Дмитрий Емец

                       Какие чувства связывали
                          Акакия Башмачкина
                            с его шинелью?

                  (Толкования повести Н.В.Гоголя)

             ЖИТИЙНЫЕ ТРАДИЦИИ В ПОВЕСТИ ГОГОЛЯ "ШИНЕЛЬ"


    СОДЕРЖАНИЕ
    Введение
    Глава I. Из истории изучения и интерпретаций повести Гоголя "Шинель"
    1. Акакий Акакиевич Башмачкин
    2. Стилевые и композиционные особенности
    Глава II. Элементы агиографического жанра в повести
    Глава III. "Шинель" Гоголя и "Лествица" преподобного Иоанна Синайского
    Заключение


    ВВЕДЕНИЕ

    В  последнее  время  в  научной  литературе  о  Гоголе поставлена проблема
отражения в позднем творчестве писателя - периода второй редакции "Портрета" и
второго   тома  "Мертвых  душ"  -  традиций  житийной  литературы.  Совершенно
очевидно, что эта проблема достойна пристального внимания и изучения.
    Целью  данной  работы  является рассмотрение элементов житийной традиции в
повести,  обобщение  предыдущих исследований, посвященных этой теме, и попытка
выработки  на  их  основе  целостного  взгляда на "Шинель" как на произведение
испытавшее на себе несомненное влияние агиографического жанра.
    В  работе был проведен анализ общих традиций житийного жанра, объединивших
житие  преподобного Акакия Синайского и повесть Гоголя "Шинель". Причем, кроме
бросающегося  в  глаза внешнего сходства судеб св. Акакия и героя Гоголя, были
прослежены  основные  общие моменты сюжетного развития: послушание, стоическое
терпение,   способность  выносить  разного  рода  унижения,  далее  смерть  от
несправедливости и - жизнь после смерти.
    Работа  состоит  из Введения, трех глав, Заключения и библиографии. Первая
глава  "Из  истории  создания  и  интерпретаций повести "Шинель"" содержит два
подраздела:   "Акакий   Акакиевич  Башмачкин"  и  "Стилевые  и  композиционные
особенности".  В главе дается обзор предыдущих попыток рассмотрения "Шинели" с
точки  зрения  житийных  традиций,  а  также излагаются некоторые концепции ее
изучения.  В  разделе  "Акакий  Акакиевич  Башмачкин"  приводится традиционное
осмысление  образа  Акакия Акакиевича, определяются и аргументируются основные
вехи  происходящих с героем изменений, ставших для него роковыми и приведших к
гибели.  Краткому  анализу "Шинели" с точки зрения стиля и композиции посвящен
раздел  "Стилевые  и  композиционные  особенности".  Помимо  того  осмысляются
изменения,  произошедшие  во второй редакции повести и превратившие "Повесть о
чиновнике,  крадущем  шинели"  в  произведение  с  элементами агиографического
жанра.
    Вторая  глава - "Элементы агиографического жанра" - более полно раскрывает
заявленную  в  заглавии  тему  и  обосновывает  житийные  традиции  в  повести
посредством анализа несомненого сходства текста жития св. Акакия и "Шинели".
    Многие   места   в  повести  прямо  перекликаются  с  житием  св.  Акакия,
приведенным  преподобным  Иоанном  Синайским в "Лествице". Такие совпадения не
случайны, и не являются лишь свидетельством внешнего сюжетного заимствования.
    Впервые  в  науку параллель Башмачкин - св. Акакий ввел голландский ученый
Ф.Дриссен.  К  этой  параллели  обращались  голладский  ученый  Ван  дер  Энг,
Шкловский, Макогоненко.
    На  связь  "Шинели"  со  страданиями  сорока  Севастийских  мучеников было
указано в работе финского ученого Э. Пеуранен.
    Тема   житийных   традиций   в   повести  "Шинель"  продолжает  интенсивно
разрабатываться.  В  последнее  годы  появилось  немало новых работ, в которых
делаются попытки ее осмысления. Наиболее полно эта тема раскрывается в статьях
Ч.де Лотто "Лествица "Шинели"" (22), Ю.Манна "Карнавал и его окрестности" (48)
и  книге О.Дилакторской "Фантастическое в "Петербургских повестях" Н.В.Гоголя"
(20).
