водской плакат. Около стойки на полу храпела какая-то темная  фигура.  В
воздухе пахло кислым запахом пролитого пива, махоркой, прелой одеждой.
     - Аль дело тебе есть до Залетного? -  позевывая  и  почесывая  спину,
спросил Голубок, когда лампа была зажжена.
     - Нет, с визитом, - сердито ответил Егорин, - давай веди скорее.  Иди
вперед с лампой: тут у вас черт ногу сломает!
     Через дверь за буфетной стойкой они  вышли  в  маленький  коридорчик,
весь заставленный  пивными  корзинами.  В  конце  коридора  была  узенькая
дверца, сколоченная из досок и оклеенная оборванными обоями.
     - Тут он дрыхнет, чай. Эй, Залетный, вставай! - И хозяин  забарабанил
в дверь.
     Кто там, - послышался недовольный женский голос.
     - Что он с бабой, что ли? - спросил Егорин.
     - С "марухой" (содержанкой) своей прохлаждается. Буди его, Любка!
     - Пьяны они дюже, не добудишься, никак растолкать не могу.
     - Да ты отвори нам, дура, - выругался Голубок, дергая дверь.
     Молодая простоволосая женщина в одной ночной рубашке  и  нижней  юбке
отворила дверь и стояла, щурив глаза от лампы.  Егорин  быстро  подошел  к
кровати на которой лежал маленький сухощавый человек.  Он  был  безнадежно
пьян. Ноги его, одетые в неопределенного цвета брюки и порыжелые штиблеты,
бессильно свешивались с кровати.
     - Эй, ты спишь, Залетный, вставай! - потряс спящего за плечи  Егорин.
Тот только мычал и сопел носом. - Ах, так тебя растак! - злобно  выругался
Егорин, видя что его усилия разбудить Залетного, не приводят ни к чему.  -
Э-ко нажрался, дьявол! Тащи, Любка, воды холодной, окатим его!
     - Погодь, Кондратий Петрович, -  нашелся  Голубок,  -  я  его  сейчас
подыму, - и он, наклонясь к  самому  уху  спящего,  гаркнул:  -  "Двадцать
шесть"! Облава!..



                          8. ПОХОЖДЕНИЯ СЕНЬКИ-КОЗЫРЯ

     На другой день после убийства Василия Ивановича, часов в шесть  утра,
Козырь распростился с гостеприимной кровлей Егорина, где провел ночь; взял
с этого последнего  условные  семьдесят  пять  рублей,  чистый  паспорт  и
пустился в путь-дорогу.
     Верный своему обещанию, данному накануне Егорину, Козырь твердо решил
отправиться прямо на вокзал, не заходя ни в один из знакомых ему  уголков.
Впервые за десять лет своей  жизни  Козырь  чувствовал  себя  полноправным
гражданином.
     В кармане у него лежал настоящий паспорт, выданный  из  Камышловского
уезда на имя некоего Трифона Борисова. Этот документ  и  являлся,  главным
образом приманкой, побудившей Козыря так быстро согласиться на предложение
Егорина.
     Стараясь избегать людных улиц, глухими пустынными  переулками  Козырь
шел по направлению к станции Межениновка.
     Одинокие прохожие, встречаемые Козырем  на  пути,  принимали  его  по
старому  рабочему  платью  и  быстрой  деловой  походке  за  какого-нибудь
плотника или каменщика, спешившего на работу.
     Ловко "фортанул", - думал Козырь, припоминая, как несколько дней тому
назад он шел с вокзала без копейки денег в кармане, трусливо  озираясь  по
сторонам, как травленный волк. - Теперь  засяду  на  машину  и  вплоть  до
самого Челябинска дрыхнуть буду... Брать билет  али  не  брать?  Ежели  по
билету ехать, придраться могут - потому багажа нет! Лучше уж так "зайцем".
