бность журналиста к перевоплощению только тогда хороша, когда он  имеет
дело непосредственно с  источником  сведений,  -  во-первых;  совершенно  не
годится, когда он общается с  людьми,  никакого  отношения  к  сведениям  не
имеющим, - во-вторых;  и  когда  способность  эта  ограничена  определенными
рамками - в-третьих. Так, например, нам необходимо умерять наш апломб, какую
бы роль мы ни играли, потому что мы действуем не только от своего имени,  но
и от имени газеты, - правда, при этом никогда не терять достоинства.
   Со мной произошел однажды такой случай. Едва я перешел  из  "Литературки"
на работу в "Комсомоль-скую правду", как вскоре отправился в командировку  в
один областной город. Прежде всего я решил явиться в горком  комсомола,  так
как  тема   была   непосредственно   связана   с   деятельностью   городской
комсомольской организации. Если идти в горком,  то  к  кому?  Разумеется,  к
"первому". Пришел. Попросил секретаршу доложить.  Она  доложила  и  сказала:
"Посидите". Я присел. Жду в приемной  пять  минут,  десять,  двадцать,  даже
интересно стало - заиграл  апломб.  Наконец  через  полчаса  мне  предложили
войти. Не подавая руки секретарю горкома и еле сдерживая волнение, я сказал:
"Мне ничего от вас не нужно, визит мой предполагался как  визит  вежливости.
Но я обескуражен вашим приемом, а потому заявляю, что иду жаловаться первому
секретарю обкома!" И, развернувшись, сразу  направился  в  обком,  благо  он
находился в  том  же  здании.  Пришел.  Попросил  секретаршу  доложить.  Она
доложила и сказала: "Посидите,  пожалуйста".  И  я  просидел  в  приемной  у
"первого" сорок минут!  Убежден,  что  секретарь  горкома  предвосхитил  мой
приход.  И  правильно  сделал.  Отличный  урок  на   всю   жизнь!   Конечно,
командированные - не гости, они люди занятые, ведущие  счет  времени,  но  и
"хозяева" тоже не бездельники, этого нельзя забывать.
   У журналиста не должно быть  никаких  престижных  требований,  он  вполне
может обойтись без люкса в гостинице, без стула в президиуме, без  "особого"
места в машине, без подобострастия в глазах окружающих,  без  "пропустить!",
"немедленно выполнять!", "предоставить!" и  т.  д.  Конечно,  нельзя  ронять
марку нашей "фирмы", но и превозносить ее ни  к  чему.  Возможно,  я  говорю
банальные вещи, и кое-кто заметит, что это АВС журналистики,  -  но  таблицу
умножения мы тоже знаем, однако нужно еще уметь ею пользоваться.
   Если бы кто-нибудь подсчитал, сколько рекламаций на поведение журналистов
ежегодно приходит  в  газеты!  Сколько  из-за  этого  срывается  публикаций!
Сколько гибнет прекрасных замыслов,  верных  тем  и  беспроигрышных  фактов!
Сколько добра остается несделанным и сколько зла -  ненаказанным!  Говоря  о
поведении журналиста в командировке, я преследую, таким  образом,  и  сугубо
меркантильную цель, потому что наше ровное и достойное поведение -  гарантия
не только успешного сбора материала, но и  его  нормального  прохождения  на
газетную полосу. Если нам удается так вести себя в командировке и если нам н
е м е ш а ю т работать - это уже помощь, а уж если п  о  м  о  г  а  ю  т  -
считайте, за нас работают!
   Тактика и стратегия
   Общую задачу, то есть стратегическую, мы решаем, думаю, в зависимости  от
привезенной концепции: она помогает  очертить  круг  лиц,  с  которыми  надо
встретиться, и сумму сведений, которые необходимо получить. Что же  касается
очередности  встреч  и  методов  получения  сведений,  то   эта   задача   -
тактическая, а тактику диктует журналисту конкретная обстановка.
   Приведу пример. Мне пришлось собирать материал для очерка  под  названием
"Извините!", впоследствии опубликованного в "Комсомольской правде".
   Ф а к т был такой. Некий М-ский, главный врач сан-эпидстанции  небольшого
подмосковного города, имел постоянные трения с городским  начальством,  а  в
итоге был уволен с работы. За что?  За  то,  что  принципиально  отказывался
принимать объекты, построенные с нарушением санитарных норм.
