нимаю: за глупость и безрассудство. Иногда думаю: если б попал. Что  тогда
делал? В церкви грех отмаливал в ссудные дни?
   Надеюсь, вы не забыли, на чем оборвался рассказ о "венгерских  событиях"?
Я положил палец на курок винчестера, задержал дыхание и..?! Вот тут-то оно и
"сработало": я решительно попутал  всю  программу  охоты.  Вручил  винчестер
ближайшему ко мне егерю и произнес слова  (почему-то  по-немецки?  По-русски
они могли не понять?)  которые,  потом  вспоминая  историю,  с  наслаждением
повторял родным и коллегам, а сегодня - вам:
   "Их бин пацифист!"
   Как они смеялись, я рассказывать не стану, вы  сами  можете  представить.
Такого экспоната, как я, в их охотничьей  практике  никогда  не  было  и  не
будет. Они сами "сняли объект" (по их выражению и на  международном  языке),
причем за мой счет. Я дал слово (палец на губы,  потом  по  горлу),  что  до
отъезда из Венгрии не выдам тайну  выстрела,  даже  под  угрозой  суда.  Что
честно и сделал.  Отказавшись  убить  кабанчика  (по  их  мнению,  наверное,
кабанища), я по нынешний день  ощущаю  себя  не  просто  миротворцем,  но  и
органическим противником всяческих войн и убийств, какими бы  политическими,
религиозными, клановыми или территориальными причинами они ни оправдывались.
   Их бин пацифист. А вы?
   Кто вообще смеет убивать живое?
   Как в кошмаре, я вижу во сне Афганистан,  Чечню,  Таджикистан,  Болгарию,
Черную Африку, Дагестан, Боливию, Югославию, давно ли мы  все  вместе  наяву
хоронили наших коллег-журналистов и злодейски убитую Галину  Старовойтову  -
неповторимую, умную и самую яркую  женщину-борца,  совесть  демократии;  где
будет поставлена точка? Откуда возьмутся человеки, способные быть людьми?
   Снимите опереточные перья с  ваших  шляп,  господа-убийцы:  ваши  руки  в
крови, а души в грехе.
   Век. 1999, 21 мая
   Перед дорогой
   Мешающие детали
   С мыслями "в кармане" действительно не страшно отправляться в путь.  Есть
возможность заранее очертить круг лиц,  с  которыми  следует  иметь  дело  в
командировке; наметить темы бесед;  выработать  тактику  и  стратегию  сбора
материала, вести поиск не разбросанно, а четко, целеустремленно, без  суеты;
обеспечить  логику  будущего  повествования;  наконец,  попросту  сэкономить
время, действуя не  по  наитию,  которое  бывает  обманчивым,  а  по  плану,
позволяющему тщательно и спокойно собрать "урожай"  до  последней  крупинки.
Короче говоря, выигрыш налицо.
   А есть ли проигрыш?
   В свое время, говоря о создании концепции, я как бы разделил  ее  на  две
части, одну назвав "предварительной" и отведя ей место до сбора материала, а
другую "окончательной", подправленной  жизнью.  Зачем  нужна  первая?  Чтобы
планировать сбор материала. Зачем  нужна  вторая?  Чтобы  стать  конкретной,
объективной и правдивой моделью будущего произведения.
   Так говорил я, уступая потенциальным противникам  создания  концепции  до
поездки в командировку. Но вот наконец пришло время задать вопрос: если  обе
концепции полностью  совпадут,  то  есть  материал,  собранный  журналистом,
подтвердит   "предварительную"   настолько,   что    она    превратится    в
"окончательную", будет ли  это  показателем  высокого  уровня  журналистской
работы?  Да,  будет:  жизнь  подтвердила  то,  что  журналист  предвидел,  а
подтвержденное предвидение -  это  и  есть  высшее  мастерство.  Ну  а  если
"половинки" не совпадут? Если собранный  материал  не  просто  подправит,  а
полностью  опровергнет  "предварительную"  концепцию?  Вероятно,  это  будет
показателем низкого уровня журналистской работы. Вот почему я против деления
на "предварительную" и "окончательную"  концепции:  даже  из  педагогических
соображений не стоит закладывать в методику журналистской работы возможность
низкого уровня.
   Однако это вовсе не  значит,  что  концепция  в  принципе  "неисправима".