Много сподручнее будет! Суну оперу полтину и сыпь от депо  до  депо.  Надо
вот только спотыкаловки захватить.
     Остановясь  на  этой  мысли,  Козырь  стал  соображать,  где  бы  ему
запастись  водкой.  Монополки  еще  закрыты.  Придется  к   Савке   зайти.
Засиживаться только не надо!
     Козырь вспомнил напутственные слова Егорина: "Ну, брат,  по  сторонам
не гляди, лягавым не попадайся, назад не вертайся.
     Козырь даже усмехнулся, вспоминая эту прощальную тираду.
     - На кой ляд мне назад вертаться. Что я опричь Томска  другого  места
не найду.
     Но судьба судила иначе и готовила ему новые испытания.
     Когда Козырь после получасовой ходьбы выбрался на  окраину  города  и
поравнялся с низеньким бревенчатым домиком, в котором  помещалось  Савкино
заведение - грязный трактир 3-го разряда. Наружная дверь этого  последнего
была гостеприимно раскрыта, несмотря на столь ранний час. Козырь  поднялся
по ступенькам крылечка и вошел в трактир. Трактир,  как  и  все,  подобные
ему, имел две половины: черную и чистую. Грязь  в  обеих  половинах  была,
положим одинаковая, и вся разница состояла в том, что на первой  половине,
так называемой  "грязной",  сидели  обыкновенные  случайные  посетители  -
крестьяне, возвращающиеся из города с базара, мелкая шпанка  "халамидники"
(мелкие воришки), "стрелки" (профессиональные  нищие),  тогда  как  на  на
вторую половину, чистую заходили только завсегдатаи трактира - свои люди.
     Ставни трактира еще были закрыты и поэтому  в  первой  комнате,  куда
вошел Козырь,  стоял  полумрак.  Над  стойкой  горела  керосиновая  лампа,
дававшая, впрочем, больше чаду, чем свету. За  угловыми  столиками  сидело
пять или шесть оборванцев, зашедших сюда очевидно погреться после холодной
ночи, проведенной где-нибудь под кирпичным сараем.  Это  были  страшные  и
вместе с тем жалкие фигуры. Грязные, засаленные лохмотья  представляли  из
себя слишком несезонный наряд, что бы в нем можно  было  чувствовать  себя
застрахованным от ревматизмов  и  простуды.  Воспаленные  глаза,  дрожащие
руки, хриплая речь - были отличительными чертами этих  подонков  общества.
Они жадно глядели на Козыря, но убедившись, что от этого парня  поживы  не
жди, остались неподвижными в своих углах. Козырь подошел прямо  к  стойке.
За стойкой подслеповатый паренек в  пиджаке,  очевидно,  с  чужого  плеча,
временно выполнял роль буфетчика и посудника. Козырь выбросил  из  кармана
рубль.
     - Дай бутылочку за печатью, а на остальные денежки огурцов соленых  и
хлеба.
     Парень равнодушно, не глядя на Козыря взял рубль, попробовал  его  на
зуб и раза два стукнул о стойку. Убедившись, что  рубль  не  фальшивый  он
взбросил глаза на Козыря и вяло спросил:
     - Какой тебе - с красной или белой головкой?
     - Знамо дело с красной, вот чудак,  еще  спрашивает!  Неужели  нашего
вкуса не знаешь.
     Парень ничего не ответил на это, и лениво, ворочаясь и свистя  носом,
стал доставать требуемое.
     - Эх ты, тетеря сонная!  -  раздался  в  это  время  чей-то  молодой,
сильный и звучный голос, - что ты так ворочаешься, точно три дня не ел! Не
видишь разве, каких тебе бог гостей дает.
     Козырь быстро обернулся.
     Сзади его стоял, слегка улыбаясь и покручивая маленькие черные усики,
какой-то субъект, одетый в рваную ватную  кацавейку,  обтрепанные  наковые
брюки  и  старые  галоши,  одетые  на  босую  ногу.   Старый   картуз,   с
полуоторванным Козырьком был низко надвинут на лоб, с целью  замаскировать
громадный сине-багровый синяк, расположенный под левым глазом.
