ненароком подставленную ногу  Ибн Лайса
и грохнулся оземь. Нож при этом оказался в пределах  ноги Ибн Лайса и тот не
преминул наступить на него. Имран,  не теряя времени, освободил одну  руку и
нанес  противнику прямой удар в челюсть.  Негодяй, взмахнув руками,  упал на
своего  дружка.  Имран,  принялся, было,  избивать обоих ногами,  но ему это
очень быстро надоело. С помощью торговца он вышвырнул негодяев из лавки.
     Ибн Лайс расплылся в улыбке.
     - Ах, как славно мы их вздули, - восхищенно сказал он.
     Имран, тяжело дыша,  спрятал  свой  кинжал.  Заметив  радостный  взгляд
девушки, он невольно смутился. Протянув нож хозяину, сказал:
     - Спрячьте это.
     Хозяин повертел в руках ножи, помрачнел и бросил их в угол.
     - Зря ты, парень, полез не в свое дело, -  расстроено сказал он, -  это
были айары,  с ними лучше  не  связываться.  Придут,  не  сносить мне теперь
головы. Ох, надо пойти к хаджиб-ал-бабу.
     -  Кто это, айары? -  спросил Имран, припоминая,  что он уже слышал это
слово.
     Хозяин, не отвечая, выглянул на улицу.
     - Кажется, ушли. Эй, старуха!
     На зов вышла кухарка.
     - Отведи ее.
     - Сам бы отвел, хозяин, боюсь я, - жалобно сказала женщина.
     - Я бы отвел, да боюсь, вернутся, лавку еще сожгут. Эх, парень, наделал
ты делов! Не умер бы я от пары оплеух.
     - До чего ж ты неблагодарный человек, - разозлился  вдруг Имран, -  все
вы торговцы такие.
     Ладно, придержи язык, - остановил его Ибн Лайс, - ишь разошелся.
     Имран вдруг почувствовал  такую слабость, что вынужден,  был схватиться
за стену, чтобы не  упасть.  Боевой пыл  исчерпал  в нем  последние  силы, и
сейчас болезнь неумолимо накатывалась на его тело.
     -  Больной  он,  хозяин, -  сказала  кухарка, -  жар  у  него,  простыл
бедолага. Много не наработает.
     - Ладно, идите, - приказал Ибн Лайс, - я пригляжу  за ним, не  гнать же
его теперь, да быстрее возвращайся.
     Девушка бросила на Имрана  благодарный  взгляд, улыбнулась и исчезла за
порогом.
     Хозяин взял Имрана за локоть и повел, говоря:
     - Пойдем к очагу, я дам тебе попить горячего, согреешься.
     Усадив работника поближе к огню, Ибн Лайс сказал:
     - Жаль, парень, что Коран запрещает  вам вино. Я  бы сейчас согрел тебе
кружку, сразу полегчало бы.
     - Ты что, читал Коран? - спросил Имран.
     - Нет.
     - И я не читал, так что неси вино и не доверяй болтовне глупцов.
     Хозяин хмыкнул, пошарил в углу и достал закутанный в тряпье кувшин.
     - Я тоже  горячего попью, - сказал  Ибн Лайс,  наливая вино в  железную
миску и ставя ее на огонь.
     По комнате тотчас поплыл пряный винный дух.
     -  Смотри,  как  бы  не  закипело,  - через некоторое  время  заметил с
беспокойством Имран.
     - И то, - согласился хозяин. Снял миску и разлил вино в глиняные чаши.
     Имран сделал  несколько глотков, обжигаясь  и дуя  на  вино, и блаженно
вздохнул. Это было именно то, чего ему сейчас недоставало.
     - А куда ты дочку отправил?
     - Служит она у одного вельможи.
     - Торговля плохо идет?
     -  Плохо. Еле  концы с концами свожу. В городе был голод прошлой зимой.
Два  раза грабили лавку, еле  поднялся.  Жена умерла, детей  выводок  целый.
