Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Азольский Анатолий. Степан Сергеич -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  -
конторке цеха, подавляя в себе удивление и впитывая в себя поразительные знания. Его не стеснялись, при нем подменялись накладные, уворовывались ненужные стенду детали и каким-то путем приобретались на стороне нужные, никто при нем не делал тайн из махинаций с нарядами. Плескался спирт, велись разговоры, которые могли бы обратить в бегство бывалого прокурора. Виталий подумал как-то, что смог бы теперь преподавать в вузе, вести курс, условно названный так: "Принципы организации производства на советских промышленных предприятиях в условиях жесткого планирования". Правда, его выгнали бы сразу после первой лекции. Двухнедельное сидение в конторке ни одним документом отражено не было -- так уверили Виталия в отделе кадров. Итого -- прогул. Его уволили по знаменитой сорок седьмой статье, то есть выгнали по двум пунктам ее сразу -- "е" и "г". -- Я отпускаю вас на время. -- Фирсов дружески похлопал его по плечу. -- Походите без работы месяц-другой, познаете жизнь, вернетесь ко мне шелковым. Лабораторией будете руководить вы, я -- заниматься наукой. У меня вы напишете кандидатскую, в тридцать пять станете доктором. Согласны? -- Молодым везде у нас дорога. Постараюсь без вашей помощи. -- Ну-ну. Походите по Москве, поизучайте памятники старины. Характеристику дам вам сквернейшую, вас нигде не возьмут, одна дорога -- ко мне. Итак, до мая. 19 Месяц -- достаточный срок, чтобы разобраться в технических навыках кадровиков. Они встречали Виталия предупредительно. Да, да, инженеры им нужны (какие -- не уточняли). Бросали взгляд на московскую прописку и возвращали паспорт. Диплом с отличием -- тоже. Затем брали трудовую книжку. Два пункта статьи вызывали бурю чувств, скрытую профессиональной невозмутимостью. Кадровик зачем-то выдвигал и задвигал ящики стола. От серенькой книжицы несло опасностью. И фамилия-то подозрительно знакома. Кадровик вспомнил, ерзая. Вдруг улыбался и гасил улыбку. Ага, так это тот самый!.. Оригинально, оригинально... Инженеры, конечно, нужны, начальники всех отделов требуют: дай, дай, дай. В Мосгорсправку по понедельникам отправляется бумажка с просьбой продлить срок вывешенного объявления... Можно бы взять этого несомненно хорошего инженера, но -- опасно. Бед не оберешься. Что-нибудь случится -- и спросят: почему вы его приняли? Игумнову предлагалось или принести характеристику, или дождаться, когда она придет после официального запроса. Давали анкеты -- заполнить на всякий случай. Во многих местах заполнил он типовые бланки. Во многие места наведывался узнать, пришла ли характеристика. Фирсов старался, Фирсов твердо решил заполучить его обратно. Игумнов достал копию характеристики и теперь, заходя в отделы кадров, лучезарно улыбался и заявлял, что он погорелец, подробности, так сказать, в афишах, и выкладывал трудовую и копию характеристики. Кадровики сочувствовали погорельцу, тепло жали руку, просили зайти через несколько месяцев. Приходилось сначала оставаться "на уровне", то есть искать место работы рангом не ниже того НИИ, из которого его выгнали. Подъем всегда труднее спуска. С каждой впустую прошедшей неделей он становился менее привередливым, обращался в НИИ поплоше и победнее, совался на окраинные заводики. Беловкин прислал письмо, предлагал "монету" и оставленную клиентуру. Беловкин угадал: с деньгами совсем плохо, их, если уж точно выражаться, вообще нет. Настал день -- ветреный, серый и слякотный, -- когда Виталий, раскрыв утром глаза, решил, что сегодня вечером он должен быть или с деньгами, или с работой. Медленно дошел он до Белорусского вокзала, побрел по улице Горького, завернул по привычке