     - Чего ты воззрился на меня, приятель? - вновь заговорил  незнакомец,
засунув руки в карман и слегка раскачиваясь туловищем.
     - Что мне на тебя глядеть, чай не узоры  писаны,  -  сердито  буркнул
Козырь, забирая свою бутылку и закуски. Ему не нравилось слишком внезапное
появление  незнакомого  оборванца   и   предчувствие   чего-то   недоброго
заставляло его поскорее убраться из трактира.
     - Узоры не узоры, посмотри-ка "размалевка" какова! - подмигнул парень
на свой синяк, и переходя в серьезный тон уже тише сказал Козырю:  -  Надо
мне с тобой поговорить. Дело есть. Пойдем-ка на ту половину.
     - Какое такое дело? - недоверчиво спросил Козырь. - Я тебя  в  первый
раз вижу!
     - А вот пойдем, тогда узнаешь! - Парень,  не  ожидая  ответа  Козыря,
закричал буфетчику: - Эй ты, спящий красавец! Официант! "Шестерка"! Волоки
нам графин с закуской, да селянку на сковороде вели приготовить.
     В веселом разухабистом поведении незнакомца, в его свободных манерах,
в уверенном тоне голоса, было что-то такое подкупающее,  что-то  внушающее
доверие.  Козырь  после  некоторого  колебания  пошел  за  незнакомцем  на
"чистую" половину. Там не было ни души.
     - Ну и погодка же, братец ты мой! - обратился к Козырю незнакомец.  -
Холодища, дождь всю ночь шел! А грязища - по колено! Одним словом, в  моих
штиблетах много не погуляешь, - и незнакомец  насмешливо  кивнул  на  свои
галоши. - Хорошо теперь водочки выпить с холоду-то!
     - Ну, говори скорее, какое тебе до меня дело.  Некогда  мне  с  тобой
прохлаждаться!
     - Что, на вокзал торопишься. Успеешь  еще:  поезд  отходит  в  девять
часов, а сейчас еще семи нет.
     Козырь вздрогнул от неожиданности.
     - А ты почем знаешь, что я на вокзал? - с потаенной тревогой  спросил
он, отодвигаясь от собеседника.
     - Эх, друг сердечный, мало ли мы чего знаем, да  помалкиваем  только!
Ну да ты это брось! Чай испугался: за "легавого" меня принял!
     - Чего мне бояться-то, - недружелюбно отозвался  Козырь,  внимательно
разглядывая незнакомца. - Ты вот говори толком зачем меня звал-то.
     В это время вошел в комнату буфетчик, неся на подносе графин с водкой
и обычную закуску: два копченых ельца, несколько кусочков чайной колбасы и
два ломтя черного хлеба. Ни салфетки, ни вилок здесь не полагалось.  Сунув
принесенное на стол, буфетчик остановился в вопросительной позе.
     - Что думаешь, - подмигнул ему незнакомец, - денег  у  нас  нет!  Вот
они! - И  он  выбросил  из  кармана  целую  пригоршню  серебряной  мелочи,
отсчитал следуемое  за  поданное  и  крикнул  буфетчику:  -  Получай  и...
проваливай!
     Козырь машинально выпил, налитый ему стаканчик, недоумевая, с кем это
его свела судьба.
     - Вот что, брат! Слушай меня внимательно. Кто я,  что  я  -  тебе  до
этого нет никакого дела! Помни, что я худого тебе не желаю. Знаю откуда ты
идешь, что сегодня ночью делал! Знаю, кого вы с Егориным сегодня  ночью  в
Томь свезли!
     Козырь вскочил, как ужаленный.