   К о н ц е п ц и я (в сжатом виде). На людях типа  М-ского,  подчиняющихся
только закону, не умеющих  "входить  в  положение"  и  решительно  говорящих
лицам, требующим от них покорности и  смирения,  непробиваемое  "извините!",
держится в стране порядок, хотя эти люди и неудобны для окружающих.
   С т р а т е г и ч е с к а я з а д а ч а.  Подтвердить  кон-цепцию  суммой
конкретных сведений, для чего: встретиться с теми, кому М-ский "мешал жить";
выяснить, почему они шли  на  нарушение  законов,  чем  руководствовались  и
какими располагают доводами; осмотреть объекты, введенные  в  строй  вопреки
позиции М-ского, опросить людей,  живущих  в  домах,  принятых  без  подписи
М-ского; выяснить мотивы, которыми руководствовался М-ский, ведя  борьбу  за
законность; проверить  и  уточнить  эти  мотивы  у  родственников  и  друзей
М-ского, а также узнать, легко ли, трудно  ли  жилось  ему  в  быту;  добыть
доказательства неправомерной деятельности  городского  начальства,  то  есть
незаконные акты о приемке объектов, и т. д.
   Т а к т и ч е с к а я з а д а  ч  а.  Начать  с  подробного  разговора  с
М-ским; затем познакомиться с документами, находящимися в его  распоряжении;
потом явиться в  горисполком  к  главному  архитектору,  у  которого  должны
храниться все акты, и внимательно их просмотреть; обойти два-три жилых  дома
и поговорить  с  жильцами;  затем  повторить  обход  с  участием  городского
начальства и М-ского, с непременным заходом  в  те  же  квартиры  и  т.  д.,
определяя методы и способы получения сведений в каждом конкретном случае.
   И вот, представьте, у городского архитектора я натыкаюсь на акт о приемке
70-квартирного дома, в  котором  стоит  поддельная  подпись  главного  врача
санэпидстанции; во всяком случае, М-ский категорически утверждает,  что  как
член приемочной государственной комиссии этого акта никогда  не  подписывал,
сколько его ни заставляли. Документ "убийственный". Вместе  с  архитектором,
держа  под  мышкой  всю  толстую  папку,  куда  был  вшит  акт,   немедленно
отправляюсь к председателю горисполкома. Так и так,  говорю,  полюбуйтесь  и
решайте, что будем делать. Председатель исполкома смотрит на документ, потом
на часы и отвечает, что  время  уже  позднее:  давайте,  мол,  завтра  утром
соберем совещание и разберемся детально. Возражений с моей стороны  нет.  На
моих глазах папка препровождается в сейф, и я ухожу со спокойной совестью.
   Утром следующего дня все "заинтересованные" в сборе, они сидят в кабинете
председателя исполкома  и  ждут  меня.  Начинается  совещание.  Председатель
достает из сейфа папку, передает мне и предлагает высказаться.  Я  говорю  о
том, что, к сожалению, еще имеются  факты  прямого  нарушения  закона,  даже
преступления, и  с  этими  словами  листаю  папку,  дабы  продемонстрировать
поддельный  акт.  Слева  направо  листаю,  справа   налево   -   акта   нет!
Поворачиваюсь к председателю исполкома и спрашиваю: "Простите, а где акт?" -
"Какой?" - спокойно говорит он, глядя на меня невозмутимым взором. "Да  тот,
- отвечаю, - который мы вчера с  вами  смотрели  здесь  же,  в  кабинете,  в
присутствии архитектора!" - "Когда смотрели? - спокойно говорит председатель
и поворачивается  к  главному  архитектору:  -  Разве  мы  что-нибудь  вчера
смотрели?" Архитектор  недоуменно  пожимает  плечами:  "Вы  что-то  путаете,
товарищ корреспондент".
   Участники совещания делают общее движение,  как  в  театре  при  открытии
занавеса. У меня темнеет в глазах и появляется  единственное  желание:  тихо
отойти в угол кабинета, зарядить автомат и оттуда  -  несколькими  короткими
очередями. Но я беру себя в руки. Стараюсь скрыть волнение, собираю  в  кейс
бумаги, ранее выложенные на стол. Делаю  это  медленно,  чтобы  собраться  с
мыслями. В кабинете стоит торжествующее молчание, все  смотрят  на  меня.  Я
встаю. Искусственно улыбаюсь. Потом слышу свой собственный голос: "Вы  плохо
знаете нынешних журналистов, дорогие товарищи. Нет, не  такие  мы  простаки.