к доске объявлений. Натасканный глаз выхватил сразу же строки: "Требуются радиоинженеры высокой квалификации..." Указан адрес, где-то за углом, филиал научно-исследовательского института по радиовещанию и телевидению. Не раздеваясь прошел в отдел кадров. Сказал, наученный опытом, что не по объявлению, нет. Посоветовали. Последнее слово произнес несколько загадочно. -- Вас кто-нибудь знает из наших сотрудников? -- совсем дружелюбно осведомился кадровик. Гнуть таинственную линию не пришлось. В кабинет по-хозяйски вошел человек, в котором Виталий узнал однокурсника, факультетского проходимца Куранова. Год назад его едва не выгнали на бюро из комсомола: милиция поймала Куранова у радиорынка на Пятницкой, на бюро тогда припомнили Куранову и пьянство и пропавший тестер на кафедре радиоизмерений. Розовое лицо Куранова расплылось в радости. Он подхватил руку Виталия и потряс ее, сделал было шаг вперед, намереваясь обнять, но не решился. -- Виталя, друг, наконец-то! -- Куранов больше обращался к кадровику: Виталий ни радости, ни оживления не выражал. -- Я из окна тебя увидел, по всему первому этажу носился. Ты насчет работы?.. Есть такое дело. Иван Иванович, это мой, оформляй смело, он зайдет к тебе потом, сейчас я ему растолкую... Кадровик, довольный не менее Куранова, закивал, соглашаясь. Виталий с Курановым поднялись на второй этаж, вошли в громадную комнату, уставленную музыкальными инструментами странной формы. Два монтажника ковырялись в чреве миниатюрного пианино. Куранов дал знак: "Молчи!" -- и уверенным шагом приблизился к мужчине начальственного вида, сидевшему за столиком в углу, что-то зашептал ему. Мужчина заметал взгляды -- вправо, влево, -- еще более приосанился. Куранов позвал Виталия. Мужчина задал примитивный вопрос из теории усилителей низкой частоты. Виталий открыл было рот, но Куранов насел с укоризной на начальника: -- Георгий Львович, не оскорбляйте моего друга. Он знает наши побрякушки не хуже вас, Георгий Львович... Начальник, как и кадровик, быстро согласился. Куранов был здесь, видимо, авторитетом. Он отвел Виталия в сторону, пнул ногою запыленный блок. -- Это лаборатория усилителей низкой частоты. По идее, мы должны разрабатывать новейшее оборудование, но текучка засосала. Ремонтируем электромузыкальные инструменты, они входят в моду. Сложного ничего нет. Отечественного здесь мало, в основном заграничное барахло, австрийской фирмы "Ионика". Чинить можно, если, конечно, сам понимаешь, за это подкидывают прилично. Виталий молчал, он никак не мог вспомнить имени Куранова. А тот продолжал болтать, спрашивать, допытываться, подбирался к Виталию, знал, очевидно, все о нем. -- Мне ведь часто свои звонят, интересуются, как я пристроился и вообще как, мол, она, жизнь, у тебя, Юрочка... А как Юрочка Куранов может еще поживать? Только хорошо... Ты ведь помнишь меня, Виталя? -- Помню, Юрочка, -- выдавил Виталий. -- Ну вот, я говорил же... Долго бродишь?.. Да ты не стесняйся, я в курсе, от меня ничего не ускользнет, сам от себя ускользну, а другой нет, не ускользнет, все знать буду и о тебе знаю... Говори прямо: деньги нужны? Ну, ну, здесь свои, ломаться нечего. -- Нужны. Не особенно. -- Будут, Виталька, будут. Сегодня же. Могу и сейчас дать, да ты гордый... Сапрыкин! -- крикнул Куранов монтажнику. -- Можешь идти домой... Что я тебе говорю? До-мой! -- Он подвинул Игумнову стул. -- Садись, жди. Лаборатория начала наполняться людьми, выглядевшими очень странно среди генераторов, осциллографов, чадящих паяльников и куч радиомусора. Явилась полная высокая дама в черном, глубоко декольтированном платье, с ниткой жемчуга на гладкой белой коже. Пришел старомодный старичок, притулился в углу, раскрыл "Советскую культуру", читал невнимательно, пронизывающим