Пришлось старшую пристроить.
     - Замуж бы выдал.
     - Не берут.
     - Почему? Она красивая.
     - Иудеи мы, мало здесь нас, - сказал Ибн Лайс.
     - А ты, приятель, откуда взялся.
     - Издалека, - уклончиво ответил Имран.
     Осторожность украшает героя.
     Ибн Лайс понимающе усмехнулся и не стал настаивать на ответе.
     - Как же тебя сюда занесло?
     Имран тяжело вздохнул и поставил пустую чашу у ног.
     -  Жизнь,  - сказал он,  -  это  старая  шлюха  и  дает  она тому,  кто
превосходит остальных в подлости, коварстве и вероломстве.
     Ибн Лайс при этих словах едва не пролил вино.
     - Крепко сказано.
     - Я бы крепче сказал, да слов таких не знаю. А  знаю одно,- в жизни нет
справедливости. Благородные  люди прокладывают дорогу  проходимцам. Погибает
всегда  герой, часто с помощью проходимцев. А возмездие почему-то  никого не
настигает.
     Ибн Лайс внимательно посмотрел на Имрана.
     - Однако на простого поденщика ты не похож.
     Имран пожал плечами.
     - Ты ошибаешься, парень,  - вздохнув, сказал Ибн Лайс, - справедливость
есть, только она, как  бы это сказать.  Она велика, как велик Господь Бог  и
творит он ее по своим меркам. Ведь когда  ты наступаешь  на  муравья,  ты не
думаешь  о том,  что творишь  зло,  а  муравей  при  этом  говорит, что  нет
справедливости, человек мол,раздавил его и  пошел себе дальше, и кара его не
настигнет.
     - Значит, мы муравьи? - спросил Имран.
     - Выходит так, - с грустью ответил Ибн Лайс.
     Наступило молчание. Огонь  в очаге  стал  угасать. Ибн  Лайс  поднялся,
чтобы подбросить  сучьев.  Когда он вернулся,  Имран спал, уронив голову  на
грудь. Торговец дотронулся до его  лица. Работник пылал как жаровня.  "Эх, -
сказал  хозяин, - нанял я тебя на свою голову". Он растолкал Имрана  и помог
ему  дойти  до лежанки.  Вернулась кухарка, подошла к  хозяину, и  они долго
разговаривали, стоя над Имраном. Их голоса раздражали нашего  героя и он,  с
трудом разлепив веки, сказал:
     - Нельзя ли потише.
     - У тебя в Багдаде есть родные или знакомые?
     - Есть, - ответил Имран и провалился в беспамятство.


     В  поздние послеобеденные часы Абу-л-Хасан  нанес визит вазиру  Али ибн
Иса. Ему  пришлось ждать, так как вазир диктовал поручения своим чиновникам.
Наконец, к Абу-л-Хасану  вышел секретарь  и  пригласил  войти.  Глава тайной
службы вошел и склонился в поклоне.
     Али ибн Иса  сидел, спиной к  занавеске, и производил впечатление очень
бодрого, несмотря на свой возраст, а  было ему больше шестидесяти, человека.
Но  начальнику шпионов было известно, что занавеска закрывает  стенную  нишу
набитую подушками, на которые опирался, усталый вазир.
     - Рад видеть тебя, о  Абу-л-Хасан, - произнес вазир, - должен  сказать,
что при твоем появлении у меня всегда светлеет в глазах.
     -  Ваши слова -  лучшая  награда для меня,  - ответил Абу-л-Хасан, - но
справедливости ради  замечу, что светлеют ваши глаза  от света  ваших глазах
отражающегося от меня.
     - Другой ответ был бы недостоин раиса тайной службы, - с улыбкой сказал
вазир,  - но довольно говорить друг другу любезности. Скажи,  что нового при
дворе?
     - Все хорошо, хвала  Аллаху, видел повелителя  правоверных, жив-здоров,
выглядит прекрасно, - Али ибн Иса удивленно поднял брови.