Собирая материал, газетчик может столкнуться с фактами, которые "не лезут" в
его концепцию, мешают ей, портят ее стройность и отлаженность,  нарушают  ее
внутреннюю логику. Отказаться от них, не принимать во  внимание,  испугаться
их  и  всеми  силами  охранять  первозданность  своей  концепции  -   значит
проиграть,  перечеркнуть  все  выигрыши,   полученные   от   предварительных
размышлений.
   Нет, я не сторонник того, чтобы сдаваться в плен  собственной  концепции,
превратив ее в нечто,  сделанное  из  нержавеющей  стали.  Концепция  должна
учитывать любой материал, мешающий и не мешающий,  должна  учитывать  жизнь,
становясь от этого только богаче, правдивее и  убедительнее.  "...Необходимо
брать не  отдельные  факты,  -  писал  В.И.  Ленин,  -  а  всю  совокупность
относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого  исключения,  ибо
иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение,  в  том,
что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи  и
взаимосвязи исторических явлений в  их  целом  преподносится  "субъективная"
стряпня для оправдания, может быть, грязного дела" [1].
   Так давайте присядем перед дорогой  и  поговорим  подробней  о  "мешающих
деталях" (термин  введен  в  практику  журналистов  Анатолием  Аграновским).
Сделать это надо  сейчас,  не  откладывая,  иначе  будет  поздно.  Когда  мы
доберемся до технологии сбора материала, нам уже не придется делить факты на
"лезущие" и "не лезущие" в концепцию, поскольку способы получения  и  тех  и
других едины.
   Обращусь к примеру. Несколько лет назад в "Комсомольской правде" родилась
рубрика "Социальный портрет". Она  исходила  из  физиологических  очерков  и
очерков нравов, созданных в свое  время  Г.  Успен-ским,  В.  Короленко,  И.
Буниным, но с привнесением науки в виде последних данных социологии. Чего мы
хотели? Добиться максимума достоверности и убедительности и на базе реальных
героев нарисовать синтетические образы-портреты современников.
   Задача была не из легких. Сегодня я вижу, что дело не  вполне  удалось  и
рубрику "Социальный портрет" следует  называть,  скорее,  "Квазисоциальный",
хотя в то время очерки  моих  товарищей  по  перу  и  мой  очерк  о  шофере,
опубликованные   газетой,   вызвали   повышенный   интерес   у    читателей,
благожелательность критики и почти восторженный прием у коллег. Но  речь  не
об этом.
   Мне пришлось основательно готовиться к командировке. Создавая  концепцию,
я перечитал немало специальной литературы, побеседовал с  разными  людьми  и
познакомился с данными социологических исследований.  В  частности,  у  меня
вышло, что современный шофер-профессионал (не любитель)  представляет  собой
мужчину в возрасте тридцати лет,  имеющего  семилетнее  образование,  второй
шоферский класс, пятилетний стаж вождения машины, наезд  не  менее  тридцати
тысяч километров, заработок сто тридцать рублей в месяц (цифры приведены  по
данным на 1965 год, ныне они, естественно, изменились) и т. д. Подход, таким
образом, был среднестатистический,  а  к  результату  надо  было  стремиться
индивидуальному, не лишенному типизации, - ничего себе задачка!
   Приехав в Саратов (а почему бы не в Смоленск? Но если бы в  Смоленск,  не
миновать вопроса: а почему не в Саратов?), я обосновался с работником ГАИ  у
моста через Волгу, по которому шел нескончаемый поток грузовых машин, и стал
ловить своего высчитанного героя. Конечно, мы образовали пробку, и не  одну,
нам пришлось выслушать массовые благодарности шоферов, постигая жизнь  в  ее
первооснове,  но  в  конце  концов  герой  был  найден,  причем  максимально
приближенный к заданному. Михаил Федорович Пирогов  (один  из  4,5  миллиона
мужчин-шоферов: между прочим, женщин-шоферов было тогда всего 24 тысячи), 35
лет  от  роду,  водитель  бензовоза,  имел  семилетку  за  плечами,   первый
водительский класс, 19 лет шоферского стажа, 35 тысяч наезженных километров,
130 рублей месячного заработка и т. д. Разумеется, никакой живой человек  не
может уместиться в "среднестатистическом", и  у  меня  были  с  моим  героем
существенные потери. Увы, ничего не поделаешь,  но  уж  совпадения  на  фоне
потерь были особенно ценными, их следовало беречь для  будущего  очерка  как
зеницу ока.