Еще вчера вечером я снял фотокопию с документа, она у меня  в  чемодане.  Но
делать здесь мне больше нечего!" - и обнаруживаю себя уже в дверях кабинета.
"Да  что  вы,  что  вы!  -  кричит  председатель.  -  Мы  пошутили!  Товарищ
Аграновский, вот он, акт, пожалуйста!" Документ у меня в руках. И  совещание
продолжается...
   Я чуть было не проиграл. Почему? Плохо продумал тактику. Мне бы  хоть  на
секунду предположить, что возможно  подобное,  и  я  действительно  снял  бы
фотокопию со злополучного акта.
   Однако описанная ситуация влечет за собой  еще  один  вывод.  Тактический
просчет журналиста не трагедия, как бы драматически ни выглядела картина.  В
конце концов обошелся бы я и без  этого  акта:  доказательств  неправомерной
деятельности приемщиков зданий было предостаточно,  поскольку  поиск  шел  в
правильном направлении. А вот просчет стратегический - гроб всему замыслу: и
потеря всех доказательств, и невозможность докопаться  до  истины.  Копаешь,
копаешь, а вылезешь на поверхность - да куда же ты  копал,  дорогой  товарищ
стратег, в какую сторону?
   Методы
   Из-под пера журналиста могут выходить два типа материалов: критические  и
положительные. Впрочем, деление это весьма условное,  хотя  бы  потому,  что
положительные  очерки  нередко  содержат  элементы  критики,  критические  -
элементы позитивные, а  с  некоторого  времени  родилась  формула:  "критика
положительным примером" в том смысле, что не стоит ругать собственную плохую
жену, если с тем же эффектом можно похвалить  хорошую  у  соседа.  Я  уж  не
говорю о том, что даже "чистая" критика не должна быть наотмашь, особенно  в
тех случаях, когда мы ищем  причины  негативных  явлений,  ставим  проблему,
рассматриваем ее со всех сторон.
   И тем не менее, говоря о методах  сбора  материала,  я  каждый  раз  буду
акцентировать внимание на том, какой материал имеется в виду: позитивный или
негативный. На стратегической задаче это обстоятельство, возможно, почти  не
сказывается, но с тактикой журналиста и его поведением происходят  некоторые
метаморфозы.
   Так, например, собирая материал с намерением "хвалить", мы,  естественно,
оказываемся в ситуации, при которой чувствуем себя желанными гостями тех,  к
кому  являемся,  а  они  становятся   гостеприимными   хозяевами.   Подобная
психология  вносит   коррективы   в   общие   принципы   нашего   поведения.
По-человечески теплея, мы позволяем себе расслабиться и  расковаться:  можем
пойти в гости к герою, отобедать с вином, с кем-то пооткровенничать - короче
говоря, пожить по законам, не нами установленным; говоря так, я намекаю  еще
на специфику приемов, которые устраивают обычно в честь журналистов  хозяева
независимо от их ранга и положения.
   Однако при всем при этом нам не следует  забывать,  что  и  положительный
материал не всем одинаково нравится, что и к позитивному  герою  может  быть
разное отношение, - ни в коем случае  журналисту  нельзя  терять  над  собой
контроль. "Доводим до вашего сведения, что ваш корреспондент такого-то числа
во столько-то часов  распивал  с  таким-то  спиртные  напитки..."  -  письма
подобного и,  увы,  традиционного  содержания  обычно  приходят  в  редакцию
раньше, чем журналист возвращается из командировки. И если  факт  подкреплен
доказательствами,  у  корреспондента  немедленно  возникают   разного   рода
сложности с опубликованием даже позитивного  материала.  Мы  очень  уязвимы,
несмотря на кажущуюся  защищенность,  и  потому,  как  слоны  мышей,  должны
панически бояться ничтожнейшего подрыва  нашей  репутации,  стало  быть,  не
давать к  этому  поводов.  Ведь  самое  обидное,  что  одновременно  с  нами
становится уязвимым уже  написанный  и  подготовленный  к  печати  материал.
