лания.  Так продолжалось  всю  зиму.  Убайдаллах сидел  в  Раккаде
безвыездно,  но деятельность его охватила всю страну. Его эмиссары наводнили
всю  Ифрикию.  В каждой провинции  находились люди, славившие махди.  Взамен
распущенной  армии  берберов,  была набрана новая. Наемники офицеры из числа
дейлемитов  и  ливийцев  спешно  муштровали  новобранцев.  Появилась  личная
гвардия  халифа, состоявшая  из  наемников армян  и частью рабов,  коптов  и
греков.   Всю   зиму   генерал   получал   для   ознакомления   приказы   об
административных  назначениях.  В свое время, заняв  Кайруан, он практически
разогнал  всю администрацию Зийадата Аллаха  ибн Абдаллаха, последнего эмира
Аглабидов,  оставив  по  два-три человека  в каждом  ведомстве  для бумажной
работы.  Убайдаллах  объявил  о  создании  военного  ведомства  -  диванаал-
ал-джайш, состоявшего из двух палат: военных расходов и набора войск; дивана
аннафакат -  ведомства  расходов,  состоявшего из пяти палат;  казначейства;
ведомства печати, вскрытия печати, благотворительности, внутренних дел и так
далее. Во главе всех  этих ведомств, ставились исмаилиты. В  какой-то момент
генерал обнаружил, что уже не контролирует управление страной. Это произошло
тогда,  когда он попытался помешать  введению более высоких налогов.  Но это
уже  было невозможно. Молодое Фатимидское  государство нуждалось  в огромных
расходах. Убайдаллах объявил  о  создании новой резиденции, для  этого  было
начато  строительство  нового  города  Махдии  на берегу Средиземного  моря.
Строительство потребовало колоссальных средств. Налоги пришлось увеличить  и
ввести  новые,  такие как  налог  с  поливных  виноградников, с искусственно
орошаемых земель. Налогом  была обложена каждая  финиковая пальма, с каждого
дерева взималось по четверти дирхема. За городскую  землю, на которой стояли
частные дома, была назначена  арендная  плата.  Население,  уже  привыкшее к
введенным Абу Абдаллахом кораническим налогам: земельной десятине,  садаке -
налог в  пользу нищих;  закяту  - налогу  на  благотворительность, подушному
налогу  с  христиан  и  иудеев  и  т.д.  было  возмущено. В городе  начались
волнения.  Но  армия   быстро   навела  порядок,  кое-где  пролилась  кровь.
Разгневанный генерал с небольшой свитой отправился в Раккаду.

     * * *

     Когда генерал в сопровождении Имрана и Рахмана вошел в аудиенц-зал, там
кроме  халифа  восседавшего на  троне,  находилось  еще  несколько  человек:
Мухаммад - племянник халифа, катиб, хаджиб и телохранители.
     -  Убайдаллах, - обратился к халифу генерал, - из-за увеличенных  тобой
налогов начались беспорядки, погибли люди.
     Халиф обратил свой удивленный взор на полководца.
     - Да, я знаю, - произнес он, - они сами виноваты.
     - Почему столь важную  вещь,  как введение более высоких налогов, ты не
согласовал со мной?
     Халиф засмеялся. Придворные дружно поддержали его.
     - Не много ли ты на себя берешь, Абу Абдаллах? - спросил халиф.
     -  Когда  я  завоевал  эту  страну,  я   отменил   все   налоги,  кроме
коранических. И это я сделал, помня учение ас-сабийя. Теперь ты отменил все,
что  я  сделал.  Что  обо мне,  да и о тебе тоже подумают люди? Разве что-то
изменилось в канонах исмаилизма?
     - Нет, не изменилось. Но государство нуждается в деньгах, у нас большие
расходы.  И ты  зря беспокоишься,  это  временная мера. Потом мы отменим эти
налоги.
     -  Отмени  их  сейчас, - сказал  генерал, - не выставляй меня лжецом  в
глазах народа.
     - Мы не можем этого сделать.
     - Ты, кажется, забыл, как много я для тебя сделал, Убайдаллах?
     - Нет, я  не  забыл. Но в любом случае советую тебе умерить свой пыл  и
больше не учить меня управлению государством.
     Угроза прозвучала в голосе халифа.
     -  Ты не должен обращаться к халифу  по имени, как  к равному, - сказал
Мухаммад. - Называй его повелителем.
     Генерал молча посмотрел на племянника халифа.
     - Я вижу, - сказал он,  обращаясь к халифу, - что назрела необходимость
нам с тобой, повелитель, обсудить одну важную вещь.
