натягивать свою.
     -  Ишь,  - усмехнулся Ахмад  Башир, -  забыл,  как у старьевщика одежду
покупал?
     Имран  не ответил, пытаясь  согреться, он  яростно  размахивал  руками.
Лодка легко скользила по воде, разрезая серый туман.
     - Эй ты, где мы плывем? - крикнул Ахмад Башир.
     - Канал ал-Му'алли, господин, - кланяясь, ответил матрос, - уже скоро.
     - Смотри у меня, - погрозил ему Ахмад Башир.
     Через некоторое время лодка пристала к берегу.
     - Здесь господин, - сказал матрос, кланяясь.
     - Не врешь? - спросил Ахмад Башир, вглядываясь в очертания домов.
     - Нет, господин, здесь рукой подать.
     - Что с ним будем делать, а Имран?
     - Ничего, пусть живет, - отозвался тот.
     - Слышишь,  недоносок,  мой друг дарит тебе жизнь,  он добрый. Но  свое
занятие лучше бросай, попадешься мне еще раз, не пожалею.
     Из тумана  донесся голос матроса: "Это  были аййары,  они вам отомстят,
будьте осторожны".
     Имран, а  за ним Ахмад Башир перебрались на берег. Лодка тут же исчезла
в тумане, словно ее и не было.
     Ворота караван-сарая были заперты. Естественно,  ведь была еще ночь. Но
Ахмад Башир принялся стучать, переполошив обитателей.
     Чей то голос спросил:
     - Кто стучит в столь поздний час?
     - Путник, - отозвался Ахмад.
     -  Иди  своей  дорогой,  путник,  в  это время  мы не  открываем, утром
придешь.
     - До утра еще далеко, открывай, кому говорят, я оплатил ночлег.
     - Не открою, - упрямился человек.
     - Сейчас ворота подожгу, - пообещал Ахмад Башир.
     - Может уйдем, - неуверенно сказал Имран.
     За  воротами  послышались  новые  голоса,  и  в  щелях ворот  появились
всполохи  света. Это  на  шум  вышел разбуженный хозяин караван-сарая. Дверь
открылась. Хозяин, выглядывая из-за спины охранника, сказал:
     - Эй вы, уходите, свободных мест  все равно нет, а не уйдете, пошлю  за
полицией, и вас арестуют.
     - Может быть, ты меня не узнал, подлая скотина?  - грозно спросил Ахмад
Башир.
     Хозяин  взял  из  рук раба факел и поднес поближе. Узнать он никого  не
узнал, но дурное предчувствие уже охватило его.
     -  Разве ты не помнишь, как восемь  лет назад ты снял две шкуры с одной
овцы,  и оплаченную мною комнату отдал  другим людям,  а  потом они  чуть не
убили меня.
     Теперь хозяин вспомнил  и,  отступив назад, приказал закрыть ворота. Но
не тут-то было. Ахмад Башир, протянув руку, ухватил  его за бороду,  и держа
ее в руках, оттолкнув охранника, вступил во двор. За ним вошел Имран.
     -  Господин,  -  жалобно сказал  хозяин, -  а  ведь  я в  больницу  вас
отправил, помните?
     - Помню, поэтому ничего тебе не сделаю. Давай комнату, и будем квиты.
     Ахмад Башир выпустил из рук  бороду  и, указывая на колодезный  камень,
сказал Имрану:
     - Это место едва не стало моим надгробием. Как увидел, сразу  в  голове
зуд появился. - И, - обращаясь к хозяину: - Жить мы будем в той же комнате.
     - Господин, - заискивающе сказал хозяин, -  не  сердитесь, эта  комната
сейчас занята, я дам вам другую.
     -  Ну,  нет,  я  этого  больше  не  потерплю,  оплаченную  мною комнату
постоянно кто-то занимает. Придется их выселить, пошли.
     Имран дотронулся до руки Ахмад Башира.
     - С вами поступили дурно, - миролюбиво  сказал  он, - если вы поступите
так же, зло никогда не кончится.
     Ахмад Башир не стал спорить. Он и куражился-то больше для забавы.
     - Хорошо, подлая скотина, скажи спасибо моему другу, он добрый человек,
а то бы я показал тебе. Давай другую комнату, а этому благородному господину
надо высушить одежду.
     - Прошу за мной, - облегченно сказал хозяин. - Слава Аллаху, обошлось.
     Ахмад Башир заснул мгновенно, лишь только голова его коснулась подушки.
Имран же, напротив, долго ворочался, пытаясь  согреться, затем ему  пришлось
выйти  во  двор по  малой  нужде.  Для этого  он  надел  кабу Ахмад  Башира,
поскольку  его  одежду  слуги  унесли  сушить. Когда,  вернувшись,  он  стал
раздеваться,  из  какой-то прорехи в  одежде вдруг  выкатилась круглая белая
печать, точь-в-точь такая же, какая была у него.


     Абу-л-Хасан  отправился  на службу  и  пробыл  там  до обеда,  разбирая
каракули агентурных донесений.  Обычно  он полагался в этом на  специального
секретаря, но в серьезных ситуациях делал это собственноручно, надеясь найти
слово или происшествие,  которые придадут его мыслям правильное направление.
Но все  было  тщетно. Наступил час трапезы. В это время  чиновники его ранга
отправлялись по домам, чтобы  отдохнуть, а  затем  вечером вернуться к своим
обязанностям.  Так же  обычно поступал  и Абу-л-Хасан, но  сейчас,  чувствуя
нарастающее  беспокойство,  он  никуда  не  пошел.  Начальник  тайной службы
отправил слугу к  воротам  халифского гарема  за едой. Повара, обслуживающие
гарем,  славились  свои  искусством,  а  халифские  жены  назло  друг  другу
заказывали  себе столько  блюд, что съесть  их все  не могли. Поварята затем
продавали остатки. Любой человек,  ожидающий гостей,  мог  пойти  к гарему и
купить там самую изысканную пищу, какую не готовили больше нигде в Багдаде.
     Пообедав, Абу-л-Хасан в  сопровождении секретаря  совершил  прогулку по
территории халифской резиденции. Одну  за  другой обошел казармы гвардейцев,
Яанисиййа,  Муфлихиййа, названные  так  по именам  командиров  полков  грека
Иоанна  Яниса и  евнуха  Муфлиха, отборных  солдат аскар-ал-хасса  и  личной
гвардии  халифа  Мухтарин.  На  плацу  позади халифского  дворца происходили
учебные бои, доносились  звон мечей и  шумные возгласы. Участники состязаний
были окружены плотным кольцом зрителей. Подойдя ближе, Абу-л-Хасан пробрался
в  первый ряд.  Узнавая министра  люди, почтительно, расступались перед ним.
Абу-л-Хасан с удивлением  отметил, что в этот неурочный  час  среди зрителей
очень  много придворных  высокого ранга и военачальников.  Подняв  глаза, он
увидел, что на трибуне сидит сам  халиф ал-Муктадир и с  интересом следит за
происходящим. Абу-л-Хасан поклонился на всякий случай, хотя  был уверен, что
его поклон никто не заметит, и перевел взгляд на ристалище:
     -  Вот  оно  что,  -  пробормотал он  себе  под нос.  Среди  участников
состязания он  заметил  ладную фигуру  евнуха Муниса. Держа в каждой руке по
мечу  Мунис сражался  против  четырех тюрок-гвардейцев. В этой игре выбывшим
считался солдат,  получивший порез или не удержавший в руках оружие. Мечи  в
руках Муниса разили  с такой ловкостью и  быстротой, что  Абу-л-Хасан сказал
вполголоса, обращаясь к своему спутнику:
     - Он больше похож  на наемника, этот евнух, а тюрки - на  евнухов.  Как
много людей занимаются, несвойственным им делом.