Именно по этой причине лично я в поездках никогда и ни с кем  не  бражничаю,
не братаюсь, не пью; вожу с собой  тюбик  с  нитроглицерином,  как  охранную
грамоту, и,  если  уж  особенно  наседают,  демонстрирую  нитроглицерин,  со
значением потирая сердце, - впечатляет!
   Зато  сбор  положительного  материала  решительным  образом   облегчается
возможностю участвовать в событиях, а не идти по их следам, писать  изнутри,
а не описывать снаружи. Сбывается извечная мечта журналиста: лично испытать,
увидеть, убедиться. Собираешь, положим, материал о работе водолаза,  и  тебе
предоставляют возможность спуститься с геро-ем на дно. Пишешь о пожарниках и
терпеливо ждешь, когда у них будет реальное дело, на которое тебя непременно
возьмут, да еще в настоящей каске и настоящем защитном костюме.  Занимаешься
со  следователем,   врачом,   сталеваром,   поваром,   летчиком-испытателем,
рыболовом и видишь их "в  деле".  Личное  участие  журналиста  в  событии  в
какой-то мере даже компенсирует  недостатки  его  воображения  -  во  всяком
случае, это куда плодотворней, нежели со сверхвоображением шагать  за  своим
героем по уже опустевшему полю боя.
   Мне рассказали, как однажды работникам чешского телевидения  понадобилось
снять  небольшой  документальный  фильм  о  работе  диспетчера  шахты.   Они
приехали, наладили  аппаратуру,  установили  свет,  проверили  экспозицию  и
начали снимать. Чувствуют,  ничего  не  получается!  Сидит  диспетчер  перед
красивым пультом в белой сорочке, в черном костюме и при галстуке,  весь  из
себя значительный и, к сожалению, неживой, хоть сворачивай съемку.  И  вдруг
на пульте замигали аварийные лампочки, завыла сирена, заметались стрелки,  -
что случилось? В шахте на путях пропала вагонетка с двумя  шахтерами!  Какой
тут, к черту, фильм, если диспетчер головой отвечает за жизнь людей! В  одно
мгновение он сбросил с себя пиджак, свернул  набок  галстук,  стал  орать  в
микрофоны, поднял на ноги  поисковую  группу,  срывающимся  голосом  доложил
руководству о пропаже, - короче говоря, стал работать, а  не  позировать.  И
получился превосходный правдивый фильм. Все бы в этой истории било мимо нас,
если бы не одно существенное обстоятельство:  вагонетку  с  двумя  шахтерами
"украли" телевизионщики, разумеется, - не без согласия руководства.
   Организовать событие, дабы увидеть героя в деле  и  полнее  раскрыть  его
характер, задача для нас вполне реальная, если  мы  приехали  "хвалить".  Со
спокойной душой мы раскрываем  карты,  рассчитывая  на  помощь  и  понимание
хозяев. А если  еще  удастся  освободить  их  от  подозрений,  будто  бы  за
легальной целью журналиста спрятана какая-то нелегальная,  мы  вообще  можем
чувствовать себя как на курорте.
   Когда же речь  идет  о  сборе  негативного  материала,  дело  значительно
осложняется, - кому это не ясно? Мы оказываемся либо в состоянии войны, либо
вооруженного нейтралитета, но всегда в полной боевой  готовности,  и  то  же
происходит с нашими хозяевами и "героями", которых, как видите,  я  вынужден
на этот раз взять в кавычки.
   Рассмотрим  несколько  ситуаций,  каждая  из  которых  влечет  за   собой
применение своего метода сбора материала.
   Ситуация первая. Начну с примера. Как-то  в  редакцию  пришло  письмо  из
Закавказья,  в  котором  рассказывалось  о  секретаре  райкома  комсомола  -
человеке, десять лет проработавшем на одном месте и в одной должности. Автор
письма, кстати анонимный, приводил  множество  фактов,  свидетельствующих  о
деградации   секретаря:   взятки,   присвоение   государственных    средств,
зазнайство, пьянки, разврат. Разумеется, при этом крахом шла союзная  работа
в  районе,  отчетность  была  "липовой",  из  тысяч   состоящих   на   учете
комсомольцев триста были "мертвыми душами" - давно  выбыли,  но  сохранялись
для вида, для "масштаба".
   Ехать "в лоб" по такому письму опасно,  и  даже  -  бессмысленно.  Только
заикнешься о цели  приезда,  как  из  района  немедленно  будут  убраны  или
предупреждены  люди,  способные  разоблачить   секретаря,   компрометирующие
документы спрятаны или уничтожены, то есть помехи в сборе материала окажутся
решающими.
