своим делом.
     Хаджиб отправился на свое место, а Абу-л-Хасан стал пристально смотреть
на вазира, и тот, почувствовав взгляд, обернулся.
     Заметив  Абу-л-Хасана,  вазир подозвал одного из хаджибов  и  о  чем-то
распорядился. Хаджиб почтительно кивнул и  направился к  Абу-л-Хасану. Тот с
улыбкой  поджидал  его,  предвкушая  долгожданную  минуту,  когда он  сможет
объявить об успешном завершении своей миссии.  Но хаджиб быстро вернул его к
реальности.
     -  О,  Абу-л-Хасан,  вазир  недоволен,  что  ты  явился  сюда  в  таком
неприглядном виде. Он велел придти к нему с докладом завтра утром.
     Смущенный   дабир  пробормотал  слова  извинения,  повернулся  и  пошел
восвояси,  чтобы  не портить праздник  своей  грязной одеждой.  Он несколько
переоценил значение своей  персоны или просто давно не был при дворе, отвык.
Тая чувство обиды  Абу-л-Хасан  отправился домой,  где  потребовал  от слуг,
чтобы они  нагрели воду, помыли его и переодели в домашнее платье.  Затем он
приказал принести в его спальню вина, закусок и привести наложницу. Но когда
насурьмленная  и  нарумяненная наложница,  держа в руках  бубен, переступила
порог его комнаты, Абу-л-Хасан спал, даже не притронувшись к еде.
     Утром,  затемно,  в  сопровождении  раба,  несшего  факел,  Абу-л-Хасан
отправился на аудиенцию к вазиру ал-Аббасу ибн ал-Хасану. Вазир начинал свой
рабочий день рано, принимал посетителей,  читал бумаги, подписывал  приказы,
отдавал  распоряжения.  Обычно он работал до полудня, затем отдыхал, а после
обеденного сна отправлялся на ежедневный доклад к халифу.
     Когда Абу-л-Хасан со  словами  приветствия на  устах  вошел в  приемный
покой,  вазир сидел  со страдальческим выражением на лице и  держал у  виска
мешочек, из которого капала жидкость, видимо там был лед.
     - С прибытием  тебя, Абу-л-Хасан.  Рад видеть тебя  целым и невредимым.
Какие вести ты привез? Только умоляю, не говори, что он опять ушел от тебя.
     Абу-л-Хасан улыбнулся - вазир не собирался отчитывать его за вчерашнее.
     -  Убайдаллах  арестован  мной  в  Сиджильмасе  и   в  настоящее  время
содержится в темнице.
     Вазир встал, обхватил руками катиба и поцеловал его в лоб.
     -  Дорогой ты  мой! Ты  не обманул  моих ожиданий. Напишешь  на мое имя
подробный отчет. Тебя ожидает награда, а от меня - тысяча динаров.
     - На ваше или на имя халифа?
     - Пиши на мое, а я напишу свой отчет халифу.
     "И припишешь все заслуги себе", - подумал Абу-л-Хасан.
     Вазир застонал, схватившись за  голову, вернулся на свое место и поднес
мешочек к виску.
     - Если бы ты знал, Абу-л-Хасан,  как у меня болит голова. Ты думаешь, я
спал этой ночью? Ни одной  минуты. Из-за  стола - прямо сюда. А сколько вина
было выпито!
     - В поимке Убайдаллаха  участвовал один заключенный, смертник. Ему было
обещано помилование.
     - За что он приговорен к смерти?
     - За убийство налогового инспектора.
     - Это будет сложно.
     - Почему? Дело стоило того.
     - Это так. Но налоги - основа благополучия государства. Вот если бы  он
убил жену, допустим, из ревности.
     - Можно представить так,  что он убил его  из ревности  к своей жене, а
тот случайно оказался мутаккабилем.
     - Ну что ж, это совсем меняет дело.  Попробую. А ты иди сейчас ко мне в
канцелярию. На моем столе лежит бюджет. Его надо утвердить, и  халиф поручил
мне проверить его. Посмотри его.
     - Почему я, господин? Это по другому ведомству.
     - Я знаю, но ты должен  понимать, дело  очень  важное. Ну, кому,  кроме
тебя я могу доверять? Сам подумай. Ты же работал в диване расходов.
     -  Хорошо,  я   посмотрю,  -  сказал   Абу-л-Хасан.  -Вот  так  всегда!
Спрашивается, какое отношение имею я к бюджету?
     - Ну, ну, не ворчи. Иди занимайся, а я полежу немного.
     Абу-л-Хасан  поплелся в  канцелярию.  Там  сидели  несколько  писцов  и
шуршали бумагами, один  из них щелкал костяшками счетов. Катиб, ни  слова не
говоря, забрал  у  него счеты и сел за большой  стол у  окна, выходившего на
Ал-Хайр. Подумав  немного, Абу-л-Хасан  пересел за другой свободный столик у
окна, выходившего на Тигр.
     Вазир  появился  вечером, когда в канцелярии кроме Абу-л-Хасана, устало
потиравшего глаза, никого уже не было. Вазир был навеселе.
     - Ну, могу я подписывать бюджет?
     - В  статье расходов  госпоже,  да укрепит Аллах  ее  здоровье, эмирам,
расходы на гарем и слуг: в  месяц - 61930 за 12 месяцев указана цифра 743196
динаров,  тогда как  это должно составлять 743160 динаров.  Далее, жалование
лодочникам, обслуживающим халифа и четыре дежурных  лодки, плюс пенсия детям
павших  за веру, 30 дней - 102 динара,  за  12 месяцев - здесь  указано 1280
динаров, а должно  быть  1224 динара... Далее, статья непредвиденные расходы
султана  верующих занижена  на  19420  динаров. Жалования внутренней  охране
дворца я не смог  проверить,  потому что не указан платежный месяц, а только
годовой расход. Остальное сходится.
     -  Хорошо, - сказал  довольный вазир, - значит,  я могу вернуть его  на
доработку. Важные  документы, чем дольше  не подписываешь,  тем  лучше.  Иди
отдыхай. Ты поработал на славу.
     - Как насчет помилования?
     - Все в порядке. Халиф согласился. Надо составить прошение, приложить к
нему характеристику начальника тюрьмы и мое ходатайство.
     - Что же мне теперь в Сиджильмасу за характеристикой ехать?
     - Ну, зачем же ехать? Есть почта. Отправь туда запрос.
     - Но это же затянет дело надолго.
     - А что делать? Бумаги любят порядок. Не мне тебя учить. Ведь ты теперь
глава дивана тайной службы.
     Абу-л-Хасан поклонился и поблагодарил вазира.
     - Ну иди, отдыхай, - добродушно сказал вазир.
     - У меня есть еще одна просьба.
     - Говори.
     - Сахиб аш-шурта Сиджильмасы из-за этого дела может потерять место.
     - Почему?
     - По  моей просьбе он  действовал тайно и поэтому настроил против  себя
местного правителя. Нельзя ли дать ему здесь должность. Ведь он защищал трон
халифа.
     - Ты прав  Абу-л-Хасан,  я подумаю, что  ему предложить. Не беспокойся,
иди отдыхать. Ты хорошо потрудился.
     Абу-л-Хасан попрощался и ушел.


































