- сознался Имран.
     - Наверное, всех перепробовал?
     - Нет, я все время ходил к одной и той же.
     - Все-таки удивительно  устроен человек,  - вздохнул генерал.  - Даже в
борделе  он предпочитает знакомых. Наверное, это от вселенского одиночества,
которое нас преследует с момента рождения и до самой смерти, поэтому мы  так
цепляемся за семью,  связи,  знакомства. Нет  более одинокой твари на земле,
чем человек.  Что  же  удивляться тому, что даже с проституткой ты пытаешься
вступить в человеческие отношения, не зависящие от денег.
     - У меня была мысль  взять другую, -  честно сказал Имран, - но  как-то
неудобно было перед первой. Правда, один раз она не смогла меня  принять,  я
взял другую, но мне не понравилось.
     Имран ожидал нового вопроса, но генерал уже потерял интерес к этой теме
и вообще к разговору.
     - Я же говорил, что скоро рассветет, - сказал он.
     - Какое сегодня число? - спросил Имран.
     - Тридцать первого раджаба, - ответил генерал.
     - Восемь лет дома не был, - вздохнул Имран.
     -  Как ты мне надоел  своим домом  и своей семьей, - раздраженно сказал
Абу Абдаллах.
     Имран обиженно замолчал.
     Темнота  действительно  стала  растворяться,  уже можно было  различить
очертания  друг друга. Прошло еще некоторое  время, и за дверью  послышались
шаги  - кто-то  зазвенел  связкою  ключей, загремел засов и  в камеру  вошли
несколько человек.
     - Абу Абдаллах, - сказал один из них, - следуй за нами.
     Генерал поднялся. Глядя на него, встал и Имран. Абу Абдаллах дотронулся
до его руки и сказал:
     - Прощай, парень, прости меня.
     От  этой  неожиданной  ласки и от  этих слов  Имран едва не разрыдался.
Схватив полководца за руку, он сказал:
     - Будь спокоен на этот счет и знай, что мне будет не хватать тебя.
     Генерала увели, и Имран остался один, но недолго, вскоре пришли за ним.
     - На казнь? - спросил Имран.
     - Радуйся, парень, - ответили ему, - повелитель правоверных дарует тебе
жизнь.
     - Почему? - слабо удивился Имран.
     -  Потому что ты  открыл двери его камеры в Сиджильмасе.  Халиф  помнит
добро, ты будешь продан в рабство.
     - Мусульманин не может быть рабом, - нагло сказал Имран.
     - Ты преступник, на тебя правило не распространяется.

     * * *

     Неделю спустя  Имран вместе  с другими невольниками взошел на корабль в
порту  Эль-Кантауи.  Работорговец,  купивший  эту  партию  рабов,  собирался
перепродать ее в Карфагене. Для этой цели  он нанял корабль и теперь плыл на
север  вдоль  побережья. Сделка сулила большие  барыши, поскольку  люди были
куплены за бесценок, по случаю.  Почти все они были из  армии Абу Абдаллаха,
те немногие, кто остался верен своему полководцу. Они подняли мятеж, пытаясь
вызволить Абу Абдаллаха,  но  опоздали. Генерал был казнен  через  час после
того,  как Имран простился  с ним в камере. Новая армия,  преданная  халифу,
быстро рассеяла  приверженцев  генерала,  часть была убита,  часть продана в
рабство. Мысль о том, что Абу Абдаллаха больше нет, придавила Имрана. Он был
так потрясен, что совершенно не осознавал происходящего с  ним.  Он ни с кем
не разговаривал, равнодушно жевал плесневелый хлеб, пил несвежую воду, молча
садился за весла, когда на море наступал штиль. Его безразличие  объяснялось
тем, что он вдруг понял, что не в силах ничего изменить в этой жизни. Что бы
ни делал, как  бы не рвался,  ни  лез  из  кожи вон. Ничего нельзя  сделать,
потому что,  как сказал  Абу  Абдаллах: "Этот  путь, есть его  жизнь". И так
будет до тех пор, пока Некто, наблюдающий за  всем  этим, не изменит  своего
мнения о нем.
