чисто символическая. Оплачиваемая
болтовня становится уже  не  болтовней, а работой,  то есть делом приличным,
уважаемым и полезным. А даже самые бесшабашные и независимые не имеют ничего
против приличий, если эти приличия оплачены.
     -- Звучит забавно!
     Вот и Большой Берте понравилась идея сделаться полезным членом общества
-- если, конечно, это будет интересно, и к тому же не за бесплатно. Но много
платить не придется. Что очень кстати:  у Хоба  много и  не было. Все знали,
что  его  агентство  -- скорее  радужная  мечта,  чем  солидное  действующее
предприятие. А что может быть привлекательнее радужной мечты, даже  если  ты
не какой-нибудь  декадент?  Тем более что труда особого это  не потребует, а
все-таки оплачиваться будет.
     -- Так что же мне делать, Хоб? Я ведь уже не так легка на подъем, как в
былые времена!
     -- Берта, вам не понадобится делать абсолютно ничего, кроме  того,  что
вы и так делаете. В этом то вся суть!
     -- А что именно ты хочешь знать сейчас?
     --  Мне нужно раздобыть  сведения об одном  человеке.  Узнать,  кто  он
такой, и вообще все, что можно.
     И  Хоб рассказал ей  про  человека, которого видели в Париже  вместе со
Стенли Бауэром перед тем, как того убили. Все, что знал.
     -- Не густо, -- заметила Берта.
     -- Если кто-то и сумеет выяснить, что это за человек, то только вы!
     -- Хоб, ты мне льстишь.  Однако  ты прав. Если ни я, ни мои знакомые не
знают, что это за человек, значит, его вообще не существует.
     Она поразмыслила. Потом спросила:
     -- Так тебе нужны сведения?  Но  я люблю делиться сведениями. Почему ты
должен мне за них платить?
     -- Полезные  услуги следует оплачивать, -- сказал  Хоб.  -- А  я  люблю
пользоваться   услугами  своих  друзей.  Это  девиз  детективного  агентства
"Альтернатива".
     -- Благородный девиз.
     -- Я тоже так думаю
     -- Но чуточку дурацкий, как и большинство благородных девизов.
     Хоб пожал плечами.
     -- Ну так что, вы согласны или нет?
     --  Согласна,  черт  возьми!  --  сказала  Берта.  --  С  удовольствием
поработаю одним из твоих детективов. А что еще тебе надо узнать сейчас?
     Хоб  был  озадачен.  К подобной прямоте  он не  привык. Ему  надо  было
подумать. Наконец он сказал:
     --  Ну, помимо того, где  найти  Аннабель и личности того таинственного
испаноговорящего господина,  мне надо знать, что вообще  нового  на Ибице. В
смысле, не происходило ли в последнее время чего-нибудь новенького?
     -- Да здесь все время происходит что-то новенькое, -- сказала Берта. --
Новые выставки и бутики тебя интересуют?
     -- Да нет, вряд ли. А что-нибудь еще?
     -- Ты бы уточнил... А новый отель?
     -- А что, открылся новый отель?
     -- А ты не слыхал? Странно.
     -- Я только что из Парижа.
     -- А-а, ну тогда понятно. Возле Сан-Матео строят новый роскошный отель.
Он  вот-вот откроется.  Недели  через  две.  Говорят, в  японском  стиле.  В
следующую среду будет большой прием.
     -- Вы идете?
     -- Конечно Я -- в списке "Б".
     -- А разве существует несколько списков приглашенных?
     -- Дорогой мой, ну конечно! Ты что, не знаешь, как это делается? Сперва
состоится огромный прием -- во второй половине дня, на территории отеля. Там
будет  половина острова. Попасть туда может любой, даже без приглашения. Это
список "В". Потом,  вечером, когда  всякая мелюзга уберется, будет прием для
избранных -- с обедом и танцами. Человек на сто.
     -- И это список "А"?
     -- Нет, дорогой мой, это список "Б". Он все еще довольно большой.
     -- А кто будет в списке "А"?
     --  А  вот когда  те, кто  из  списка "Б",  уберутся,  где-нибудь после
полуночи, останутся только самые-самые --  человек восемь-десять Владельцы и
инвесторы  и, разумеется, их дамы -- или их  кавалеры, это уж у кого как.  И
они до утра  будут сидеть,  пить и  ловить  кайф. Но  список "А"  --  не так
занятно, как список "Б" Разве что с точки зрения сноба К  тому же в него  не
попадешь, если ты не инвестор и не любовник или любовница инвестора.
     -- А кто инвесторы-то? --  поинтересовался Хоб. -- Кто его строит, этот
отель?
     -- Я  знаю только по  слухам. Вроде бы как несколько богатых  японцев и
несколько    богатых   латиноамериканцев    Поговаривают,    что    основное
финансирование идет от якудзы -- знаешь, это японская мафия  так называется?
Ну конечно, знаешь. Денежки отмывают за границей. Интересно?
     -- Очень, -- сказал  Хоб. -- А  нельзя ли устроить, чтобы и нас с Гарри
Хэмом включили в список "Б"?
     -- Устроим,  -- пообещала Берта. -- Теперь я работаю на тебя.