    Гоголь   обращается  в  "Шинели"  к  самому  процессу  порабощения  Акакия
Акакиевича страстью, проходит с героем по пути, влекущим его к падению. В этом
смысле  судьба  Акакия Акакиевича является примером неосмысленного монашества,
напрасного расходования подвижнических дарований.
    Интерес к святоотеческой литературе сопровождал Гоголя всю жизнь. Известны
многочисленные  выписки из Кормчей книги, выбранные места из творений св.отцов
и  учителей  Церкви,  а  также Церковные песни и каноны. Недавно эти материалы
были изданы и стали доступны исследователям.
    В  последнее  время  появились несомненные доказательство того, что Гоголь
был хорошо знаком с "Лествицей" преподобного Иоанна Синайского и даже делал из
нее  пространные  выписки  под  заглавием: "Из книги: "Лествица, возводящая на
небо".  Таким  образом,  наиболее  вероятным представляется, что писатель знал
житие св. Акакия по "Лествице".
    Заметим,  что  образ  лествицы  встречается  в  самых  ранних  гоголевских
повестях: "Майской ночи", "Сорочинской ярмарке", "Страшной мести", в "Главе из
исторического  романа."  О предстоящей борьбе со "страстями" и восхождении "по
скользким  ступеням"  лествицы  Гоголь  упоминает в письме к матери от 24 июля
1829 года.
    Следует  отметить,  что житие святого Акакия, являющееся одной из основных
частей  главы "О послушании", судя по всему было хорошо известно Гоголю и даже
собственноручно  переписано  им  и  включено  в  выписки "Из книги: "Лествица,
возводящая на небо."
    Таким  образом,  обретается  еще  одно  подтверждение возможной переклички
между образами Акакия Акакиевича и св. Акакия.
    Каким  же  образом  произошла  трансформация "Шинели" в повесть с житийным
контекстом? Чтобы понять это, следует обратиться к истории создания повести.
    В  июле  1839  года,  в  Мариенбаде,  Гоголь  диктует  М.П.Погодину первый
фрагмент  своей будущей "Шинели". Завершается же повесть, по всей вероятности,
в  Риме  в апреле 1841 года. Впрочем, вначале, в самое время своего зарождения
эта  повесть  носила другое название - "Повесть о чиновнике, крадущем шинели".
Различия  между  этой  "Повестью  о  чиновнике..."  и  окончательной редакцией
"Шинели" огромны. Происходит переосмысление сюжетного ядра повести. Из повести
с   анекдотическим  сюжетом  "Шинель"  перерастает  в  повесть  со  сложным  и
противоречивым  развитием  и преломлением человеческой судьбы, прослеженной не
только в этой жизни, но и за ее пределами...
    Зачем  же  Гоголем  была  предпринята  ориентация  на  житие? Как житийная
литература,  наряду  с  сохранением  памяти о святых подвижниках, предполагала
определенное  нравственное  воздействие на читателей, так и Гоголь надеется на
просветительское   влияние   своих  книг,  должное  пробудить  человеческое  в
человеке.  Очевидно,  именно  поэтому  им  и  была  предпринята  ориентация на
житийный жанр и использованы некоторые элементы агиографического стиля.
    Данная работа не претендует на исчерпывающе полное решение проблемы даже в
рамках заявленной темы. Новые факты и более глубокий анализ несомненно вскроют
глубинные  связи  Гоголя  и  в  частности  повести  "Шинель" с агиографической
традицией.



    ВВЕДЕНИЕ
    В  последнее  время  в  научной  литературе  о  Гоголе поставлена проблема
отражения в позднем творчестве писателя - периода второй редакции "Портрета" и
второго   тома  "Мертвых  душ"  -  традиций  житийной  литературы.  Совершенно
очевидно, что эта проблема достойна пристального внимания и изучения.
    Достаточно  давно  в  гоголеведении существует осмысление агиографического
подтекста  "Шинели",  в  котором указывается на несомненную перекличку: Акакий
Акакиевич Башмачкин - святой Акакий.
    Тем  не  менее, даже после многочисленных исследований, вопрос о принципах
связи  повести  Гоголя  с  житием  св.  Акакия в значительной степени остается
непроясненным  и,  как  представляется,  может быть определенным образом решен
только при обращении к жанровому своеобразию "Шинели".