     В какой-то из дней этого  плавания корабль  встал на  якоре  ввиду мыса
Кап-Бон.  Из  разговоров  между  матросами  стало  известно,  что  это  порт
Эль-Хауария, где  экипаж собирается пополнить запасы питьевой воды. Начинало
темнеть, поэтому капитан не  стал  входить  в гавань. Ночью, спящего тяжелым
сном Имрана, разбудил надсмотрщик.
     - Пошли, - сказал он, - хозяин велел тебя привести.
     Имран безропотно  встал  и поднялся на  верхнюю  палубу.  У капитанской
каюты надсмотрщик остановился.
     - Заходи, - сказал он, - уж не знаю, зачем ты ему понадобился?
     Имран  вошел в  каюту  и  остановился.  Комната  была освещена неровным
светом свечи. Сквозь щели в  стенах проникали сквозняки и беспокоили  язычок
пламени. Всполохи света испуганно метались по  каюте.  Работорговец сидел за
столом и  пил вино, Имран догадался  по  запаху. На  кожаной скатерти лежали
фрукты,  пахло  жареной рыбой. Имран не сразу  ее  заметил,  железное  блюдо
стояло на краю стола.
     - Садись, - сказал работорговец.
     Имран послушно сел на  табурет, он очень хотел спать и плохо  соображал
что происходит. Хозяин налил вино в свободную чашу и пододвинул ее к Имрану.
     - Пей, - сказал он.
     Имран выпил вино и поставил пустую чашу на стол. Хозяин вновь  наполнил
ее. Имран не дожидаясь предложения осушил ее. Он был голоден. Вино ударило в
голову. Имран  пододвинул к себе  рыбу и принялся ее  есть, не утруждая себя
отделением костей. Рыба была хорошо прожарена,  кости  перемалывались легко.
Тем не менее он поперхнулся. Хозяин, перегнувшись через стол, треснул его по
спине. Рука у работорговца была тяжелая.
     - Спасибо, - сказал Имран.
     - Ты не узнаешь меня? - спросил хозяин.
     Имран  перестал  жевать,  поднял глаза  и  удивленно  посмотрел в  лицо
собеседнику.
     - Нет, - наконец сказал он.
     Хозяин взял подсвечник и поднес к лицу.
     - А теперь?
     Голова хозяина  была  лысой, лоб пересекал страшный шрам, подстриженная
на манер моряков борода и серьга в ухе.
     - Нет, - твердо сказал Имран.
     Хозяин надел чалму, надвинул ее на лоб, закрыв шрам и снял серьгу.
     - Сиджильмасу помнишь?
     Что-то откликнулось в памяти Имрана.
     - Сахиб аш-шурта, - наконец сказал он.
     Сахиб аш-шурта, а это действительно был он,  снял чалму и вернул серьгу
на место.
     - Бывший, - сказал он.
     - Вот этого у вас не было, - Имран указывал на шрам.
     - Не было,  -  согласился Ахмад  Башир, - я упал на постоялом  дворе, в
Багдаде, ударился  о  колодезный  камень. Меня сочли  мертвым, потом  кто-то
сжалился  и отвез меня  в больницу. Там  выяснилось, что я  просто мертвецки
пьян, я до этого много выпил и подрался.
     Ахмад Башир улыбнулся. Ах, какая это была драка! До сих пор, вспоминая,
он  внутренне содрогается  от  восторга.  Что и  говорить,  выпил  он  тогда
изрядно.  И в караван-сарай попал  только к вечеру. Отведенная ему  комната,
была  занята какими-то  купцами, которые шумно  ужинали  и веселились. Ахмад
Башир удивился и потребовал,  чтобы  они освободили  помещение,  так  как он
оплатил  номер  до  завтрашнего утра и сейчас  хочет  лечь спать. Купцы тоже
удивились, но подчиниться  отказались, так как  тоже уплатили за  ночлег. На
шум прибежал хозяин гостиницы и тоже удивился.
     - Мне сказали, что ты уже не вернешься, - заявил он.
     - Мне плевать  на то, что тебе  сказали,  - с трудом выговаривая слова,
сказал Ахмад Башир, он был расстроен,  хотел лечь  и забыться.  - Хорошо,  -
сказал он, - дай мне другой номер.
     Свободных номеров нет, - отрезал хозяин.
     Я сказал, дай мне  свободный номер или освободи этот, - возвышая голос,
произнес Ахмад Башир.
     Хозяин  встревожился  и  позвал  кого-то из соседнего номера, чтобы тот
подтвердил его  слова.  Лицо  человека  было  знакомым.  Это  был  купец  из
Сиджильмасы, прибывший тем же караваном.
     - Это бывший начальник полиции, - радостно ухмыляясь, заявил свидетель.
     Взгляды окружающих стали неприязненными. Полицию  не любили  даже в  то
время. Ахмад Баширу надоело ждать, отодвинув хозяина, он  вышел в  комнату и
стал  выталкивать находившихся там  людей. В него  вцепились сразу несколько
рук  и выбросили обратно. Ахмад Башир упал. От поднявшейся пыли он несколько
раз чихнул и от этого немного отрезвел. Глядя на грязный пол перед носом, он
подумал, что так низко ему еще не приходилось падать, но еще он подумал, что
достигнув дна,  ниже не опустишься,  а подняться можно. Эта  мысль несколько
приободрила его.  Увидев,  как  он  чихает лежа  ничком, купцы засмеялись, а
земляк сказал:
     - Катись  обратно  и  там  командуй,  болван! Здесь тебе  Багдад,  а не
Сиджильмаса.
     Ахмад Башир по природе  своей был боец. Хохот, насмешки и оскорбления -
это  было  именно  то,  в  чем  он  нуждался  сейчас.  Чувствуя  нарастающее
бешенство, Ахмад Башир поднялся.
     - Ну что же, - сказал он, - вы сами этого захотели.
     Купцы,  а  их  было пять человек,  не  считая человека из  Сиджильмасы,
который им подтявкивал, стали обходить Ахмад Башира  с флангов, чтобы лишить
его свободы передвижения.
     - Господа, прошу вас, только не здесь, - взмолился хозяин гостиницы.
     Ахмад Баширу очень хотелось врезать  хозяину, но как бывший полицейский
он знал, чем чревато избиение должностного лица.
     - Окажем уважение хозяину, - сказал кто-то, и компания переместилась во
двор. Ахмад Башир стал спиной к колодцу, чтобы никто не зашел с тыла.
     - Ну, давайте, ублюдки, кто первый? - сказал он.
     Но, "ублюдки" бросились на него все сразу. Первым плюху получил земляк,
не  желавший  упустить возможность ударить пьяного  начальника  полиции.  От
удара у  него  так зазвенело в голове, что он сразу понял, что погорячился и
поспешил,  надо  было подождать, и что разжалованный  начальник не так пьян,
подлец, как притворяется. То же самое подумали и купцы, когда поняли, какого
противника  они  заполучили.  Развлечение  вдруг   превратилось  в  жестокую
потасовку с  разбитыми  носами  и  прочим  членовредительством.  Видя  такой
поворот, первый купец вдруг бросился в ноги Ахмад Баширу, желая повалить. Но
наш друг вынес коленку и  лишил ловкача передних зубов. Завопив от боли, тот
стал подбирать их с земли.
     - Зачем они  тебе,  придурок? - удивился Ахмад  Башир. - Обратно  же не
вставишь.
     Второй купец, задравший ногу, чтобы поразить его в живот, получил ногой
же  по  яйцам.  Охнув, он с посеревшим  от боли  лицом  повалился на  землю.
Говорили, что после этой  драки у него уже не было потомства,  а мужчина был
еще в  соку.  Удар  третьего купца  Ахмад Башир пропустил,  но уж четвертого
хрястнул от души, так, что себе кулак разбил, а купцу выбил челюсть.
     Ахмад  Башир, бывший в юности  зачинщиком уличных потасовок,  дрался по
всем правилам  этого искусства, а точнее не соблюдая никаких  правил. Он бил
руками, ногами, головой; пригибаясь хватал с земли песок и швырял ее в глаза
противника. Он бил, вкладывая в удары всю обиду и разочарование, раздражение
и ненависть, накопившиеся в нем за последнее время.
     Но все же годы были не те. Ахмад Башир быстро устал и начал задыхаться.
Да и врагов было шесть человек. Будь он помоложе, лет на двадцать  и то вряд
ли с шестерыми справился. Хмель и злость застили ему  глаза,  а то  бы он не
стал с ними связываться. Ахмад Башир  все  чаще пропускал удары. Открыв тыл,
он  утратил свою  выгодную  позицию,  и  этим  не замедлили воспользоваться.
Кто-то, зайдя сзади, прицельно ударил  его в затылок,  да так сильно, что он
раскинув  руки,  упал вперед. И  в тот  момент, когда  он ударился головой о
колодезный камень,  мир взорвался  желто-красными звездами, тут  же померк,и
наступила абсолютная чернота.
     - А я тебя сразу узнал, - сказал Ахмад Башир, - я даже не поверил своим
глазам. Правда, ты изменился, похож на головореза-наемника. Как ты  оказался
в армии Абу Абдаллаха? Разве тебя не  помиловали?  Мне клятвенно  обещали, я
сам видел бумагу.
     - Она у меня с собой, - сказал Имран, - я с ней не расстаюсь, попала ко
мне другим путем. Я получил ее, когда приступом взял Сиджильмасу. Она пришла
слишком  поздно,  и  я  бежал из тюрьмы, потому что  меня должны были выдать
родственникам убитого мною мутаккабиля для свершения обычая кровной мести.
     Бывший сахиб аш-шурта почувствовал потребность объясниться.
     -  Я здесь не  при чем, - сказал он,  растопыривая руки, словно отражая
обвинение, -  меня уже не было в  Сиджильмасе. Если бы ты только знал, какие
беды свалились на мою голову! И все из-за Убайдаллаха.
     Имран неожиданно рассмеялся.
     - Халиф  Убайдаллах  помиловал меня и приказал  продать  в рабство. Вот
была бы потеха, если бы он узнал, что именно вы купили меня!
     Ахмад Башир не разделил его смеха, криво улыбнувшись, он заметил:
     -  Смею  надеться,  что  об  этом  он  не  узнает  никогда,  иначе  мне
несдобровать. Плохо  быть  слугой  двух  господ. Угождая  одному, никогда не
знаешь, во что выльется гнев другого. Все же как ты здесь оказался?
     - У меня, как  выяснилось, есть один существенный  недостаток, - сказал
Имран, - я честный человек, уж таким меня воспитали родители. Вы  сами имели
возможность в  этом  убедиться, когда предложили  мне  сделку. Вместо  того,
чтобы  направить свои  шаги  в  сторону гор, я  отправился выполнять условия
нашего договора.
     - Да, я помню это, - сказал Ахмад Башир, - это правильно для порядочных
людей. Мы все сдержали свое слово. И ты, и я, и даже тот человек из Багдада.
     -  Я сдержал  слово,  данное вам, сахиб аш-шурта,  потом  мне  пришлось
сдержать слово, данное тому человеку, которого вы  с моей помощью посадили в
тюрьму. Из-за всего этого я оказался здесь.
     Имран вдруг заплакал.