     Мунис  вывел  из  строя  троих нападавших,  а  сам  получил  ранение от
четвертого,  на этом бой закончился. Под приветственные  возгласы  участники
боя  повернулись  лицом  к  халифу  и  поклонились.  Халиф  поднял  руку   в
одобрительном жесте и покинул трибуну.
     Учебные бои продолжались, но зрители стали расходиться.
     Абу-л-Хасан подошел к Мунису и приветствовал его.
     - Воистину ты рожден воином, - сказал он.
     -  Благодарю тебя, о Абу-л-Хасан, -  наклонив голову,  ответил Мунис, -
твои слова много значат для меня.
     - Ты ранен, - заметил Абу-л-Хасан.
     Из порезов на мускулистых руках евнуха шла кровь. Мунис засмеялся.
     - Это хорошо, - сказал он, - раны освежают мужскую кровь.
     Подошел лекарь  и стал  обрабатывать раны дезинфицирующим  раствором, а
затем наложил повязки.
     Подождав, пока тот удалится, Абу-л-Хасан сказал:
     - Многие,  Мунис, завидуют тому  расположению,  какое  выказывает  тебе
повелитель  правоверных. Но я лично  думаю, что это лишь малая толика  того,
чего ты достоин.
     Собравшийся  уходить,  Мунис  остановился  и  изумленно  посмотрел   на
министра.
     Был  он  среднего  роста, но прекрасно  сложен: стройный,  плечистый  с
тонкой талией. Встретившись с его голубыми глазами, Абу-л-Хасан отметил, что
глаза  халифа  ал-Муктадира  тоже  голубого  цвета.  Удивление  Муниса  было
неподдельным.  Он,  уже привыкший  к  положению  любимца  халифа  и  к лести
окружающих, все же понимал, что разговаривает с очень влиятельным  человеком
в   иерархии   халифской   империи,   который   совершенно  не   нуждался  в
покровительстве евнуха.
     -  Ты,  Мунис,  даже  не  представляешь,  на  какую  должность  я  тебя
рекомендовал, и все бы получилось, если бы не противодействие Ибн ал-Фурата.
     - Какую должность, о Абу-л-Хасан?
     - На должность силах-салара.
     Потерявший дар речи  евнух подошел  ближе.  Даже  в самых смелых мечтах
оскопленный раб не мог вообразить себе такое.
     - Ибн ал-Фурат? - наконец переспросил он.
     -  Ибн ал-Фурат,  - подтвердил Абу-л-Хасан,  -  ты же знаешь эту знать,
потомственных чиновников, они не любят выскочек, даже если они и умные люди,
вроде нас с тобой. У них все время случаются провалы в памяти, они забывают,
что даже Али пришлось доказывать свое право на имамат.
     - Ты не шутишь, Абу-л-Хасан? - спросил Мунис.
     - Нет.
     - Значит, нам есть, о чем разговаривать.
     - Ты сметлив,  - улыбнулся  Абу-л-Хасан,  - это  хорошо.  Но не сейчас,
слишком много любопытных, к нам прислушиваются.
     Мунис  кивнул и ушел.  Глядя  ему  вслед,  Абу-л-Хасан  заметил  своему
спутнику:
     - Оскопить такого героя было преступлением.
     - Скопят мальчиков, - ответил секретарь, - в  этом возрасте не очень-то
и видно, кто герой, а кто трус. Да и монахи по-своему оценивают мужчин.
     - Имеет ли он влияние на ал-Муктадира? - спросил Абу-л-Хасан.
     -  Этого  никто не  знает,  - ответил  секретарь,  -  почему-то  к нему
благоволит халиф.
     Абу-л-Хасан  повернулся  к секретарю и, пристально  посмотрев  на него,
сказал:
     - Это серьезное упущение, надо непременно узнать.
     - Слушаюсь, раис.
     Тут Абу-л-Хасан увидел ибн ал-Фурата в сопровождении свиты, спешащего к
месту учебных боев.