     - Говори, - сказал халиф.
     - Необходимо это сделать наедине, - добавил генерал.
     - Ну что ж, - произнес халиф, обращась к своему окружению,  - я не могу
отказать в этой просьбе столь заслуженному человеку. Оставьте нас.
     Люди, находившиеся в  зале,  поклонились халифу  и  вышли.  Их  примеру
последовали и Имран с Рахманом.
     - Охрану тоже следует удалить, - сказал полководец.
     -  Не  думаешь  ли ты  напасть  на  меня?  -  криво  усмехаясь,  сказал
Убайдаллах.
     - Зачем мне  было приводить  тебе  к власти,  чтобы теперь  нападать на
тебя? Пусть уйдут, это в твоих интересах.
     -  Времена  меняются, интересы тоже, - сказал халиф, но  охрану  все же
удалил.
     -  Известно   ли  тебе,   Убайдаллах,  что-нибудь  о  власти  румийских
пап?-спросил Абу Абдаллах .
     - Почему ты спрашиваешь об этом? - удивился халиф.
     - Папская власть - духовная, она не простирается на светскую и  военную
сферы жизни общества. Румийский папа - владыка над душами своей паствы.
     - Что  ты хочешь этим  сказать?  -  ледяным  тоном,  отчетливо произнес
халиф.
     -  Я предлагаю  тебе, Убайдаллах,  поскольку  ты есть самый главный наш
имам,  то  есть лицо  духовного звания, заняться духовным  воспитанием  этой
страны. А светское  управление оставь мне,  я  в  этом  сведущ, ведь  я  был
мухтасибом  в Басре. Ты  же  не станешь  отрицать,  что я как никто  другой,
заслуживаю этого. Итак, ты согласен?
     Улыбка  зазмеилась  в  устах  Убайдаллаха,  он встал  и подошел  к  Абу
Абдаллаху. Некоторое время  они стояли друг  против друга. И каждый  пытался
внушить противнику свою  волю.  Были они  одного  роста  и  телосложения,  и
примерно одинаковой силы.
     -  Неужели, - наконец сказал халиф, - неужели, ты  презренный раб, хоть
на миг допускаешь, что я соглашусь с этим?
     -  Я  не раб,  - сказал генерал,  -  я  свободный  человек,  в  прошлом
мухтасиб, а ныне воин. Я думаю, что ты согласишься, Саид! Прости, но я устал
стоять, я посижу на твоем стуле, жесткое мне на пользу. Поясница, знаешь ли,
беспокоит, лекари так  говорят, а ты как считаешь? Правы они или есть другие
снадобья? Ты ведь тоже по этой части.
     Генерал  обошел халифа и сел на трон.  Если бы сейчас в  зале сверкнула
молния,  халиф  не  был бы так  поражен. Убайдаллах  медленно  повернулся  и
спросил свистящим шепотом:
     - Кто рассказал тебе?
     - Это не имеет никакого значения, - ответил генерал.
     - Что еще тебе известно? - спросил халиф.
     - Мне известно все.
     - И у тебя есть доказательства?
     - Вот протокол твоего допроса в тюрьме Сиджильмасы.
     Генерал достал из рукава свиток бумаги и показал халифу.
     - Тебе никто не поверит, - с тревогой сказал халиф.
     - Поверят, - успокоил его  Абу Абдаллах,  - население  меня любит, а ты
настроил их  против себя, увеличив налоги.  Они будут рады  поверить  мне. А
если ты надеешься  на верхушку ас-сабийя,  то им будет интересно узнать, как
ты  предал своих сторонников во время Карматского восстания  в Сирии  в  285
году и  трусливо бежал,  бросив всех, в том числе и  свою родню, на произвол
судьбы.
     Сохранявший  спокойствие Убайдаллах вдруг потерял присутствие духа.  Он
занервничал и несколько раз оглянулся на двери.
     - Я  думаю, - продолжил генерал, - что среди твоих  приспешников быстро
найдется какой-нибудь  новый  махди,  который с  удовольствием  займет  твое
место.
     -  Чего ты  хочешь? -  наконец спросил Убайдаллах,  сразу подумавший  о
племяннике.
     -  Справедливости,  - ответил  полководец.  - Ради нее  я  завоевал эту
страну. Ради  нее,  когда-то  взволнованный речами  твоих  проповедников,  я
бросил все и пошел за вами.
     - Если ты все знал, почему же молчал до сих пор?