     - О чем ты плачешь? - спросил Ахмад Башир.
     - Я плачу по Абу Абдаллаху, - ответил Имран.
     - Возьми себя в руки, - жестко  сказал работорговец, - у них свои игры,
а у тебя свои. Радуйся, что цел остался.
     - Вы не знаете,  - вытирая слезы, проговорил Имран, - вы не знаете, что
это был за  человек! Никогда не встречал  более доброго,  умного, сильного и
благородного человека!
     - Где уж нам, - ревниво сказал Ахмад Башир. Он сильно сомневался в том,
что кроме него был еще человек, обладавший такими качествами.
     -  В бою под Белезмой я спас  ему  жизнь, - не успокаивался Имран, - он
полез первый в  пробитый тараном  крепостной проем. Абу не заметил  лучника,
целящего в него в  упор. Я  пригвоздил  его  дротиком к стене. Абу улыбнулся
мне. А  потом арабы  стали  лить  в проем  кипящую смолу, и мы  оказались  в
западне. И втроем - я, Рахман и Абу Абдаллах - рубились спина к спине до тех
пор, пока не  подоспела подмога.  Исфах-салар похвалил меня,  сказал,  что я
хороший воин.
     - Ладно, прекрати скулить, - брезгливо оборвал его Ахмад Башир.
     После недолгого молчания Ахмад Башир сказал:
     - Ты изменился, Имран ибн Али ал-Юсуф, ты совершенно другой человек. Но
все же я сразу узнал тебя, еще там, в Сусе, на невольничьем рынке. Поэтому и
купил тебя.
     - Говорят, что нас продавали за бесценок, - заметил Имран.
     - Верно, - согласился Ахмад  Башир, - эту партию я купил очень выгодно.
В  Карфагене меня ждет  один  еврей, мой  клиент. Он  покупает у  меня рабов
оптом, потом везет их в Сицилию и продает там.
     -  Ну, что ж,  - сказал Имран, - в Сицилии я еще не был. Интересно, как
там люди живут.
     - Так же, как везде, -  сказал Ахмад Башир, - каждый по-своему. Кажется
светает.
     Он протянул  руку  и  открыл окошко.  В каюту ворвался  свежий  морской
воздух, свеча погасла, но в ней уже не было необходимости. Имран приподнялся
и  выглянул  в  круглое  окошко. Горизонт  был розово-желтым.  Дымящаяся над
гладью  моря  пелена разбегалась под  его взглядом,  обнажая всплески сонной
воды.
     Ахмад Башир разлил оставшееся вино в чаши, взял свою в руку, поднялся и
сказал:
     - Пойдем на палубу.
     Имран встал  и,  покачиваясь, вслед  за  хозяином  вышел на палубу. Они
поднялись  на нос корабля.  Ахмад Башир допил вино  и бросил  пустую чашу за
борт. Он обернулся к Имрану и сказал:
     - Иногда мне хочется вот так вот, в воду.
     Имран покачал головой.
     - А я этого никогда не сделаю.
     Он допил вино и положил чашу у ног.
     Ахмад Башир сказал:
     - Ты напомнил мне об Анаис, я очень любил ее. Ты ее не знал, поэтому не
задавай вопросов. В  память о ней  я  отпущу тебя еще раз. Да  и  вообще,  в
каком-то смысле я несу за тебя ответственность. А? Как считаешь?
     - Вне всякого сомнения, - с готовностью отозвался Имран, тая дыхание  и
надежду.
     - Наденешь мое платье, оно  будет тебе велико, потом купишь себе, я дам
тебе денег, только не  бери новое. Я дам тебе денег, чтобы хватило на дорогу
домой.
     - Я верну, - сказал Имран.
     Ахмад Башир махнул рукой.
     -  Надеюсь,  что мне это зачтется. Лодку оставишь  в  порту, матросы ее
привезут обратно.
     Через  полчаса Имран  по веревочной лестнице спустился к воде,  где его
ждала лодка. Отплыв  на  порядочное  расстояние, он  обернулся.  Ахмад Башир
стоял  на носу и смотрел  ему  вслед. Имран помахал  ему.  Бывший  начальник
полиции в ответ поднял руку и опустил ее.

     * * *

     Деревня  была  расположена на  склоне горы.  Саманные  двухэтажные дома
лепились так  плотно,  что издали напоминали коробочки, поставленные друг на
друга. Но вблизи оказалось, что между ними есть улочки, переулки и тупики.
     Имран ничего не помнил, последний раз он был здесь в детстве.
     Поплутав между домами,  он  схватил  пробегавшего мальчишку и  попросил
показать  дом  Юсуфа.  Так  звали деда по отцовской  линии,  к  которому  он
когда-то отправил семью.
     - Вон он, - сказал мальчик и показал рукой, - только его нет, умер он.
     - Давно? - спросил Имран.
     - Давно, лет пять назад. А вы кто, дядя?
     - Кто там сейчас живет?
     - Тетка с детьми. А вы кто?
     Не  отвечая,  Имран двинулся вперед.  Дом был обнесен  высокой  стеной.
Имран постучал в дверь, никто не  ответил. Постучал  еще,  крикнул.  Тишина.
Долгий подъем в гору утомил Имрана. Его мучили жажда и голод, и еще он очень
хотел  спать.  Изнемогая  от  жары,  Имран  огляделся  по  сторонам.  Улочка
пустынна. Был полдень. Сидеть  у ворот на солнцепеке не было сил, и тогда он
решил перелезть  через забор.  Выискивая  щели, он  полез  по  стене. Когда,
достигнув верха,  он  перекинул ногу,  собираясь спрыгнуть  во двор,  оттуда
вылетел  комок  глины,  брошенный меткой рукой,  и попал  ему точно  в глаз.
Словно  лампа  вспыхнула  у  него  перед  лицом.  Едва  удержавшись,  Имран,
схватился одной  рукой за подбитый глаз, другой - за забор и стал выискивать
врага.  От  второго  брошенного  комка  ему  удалось  увернуться.  Проследив
направление, Имран увидел мальчишку, прятавшегося за крыльцом.
     - Ах ты, негодяй, - сказал Имран, - ну погоди!
     И спрыгнул во двор.
     Фарида,  прилегшая  отдохнуть  в самую  жару,  была  разбужена  воплями
старшего  сына. Испуганная,  она  выскочила  на крыльцо и  увидела  мужчину,
который крутил ухо мальчишке.
     - Эй, - закричала она, - ты что делаешь?
     Мужчина  обернулся, один глаз  его  был подбит  и  слезился. Увидев его
лицо, Фарида осеклась и закрыла ладонью рот.
     - Подумать только, - гневно сказал Имран,  сверля ее здоровым глазом, -
я так страдал из-за этого подлеца, а он мне чуть глаз не выбил!

     * * *

     Ночью, крепко спящий Имран вдруг открыл глаза, словно его позвали. В то
же мгновение  сон улетучился. Он  долго лежал,  пытаясь  заснуть. Но  вскоре
понял, что это не удастся. Некая субстанция,  сочлененная из тишины, покоя и
счастья, давила на  него, тревожа и волнуя. Кто-то окликнул Имрана, чтобы он
обратил внимание на происходящее и теперь, когда Имран осознал свое счастье,
он не мог заснуть. Осторожно поднялся, вышел из комнаты и сел на крыльце.
     Была глубокая ночь, все вокруг было погружено в сон,  не было слышно ни
звука. И тем не менее  тишина была осязаемой, живой, какой она бывает только
в  горах, где  человек в силу географического  местоположения  и  близости к
небесам, особенно восприимчив.
     Крупные звезды висели так низко, что протянув руку,  можно  было до них
дотро