     - Неужели он дал тебе аудиенцию?
     - Нет. Я видел его на ристалище. Эмир верующих наблюдал поединок евнуха
Муниса с гвардейцами.
     - С дейлемитами?
     - Нет, с тюрками.
     - Что бы это значило? - спросил вазир.
     - Гвардейцев, между прочим, было четверо, а Мунис один.
     - Вот как, - рассеянно удивился Али ибн Иса, - и что бы это значило?
     - У меня есть соображения на этот счет.
     - Прошу.
     - Халиф желает видеть Муниса военачальником, но в силу своей молодости,
испытывает некоторую неуверенность в целесообразности этого.
     - Военачальником? Евнуха и раба? Ты уверен в этом?
     - В этом  нет ничего удивительного, я видел, как он дрался сегодня, это
прирожденный воин. Было  бы удивительно,  если бы халиф прочил  на это место
человека  более достойного, но  не  имеющего  к  этому призвания.  К тому же
история  знает  немало  примеров  тому,  как  рабы  проявляли   способности,
подобающие государственным мужам.
     Абу-л-Хасан умышленно не  дал прямого ответа на вопрос. Во-первых, если
дело  не  выгорит,  можно  будет  утверждать,  что  им  было  высказано лишь
предположение. Во-вторых, не говоря прямо, он давал возможность вазиру через
некоторое время счесть эту версию своим умозаключением.
     - Но он евнух, - настаивал Али ибн Иса.
     - Я думал об этом.
     - Любопытно.
     -  У  евнухов удаляется  часть  тела, которую  принято  считать мужским
достоинством. Следовательно,  случись им получить доверие  и возможность, не
вообразить рвение, с каким они будут компенсировать свой недостаток.
     -  Возможно, - задумчиво  сказал  Али ибн Иса, постукивая  указательным
пальцем по лбу, - но твои умозаключения представляются мне слишком сложными.
Кстати,  это  беда умного человека.  Любую  возникшую проблему он  старается
продумать путем сложных логических построений, и в семи случаях из десяти он
проигрывает, так как  противник, оказывается, двигался  простейшим путем, то
есть тем, какой приходит на ум сразу.
     -  Прошу простить меня.  Наверное, вы  устали, а  я утомляю  вас своими
домыслами.
     - Нет, нет,  ты хорошо сделал, что рассказал мне об  этом. Сомнительно,
что халиф поступит так, как ты говоришь, но поступил ты правильно.
     - Вы позволите мне удалиться?
     - Да, конечно, иди отдыхай. Я доволен тобой.
     У  выхода  Абу-л-Хасан  остановился  и  произнес  то,   что  приберегал
напоследок.
     -  Кстати,  Ибн  ал-Фурат тоже  был там, -  Али  ибн Иса встрепенулся и
посмотрел на Абу-л-Хасана.
     - Ибн ал-Фурат?
     - Да, и простите, мне только сейчас это пришло в голову.
     - Что именно?
     - Если Ибн ал-Фурат озвучит тайное желание ал-Муктадира, он усилит свое
влияние.
     - Не называй повелителя правоверных по имени,  это невежливо, и  не мне
учить тебя манерам.
     - Простите, - сказал Абу-л-Хасан, склонился в почтительном  полупоклоне
и  так  быстро исчез, что в  следующее  мгновение,  всемогущий вазир  сделал
мозговое  усилие, чтобы сохранить в памяти  воспоминание о начальнике тайной
службы.



     Абу-л-Хасан  покинул  дом вазира  с улыбкой  на  устах. Он был  доволен
собой.
     Перед  тем  как  отправиться  домой,  он  зашел  в  присутствие,  чтобы
прочитать  последние донесения агентов. В  приемной  навстречу ему  поднялся
тучный  мужчина в  черной  чалме и, не дав  опомниться,  заключил в объятья.