     Я привык соблюдать правила игры. Это  была твоя игра, и я принял  в ней
участие.  Сказка про  мессию, - это для  народа,  который ни  что  иное, как
большой ребенок. Мне  все равно, в какие  одежды рядится человек, зовущий  к
справедливости. Мне  важно,  чтобы он сдержал свое слово. Ты свое  слово  не
сдержал, я  это понял. Но  сделанного не воротишь, пусть все  останется, как
есть.   Ты  имам,  халиф  будешь  духовным  повелителем  мусульман.  Раккада
останется  твоей резиденцией. Я назначу  тебе подобающее содержание. Вопросы
религии - вот твоя власть, а управление государством я возьму на себя.
     -  Если  я приму  твои  условия,  ты отдашь мне  эту бумагу? -  спросил
Убайдаллах.
     - Нет, это будет гарантией нашего соглашения.
     - Жизнь - штука непредсказуемая, - сказал халиф, - кто знает в чьи руки
может попасть эта бумага. Ведь попала она в твои, и окажется ли другой таким
же благородным, как ты.
     Абу Абдаллах на мгновение задумался.
     Возможно, со временем я отдам ее тебе. Но не сейчас. Распорядись, чтобы
к завтрашнему  дню подготовили фирман о назначении меня наместником  Ифрикии
со  всеми  полномочиями. А  сейчас я  ухожу. Назначь церемонию  на  полдень.
Прощай.
     Абу  Абдаллах поднялся и  вышел из зала. Опасаясь коварства  со стороны
халифа,  Генерал не  остался  в Раккаде  на  ночь.  Его  свита была  слишком
малочисленна, чтобы отразить нападение солдат, охранявших  резиденцию. Ночью
человек особенно подвержен силам тьмы. Было бы глупо довериться благородству
халифа и остаться во дворце.
     На  следующий  день они вернулись в  Раккаду. При вьезде  в  резиденцию
Рахману бросилось в глаза, что воинский гарнизон увеличился вдвое.
     - Почему  так  много  солдат? - спросил  он у встречавшего  их  у ворот
офицера дейлемита.
     -  Сегодня  халиф дает торжественный прием,  нам  приказано  обеспечить
безопасность гостей.
     - Абу, здесь  нечисто, - сказал  Рахман полководцу.  - Давай вернемся в
Кайруан.
     - Глупости, - отмахнулся Абу Абдаллах, -  он  не посмеет,  он у меня  в
руках.
     При  входе   в  аудиенц-зал   охрана,  пропустив  генерала,  попыталась
остановить  Рахмана  и  Имрана.  Но Рахмана остановить было  невозможно,  он
напирал с такой  силой, что  у дверей едва не вышла потасовка. Конец положил
Абу Абдаллах, обернувшись, он повелительно сказал:
     - Пропустите, они со мной.
     Полководца охрана не посмела ослушаться.
     - Пусть тогда сдадут оружие, - сказал стражник.
     - Отдайте оружие, - приказал генерал.
     Отстегнув мечи, Рахман с Имраном последовали за полководцем.
     В зале  было  множество народа.  Но середина была пуста,  полукругом до
трона,  на  котором восседал  Убайдаллах.  Первый фатимидский  халиф еще  не
перенял манеру Аббасидского халифа закрывать свою персону занавеской. Увидев
полководца, халиф подозвал катиба и что-то сказал ему. Катиб выступил вперед
и,  попросив  тишины,  стал  зачитывать  фирман  о назначении Абу  Абдаллаха
наместником Ифрикии. Пока он читал, Рахман придирчиво  оглядывал окружающих:
действительно все,  кроме телохранителей халифа, стоявших с копьями в руках,
были безоружны. Но ему не понравился катиб.  Больно крепок был для должности
секретаря.
     Катиб  закончил.  Халиф  обратился  к  полководцу  с  просьбой  принять
вверительную   грамоту,  подтверждающую  назначение.  Катиб  подошел  к  Абу
Абдаллаху   и  торжественно  держа  обеими  руками  грамоту,   протянул   ее
полководцу.  Абу  Абдаллах  также  двумя   руками  принял  свиток  бумаги  и
поклонился халифу с благодарностью. В следующий миг его  запястья  оказались
стиснуты руками катиба. Удивленный герой поднял глаза на улыбающегося катиба
и попытался  освободить  руки,  но хватка у  секретаря  оказалась  железной.
Стоявший сбоку от полководца человек сорвал с его пояса меч.
     Быстрее всех пришел в себя  Рахман.  Не мешкая,  он выхватил спрятанный
под  одеждой кинжал и полоснул катиба  по шее. Из рассеченной сонной артерии
фонтаном ударила черная  кровь. Нелепо дергаясь,  секретарь  упал на  спину.
Мгновение спустя  окружающие набросились на  полководца и его  людей. Стоны,
яростные  крики, звуки  глухих ударов  наполнили помещение. Имран, проклиная
себя за  то, что не догадался спрятать какой-нибудь  нож за поясом,  молотил
кулаками, пытаясь  пробраться к окну. Разбив немало носов, он все же получил
сильный удар по  голове и растянулся  на полу, - на него сразу же навалилось
несколько человек, лишив возможности двигаться.
     Рахман, согласно военной науке,  прикрывал тыл  своего начальника.  Его
кинжал разил с такой  быстротой и таким мастерством, что приблизиться к нему
было невозможно. Генерал,  в отличии Имрана,  двигался в  противоположную от
окна сторону. Яростно сокрушая возникающие на пути физиономии, он пробивался
к трону, чтобы раздавить сидящую на нем вероломную тварь.
     Испуганный халиф, видя, что  расстояние между ними сокращается, крикнул
своим телохранителям: "Убейте  слугу!"  Сразу трое стражников придвинулись к
Рахману и всадили в него копья. Верный  Рахман, не издав  ни звука, замертво
упал на  пол. После  этого на полководца накинулись  со всех  сторон подобно
тому,  как  собачья  свора  кидается на загнанного зверя. Несколько  раз  он
сбрасывал  с  себя нападающих.  Но  на руках и ногах его  повисли  несколько
человек. Затем какой-то здоровяк прыгнул ему на спину и повалил. Будучи не в
силах  шевельнуться, Абу  Абдаллах страшно закричал, но, увы,  это был  крик
тигра, попавшего в западню.

     * * *

     Их  заковали в  цепи  и бросили в полуподземную тюрьму, предназначенную
для  провинившейся  челяди. Имран тут же  сел, прислонясь  спиной к  стене и
сказал:
     - Четвертый раз в  тюрьму  попадаю! Удивительное  дело, почему меня так
тянет сюда? Такое чувство, словно домой попал.
     Абу  Абдаллах  не  смог  оценить  этот юмор висельника.  Конечно, он же
никогда не сидел в тюрьме. Бросив на Имрана уничтожающий взгляд, полководец,
гремя кандалами, заметался по камере, издавая яростные возгласы. Имран сидел
не двигаясь  и смотрел в зарешеченное окошко под потолком,  в котором иногда
мелькали ноги  стражников.  Узники  почти не  разговаривали. Когда наступили
сумерки, генерал остановился, расправил лежащую в углу  кучу тряпья и лег со
словами:
     - Все кончено, Имран.Я ложусь спать.
     - Спокойной ночи, - сказал Имран.
     Генерал  действительно  скоро  заснул.  Имран  решил  последовать   его
примеру.   Он   поднялся,   из  остатков   тряпья,  благородно   отодвинутых
полководцем, соорудил себе постель и, как ни странно, тоже сразу заснул.
     Ночь  опустилась  над  Раккадой. В  небе  безумствовала  луна,  ввергая
неспящих в смятение, а спящим насылая  дерзновенные сновидения. Оглушительно
пели  цикады.  В соседней пальмовой  роще  ухал  филин.  Подул ночной ветер,
стража измученная дневной жарой,  с наслаждением вдыхала прохладный  воздух.
Во дворце веселье било ключом. Халиф давал праздничный ужин, гремела музыка,
плясали полуголые танцовщицы, евнух-певец  изумительным  голосом пел о таких
страстях,  что многие плакали, слушая его, и конечно  же, главной темой были
события  прошедшего   дня.  Обстоятельства   пленения  мятежного   генерала,
намеревавшего оклеветать мессию, чтобы захватить власть, обсуждались вновь и
вновь. Но гул пирушки становился все тише, люди устали и многие засыпали  за
столом. Ночь все уверенней вступала в  свои права. В небе пылали и двигались
звезды, и  при их  движении возникала  музыка.  Но люди не слышали ее,  люди
никогда  не слышат  музыку небесных  сфер. Поэтому  на земле столько зла, от
людской  глухоты.  На всей тунисской  равнине  лежала  мгла.  Спали  люди  в
деревнях;  спали  пастухи, ночевавшие в степи у костра,  бросающего  искры в
темноту;  спали  сторожа  в оливковых  рощах. Никому  не было  дела  до двух
узников, пребывающих в тяжелом забытьи.