     Часть вторая
        "Знаток фикха"

     Дверь с грохотом закрылась за  его спиной. Слышно было, как надзиратель
задвигает тяжелый  засов.  Имран  прошел вперед,  опустился  на пол  и  сел,
привалившись спиной  к стене. Именно  в этой позе, несколько  дней назад  он
встретил сахиб аш-шурта. На мгновенье Имрану показалось, что ничего не было:
ни  предложения  сахиб  аш-шурта,  ни  бегства,  ни  ночного  собрания,   ни
знакомства  с исмаилитским даи Ибрахимом, ни  повторного  ареста у  северных
городских ворот. Если  бы не джуба серой шерсти, купленная им у старьевщика,
на деньги  сахиб  аш-шурта,  все произошедшее  с ним можно  было принять  за
наваждение. Острым  воспоминаньем кольнуло обещание сахиб аш-шурта сохранить
ему  жизнь.  Ни  словом,  ни  жестом  Имрану  не дали знать, как  скоро  его
освободят. Нехорошее предчувствие вдруг охватило его.
     Имран вскочил, бросился к двери и стал бить по ней кулаками.
     - Что случилось? - отозвался из-за двери стражник.
     - Передайте сахиб аш-шурта, чтобы он пришел ко мне, - крикнул Имран.
     - Кому-кому? - изумленно переспросил стражник.
     - Сахиб аш-шурта, - неуверенно повторил Имран.
     - А может сразу правителю передать? - ядовито сказал стражник - Чего уж
там, - и захохотал.
     Имран втянул  голову в плечи и,  как побитая собака, вернулся  на  свое
место. Каждый следующий день убеждал его  в правоте собственных опасений. Он
метался по камере, молотил  в  дверь,  плакал, разодрал на себе одежду.  Все
было тщетно. Сахиб аш-шурта хранил молчание. Через неделю Имран смирился, но
целыми днями  лежал безучастно, глядя перед собой  - на  дверь, на стены, на
потолок.  О своих  детях  он старался не думать. В  том,  что его  обманули,
использовав, в грязной игре,  сомнений не было. Вызывало недоумение лишь то,
что  его не торопились обезглавить. Этому он никак  не мог найти объяснений.
Время остановилось для него.
     Через месяц  Имрана  неожиданно  перевели в другую  камеру. Когда вошел
надзиратель и объявил ему об этом,  он обрадовался и счел это добрым знаком.
По-видимому, какие-то рычаги пришли в ход.  Затем он, заложив руки за спину,
долго шел  по  извилистому узкому коридору,  слыша за собой тяжелое  дыхание
конвоира. У одной из дверей ему велено было остановиться и повернуться лицом
к стене. Лязг засовов  и  команда "пошел".  Дверь за ним захлопнулась. Новое
жилище было больше в площади и имело крошечное оконце, размером с кулак, под
самым потолком, из которого в камеру проистекал солнечный свет.
     - Мир тебе,  узник,  в этой юдоли скорби,  - услышал он чей-то  звучный
голос.
     Имран  вздрогнул  от  неожиданности и, сощуря глаза, посмотрел  в угол,
откуда донеслось приветствие. Как это было ни странно, но голос говорившего,
показался ему знаком.
     - И вам мир, - вежливо ответил Имран.
     - Кто ты, за что тебя лишили свободы?
     - Я убил мутакаббиля. Жду смертной казни,  -  сказал  Имран. О том, что
его  должны  помиловать, он решил  умолчать.  Во-первых,  чтобы не сглазить,
во-вторых... ему только сейчас пришло на ум, что сабийи могут отомстить ему.
Ибрахим находится в этой же тюрьме, кто знает, может быть в соседней камере,
и если он уже догадался о роли Имрана в этой истории, то ему не сдобровать.
     Человек, лежавший  в углу,  поднялся,  подошел к двери и ударил  в  нее
кулаком.
     - Что? - отозвался стражник.
     - Позови старшего, - приказал человек.
     Через несколько минут дверь отворилась, и появился старший.
     - Слушаю, вас, ходжа, - почтительно сказал надзиратель.
     - Эй ты,  - тыча ладонь в лицо надзирателю,  сказал человек - я  просил
тихую  камеру, где  бы я  мог  спокойно  размышлять о  Боге. Мало  того, что
подселили ко мне человека, я дал согласие на это, но моим условием было, что
это будет смирный заблудший человек. А вы привели ко  мне убийцу. Я  не могу
находиться с ним рядом.