Силой посетитель обладал  изрядной, как ни пытался Абу-л-Хасан отстраниться,
ничего  не  получилось.  Он  лишь   поймал  взгляд  секретаря,  настороженно
следившего за ними и делавшего какие-то знаки.
     - Дорогой друг, - бубнил в ухо незнакомец, - как я рад вас видеть!
     Получив,  наконец,  свободу  движений,  Абу-л-Хасан  вгляделся  в  лицо
посетителя  и...  какое-то  давно  забытое,  но оставившее  светлую  печаль,
событие  глянуло  на  него глазами  посетителя.  Секретарь сказал на  всякий
случай:
     - Господин сказал, что вы его ждете.
     - Это вы, вы живы! - наконец произнес Абу-л-Хасан.
     -   Да,   это   я,   раис.    Будучи   проездом   в   славном    городе
Мансура11 не мог не навестить вас.
     Бывший сахиб аш-шурта был бодр и весел.
     - Вы правильно поступили.
     На лице Абу-л-Хасана была неподдельная радость:
     - Что же мы стоим, проходите в мою комнату.
     Идя за Ахмад Баширом, раис чуть не засмеялся, до того он был рад видеть
этого человека живым. Узнав о смерти Ахмад Башира, Абу-л-Хасан  расстроился,
пенял себе за недостаточное участие в судьбе человека. И чем более прочилось
положение  Абу-л-Хасана, и  росло его  благосостояние, тем более терзали его
угрызения совести.
     Вошли в комнату, и Абу-л-Хасан сказал:
     - А зачем сюда, поедем ко мне домой.
     - Стоит ли беспокоиться, - неуверенно сказал Ахмад Башир.
     - Стоит, стоит. Помните, как славно вы угостили меня в Сиджильмасе?
     - Давно это было, - невесело произнес Ахмад Башир
     Абу-л-Хасан вызвал охрану и предложил гостю последовать за ним.
     -  К  чему  столько  солдат?  -  удивился  Ахмад  Башир,  увидев  отряд
вооруженных людей.
     - Положение  обязывает,  - сказал  Абу-л-Хасан,  -  вы не  видели выезд
Назука.
     - Кто этот Назук?
     - Сахиб аш-шурта Багдада.
     - Надо же, - процедил сквозь зубы Ахмад Башир.
     Абу-л-Хасан положил руку на плечо Ахмад Башира.
     -  Простите  меня, друг мой. Если бы  вы  знали,  как я переживал  вашу
неудачу.
     - Пустое, - беспечно отозвался Ахмад Башир, он уже справился с собой, -
я  недурно провел все  это время,  многое повидал.  Должен вам  сказать, что
умному человеку  все  равно, чем заниматься,  он во  всем  добьется  успеха,
главное - не бояться риска.
     - Совершенно верно, - подхватил Абу-л-Хасан, - прекрасно сказано.
     Всегда  приятны  слова,  освобождающие  вас  от чувства  вины,  которое
появляется при виде  человека,  обошедшегося без вашей, необходимой для него
помощи.
     - Уже скоро, - сказал Абу-л-Хасан, - вон за тем поворотом мой дом.
     Процессия  двигалась  неспешным  шагом.  Улицы  были  безлюдны.  Редкие
прохожие торопились  уступить дорогу военным. Начинало темнеть,  и блестящая
луна неумолимо поднималась на небосвод.
     - Какая  хорошая  в этом  году зима,  - заметил  Абу-л-Хасан,  -  вы не
находите?
     Поговорили немного о погоде. Абу-л-Хасан сказал, что  морозы  случаются
редко, но  каждый раз  это стихийное бедствие для Багдада. Голод, мор и, как
правило, народные волнения.
     У  ворот  своего дома  Абу-л-Хасан  отпустил  охрану, надо  признаться,
пользовался он ею редко. Начальнику  тайной службы не подобает привлекать  к
себе внимание. Захотелось произвести на гостя впечатление.