взглядом втыкался в каждого входящего. С милой улыбочкой прискакали две девушки с нанизанными на тощие руки браслетами. Влетел цыганистый красавец -- галстук-бабочка, волосики уложены, как на картинке, -- со значком на коротеньком пиджачке, изображавшим скрипичный ключ. Все знали друг друга, все обменивались кивками и улыбками. Последними вошли двое. Впереди -- совершенно растерзанная дама в платье с кисейными рукавами, чем-то смущенная, возможно -- ощущением незавершенности своего облика, ей очень пошла бы папироса в зубах или татуировка на запястье. А вторым бодро двигался странно одетый мужчина. Поверх реглана он выпустил воротник летней рубашки, шею и грудь забыл прикрыть шарфом, на ногах -- стариковские боты, в руке он держал облезлую шапку с торчащим ухом, второе бессильно свешивалось вниз. -- Александр Борисович, Александр Борисович, ну что ж, Александр Борисович? -- кричали со всех сторон. -- Будет запись или нет? -- Композитор, -- зашептал подсевший к Виталию Куранов. -- Сейчас, я тебе говорил, в моде электронная музыка, инструментов мало, единственное место, где они всегда есть, -- это наша лаба, вот и приходится тянуть волынку. Дадут инструмент, а мы его ремонтируем три или четыре месяца, записываем музыку. Твое дело -- крутить ручку шумофона, видишь, в центре. Александр Борисович сел на тумбочку перед музыкантами (они уже разобрались по инструментам), возгласил: -- Часть первая. "Омут". За спиной его возник спортивной выправки молодец в строгом черном костюме, оглядел всех, проверяя готовность, тревожно посмотрел на Куранова, и тот удостоверил ужимкой, что незнакомый -- Игумнов -- свой парень. Молодец отступил на шаг, еще раз обволок всех запоминающим взглядом и как сквозь пол провалился. Мрачная мелодия осеклась через несколько тактов. Александр Борисович, грозя развалить тумбочку, долбанул по ней ногой и напрягся, вглядываясь в девушек-арфисток. Те наперебой стали объяснять: они не виноваты, здесь в нотах стерт бемоль. Вновь разлилась засасывающая тоска мелодии. Повторили "Омут" три раза. Монтажник нажал кнопку магнитофона. Прослушали, повернувшись к динамику, записанную часть первую. -- Хорошо, -- промямлил Александр Борисович. -- Часть вторая. "Рассвет и дождь". В середине пьесы он гневно уставился на Виталия и добился, что тот ровно на столько, сколько надо, отклонил рычажок от среднего, нейтрального положения и, выждав, потянул обратно. Все сошло гладко. Куранов, примостившийся у пианино с пятью клавишами, выстукал пальцем красивый перезвон колокольчиков. "Рассвет и дождь" повторили, кое-что исправили, прослушали каждый вариант исполнения, Александр Борисович сказал, что хватит. При шестом повторе третьей части ("У причала") полная, в черном дама сбилась, нажала что-то не то и испуганно заверещала: -- Нет, нет, нет! Я виновата, это я целиком виновата! Александр Борисович смотрел куда-то под ноги даме. Оркестр напряженно ждал. -- Повторим. -- Александр Борисович встрепенулся. -- Нонна Михайловна, я прошу сыграть так, как при ошибке. Сыграли. Александр Борисович засиял, прослушав запись. Достал замусоленный карандаш, вытащил из-за пазухи сверток с нотами, близоруко наклонился, вписывая. Соскочил с тумбочки, энергично потряс кулачками, разминаясь. Монтажник колдовал над магнитофоном. В полном молчании, переглядываясь, прослушали все три части. Засекли время. С листком в руке появился спортивный молодец. Он заполнял гонорарную ведомость. -- Игумнов Виталий Андреевич, -- продиктовал Куранов. За полтора часа, уместившихся в пятнадцатиминутную запись, Игумнов заработал пятую часть месячного оклада ведущего инженера. Растерянно отошел он от кассы, полагая, что произошла какая-то ошибка -- не здесь, в лаборатории, а вообще. В шашлычной Куранов сделал