     Глубокой  ночью  Имран проснулся. До этого  он  видел сон,  словно  его
продали в рабство и отныне ему суждено быть гребцом на галерах. Впрочем, явь
порадовала его еще меньше. Звякнув цепью, Имран поднялся и подошел к окошку,
оттуда тянуло холодом. Он  хотел  попробовать решетку на прочность и  думал,
как до нее дотянуться. Сзади донесся бодрый голос полководца:
     - Зря стараешься, я уже пробовал.
     Имран тяжело вздохнул и вернулся на свое место.
     - Давно не спишь? - спросил он.
     Абу Абдаллах не ответил. Через некоторое время он произнес:
     - Нельзя вступать в соглашение с человеком, которого ты уличил во лжи.
     Имран промолчал. Но полководец не нуждался в  ответе, он говорил сам  с
собой.
     - Тоже самое произошло с Абу Муслимом, - сказал Имран.
     - Кто это? - заинтересованно спросил Абу Абдаллах.
     - Человек, который принес власть Аббасидам.
     Имран рассказал историю Абу Муслима.
     - Что же ты мне не говорил об этом?
     - Не было подходящего случая.
     Генерал засмеялся.
     -  Действительно, теперь случай, как  нельзя более подходящий. Впрочем,
даже  если бы  ты  и  рассказал об этом,  ничего бы  не  изменилось.  Всегда
думаешь, что твой случай особенный, что с тобой этого не произойдет, а когда
происходит, клянешь себя ослом, говоря, мол, я же знал,  что так будет. Но я
оказался глупее  Абу  Муслима.  Аббасиды  действительно  были родственниками
пророка - не то, что этот самозванец. С таким же успехом я мог провозгласить
себя махди. Но  у меня не хватило наглости и бесстыдства. Помнишь ту бумагу,
что была зашита в твой халат?
     - Еще бы не помнить, - усмехнулся  Имран, - из-за нее я едва не лишился
головы.
     - Это был протокол  допроса Убайдаллаха,  в котором было  записано  его
признание в том, что он самозванец.
     - Почему же ты молчал? Все было в твоих руках.
     - Я  говорил тебе о правилах  игры.  Но теперь  я  понимаю, что ошибся.
Оказалось, что мы играли в разные игры.
     Из ближайшей деревни донесся крик петуха, его поддержал второй, третий,
залаяла собака. Немного помолчав, генерал сказал:
     - Я виноват перед тобой, Имран. Если можешь - прости меня.
     Имран в ответ пробурчал что-то невнятное. Затем уже сказал:
     - Мы оба здесь находимся из-за своей порядочности. Почему так  устроено
на этом свете, что честный человек всегда в убытке?
     Генерал сказал:
     - Я думаю, что на том свете тоже самое.
     - Ты очень обнадежил меня, - язвительно ответил Имран.
     Генерал засмеялся.
     - Сколько раз я  мог  вернуться к детям! - горестно сказал Имран. - Два
раза  из  тюрьмы  выходил, столько возможностей  было!  И от тебя  давно мог
сбежать, а  вот  сижу здесь, как последний  глупец. Подумать только, сколько
времени я не видел своих детей!
     -  Тебе, Имран, давно пора перестать скулить и понять наконец,  что это
твой удел, твоя судьба.  Любовь к  детям  туманит  твой  мозг,  и  ты уже не
понимаешь, что это твоя жизнь.  Тебе так выпало. Почему  я не ною никогда, а
ведь я сам оставил семью, дом, хорошую должность и никогда не жалел об этом.
Я понял, что это мое предназначение.
     - И сейчас ты не жалеешь об этом? - спросил Имран.
     - Пожалуй, смешно было бы  сейчас жалеть о том, что я сделал десять лет
назад только потому, что меня сейчас казнят. Да  я  за это время мог умереть
любой  смертью! Нет,  я славно пожил, многое сделал. Смею надеяться, имя мое
останется в памяти людской. Да и ты, приятель, если будешь иначе рассуждать,
получишь удовольствие от сознания того,  что  ты  прожил лишние  семь лет. А
ведь сахиб аш-шурта мог выбрать другого смертника, и тебя бы давно  казнили.
Ну, как, получил удовольствие?
     - Пожалуй, - невесело ответил Имран, -  только надо было раньше  мне об
этом сказать, я бы привык к этой мысли.
     - Скоро светать начнет, - сказал генерал.
     Имран поднял  голову, в окошке было еще  темно.  Наступило молчание. От
неосторожного  движения звякнула  цепь. Где-то в щелях  послышалась  мышиная
возня.
     - Ты не спишь? - спросил генерал.
     - Нет.
     - Скажи, Имран, а ты больше не ходил к проституткам?
     - Ходил,