     - А-а, так ты вот про что! -  злобно  прошептал  он,  сунув  руку  за
голенище, где у него хранилось  "перо",  но  в  это  мгновение  незнакомец
быстро схватил Козыря за правую руку и, стиснув ее, как в железных тисках,
спокойно сказал:
     - Брось! Не шали!..



                       9. ЗАЛЕТНЫЙ В РОЛИ ШЕРЛОКА ХОЛМСА

     Залетный как ни был  пьян,  но,  услышав  эти  слова,  имеющие  столь
серьезное значение для лиц, "формуляр которых не особенно чист", очнулся и
дико озираясь, присел на кровати. Выражение его лица  было  растерянное  и
испуганное, как у человека, над ухом, которого выстрелили из пушки.
     - Облава, говоришь ты, - сиплым  с  перепоя  голосом  спросил  он  и,
сильно пошатываясь, прошелся по комнате, что-то ища глазами.
     - А, Кондратий Петрович, друг любезный, тебя  ли  я  вижу.  -  Сейчас
только заметил Егорина Залетный. - Какими  судьбами  занесло  тебя  в  эту
юдоль нищеты, порока и преступления! - и Залетный по-театральному  вытянул
правую руку, усиленно балансируя левой.
     - Будет тебе шута-то ломать, очнись, - досадливо отозвался Егорин.
     -  Очнуться,  это  мы  можем,  в  один  момент!   Только   необходимо
опрокидончик совершить! Любаша, царица сердца  моего,  посмотри-ка  там  в
шкафчике, не осталось ли от вчерашнего пиршества.
     Молодая  женщина  молча  повиновалась  и  поставила  перед   Залетным
довольно объемистый графинчик, на дне которого  еще  оставалось  несколько
рюмок водки.
     Залетный  дрожащими  руками  налил  себе  по  стаканчику.   Брезгливо
морщась, выпил, после чего низко опустил свою голову,  и  некоторое  время
молчал.
     - Н-ну, теперь можно, как будто  отошло  немножко,  хотя,  говоря  по
душе, мыслительные способности мои несколько подмочены, но все же, друг, я
к вашим услугам. Полагаю, что  разговор  наш  будет  иметь,  так  сказать,
конфиденциальный характер, а потому прошу оставить нас одних!
     Голубок и Люба вышли.
     - Слушай, Залетный, - заговорил Егорин, близко подсаживаясь  к  нему,
перво-наперво скажи мне, хочешь ли ты пять тысяч заработать.
     Залетный удивленно посмотрел на Егорина.
     - Шутить изволишь, Кондратий Петрович, сорвалось у него.
     - Какие шутки - дело говорю. Пять  тысяч  твои  будут,  только  сумей
содействовать! Слушай, вот все по порядку: дней десять  тому  назад  свели
меня с  одним  "фраером"  -  купчиком  из  Иркутска.  "Обвели"  мы  его  и
"похерили" понимаешь, но только вот деньги, другому достались. Перехитрили
меня! Вчерашней ночью мы "дело" закончили, а сегодня я было в номер, а мне
вот  такое  письмецо  преподносят...  -  и   Егорин   протянул   Залетному
таинственный документ, писанный двойником Василия Ивановича.
     Залетный  взял  письмо,  внимательно  перечел  его  и  зачем-то  даже
посмотрел на оборотную чистую сторону.
     - Ловко сделано! - сказал он, совершенно трезвым и серьезным тоном.
     Перспектива заработать пять тысяч и рассказ Егорина вышибли  из  него
все остатки хмеля.
     - Да понимаешь, какая вещь, - продолжал Егорин, - этот самый "человек
в маске", ведь как ловко прошел в номер под видом как будто самого Василия
Ивановича.
     Залетный кивнул головой.
     - Судя по тому, - медленно и раздумчиво заговорил он, - что  никто  в
гостинице не заметил  ничего  странного  во  внешности  "второго"  Василия
Ивановича, грим и костюм последнего были вполне выдержаны. Отсюда следует,
что сей ловкач имел прямую возможность близко и внимательно  наблюдать  за
настоящим Василием Ивановичем.