     "Старый  лис  опоздал", -  злорадно подумал Абу-л-Хасан. И он был прав.
Фурат,  услыхав,  что халиф  наблюдает учебные бои, торопился показать  свою
заинтересованность в боевом духе гвардии. Но не успел.
     Подойдя к нему, Абу-л-Хасан приветствовал вазира. Фурат небрежно кивнул
в ответ.
     - Не повезло вам, - сокрушенно сказал Абу-л-Хасан.
     - Это еще почему? - грубо ответил Фурат.
     - Такое зрелище пропустили.  Мунис  сражался  как  лев.  Сам повелитель
правоверных пришел полюбоваться.
     Фурат скривился в усмешке.
     - Не знаю, как я переживу это, - сказал он.
     Абу-л-Хасан улыбнулся, оценив иронию.
     Фурат повернулся, собираясь уходить. Абу-л-Хасан сказал ему вслед:
     - Повелитель прочит его в военачальники.
     Фурат напрягся и медленно повернулся к Абу-л-Хасану:
     - Откуда это известно?
     Абу-л-Хасан развел руками.
     - Вам ли этого не знать. Ходят слухи.
     Два царедворца, источая яд, улыбнулись друг другу и разошлись.
     "Наживка  брошена",  -  сказал себе  Абу-л-Хасан,  возвращаясь  в диван
тайной службы. Особенно его забавляло то, что он импровизировал. Абу-л-Хасан
еще не знал, какую выгоду он извлечет из  противостояния Муниса и Фурата, но
интуитивно чувствовал, что начатая интрига пойдет ему на пользу.


     Едва  в  сознании забрезжил  рассвет, как  его руки потянулись, пытаясь
нащупать плавные изгибы женского тела. Но в следующее мгновение  он застонал
и поднял голову, проклиная  нечистого.  Десять лет  без малого,  как погибла
Анаис, а он все ищет ее тепло в  этом  призрачном предрассветном времени.  В
комнате он был один. Ахмад Башир удивленно хмыкнул и вслух произнес:
     - А где же эта деревенщина?
     Оделся  и  вышел  во  двор.  Порасспросив  сторожа, он  узнал,  что его
приятель ушел еще затемно, куда - неизвестно.
     - Понятно, а где твой хозяин?
     - Здесь где-то ходит.
     Оглядев двор, полный  всякого люда: торговцев и покупателей, поденщиков
и  солдат, Ахмад  Башир  заметил хозяина, который  в  свою очередь,  заметив
скандального  постояльца, юркнул  в ближайшую  комнату. Подойдя ближе, Ахмад
извлек его оттуда и сказал:
     -  Я отправляюсь по делам. Если,  когда я вернусь, обнаружится, что мою
комнату кто-то  занял, пеняй  на  себя, ибо  я  разобью  твою  башку об этот
колодезный камень. Ты меня понял?
     Хозяин, вымученно улыбаясь, кивнул.
     Ахмад отпустил  ворот  его одежды  и  вышел со двора. Он  отправился  к
набережной, где наняв лодку,  велел отвезти себя к каналу ал-Муалли. Это был
канал  примыкавший  к Ад-Дар-ал-Азиз,  дворцовому  комплексу, на  территории
которого находились все правительственные учреждения.


     Имран ушел из  караван-сарая  затемно. У  привратника он  спросил,  где
находится  ближайший  рынок,  и  теперь  двигался в  указанном  направлении.