     - Это приказ начальника тюрьмы.  Ходжа, камеры переполнены,  к тому  же
этот человек мирный сельчанин и его казнь отложена, может, его помилуют.
     - Хорошо, иди и не опаздывай с ужином, - сказал заключенный.
     Не дожидаясь, когда надзиратель выйдет,  он  повернулся  к нему спиной.
Заинтригованный  Имран во все глаза наблюдал за этой сценой.  Новый сосед по
камере   обладал   непонятной   властью.   Это  был  чернобородый   человек,
неопределенного возраста, горбоносый с глубоко посажеными глазами.
     -  Ну  что, злодей, - сказал он, - смею надеяться, что ты не перережешь
мне ночью глотку. Как тебя зовут?
     - Нет, - честно сказал Имран и назвал свое имя.
     - Поверю, а что  мне еще остается  делать, с виду ты и вправду не похож
на злодея. Хотя говорят, что такие, как ты, самые  опасные. Иди садись,  вон
твое место.
     Имран подошел к указанной циновке и сел на нее.
     - А хочешь знать как меня зовут? - спросил сосед.
     Имран кивнул.
     - Меня зовут Ослиная Голова.
     Человек остался доволен изумлением, отразившемся на лице Имрана.
     - Что, не веришь?
     Имран покачал головой.
     - Во  всяком случае,  с  недавних  пор меня зовут именно так,  Кахмас -
Ослиная Голова.  К вашим  услугам богослов, факих, ходжа Кахмас по  прозвищу
Ослиная Голова, отныне это будет моей нисбой.
     Ходжа Кахмас водрузил  на голову зеленую  чалму, лежавшую в изголовье и
поклонился.
     -  Зеленая  чалма, -  воскликнул  Имран,  тыча  пальцем  в  пресловутый
предмет.
     -  Ты поразительно догадлив, друг мой, - заметил Ходжа Кахмас, -  чалма
именно зеленая, что с того?
     - Я вас видел, - продолжал восклицать Имран.
     - Что с  того? - спокойно спросил ходжа Кахмас. - Многие меня видели. В
медресе,  где  я читаю  лекции  студентам, и  в суде,  где я выступаю в роли
консультанта по вопросам фикха.
     -Да нет же, вы были на тайном собрании сабийев.
     -Да, - горестно сказал ходжа  Кахмас, - пусть будет проклят тот день, с
него начались  мои несчастья! Один мухтасиб попросил посетить это собрание и
опровергнуть проповеди еретиков. Я кое-чем был обязан этому мухтасибу, кроме
того полемика - это мое призвание, я почувствовал живейший интерес...  Лучше
бы  у  меня  язык отсох  в  тот день!  Через сутки мне подбросили записку со
словом "берегись". А сабийи слов на ветер не бросают. Я побежал к мухтасибу,
а он, мерзавец, вместо того, чтобы дать мне  охрану,  как подобает  человеку
моего положения, предложил временно посидеть в тюрьме. Мол, людей для охраны
не хватает, а здесь безопасно.  И вот  теперь я  все  свободное от  лекций и
консультаций  время провожу среди воров  и  насильников.  Я,  ходжа  Кахмас,
которому сам  Ал-Йаман б.  Рибаб предрекал  блестящее будущее! Ну, а  как ты
сюда попал?
     Имран в который раз за последние несколько дней рассказал свою историю.
     Ходжа Кахмас покачал  головой,  таким образом,  выразив  сочувствие,  а
затем задал вопрос:
     - Как же ты попал на это собрание?
     Имран подумал, что если сахиб аш-шурта обманул его,  то  и он не обязан
хранить молчание. Кто знает, какие возможности у этого человека? Так бывает,
-  уповаешь  на одного,  а помогает  тебе совсем другой.  Имран рассказал  о
сделке, заключенной им с сахиб аш-шурта.