     - Должен тебе сказать, - вставил Егорин, - что дня за  три  до  того,
как мы с тобой разыграли "фраера", я получил  по  городской  почте  письмо
такими же вот печатными буквами, также подписанное.
     Просились взять в пай и обещали всякое  содействие.  Я,  понятно,  не
обратил на это внимание, а на самом деле вон что вышло.
     - Так, так-то ты ни на кого подозрения не имеешь. "Наводчики" в  этом
деле были.
     - "Наводчик"-то положим был, только не зрячий, а  слепой,  -  ответил
Егорин, - так что он повредить мне не мог.
     Залетный задумчиво покачал головой.
     - Да, темное дело... Тут, брат, надо подумать! А  из  своих-то  ребят
никто "продать" не мог.
     - Нет, тут толковать нечего. Прямо ума не могу приложить. Затем вот и
к тебе пришел, действуй по горячим следам!
     - Ты с кем орудовал-то.
     - С Козырем, с Сенькой, да этот-то ни причем! Сегодня утром совсем из
Томска убрался.
     - Ладно, будем действовать! Давай на первые расходы рублей сто!
     - А ты не запьешь. -  Недоверчиво  спросил  Егорин.  Залетный  встал,
гордо выпрямился и стукнул себя кулаком в грудь.
     - Кондратий, что ты говоришь. Кого ты перед собой видишь! Чтобы  я  -
Артемий Залетный, да в таком деле продал! Да знаешь ли ты: в  89  году,  в
Москве, когда у баронессы фон Элнгер бриллиантов на семьдесят тысяч  взято
было, призывает меня покойник Сергей Ипатыч, в сыскном  я  у  него  правая
рука был, призывает и говорит:  действуй,  говорит,  Артемий!  На  расходы
пожалуйте! Сейчас это он написал ордер. "Сколько" -  двести  рублей  надо,
говорю. "Изволь, друг любезный". Так-то. А ты говоришь - не запьешь! Эх...
     - Ну ладно, разве я сумлеваюсь, денег-то у меня с  собой  ста  рублей
нет. На вот возьми пока  пятьдесят!  Пойду  теперь.  -  Продолжал  Егорин,
надевая фуражку. - Ты в случае чего заходи ко мне. Ну прощай...
     И Егорин, пожав Залетному руку вышел из комнаты.
     Занималось раннее утро, дверь пивной была полуоткрыта и  Голубок  уже
орудовал за стойкой, откупоривал бутылки для какого-то раннего гостя.
     Егорин, кивнув ему головой, вышел в двери, точно крадучись, воровской
походкой, и  скрылся  в  густом  утреннем  тумане,  окутавшим  еще  спящую
улицу...
     Залетный, проводив, своего гостя, торопливо оделся,  сунул  в  карман
кисет с табаком, спички и засаленную записную книжку:
     - Я ухожу, Голубок! - крикнул он  хозяину,  подойдя  к  задней  двери
пивной.  -  Если  кто  из  наших  забредет,  так  скажи,   чтобы   вечером
понаведовались. Дело мол есть, понял?
     Отправляясь  на  поиски  таинственно  исчезнувших   тридцати   тысяч,
Залетный почувствовал  себя  как  будто  возвратившимся  к  тому  далекому
прошлому, когда он был еще агентом сыскного отделения.
     Также, бывало, выходил он по утрам  из  своей  квартиры  в  таком  же
непрезентабельном виде, как и сейчас. Но тогда этот маскарад: и оборванное
платье, наклеенная борода, даже искусно подведенные кровоподтеки на  лице,
не  всегда  гарантировали  его  от  опасности  быть  узнанным  и   избитым
где-нибудь в темном уголке Грачевки и Сенного рынка. А теперь  он  в  роли
сыщика, был вполне спокоен: вся "блатная"  публика  знает  его  за  своего
человека. Всем он в разное время оказал ту или  иную  услугу.  Кому  "очки
протереть" (вытравил паспортный бланк), кому  "метки  стереть"  (уничтожил
инициалы на краденых вещах). На все руки был Залетный и  каждую  роль  мог
блистательно исполнить, и только потому не  имел  больших  денег,  что  по
временам запивал "горькую".