   И вот  какая  история  произошла  с  одним  из  ценных  совпадений  -  со
130-рублевым заработком.  Однажды  я  пришел  к  Пироговым,  чтобы  заняться
арифметикой, - впрочем, лучше процитирую для большей точности очерк:
   "В воскресенье сижу дома у Пироговых,  в  комнате,  в  которой  почему-то
преобладает красный цвет. Стол накрыт красной бархатной скатертью, такое  же
покрывало на телевизоре "Рубин", три красных ковра над  тремя  кроватями,  и
даже на дочери красного цвета платье,  и  Витька  щеголяет  в  ярко-бордовом
костюме.
   Мы рассчитываем бюджет семьи. Михаил Федорович  дает  исходные  данные  и
предлагает такую систему подсчета. "Давайте, - говорит он,  -  прикинем  все
траты за минувший год, а что останется - и есть  еда".  Я  догадываюсь,  что
так,  вероятно,  они  и  живут,  в  основном  экономя,  если  уж  приходится
экономить, на  пище.  Именно  поэтому  есть  в  доме  и  швейная  машина,  и
холодильник, и телевизор, и радиоприемник, и ковры на стенах.
   Итак, что было куплено Пироговыми в минувшем году?
   Телевизор взят в рассрочку. Один ковер. Пальто  жене  и  костюм  хозяину.
Одежда детям. Четыре новых стула. Какие еще были траты? За  Витькин  детсад,
затем годовая квартплата (сюда входит газ, электричество, отопление -  живут
Пироговы  хотя  и  в  одной  комнате,  но  "со  всеми  удобствами").   Потом
вспоминаем, что дочь Нина ходит в музыкальную школу, учится  на  скрипке,  -
это еще сколько-то рублей. На культурные расходы - кино  и  клуб  -  Пирогов
отпускает довольно круглую сумму. Затем, после некоторых пререканий с  женой
Марией Никаноровной, он добавляет к этим деньгам еще стоимость  спиртного  -
по пол-литра каждое воскресенье. (Она всплескивает руками,  увидев  итоговую
цифру, да и сам Пирогов такой не ожидал.) Наконец мы  получаем  общую  сумму
расходов. На питание остается 900 рублей в год. В месяц - 75. В  сутки  -  2
рубля 50 копеек. На семью, состоящую из четырех человек?!
   - Неудобно получается, - говорит Пирогов и вдруг неожиданно предлагает: -
Знаете что, давайте вычеркнем ковер и пол-литра! Это даст нам дополнительные
деньги..."
   Ну вот, мы на пороге "мешающей детали", сейчас она "вылезет"  и  испортит
мне среднестатистическую картину, уведет в сторону от типизации, и я потеряю
столь дорогое мне совпадение. И если так будет дальше, от моего  социального
портрета останется банальный очерк нравов. Как быть, что делать?
   "Вычеркивать я решительно отказываюсь,  но  в  душе  у  меня  зарождается
некоторое подозрение. Пока  хозяйка  хлопочет  с  обедом  (я  был  случайным
гостем, но между  тем  мы  ели  щи  с  мясом,  а  на  второе  жаркое),  я  с
пристрастием допрашиваю Михаила Федоровича, нет ли у него  или  у  его  жены
дополнительных приработков. Ни по виду  самого  Пирогова,  ни  по  виду  его
красивой и дородной жены, ни тем более ребятишек никак не подумаешь, что они
ограничивают себя в пище. С другой стороны, Мария Никаноровна  сказала,  что
картошку и овощи они закупают на год  вперед  в  деревне,  у  них  во  дворе
погреб:
   "Как-никак, а мы с машиной!"
   Но все же есть приработки или их нет?
   - Ладно, не для печати, - говорит Пирогов, железной рукой кладя  вето  на
мою дальнейшую писанину в блокноте. -  Мой  средний  заработок  в  месяц  на
сороковку больше.
   "Что  же  вы  мне  голову  морочите!"  -  чуть  было  не  воскликнул   я.
Действительно, на следующий день мне дали в автоколонне официальную  справку
о заработке шоферов, и против фами17лии Пирогова М.Ф. стояла  другая  цифра.
Он не смутился.
   "Вы с меня, - сказал он, - хотите писать лицо всех шоферов страны. Но все
ли так зарабатывают? Мне  прибедняться  нечего.  Я  живу  открыто,  и  семья
питается так, что перед соседями по квартире  не  стыдно.  Но  есть  ребята,
которые получают меньше. Так вот, - закончил он  решительным  тоном,  -  или
берите другого шофера, или вычеркивайте ковер с водкой!"