     -  Хороший  дом, -  сказал, оглядевшись,  Ахмад  Башир, - да  будет вам
польза от него.
     - Благодарю вас, - ответил Абу-л-Хасан, и приказал подать ужин ..
     Вслед за  хозяином,  Ахмад Башир поднялся на второй этаж. Комната  была
устлана коврами, вскоре слуга внес мраморную столешницу, а другой, торопясь,
принялся  уставлять ее закусками, хлебом, кубками для питья. Руководил  всем
этим уже известный читателю, Хамза.
     Вино принесли в последнюю очередь. Два стеклянных запечатанных  сосуда.
Абу-л-Хасан собственноручно вскрыл один и наполнил кубки.
     Выпили, пожелав, друг  другу  добра  и  здоровья.  Хамза прислуживал за
столом, но вскоре был отправлен вниз.
     - Я позову, - пообещал хозяин.
     Первый  сосуд  опустел  довольно  быстро.  Беседа  ладилась. Вспоминали
подробности  поимки  лже-махди, смеялись. Но в какой-то момент Ахмад  Башир,
помрачнев, сказал:
     - Удавить надо было  его тогда в тюрьме. Сколько  лет сражений, сколько
достойных  людей  погибло, не говоря о том, что  его люди убили Анаис. А что
ему стало, царствует и все наши усилия пошли прахом. Кстати, что стало с той
бумагой,  которую  мы  взяли  у  него?  Я  не  слышал  фетвы,  где  бы   она
фигурировала.
     Абу-л-Хасан усмехнулся.
     - Между  прочим, я испытал разочарование раньше вас. Я ехал, прижимая к
груди вожделенную бумагу. Вообразите гордость, с  какой я вступил во дворец,
но оказалось,  что я приехал не вовремя. В тот день случилась свадьба. Халиф
выдавал свою дочь замуж,  им было не до пустяков. На  следующий день у  всех
болела  голова  с  похмелья,  правда,  к  вечеру  я  получил  свою  нынешнюю
должность, что я считаю невероятным везением. Ведь обо мне могли забыть. Что
же касается фетвы, то пока  Убайдаллах сидел в тюрьме, она была неактуальна.
Потом   случился   заговор,  дворцовый  переворот,  изменилась  политическая
ситуация.
     -  Значит,  все было  напрасно.  Подумать  только,  какие  потрясения я
испытал, и все для  того, чтобы у  них изменилась политическая  ситуация,  -
злобно сказал Ахмад Башир.
     Наступило неловкое молчание.
     Вот они - две стороны одной монеты.
     Плюсы и минусы одного и того же дела. За столом сидели два человека, из
которых один нажился, а другой разорился на одной и той же торговле.
     Чтобы  разрядить напряжение,  возникшее  за столом, Абу-л-Хасан крикнул
управителя.
     Появился Хамза и,  скрестив руки на груди,  стал перед  ними. В уголках
его губ таилась доброжелательная улыбка.
     Абу-л-Хасан  долго  молчал,  глядя  на  хаджиба  тяжелым  взглядом,  но
раздражение  его  улеглось  и  вместо того,  чтобы сорвать  на нем  зло,  он
спросил:
     - Ну, что новенького?
     - Где, хозяин? - невозмутимо спросил Хамза.
     - Ну, где-нибудь, вообще.
     - Анна.
     - Какая Анна? - удивился Абу-л-Хасан.
     - Ваша новая служанка, господин.
     - А-а, и что же с ней случилось?
     Ахмад  Башир,  до того  безразлично пивший вино,  услышав  женское имя,
заинтересовано посмотрел на слугу.
     - Я  отпустил ее домой, - продолжал Хамза, -  взять свои вещи, так вот,
когда она возвращалась, к ней привязались два айары. Поведение их было столь
непотребным, что ей пришлось спасаться бегством, но, мерзавцы не успокоились
и  стали  преследовать ее  и даже  ворвались  к ней  домой.  Ее отец пытался
успокоить  их, но  безуспешно  и, если  бы не работник-поденщик, случившийся
там, страшно подумать, чем все могло бы кончиться.