   Что делать? Ответ напрашивается  сам  собой:  найти  прикрытие,  какую-то
версию, с которой можно явиться в район, не вызывая лишних подозрений, -  не
лишние все же будут,  -  а  затем  относительно  спокойно  выйти  на  факты,
сообщенные в письме. Подобным прикрытием может быть, к примеру,  кампания  с
отчетами  и  выборами  в  комсомоле.   Естественно   ли   выглядит   желание
корреспондента оказаться  именно  в  том  районе  республики,  где  работает
опытный, с десятилетним стажем, секретарь, чтобы написать о  ходе  кампании?
Естественно. Логично ли будет,  наткнувшись  во  время  работы  на  "мертвые
души", через них ввинтиться  в  главную  тему?  Логично.  А  пока  журналист
"наткнется", он успеет  сориентироваться,  наметить  и  закрепить  на  месте
потенциальных  обличителей   секретаря,   добыть   какие-то   документальные
подтверждения его художеств и, возможно, даже найти автора анонимки.  Затем,
убедившись в справедливости обвинений, журналист может "поднять забрало",  а
в случае, если обвинения не подтвердятся,  молча  уехать  домой,  так  и  не
раскрыв карт, чтобы никого не волновать и не тревожить.
   Метод  "с  прикрытием"  применим  тогда,  когда  есть  к  тому  серьезные
основания, когда иначе мы рискуем  вернуться  в  редакцию  без  материала  -
пустыми. "Крышу" следует придумывать заранее и с таким расчетом, чтобы  она,
с одной стороны, надежно закрывала главную цель приезда, а  с  другой  -  не
препятствовала возможности ее  достичь,  больше  того,  облегчала  выход  на
главную тему, да так естественно, чтобы окружающие не обижались на временную
утайку от них основной задачи.
   Здесь возникает щепетильный вопрос: как быть с вышестоящим  руководством,
в нашем примере - с обкомом комсомола? Миновать  его  и  сразу  являться  на
место, в район, пред светлые очи подозреваемого  секретаря?  Ну  что  ж,  не
исключаю этого варианта. Потому что обманывать руководителей мы  не  вправе,
да и какие у нас для этого основания? - но и правду говорить раньше времени,
прежде всяких проверок, тоже не хочется, дабы напрасно  их  не  смущать.  Но
есть еще один выход из  положения,  который  кажется  мне  предпочтительней:
прийти в обком с визитом вежливости,  весьма  приблизительно  очертить  круг
тем, которые могут интересовать журналиста в "свободной" поездке по области,
и, уходя, оговорить возможность более обстоятельного разговора  на  обратном
пути, что, кстати, непременно следует сделать, собрав материал о злополучном
секретаре. Все были довольны, декорум - соблюден, обид - никаких.
   Ситуация вторая. В 1962 году, работая в "Экономической газете", я получил
задание,  продиктованное  необычным  обстоятельством:  директор   цементного
завода на Украине запретил рабочим, служащим и инженерам своего  предприятия
читать один номер нашей газеты, при этом распорядился снять его  со  стенда,
расположенного на территории завода, изъял из заводской библиотеки и даже из
личной	подписки нескольких своих подчиненных. По всей  вероятности,  в  этом
номере  "Экономической  газеты"  описывалось  нечто,   что   соответствовало
обстановке на заводе и не должно было, по мнению директора,  будоражить  умы
людей. Обо всем этом сообщалось опять-таки в анонимном  письме,  в  котором,
между прочим, еще говорилось, что рабочие дважды тайком вывешивали газету на
стенд и дважды рассерженный директор приказывал ее срывать.
   Случай в ту пору - беспрецедентный. У меня, как я понимал, не было особой
перспективы описать его на страницах газеты, скажем, из-за нетипичности,  но
разобраться в деле я был обязан,  поскольку  редакция  не  хотела  оставлять
событие непроясненным.
   Каким же образом  расследовать  факт?  Приехать  и  открыто  попросить  у
директора объяснений, предъявив ему анонимку? А он возьмет и откажется! Мол,
ложь все это и клевета, ничего подобного не было, не кретин же  я,  в  самом
деле, чтобы идти на такую глупость! Чем опровергнуть? Искать  доказательства
на с