   Теперь я приведу официальные данные. Из 97 шоферов,  работающих  в  одном
отряде с  Пироговым,  заработки  распределяются  таким  образом,  что,  если
действительно  не  прибедняться,  можно  сказать:  деньги  у  шоферов  есть.
Водители тем не менее убеждены: за рабочий  день,  за  семь  часов,  хороших
денег не заработаешь".
   Спрашивается,   в   чем    дело?    Почему    такое    противоречие    со
среднестатистическими заработками шоферов?  А  фокус,  оказывается,  в  том,
что...
   "Однажды Михаил Федорович сказал жене:  "Буду  приходить  домой  вовремя,
буду меньше получать. Выбирай!" Ответа не последовало. С тех пор  Пирогов  в
середине каждого месяца прикидывал: какой будет заработок? Если меньше того,
на который рассчитывал, он  задерживался  на  работе  дольше,  делал  лишние
рейсы, или брал прицеп, или просил включить его  в  график  на  воскресенье.
Фактически он  сидел  за  двумя,  а  то  и  за  тремя  баранками.  Считайте:
собственно машина - раз, прицеп - два и полторы-две смены в сутки - три. Это
очень трудно..." [2]
   Еще бы! Мне стало понятно, почему Пирогову некогда учиться, почему у него
постоянные скандалы с Марией Никаноровной, почему он так ревностно следит за
техническим  состоянием  машины,  своей   кормилицы,   и   отчаянно   ругает
легкомысленного   сменщика,   действительно   зарабатывающего    пресловутые
"среднестатистические", и хитрит с начальством, а начальство - с  ним,  ведь
сверхурочные законом запрещены, но обе стороны, будучи "счастливыми",  часов
"не замечали" и т. д.
   Сделаем вывод. Хорошо ли, что очеркист не испугался "мешающей детали", не
отсек ее и не выбросил вместе с ковром и поллитровкой, хотя  она  и  грозила
спутать одну из запрограммированных мыслей? Да,  хорошо.  А  мысль,  не  Бог
весть какая, была: поскольку шоферы зарабатывают мало, их безусловную любовь
к профессии надо объяснять вовсе не меркантильными соображениями, а тем, что
машина,  возможно,   дает   ощущение   физической   свободы,   относительную
самостоятельность,  скорость  передвижения,   общение   с   дорогой,   смену
впечатлений. Так что же? "Мешающая деталь" поломала эту маленькую  составную
общей концепции, разрушила ее? Ничуть. Скорее, подтвердила, укрепила и  даже
углубила. Зарабатывая не 130, а  170-200  рублей  в  месяц,  шоферы  тратили
столько сил и трудились с такой нагрузкой, что давно  бы  бросили  шоферское
дело, если бы держались только за деньги. Стало быть, не отвергнув "мешающей
детали", мы с ее помощью проникли в суть профессии  поглубже,  узнали  много
скрытых подробностей, окунулись в густой человеческий быт.
   Убежден,  верную  концепцию  никакие  "мешающие  детали"   не   в   силах
поколебать, и  потому  не  нужно  от  них  отказываться.  Более  того,  если
концепция верна, никакие детали не могут ей  быть  "мешающими".  Ну  а  если
реальная действительность все же ломает наше предвидение, то грош ему  цена,
такому предвидению, туда ему и дорога. А. Аграновский, размышляя о "мешающих
деталях", однажды вспомнил слова Шерлока  Холмса:  "Побочные  обстоятельства
бывают иногда так же красноречивы, как муха в молоке". В нашем журналистском
деле очень важно определить, где "молоко", а где "красноречивая муха", и  ни
при  каких  случаях,  жертвуя  молоком,  не   выбрасывать   вместе   с   ним
красноречивых мух.
   Только нельзя обманывать читателя, нельзя вводить его в заблуждение.  Чем
быть предвзятым, лучше быть послевзятым. В.Г. Белинский в свое время  писал:
"Часто путешественники вредят себе и своим книгам дурною замашкою  видеть  в
той или иной стране не то, что в ней есть, но то, что  они  заранее,  еще  у
себя дома,  решились  в  ней  видеть,  вследствие  односторонних  убеждений,
закоренелых  предрассудков  или  каких-нибудь  внешних  целей  и   корыстных
расчетов. Нет ничего хуже кривых и  косых  взглядов,  нет  ничего  несноснее
искаженных фактов. А факты можно искажать и не выдумывая лжи... стоит только
обратить внимание преимущественно на те факты, которые подтверждают  заранее
составленное мнение,  закрывая  глаза  на  те,  которые  противоречат  этому
мнению" [3].
   Итак,  квинтэссенция:  в  тему  нельзя  врываться,  в  нее  надо  входить
медленно, размышляя; в итоге  размышлений  должна  создаваться  концепция  -
мыслительная  модель  будущего  произведения,  свободная  от   предвзятости;
предвзятость - плен для журналиста, концепция - его свобода; если концепция,
повторю, верна, для нее не существует "мешающих деталей",  если  ошибочна  -
все детали для нее "мешающие". Вспомните Пушкина:
 
   Промчалось много, много дней
   С тех пор, как юная Татьяна
   И с ней Онегин в смутном сне
   Явилися впервые мне, -
   И даль свободного романа
   Я сквозь магический кристалл
   Еще не ясно различал. [4]
 
   Переведем  на  наш  профессиональный  язык:   тема,   впервые   явившаяся
журналисту, не мешает  и  не  должна  мешать  его  свободному  роману,  даль
которого газетчик  хоть  и  различает,  но  пока  еще  не  ясно.  Однако  да
здравствует главное - концепция, тот самый магический  кристалл,  с  помощью
которого  и  через  который  можно  разглядеть  любые  дали  документального
повествования.
   Прошу заметить, что наш разговор о концепциях, предвзятости  и  "мешающих
деталях" ведется отнюдь не во имя демонстрации гибкости ума или  способности
виртуозно  жонглировать  терминами.  Разговор  этот  должен  обнажить  перед
молодыми журналистами метод работы современного  газетчика  и  суть  метода,
заключенную в такой объективности, которая освобождена от предвзятости, этой
родной сестры конъюнктурщины, но не освобождена от трезвого, реалистичного и
принципиального подхода к явлениям действительности.
   Угол зрения
   Мы много говорили о том, как выходить на тему, откуда ее брать,  но  пока
еще не касались наиважнейшего вопроса, без ответа на который нечего и думать
о сборе материала: какая  имеется  в  виду  тема?  Любая  ли?  Ну,  понятно:
актуальная, ведь мы газетчики. Понятно: значительная по проблематике, на  то
мы и публицисты, а публицистика по мелководью не плавает. Понятно: острая и,
как минимум, имеющая свежий поворот.
   А вот достаточно ли  всем  понятно,  что  тема,  избираемая  журналистом,
должна быть максимально  приближена  к  его  личности,  соответствовать  его
знаниям, находиться в кругу его интересов и симпатий?  Впрочем,  что  значит
"должна"? Быть может, это  вовсе  не  обязательно?  Тем  более  что  опытные
журналисты, хорошо владеющие техникой, умеют "прикрывать" и свою антипатию к
теме, и даже отсутствие собственных знаний по конкретной проблеме.
   Иными словами: я "за" или "против" многотемья; "за"  или  "против"  узкой
специализации? Что дает, с моей точки зрения, большую эффективность:  широта
тематического охвата, но при выраженном дилетантизме журналиста, или узость,
но сопряженная с истинной глубиной?
   Спор этот старый, хотя, казалось бы, чего тут ломать копья. Идеально было
бы при широте охвата да обеспечивать рекордную глубину. Однако  как  достичь
такого идеала? Одни считают, что ближайший путь к идеалу лежит  через  узкую
специализацию, другие отдают предпочтение широкой дороге многотемья.
   Моя позиция не столь однозначна, но одно для  меня  бесспорно:  в  основе
любого  творчества  должны   лежать   фундаментальные   знания.   Мгновенной
озаренности, как и гениального наития,  хватает  ненадолго,  а  чтобы  целую
жизнь прожить,  да  еще  журналистскую,  из  сплошной  суеты  состоящую,  из
бесконечных заданий сотканную, из миллиарда строк сложенную, - какая тут,  к
черту, озаренность! Работать надо из года в год, изо дня в день, из  часа  в
час! Теперь-то я могу наконец заявить в полный голос, что, ратуя за создание
концепций, я ратовал прежде всего за  фундаментальность  знаний  журналиста,
как  раз  и  выраженны