     - Что же сделал работник? - спросил Абу-л-Хасан.
     - Работник вышел на шум  из другой комнаты и, видя такое  дело, обругал
их  последними словами. Они  бросились на него с ножами и, представьте себе,
работник,  вместо того  чтобы дать  деру,  как  сделал бы  любой  нормальный
человек на его месте, например, я, вдруг  тоже достает нож и  начинает столь
искусно им орудовать, что обращает айаров в бегство.
     - Надо же, - сказал Абу-л-Хасан.
     -  Я говорю, - продолжал Хамза, - что не мешало  бы в каждом доме иметь
по такому работнику, тогда айары не распоясались бы так.
     - Это верно, - согласился Абу-л-Хасан.
     - А откуда он  достал нож? - спросил Ахмад Башир, внимательно слушавший
хаджиба.
     - Не знаю, господин, - пожал плечами Хамза.
     - А нельзя ли спросить?
     -  Сейчас  узнаю, -  ответил  Хамза  и, обращаясь  к Абу-л-Хасану, - вы
позволите, господин?
     - Иди, - разрешил хозяин.
     Хамза с достоинством склонил голову и вышел.
     -  Что это за айары? -  спросил Ахмад Башир. -  По-моему,  я где-то уже
слышал это слово.
     - Банда разбойников, - раздраженно сказал Абу-л-Хасан, - городское дно,
отребье,  никчемные мастеровые,  разорившиеся лавочники и  прочая чернь. Они
якобы  придерживаются  кодекса чести: сдержанность, сила воли,  стойкость  и
пренебрежение к боли, преданность  в дружбе, целомудрие (не прелюбодействуют
не  лгут, соблюдают харам),  не  бесчестят  женщин,  а вместе  с тем  они не
гнушаются забирать имущество у людей и  причину  для  этого придумали,  мол,
богатство  -  причина  людской злобы. Узнают  они друг друга  по заплатанным
штанам и особому языку, носят ножи и арканы.
     - Кажется, в Багдаде запрещено ношение оружия, - заметил Ахмад Башир.
     - Это  так, но  для них  время от  времени делают исключение. Некоторые
умники  считают, что от  них  может быть  польза в  деле наведения порядка в
городе,  что  они  могут  быть  народной  дружиной  и  помогать  полиции,  и
действительно было время,  когда они  хорошо проявили себя, защищая Багдад в
196 году при осаде города армией ал-Ма'муна.
     -  Но все это  чревато последствиями,  - сказал Ахмад  Башир,  -  черни
нельзя давать оружие.
     - Сразу видно настоящего полицейского, - улыбнулся Абу-л-Хасан.
     -  Скорее это выглядит так, - когда власть не может  справиться с ними,
она, чтобы скрыть свою беспомощность, придает айарам некоторую законность.
     - До  чего же приятно  разговаривать  с  умным человеком,  - с  досадой
сказал Абу-л-Хасан.
     Неприятно,  когда  вещи  называют  своими именами,  как  никак  он  был
представителем власти.
     Появился Хамза.
     - Она не помнит, - заявил он.
     - Ну ладно, - сказал Ахмад Башир, - все равно надо сходить, посмотреть.
     - А что такое? - спросил Абу-л-Хасан.
     - Товарищ мой потерялся.
     - Багдад город большой, почему вы думаете, что это именно он?
     Ахмад Башир улыбнулся.
     - Не  знаю, мне так показалось, по  повадкам смахивает. А!!! Подождите,
вы  же  его   знаете.  Помните  того  бродягу  в  Сиджильмасе,  крестьянина,
приговоренного к смерти, мы использовали его в операции против  Убайдаллаха.
Вы еще обещали выхлопотать ему помилование.
     - Да, да, -