Чувствовал он себя отвратительно: невыспавшийся, в непросохшей одежде, дрожа
от  холода,  он брел по каменистой дороге, старательно  обходя лужи, пока не
добрался до базара "Сувайка Галиб". Базарные ворота были еще закрыты,  и ему
пришлось немного подождать. Моросил дождь и Имран, спрятавшись  под навесом,
размышлял над своим положением. Больше всего его мучил вопрос -  случайна ли
встреча с Ахмад Баширом. Судя по тайному знаку, можно было предположить, что
это  новый посланник фатимидского халифа, прибывший  за головой Имрана. Но к
чему было проявлять столько лицемерия и тянуть  время? Но, с другой стороны,
чего  еще можно было ожидать от старого интригана, каким,несомненно, являлся
бывший  начальник  полиции?  Имран  с  тоской посмотрел  на небо, пытаясь  в
разводах серых  туч разглядеть свет. Его  знобило. "Кажется,  я  заболел", -
сказал себе Имран и стал щупать лоб. Никогда еще ему не было так плохо, даже
в тюрьме, в ожидании казни. Он с тоской подумал о караван-сарае, где в тепле
спал сейчас  Ахмад Башир и едва не пошел обратно.  Усилием  воли он  сдержал
себя и еще выше поднял плечи.
     Читатель! Вообрази себя стоящим в сырой одежде без денег и с простудной
ломотой в теле сумеречным  утром  на  улицах чужого  города, даже если  этот
город называется  Багдад,  иначе Мадинат ас-Салям, как первоначально  назвал
его основатель города халиф  ал-Мансур. Вообрази  и  посочувствуй
нашему герою.
     Заскрипела дверь в воротах, и в проем выглянул сторож.
     - О Аллах, уже стоит, - сказал он, завидев Имрана и, видимо, приняв его
за поденщика, - вы спать когда-нибудь ложитесь?  Во  сколько  ни открой, уже
стоит! Заходи уж.
     У Имрана не было ни сил, ни желания объяснять, что он не поденщик, и он
вошел вовнутрь.
     - Вон, - сказал сторож, указывая рукой, - иди  туда, лавка  Ибн  Лайса,
третья справа, ему сегодня нужен работник.
     Имран вздохнул и поплелся к лавке Ибн Лайса, ему уже было все равно, он
даже почувствовал облегчение,от того, что за него что-то решили.
     -  Хоть  бы  спасибо  сказал,  -   крикнул  сзади  сторож,  -   скотина
неблагодарная.
     Имран, не оборачиваясь, поднял руку в знак благодарности.
     Лавка была  закрыта, но  едва  Имран стукнул в  ставни, как  послышался
бодрый голос и появился хозяин. Ибн Лайс оказался тучным человеком с красной
бородой.
     - Поденщик? - спросил он.
     Имран  кивнул,  не вдаваясь  в  подробности.  Он  чувствовал  озноб  и,
напрягая тело, пытался унять дрожь.
     - Пять дирхемов и обед, согласен?
     Имран кивнул.
     - Заходи.
     Имран вошел в лавку.
     - Вон мешки в углу, это соль. Выноси пока их на улицу под навес, сейчас
подвода  подойдет,  в Самарру хочу отправить, у шурина в лавке пусто, просил
подбросить товару. Погрузи на телегу, потом дам другую работу.
     Имран кивнул и принялся за работу. Он перенес все мешки на улицу, затем
погрузил их на подъехавшую  арбу. Потом  подошла  другая  арба  с товаром, и
Имран разгрузил  ее.  Так он  проработал полдня,  и  его позвали обедать. На
кухне, куда его отвела повязанная платком голубоглазая девушка, горел очаг и
Имран  сел поближе, надеясь  согреться. Девушка дала ему тарелку, на которой
лежали хлебная лепешка, кусок вареной тыквы и сыр.
     - У вас что, пост? - спросил Имран, обозрев содержимое тарелки.
     Девушка прыснула  и убежала.  Через некоторое  время Имран услышал, как
она сказала:
     - Отец, я побегу, меня отпустили только забрать вещи.
     Хозяин лавки что-то ответил, но что именно Имран не разобрал, так как в
это время заговорила хлопотавшая на кухне женщина.
     - Пост, - ворчливо сказала она, -  у них каждый божий день пост, второй
месяц жалование не платит. Брали кухаркой, а я  и стираю  и  убираю, жена  у
него умерла, а детей  куча, раньше хоть  старшая  дочка помогала,  а он ее в
прислуги отдал, и  я теперь одна надрываюсь. Тебе, парень, сколько за работу
обещали?