     -  Да  а,  - протянул ходжа  Кахмас -  плохи твои дела. Как я слышал, у
начальника  шурта  неприятности по службе, к  тому же  его жена обратилась к
кади с требованием (и все из-за того, что он дал ей развод) наказать мужа за
прелюбодеяние. Наш судья вынес вердикт о том, что сей муж не подлежит хадду,
поскольку он  вступил в связь со своей  рабыней. Не применяется хадд также к
тому, кто  вступил в  связь с рабыней своего сына или внука, так как  на это
есть прямое указание  посланника Аллаха:  "И  ты,  и то,  чем  ты  владеешь,
принадлежит твоему отцу".
     Тогда истица  стала  утверждать,  что рабыня принадлежала ей,  а значит
прелюбодеяние  имело место.  Кади обратился ко мне за  советом.  Я же привел
слова   ал-Мугира,   который  рассказывал   со  слов  ал-Хайсана  б.  Бадра,
передававшего  со   слов  Харкуса,  что  Али  не  подверг   хадду  человека,
вступившего  в связь с рабыней своей жены,  а Исмаил рассказал следующее  со
слов аш-Шаби: "Пришел человек к Абдаллаху и сказал ему: "Я вступил в связь с
рабыней своей жены". Тот ответил: "Побойся Аллаха и не повторяй этого""...
     Ходжа Кахмас еще долго бы  блистал  своими  знаниями, но Имран  перебил
его, произнеся:
     - Вот в чем причина.
     После этого он с мрачным видом лег, повернулся к стене лицом и не встал
даже к ужину.

     * * *

     У сахиб аш-шурта, в самом деле были  неприятности. Через несколько дней
после  отъезда Абу-л-Хасана, опять-таки во время послеобеденного  сна, когда
Ахмад Башир лежал,  положив голову на бедро Анаис, вошел евнух и сказал, что
Бахтияр просит  его безотлагательно  прибыть  в  здание шурта.  Рассерженный
сахиб аш-шурта вошел в приемный покой со словами:
     - Эй, мухтасиб, что за манеру ты взял будить после обеда?
     - Простите, господин, - ответил Бахтияр.
     - Что случилось?
     - Эти люди утверждают, что прибыли для проверки работы шурта.
     Ахмад Башир повернулся,  трое  сидящих у стены встали. Двоих он  узнал,
чиновники из судейских, лицо третьего было ему незнакомо.
     - У вас есть предписание? - спросил сахиб аш-шурта.
     Незнакомец   протянул  ему  фирман,  скрепленный   печатью   канцелярии
Аглабидов. Ахмад Башир засмеялся.
     - Ничего, ничего, - сказал он удивленным людям, - приступайте. Бахтияр,
дай им бумаги, какие понадобятся, -  сахиб аш-шурта узнал на бумаге  подпись
своего тестя.
     При проверке были вскрыты грубые нарушения финансовой  дисциплины. Так,
например,  при   сведении  платежных   ведомостей,  оказалось,   что  суммы,
проходящие  по  статье   "вознаграждение  секретных  агентов"  выплачивались
несуществующим  лицам.  Это  было выявлено  элементарным соотношением  общей
суммы расходов  с  количеством  осведомителей,  чьи личные  дела  имелись  в
картотеке. Сахиб аш-шурта пытался объяснить, что хорошим агентам приходилось
платить вдвое, втрое больше. Но из-за существующих  жестких норм приходилось
проводить эти деньги на подставных лиц.
     - Я прекрасно вас понимаю, раис,  - ответил ему дабир из Кайруана, - но
существует порядок и его нельзя нарушать, это противоречит правилам.
     -  Кроме  того,  при  проверке камер  предварительного заключения  были
обнаружены люди, содержащиеся без предъявленных им обвинений.
     - Разве всех упомнишь, - растерянно сказал Бахтияр, не выдержав взгляда
начальника.
     Также  сахиб аш-шурта были  предъявлены жалобы, накопившиеся  на него в
канцелярии  правителя Сиджильмасы. Но самым серьезным  оказалось обвинение в
недостаче золота, добытого на приисках Сиджильмасы и отправленного в прошлом
году  в  Кайруан.  Ахмад Башир  знал, что  тестю удалось  тогда  замять  это
происшествие. Теперь, видимо, делу был  дан ход. Сахиб аш-шурта предлагалось
в  кратчайший  срок возместить  ущерб. Ахмад Башир попробовал договориться с
комиссией.  Чиновник  -  существо  продажное  по  своей  природе,  начальник
прекрасно  знал это. Но проверяющие, оставаясь наедине с  ним, рассыпались в
благожеланиях, клятвенно заверяли его в искреннем расположении,  но от денег
наотрез отказывались, кивали друг на друга. Мол,  если он возьмет, тогда и я
не  откажусь.  Они  выполняли  чей-то заказ, и  он  прекрасно  знал чей.  От
Абу-л-Хасана  не  было  известий,  и  впервые  за  много  лет   Ахмад  Башир
почувствовал растерянность.
     - Скажи,  любезный, - спросил он дабира,  - если я возмещу  ущерб, меня
оставят в этой должности?
     - Я уверен, - заулыбался чиновник, -  никаких  распоряжений  не было на
этот счет.
     Сахиб аш-шурта  вернулся  в  дом  и прошел на  женскую  половину. Анаис
спала,  разметавшись по постели. Он сорвал полог  в  стенной нише,  выбросил
одежду,  висевшую  там,  опустился  на колени и  отодрал половицы.  Все свои
деньги он хранил здесь, в  металлическом ящике.  До  Ахмад  Башира,  все еще
продолжавшего внутренний диалог  с  дабиром,  не  сразу дошло, что пальцы не
ощущают привычного холода металла. Не  веря осязанию,  он просунул  голову в
дверную нишу и  заглянул в яму...  Тайник  был  пуст. Пятьсот тысяч динаров,
собранных им  за  пятнадцать  лет  службы  в  полиции,  и  золото,  которого
недосчитались  в  Кайруане,  исчезли. Сахиб аш-шурта  долго  сидел недвижно,
глядя перед собой, время от времени цедя сквозь зубы: "Ах  ты тварь". Никто,
кроме жены, не мог этого сделать, она одна была посвящена в тайну хранилища.
Из  оцепенения  его  вывел  голос Анаис: "Что случилось?"  - сонным  голосом
спрашивала она.
     - Ничего, милая, - глухо отозвался Ахмад Башир, - лежи, лежи.
     Он поднялся,  подошел к  двери и крикнул  евнуха. Али появился  тут же,
словно стоял за дверью.
     - Иди, -  сказал сахиб аш-шурта, - иди передай  Бахтияру, что  я  велел
комиссии убираться  к дьяволу,  буду  отдыхать, и  чтобы ни  одна собака, не
смела меня беспокоить.
     После этого он закрыл дверь, разделся и лег рядом с Анаис...
     На следующий день  сахиб  аш-шурта был вручен  фирман о  снятии  его  с
должности. Ахмад Башир поглядел на дату, приказ  был подписан несколько дней
назад.
     -  Как  быстро  вы  успели  обернуться, - усмехнулся он, расписываясь в
получении, - до Кайруана путь неблизок.
     - Вам  надлежит освободить дом,  -  невозмутимо  заявил дабир,  - жилье
казенное, его займет ваш преемник.
     - Уж не ты ли? - спросил Ахмад Башир.
     - Ну что вы, - улыбнулся дабир - мы по другой части.
     Ахмад  Паша  вернулся  и  сказал Анаис,  которая  сидя перед  зеркалом,
расчесывала волосы.
     - Собирайся, душа моя, мы