    Целью  данной  работы  является рассмотрение элементов житийной традиции в
повести,  обобщение  предыдущих исследований, посвященных этой теме, и попытка
выработки  на  их  основе  целостного  взгляда на "Шинель" как на произведение
испытавшее на себе несомненное влияние агиографического жанра.
    Несмотря на достаточно хорошую изученность этой темы, последняя точка в ее
осмыслении еще не поставлена. В большинстве работ житийные традиции в "Шинели"
затронуты  лишь  мимоходом,  без  полного  и  всестороннего  анализа, и истина
оказывается  как  бы  "рассеяна"  по десяткам статей и монографий в неполном и
отрывочном  виде.  Нет  ни  одного  серьезного  филологического  исследования,
рассмотревшего бы тему житийных традиций в повести как центральную. В какой-то
мере данная работа и является такой попыткой.
    В  то  же  время  целью  работы  не является только анализ и классификация
предыдущего опыта.
    Исследование не ограничивается лишь вторичной констатацией известных, хотя
и  рассеянных по разным источникам сведений. В работе рассматриваются стилевые
и   композиционные  особенности  повести,  и  сама  "Шинель"  осмысляется  как
произведение несомненно испытывшее влияние житийного жанра.
    Важное  место  в  исследовании  занимает  подробный анализ финала повести,
загробных  похождений "живого мертвеца". Причем, если в большинстве предыдущих
исследований  финал  повести  обычно  решался узко-фантастически, как гротеск,
ирония  или  как  "торжество  правды"  (6,  104), то в данной работе мы скорее
склонны   оценивать   его  как  одно  из  доказательств  несомненного  влияния
агиографического стиля, которое проявилось в посмертном явлении героя.
    Работа  состоит  из  Вступления,  Заключения и трех глав. Первая глава "Из
истории  создания  и  интерпретаций повести "Шинель"" содержит два подраздела:
"Акакий  Акакиевич  Башмачкин"  и  "Стилевые  и композиционные особенности". В
главе  дается обзор предыдущих попыток рассмотрения "Шинели" с точки зрения ее
житийного осмысления, а также определяются несколько ставших уже традиционными
концепций  ее  изучения.  В  разделе  "Акакий  Акакиевич Башмачкин" приводится
традиционное    осмысление    образа   Акакия   Акакиевича,   определяются   и
аргументируются  основные  вехи  происходящих  с героем изменений, ставших для
него  роковыми  и приведших к гибели. Краткому анализу "Шинели" с точки зрения
стиля  и  композиции  посвящен раздел "Стилевые и композиционные особенности".
Помимо  того  осмысляются изменения, произошедшие во второй редакции повести и
превратившие   "Повесть   о  чиновнике,  крадущем  шинели"  в  произведение  с
элементами агиографического жанра.
    Вторая  глава - "Элементы агиографического жанра" - более полно раскрывает
заявленную  в  заглавии  тему  и  обосновывает  житийные  традиции  в  повести
посредством анализа несомненого сходства текста жития св. Акакия и "Шинели".
    Большинство  исследователей,  затрагивавших  перекличку жития преподобного
Акакия  и  повести "Шинель", затруднялись в ответе, по какому именно источнику
писатель  знал  житие  св.  Акакия?  Как  правило,  среди возможных источников
назывались  "Книга  житий святых" Димитрия Ростовского или "Пролог": проложные
жития были более известны, так как их провозглашали в церковных службах.
    Однако  в  последнее  время появились несомненные доказательство того, что
Гоголь  был  хорошо знаком с "Лествицей" преподобного Иоанна Синайского и даже
делал  из  нее  пространные  выписки  под  заглавием:  "Из  книги:  "Лествица,
восходящая  на  небо".  Таким  образом, наиболее вероятным представляется, что
писатель знал житие св. Акакия по "Лествице".
    Об  этом рассказывается в заключительной, третьей главе ""Шинель" Гоголя и
"Лествица" преподобного Иоанна Синайского".
    Тема   житийных   традиций   в   повести  "Шинель"  продолжает  интенсивно
разрабатываться.  В  последнее  годы  появилось  немало новых работ, в которых
делаются попытки ее осмысления. Наиболее полно эта тема раскрывается в статьях
Ч.де Лотто "Лествица "Шинели"" (22), Ю.Манна "Карнавал и его окрестности" (48)
и  книге О.Дилакторской "Фантастическое в "Петербургских повестях" Н.В.Гоголя"
(20).
    Однако  следует  заметить, что тема житийных традиций в повести "Шинель" в
современном  гоголеведении  не всеми исследователями воспринимается однозначно
положительно.  Существует  немало  работ, в которых данная постановка проблемы
оспаривается.
    Например, Ю.Манн в статье "Карнавал и его окрестности" хотя и соглашается,
что в целом тема выглядит вполне корректно и доказательно, замечает, что "в то
же  время,  будучи доведенным до крайнего предела, до nec plus ultra, подобное
сближение становится уже неточным и фальшивым" (48, 177).
    В  то же время далеко не со всеми высказанными Ю.Манном в статье "Карнавал
и   его   окрестности"   утверждениями   можно   согласиться.  Так,  осуждение
Дм.Чижевским  произошедших  с  Акакием  Акакиевичем  после приобретения шинели
перемен,  Манн  называет "негативной моральной оценкой" героя (48, 176). Хотя,
насколько  нам представляется, речь у Дм.Чижевского идет не о моральной оценке
Акакия Акакиевича, а о порабощении его страстью и падению души.

    ГЛАВА 1. ИЗ ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ И ИНТЕРПРЕТАЦИЙ ПОВЕСТИ "ШИНЕЛЬ".
    Существует  немного  произведений  мировой  классики, которые привлекли бы
столько  же  внимания  литературоведов,  исследователей и интерпретаторов, как
повесть  Гоголя  "Шинель".  В  настоящее  время  в мире насчитывается огромное
количество работ, посвященных этому шедевру гоголевской прозы.
    Однако несмотря на целый ряд различий, во всем множестве этих исследований
есть нечто общее, что позволяет разбить их на несколько больших групп.
    Как замечает американский профессор Д. Фангер, все предпринятые когда-либо
истолкования повести "Шинель" можно условно разделить на четыре пересекающиеся
категории: общественную, этическую, религиозную и эстетическую. Каждое из этих
начал уже не раз было принято за главное в повести (73, 57).
    Общественное истолкование подчеркивало социальную сторону "Шинели". Акакий
Акакиевич   рассматривался   как   типичнейший   "маленький  человек",  жертва
бюрократической иерархической системы и равнодушия.
    Этическое  или  гуманистическое  истолкование  строилось на "жалостливых и
сентиментальных"  моментах "Шинели", "гуманном месте", призыве к великодушию и
равенству,  который  слышался  в  слабом  протесте  Акакия  Акакиевича  против
канцелярских  шуток:  ""Оставьте  меня,  зачем  вы  меня обижаете?" - и в этих
проникающих словах звенели другие слова: "Я брат твой""(2, т.3, 111).
    Наконец,  эстетическое  начало,  выдвинувшееся на первый план в работах XX
века,  фокусировалось  главным  образом  на форме повести как на средоточии ее
ценности.  Например,  Б.О.Эйхенбаум,  увидел  в  "Шинели"  не столько повесть,
сколько  сугубо  художественный,  квази-театральный  монолог,  образец свободы
писателя,   вольного   "нарушать   обычные   пропорции   мира"   и  "соединять
несоединимое"(85,   306-326).  Основываясь  на  этом  взгляде,  структуралисты
обнаружили добавочные уровни значений в "Шинели".
    Однако  целью  данной  работы  является  не  этическое,  эстетическое  или
общественное  истолкование  "Шинели",  а  влияние на повесть жития св.Акакия в
частности и агиографического жанра в целом.
    Впервые  в  науку параллель Башмачкин - св. Акакий ввел голландский ученый
Ф.Дриссен  (27). Его соотечественник Й ван дер Энг упоминал о находке Дриссена
в своем докладе на IV Международном съезде славистов. Пересказывая текст жития
об  Акакии,  Дриссен не анализирует своеобразие жанра гоголевской повести и не
останавливается на тонкостях ее сюжетного плетения. Его наблюдения - на уровне
обычной переклички сюжета жития, который, по мнению Й ван дер Энга, "настолько
совпадает  с  сюжетом  повести", что "о случайности не может быть и речи" (31,
95).
    Указание на то, что житие Акакия имеет отношение к повести Гоголя есть и в
книге В.Б. Шкловского "Энергия заблуждения" (83, 314).