     - Тебя это не касается,  -  буркнул Имран. Женщина  ему не понравилась.
Насилу проглотив кусок хлеба с сыром, он отставил тарелку, опустил голову на
руки,  а руки на колени.  Ему  было  худо. В  горле торчал  какой-то  кусок,
причинявший боль при сглатывании, и он никак не  мог согреться. Имран закрыл
глаза и тут  же провалился в мгновенный сон,  где  почему-то увидел Рахмана,
телохранителя Абу Абдаллаха, который показывал, как надо двигаться в драке с
несколькими людьми, чтобы держать всех в поле зрения.
     Локоть Имрана соскользнул с колена и, роняя голову, он очнулся.
     Кухарка, подойдя ближе, взглянула ему в лицо и сказала:
     - Мужчина, кажется, у тебя жар, ты болен?
     - Кажется, - едва слыша свой голос, ответил Имран.
     - Эй, работник, где ты там?
     Имран поднялся и пошел на зов.
     - Не туда, - сказала кухарка, - выход вон там.
     Ибн Лайс отвел Имрана на  склад  и принялся объяснять, что  делать,  но
вдруг послышался  чей-то  истошный  крик  и  слова:  "Отец, отец".  Торговец
сделался бледен, говоря: "Господи, спаси и помилуй", выскочил наружу, откуда
вскоре донеслись возбужденные голоса, а  затем звук смачной оплеухи. Немного
помедлив, Имран  выглянул, и глазам  его предстала  следующая картина.  Двое
мужчин наскакивали на торговца, за спиной  которого пряталась  его  дочь, та
самая голубоглазая девушка, которая недавно принесла Имрану еду.
     Имран вышел, надеясь  своим появлением  разрядить обстановку.  Его это,
конечно,  не  касалось, но  и  сидеть  на складе, делая вид,  что  ничего не
слышишь, было бы трусостью.
     - Хозяин, - вежливо сказал Имран, - не нуждаетесь ли вы в моем участии?
     - Не надо, -  сказал Ибн Лайс, скосив  глаз на  работника. Защищая свою
дочь он  все  же боялся преступить  пределы  дозволительные  торговцу-иудею,
живущему среди мусульман, и надеялся, что негодяи, приставшие на улице к его
дочери угомонятся, отвесив ему пару оплеух.
     -  Эй ты,  недоносок,  - сказал  один из мужчин, обращаясь к Имрану,  -
зайди в свою конуру и не высовывайся.
     Имран ощутил знакомое  возбуждение и улыбнулся. Как давно  он не ощущал
этого пьянящего чувства!
     -  Иди сюда,  сын потаскухи, - сказал Имран,  ему стало  вдруг легко  и
недомогание как рукой сняло, - иди сюда.
     "Сын  потаскухи"  и  второй,  его  товарищ,   оставили  своих  жертв  и
подступили  к  Имрану.  Это были молодые  люди  в халатах подбитых ватой и в
заплатанных  шароварах. У  каждого  на плече висел аркан,  а  на  поясе нож.
Извлекая  из подошвы нож, Имран успел  удивленно отметить, что  эти  негодяи
ходили  вооруженными  ,  в  то  время  как  ношение  оружия  населению  было
запрещено.  Первый  выпад  Имран успешно отбил ногой и, не  давая противнику
подобрать  выбитый нож, поднял его сам, видя растерянность, отразившуюся  на
лицах врагов,  не ожидавших такого отпора. Комната была мала, и их численный
перевес  не  имел  особенного  значения. Имран  бросился  вперед  и,  сделав
несколько  молниеносных  движений,  нанес обоим глубокие порезы, отчего лица
противников  окрасились кровью. В довершении  ко всему, тот, у кого  в руках
еще остался нож, споткнулся о словно