                            10. "САШКА ПРОЙДИ-СВЕТ"

     Козырь попробовал  было  освободить  свою  руку  из  крепких  пальцев
незнакомца, но не тут то было: маленькая и на вид слабая  рука  последнего
была точно вылета из стали и не поддавалась усилиям Козыря.
     - Брось, тебе говорю, - еще раз повторил незнакомец, - что ты  белены
объелся, что-ли!
     Его спокойный и властный тон парализовал Козыря и тот, уже не  пробуя
вырваться, тихо вымолвил:
     - Ну пусти,
     - Давно бы так, приятель! А то за "перо" полез... Эх ты!
     Козырь,  тяжело  дыша,  еще  не  совсем  оправившись  от   пережитого
волнения, вновь присел к столу.
     - Что же ты от меня хочешь, - спросил он.
     - Чего хочу! А вот  послушай:  "продавать"  я  тебя  не  буду.  Я  же
"фартовик" как и ты. Слыхал, наверное про Сашку Пройди-свет. Если  слыхал,
так вот смотри - Сашка пойди-свет перед тобой собственной  персоной!  -  и
парень остановился, наблюдая, какое впечатление произвели  на  Козыря  его
слова.
     - Сашка Пройди-свет... - медленно протянул Козырь. - Как не слыхал  -
слыхал, видеть только не приходилось! Года два как я в Томске  не  был.  А
про Сашку слышал еще в Иркутской "каталашке" (тюрьме). Так это  ты,  стало
быть, и есть! - Козырь с любопытством  и  с  некоторым  оттенком  почтения
оглядел своего собеседника.
     Популярность  Сашки  Пройди-свет  была   на   столько   велика,   что
почтительное любопытство Козыря было вполне понятно.
     ...Года  три  тому  назад,  среди  томского  темного  мира   появился
неизвестно откуда,  незнакомый  никому,  молодой  парень,  назвавший  себя
Сашкой Пройди-свет. Примкнув к воровской  "хемере",  он  обнаружил  полное
знание дела: смелость, доходящую до дерзости,  находчивость  удивительную.
Эти качества быстро составили ему самую местную  репутацию  среди  томских
"шниферов" и "скачков". Время от  времени  Сашка  скрывался  с  горизонта,
исчезал куда-то. Затем вновь  появлялся  и  всегда  с  планом  какого-либо
воровского предприятия, набирая товарищей,  обделывал  "дело"  и  пропивал
выигранное вместе со своими сообщниками,  где-нибудь  по  задним  комнатам
разных увеселительных вертепов. Никто  из  близко  знавших  Сашку  не  мог
похвастаться его особым доверием. О своем прошлом Сашка не говорил ни кому
не слова. Точно так же никто не знал куда исчезает он по временам,  и  что
он тогда делает.
     Ореол таинственности, окружавший его имя, в  связи  сего  беззаветной
удалью, громадной физической  силой  и  тем  особым,  непонятным  обаянием
непоколебимой воли, которым он  быстро  подчинял  себе  всех,  с  кем  ему
приходилось встречаться, упрочил за Сашкой громкую известность.
     - ...Так вот что, Козырь, - продолжал Пройди-свет, -  ехать  тебе  из
Томска незачем. И здесь будет тебе дело. Сведу я тебя с людьми настоящими,
не Егорину чета. Он вот твоими руками какие деньги греб,  а  тебе  сколько
отвалил! Стыдно сказать... Нет, у нас, брат, будет не так: сдела