    Г.П.Макогоненко  тоже  обращается  к  цитированию  жития и связывает его с
решением  финала,  с  его  фантастикой  (49, 318). Связь "Лествицы" и "Шинели"
Гоголя   исследуется   в   статье   Ч.   де  Лотто  "Лествица  "Шинели"  (22).
Исследовательница   делает   выводы   о   несомненной  перекличке  "Шинели"  с
"Лествицей"  преподобного  Иоанна  Синайского  и  об  ориентации образа Акакия
Акакиевича на житие св. Акакия, приведенное в "Лествице".
    На  связь  "Шинели"  со  страданиями  сорока  Севастийских  мучеников было
указано  в  работе  финского ученого Э. Пеуранен "Акакий Акакиевич Башмачкин и
Святой Акакий" (30).
    С.Г.Бочаров  показал,  что  структура повести зиждется на том факте, что у
героя  "нет  отношения  к  жизни  в  первом лице" (нет "я"); следовательно, он
полностью  заключен  в причудливое повествование автора, которое драматизирует
(независимо и за пределами событий повести) не только "его положение в жизни",
но и "отношение жизни к нему" (9, 430-437).
    Нередко    в    критических   статьях   о   "Шинели"   отмечается   эффект
неопределенности  суждений.  Это качество лежит в основе комического сказового
письма,   в   котором   по   известному   определению   Эйхенбаума,   сказ  не
повествовательный,   а   мимико-декламационный.   Речь  идет  прежде  всего  о
неопределенности,  внушаемой  известными  "словечками"  -  "в некотором роде",
"как-то",  "впрочем",  "какой-то",  "кажется",  -  которые, как отмечал Андрей
Белый,  выглядят  "точно  вуаль  с  мушками  на  тексте, поданном в намеренной
неяркости, неопределенности, безличии, косноязычии" (7, 245.)
    На  первый  взгляд,  "Шинель"  вполне  вписывается  в  традиционную  схему
повестей  о  "маленьком человеке", унижаемом и бедном чиновнике. Однако данная
трактовка  повести  была  бы  неполной,  не  открывающей  и небольшой части ее
действительной глубины.
    Так что же отличает "Шинель" от других современных Гоголю повестей на тему
о бедном чиновнике: Ф.В.Булгарина "Гражданственный гриб", Н.Ф.Павлова "Демон",
Е.П.Гребенки "Лука Прохорыч"?
    Это   прежде   всего  специфика  жанровой  формы,  определившая  структуру
повествования,   развитие   сюжетного   действия,   соотношение   реального  и
фантастического,    построение    характера   героя.   Несомненна   ориентация
произведения    на   различные   жанровые   формы.   "Гоголю   удалось   слить
взаимоисключающие  жанровые  структуры, - пишет О.Г. Дилакторская, - анекдота,
жития,  сакральной  пародии  (т.е.  антижития) - в неразложимый художественный
синтез,  породивший  стилевую  многослойность,  неодномерность  художественных
образов, двойной - комический и трагический пафос повести" (20, 160).
    Повесть "Шинель" в разное время и у разных исследователей пробуждала порой
самые  противоречивые  догадки.  Так, Владимир Набоков в предисловии к изданию
повестей  Гоголя  в  Нью-Йорке (1952) утверждал, что у Гоголя иррациональное в
самой основе искусства, а как только он пытается ограничить себя литературными
правилами,  обуздать  логикой  вдохновение,  самые  истоки  этого  вдохновения
неизбежно  мутятся.  Когда  же,  как в "Шинели" он дает волю бредовой сущности
своего   гения,   он  становится  одним  из  трех-четырех  величайших  русских
беллетристов (57).
    По  утверждению  Набокова,  Гоголь  любит музу абсурда, музу нелепости. Но
писатель  не ставит Башмачкина в неловкое положение, поскольку он живет в мире
нелепицы. Контраст состоит в другом. Акакий Акакиевич трогателен и трагичен.
    Любопытно толкование Набоковым финала повести "Шинель". Набоков объявляет,
что  здесь  Гоголь прикрывает необыкновенный свой трюк - потоком ненужных и не
относящихся   к   делу   подробностей   мешает  читателю  понять  одно  важное
обстоятельство,  а  именно,  что  тот,  кого принимают за призрак ограбленного
Акакия, и есть на самом деле вор, его ограбивший.
    Ю.Манн  отмечает,  что "завуалированная" фантастик