обширный заказ. -- Часто у вас такие спектакли? -- Когда раз, когда два в неделю... Я, Виталь, знаю твою одиссею, мне ведь звонили ребята, рассказывали, не мог предположить, что ты унизился до поисков работы. С твоим-то дипломом, с твоими-то знаниями!.. Смешно! Вообще зачем ты вляпался в изобретательство? Смешно -- переть на начальство, лезть на рожон. Смешно... Когда выпили, Куранов заговорил еще быстрее, стал объяснять, кто такая Нонночка. -- Как ты сюда устроился... в эту шарагу? -- прервал его Виталий. -- Не по воле божьей... Что, плохо мне? Хорошо. Тепло. Мухи не кусают. Мною наконец довольны. И все -- честно, законно. Подумаешь -- запись к фильму какой-то одесской студии!.. Покрупнее попадается рыба. Рыба ищет там, где глубже, а человек ищет эту самую рыбу. Вот я ее и нашел... Ты меня, конечно, помнишь с плохой стороны. А напрасно. Я тоже ведь без идеальчиков жить не могу, они мне, идеальчики, весьма нужны. Наслушаешься про них -- и вроде бы в Сандуновских попарился, легко так, приятно... Деньги тебе нужны? Могу дать. -- Нет. Я пойду. -- Ударю с другой стороны. Оформляться будешь? Работа у нас не пыльная: шумофон закреплю за тобой, на виброфончике научу пиликать. -- Не буду. Мне бы что-нибудь менее интеллектуальное. -- Вкалывать хочешь? Вкалывай. Скажу прямо: возмущен. К тебе с душою, а ты воротишь нос. Но Юрочка Куранов не обидчив, нет. Запиши-ка адресок. Сидит у меня на крючке один кадровичок, бойкий деляга. Позвоню я ему завтра, объясню ситуацию. Примет он тебя с твоей музыкой. Подъезжай к нему после обеда в офис, сто десять процентов гарантии. -- Вот это отлично. Он записал адрес. Куранов обиженно дымил сигаретой. -- Желаю удачи... Без Куранова не проживешь, Виталя, поверь мне, это Москва, а не палаточный город в Сибири. Позвоню тебе как-нибудь... 20 Курановский кадровик изволил слишком долго обедать. Виталий в привычной уже позиции -- край дивана у входа в кабинет -- просматривал газеты. Сегодня сиделось легко, сегодня отказа но будет, да и занятие нашлось -- гадать, что за парень покуривает напротив в дорогом ратиновом пальто, в застиранном, потерявшем остроту цвета свитере, без шапки. Ничего, конечно, особенного, во всех одеждах встречал Игумнов людей, ищущих работу. Но лицо -- вот что привлекло его внимание, такое лицо увидишь -- и оно всплывает в памяти через десяток лет: окрашенное в темную бронзу, плоское, широкоскулое, с ястребиным носом. Одних лет с ним, но глаза повзрослее, поопытнее. Войдя, парень спросил низко: "Не принимает?" -- и сел на два стула, закурил сигарету и сразу забыл о ней, замер в позе человека, уже длительное время пораженного неотвязными мыслями, а сигарета дымилась, дымилась в пальцах, пепельный столбик нарастал, подбирался к пальцам, достиг их, тогда парень не глядя швырнул окурок в урну, точно попав в нее, и продолжал вдумываться в, казалось, неразрешимую головоломку. В коридоре висело объявление. Заводу требовались монтажники и регулировщики радиооборудования, токари по металлу, инженеры-конструкторы по общему машиностроению и инженеры-радиоэлектроники. Игумнов решил, что парень -- рабочий. Но тот вскоре опровергнул это предположение. Выйдя из задумчивости, он сунул руку в разрез пальто и достал газету на английском языке. Секунду задержавшись на первой странице, он уверенно раскрыл где-то в середине, расправил листы, приготовился читать долго, с явным интересом. Токарей и монтажников, знавших в совершенстве английский язык, Игумнов не встречал еще. Поколебавшись, он спросил, привстав: -- Простите, вы конструктор? Парень почитал еще некоторое время, видимо, до конца абзаца. -- Ошиблись: я люмпен-пролетарий. -- И, не глянув на Игумнова, продолжал изучать статью об экономике. Появился наконец начальник отдела кадров -- низенький, добродушный, толстенький. Принимать, однако, не торопился. Оставив дверь приоткрытой, битый час обсуждал по телефону, какую комнату отвести для занятий секции гребного спорта. Дважды пытался Игумнов войти в кабинет, и дважды кадровик показывал пухлой ладошкой на дверь. Парень спрятал газету и замер в неподвижности. Но когда из кабинета раздалось приглашение входить, моментально собрался, оттер Игумнова плечом и вложил в руки начальника паспорт. Толстячок с серьезнейшим видом рассмотрел каждый листок, развернул вложенную в паспорт бумагу. Задумался. Паспорт и интригующую бумагу отдал парню. -- Так, -- вымолвил он. -- Что скажете? -- Читал я -- монтажники вам нужны. Начальник покачал головой. -- Уже не нужны. Так. -- Регулировщики? Могу по седьмому разряду. -- Так. Ошибочка в объявлении: забыли вычеркнуть. -- Инженер-радист? Диплома нет, но справлюсь. -- Неувязочка. Забыли вписать: дипломированные инженеры. Так. Слушаю вас. -- Он смотрел на Игумнова. -- Я радиоинженер. -- А-а... понятно. Мне звонили. Так позвольте ваши документы... Формалистика, но... -- Я радиоинженер... -- повторил Виталий и услышал голос свой, доносившийся как будто издали. -- Я радиоинженер... но, как вижу, произошла какая-то ошибочка... неувязочка... вычеркнуть забыли... Он не мог больше говорить: унимая дрожь рук, спрятал их в карман, боком отодвигался от стола, от любезного кадровичка, толкнул парня, вывалился из кабинета, тыкался в двери, не зная, куда идет, вышел наконец из подъезда. Вдохнул острый, пахнущий снегом воздух. Торопливо закурил... Температура минус два, ветер и время внесли наконец успокоение. Усложняешь, друг мой Виталий? Возмутительный запас честности вреден. Чем недоволен? Тем, что не взяли на работу человека черт знает с каким прошлым? Наивно, наивно... Паспорт у парня слишком новенький, трудовой книжки нет, ясно, откуда он, этот юноша с лицом краснокожего воителя, ясно... -- Позвольте представиться, -- влез в самое ухо вкрадчивый и одновременно напыщенно-наглый голос парня. -- Александр Петров, сирота. Агасфер, две недели назад получивший московскую прописку, Чайльд Гарольд с пятью трудовыми книжками и все на разные фамилии. Вернулся, помыкавшись по необъятным просторам, в родную обитель... С кем имею? -- продолжал парень, и губы его насмешливо изгибались, дергались -- ярко-красные тонкие губы, такие яркие, что выделялись буйным цветом своим на темно-бронзовом лице. -- Виталий. Виталий Игумнов. -- Прекрасно. Значит, вздумали поиграть в джентльмена? Проявить сострадание? Дорогуша, -- с печальной соболезнующей убежденностью заговорил Петров, беря Игумнова под руку, -- вы не то место выбрали и не то время... Гуманизм, гуманизм... А задумывался ли ты о сущности гуманизма? Не кажется ли тебе, что с ним обстоит так же, как и с Уголовным кодексом? Кодекс, замечу, одинаково хорошо знают и прокуроры и опытные преступники -- с разных точек зрения, применительно к себе, к делу своему... Они шли по Новослободской, Петров так и не отпустил руки Виталия, держал ее цепко, сжимая в моменты, когда хотел подчеркнуть свою мысль. -- Ты пьян? -- Я трезв, -- рассмеялся Петров, -- потому и разговорчив. Что не безопасно. Полное знание биографии ближнего приносит одни несчастья. Подумай, разверни эту мысль, и ты увидишь, что скромность -- это наше самосохранение... Вообще же -- ты подал идею. Надо выпить. За мой счет, ибо я должен вознаградить тебя за моральную стойкость. Ты думаешь, цена ее определяется в относительных числах, абстрактно? Ошибаешься... И спрячь свои жалкие ассигнации. Я богат. Процесс реабилитации моих родителей завершился выплатой мне денег за какое-то имущество. Опровергая выводы всех последних постано

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору