некуда,  да  он и  не справился бы теперь с  веслами. Он  с
грустью посмотрел на отцовские и мылгуновскис весла,  аккуратно заставленные
по бортам.  Лодка  дрейфовала  теперь  сама  по себе,  двигаясь в  тумане  в
неизвестном направлении. И со всех сторон обступало  мальчика одиночество, и
кругом царил безысходный страх, холодящий душу.
     Позднее, к вечеру, ему  опять нестерпимо захотелось пить. И  голова шла
кругом  от  голода и слабости. Ему не  хотелось ни  двигаться, ни глядеть по
сторонам.  Да и некуда и  не  на  что было  смотреть.  И даже  трудно  стало
добраться  до  бочонка.  Он  пополз на  коленях и остановился  от усталости.
Кириск понимал,  что  скоро не сможет и двигаться. Он  поднес к лицу руку  и
ужаснулся: рука его утончилась, уменьшилась, как ссохшаяся шкура бурундучка.
     В этот раз он напился больше, чем следовало бы. Теперь воды осталось на
самом дне,  еще на один раз, и на том питью наступал конец. Ни капли. Но ему
теперь  все стало  безразлично. Все равно хотелось пить, ненасытно  хотелось
пить.  Острота  голода притупилась, и в желудке  засела неутихающая, тяжкая,
ноющая боль.
     Он несколько раз впадал в беспамятство, потом снова приходил в  себя. А
лодка   дрейфовала  сама  по  себе,  плыла  в  тумане,  увлекаемая  ожившими
течениями.
     В какой-то момент он всерьез решил броситься в море. Но сил не хватило.
Поднявшись  на колени, повис на краю  борта. И так висел, выпростав  руки за
борт,  но  не  в  силах  выкинуть  тело  свое  из лодки. Потом он  обессилел
настолько, что даже' не пытался допить остаток воды в бочонке.
     Он лежал на дне лодки и тихо плакал, призывая свою мышку-поилицу:

     Синяя мышка, дай нам воды!

     Но синяя  мышка  не  появлялась,  и  только еще больше хотелось пить. И
опять припоминалось ему то лето, когда он голышом купался в ручье. Ведь было
ему тогда лет семь, не больше. Лето стояло в тот  год жаркое. На опушке леса
здорово припекало. Там они собирали  ягоду. А потом купались. Мать и  сестра
ее  тоже купались. Они  не очень-то стыдились его.  Разделись обе и,  смугло
поблескивая  бедрами, прижимая ладони к  грудям, боязливо  вошли в  ручей. И
странно вскрикивали, визжали, плескаясь в воде. А когда он бегал вдоль ручья
и прыгал  с бережка в воду,  они потешались над ним до упаду, особенно мать.
"Посмотри, посмотри,- говорила она сестре,- как он похож на него, в точности
как сам!"  И  еще что-то  они  говорили,  озорно  перешептываясь  и  задорно
смеясь... А вода  текла в ручье нескончаемым потоком, и  ее можно  было пить
досыта и купаться в ней сколько угодно...

     Синяя мышка, дай нам воды!..

     Чудилось ему, что снова он у того ручья. И вроде *бы снова жарким летом
купается в нем голышом. Вот он бежит берегом, прыгает в поток, но не ощущает
прохлады  струи.  То  какая-то неуловимая, невещественная вода, то туман. Он
купается в тумане. Ему зябко в такой воде. А мать не смеется, а плачет.
     "Посмотри, посмотри,  как  он похож  на него!" - говорит она  кому-то и
плачет, горько плачет... Слезы ее солоны, они стекают по лицу...
     Ночью Кириск проснулся от качки и  шума волн  за  бортом лодки. Мальчик
тихо вскрикнул -  он увидел над собой звезды! Первый раз за все эти дни. Они
высоко  блистали в  темном  небе, в разрывах туч, проносящихся над  морем. И
даже луна несколько раз показывалась, быстро ныряя в облаках.
     Мальчик был ошеломлен - звезды, луна, ветер, волны - жизнь, движение! И
хотя туман еще держался скоплениями и, когда  лодка попадала  в такие места,
все  снова  погружалось в  мутную  мглу,  продолжалось это недолго. Тронулся
Великий туман, вышел  из оцепенения, расползался по свету, гонимый ветром  и
волнами.
     Мальчик  смотрел на звезды  со  слезами на глазах. У него  не было  сил
взяться за весла, он не знал, как находить дорогу  по звездам,  он  не знал,
куда ему плыть, он не знал, где он и что ожидало его впереди, и все равно он
был рад,  что слышит шум бегущих волн, что ветер ожил, что  лодка  плыла  по
волнам.
     Он  плакал от радости и горя, оттого,  что мир прояснился, оттого,  что
море пришло в движение, и что, будь у него вода для питья и какая-то еда, он
бы еще мог  любить эту жизнь. Но он понимал, что не удастся теперь подняться
с места, что дни его сочтены, что он умрет скоро от жажды...
     А лодка плыла по волнам все резвей и резвей. Плыла по течению, без руля
и   без  весел.  Уже  смутно  угадывался  над  морем   горизонт,  все  ясней
раздвигалось  ночное пространство, все  реже встречались  на пути  скопления
тумана. И  мгла,  что  встречалась,  была  уже  не  та, не  такая  глухая  и
всеподавляющая. Теперь в  тумане чудились бесшумно  мчащиеся  фантастические
существа.  Они  возникали  и исчезали  на ветру  сами  по  себе, растворяя и
расталкивая туман по сторонам.
     Как  только  появлялась  луна  из-за  облаков,  поверхность  моря  живо
рябилась,  живо поблескивала, и  снова угасала,  и  снова  оживала.  Мальчик
смотрел  на   молчаливо   светящиеся  звезды*  и   думал:  "Которые  из  них
звезды-охранительницы? Которая звезда аткычха Органа, которая аки-Мылгуна, а
которая отца моего - Эмрайина? Вас не  видно было все эти дни. И вы, звезды,
не могли нас видеть в тумане. А теперь я один, и я не знаю, куда я плыву. Но
мне теперь не страшно, потому что я  вижу всех вас в небе. Только я не знаю,
которая звезда чья.  Но вы не  виноваты,  что так случилось. Вы же не видели
нас в море. Великий туман скрывал нас. И  теперь я один. А  они уплыли,  все
трое  уплыли. Они  очень любили вас,  звезды.  Они очень ждали, очень хотели
увидеть вас, чтобы найти дорогу к земле. Аткычх  Орган говорил,  что  звезды
никогда не подведут. Он хотел научить  меня...  Но  вы не виноваты, что  так
случилось. Я тоже  скоро умру. У меня  нет воды, и я уже совсем без сил, и я
не знаю, куда я плыву...  У меня осталось немного воды, совсем немного, я ее
выпью сейчас, больше не могу терпеть, мочи нет. Я сегодня сжевал кусок торбы
из-под  юколы,  она из нерпичьей шкуры. Но  я  больше  не могу, меня тошнит,
выворачивает  от  этого... Я  выпью  сейчас последнюю  воду. И  если  мы  не
увидимся  больше,  я хочу сказать  вам, звезды,- аткычх Орган,  аки-Мылгун и
отец  мой,  Эмрайин,  очень  любил  вас...  Если  я  буду до утра,  я  потом
попрощаюсь..."
     Вскоре лодка  снова  попала  в  обширную полосу тумана. И все скрылось,
снова  исчезла  видимость. Но  лодка  по-прежнему  плыла,  гонимая ветром  и
волнами.  Кириску  теперь  все было  безразлично. Выпив остаток окончательно
прогнившей,  затхлой  воды,  он  остался лежать там,  у пустого бочонка,  на
корме, на том месте, где обычно сидел старик Орган. Он приготовился умирать,
и туман теперь ему был не страшен. Он лишь сожалел о том, что не видно стало
звезд  и что, возможно,  он  не успеет с ними попрощаться... Ему становилось
все хуже и хуже...
     Так он  лежал  в  полубреду  и полусне,  и  неизвестно,  сколько прошло
времени. Быть может, было уже за полночь, а быть  может, ночь приближалась к
концу. Трудно сказать. Легкая мгла стелилась над морем, как дым по ветру.
     Есть судьба,  и есть судьба. Мальчик мог услышать, а мог и не услышать.
Но он услышал. Он услышал, как над головой вдруг со свистом прошумели крылья
и что-то низко пролетело во мгле над  лодкой. Он встрепенулся и в  мгновение
ока успел увидеть, что то была птица, большая, сильная птица, широко машущая
крыльями.
     -  Агукук! - прокричал он.-  Агукук! - И  успел проследить  направление
полета  полярной  совы, и успел запомнить  ветер.  Ветер был слева, слева  в
затылок, чуть позади левого уха!
     - Агукук! - прокричал он вслед птице  и  уже держал в руках органовский
руль, направляя лодку туда, куда улетала агукук.
     Кириск весь напрягся, вцепившись в рулевое весло, он  поднял в себе все
силы, которые еще сохранились  в нем, и ни о  чем другом не думал, он помнил
только ветер и только направление полета.
     Неизвестно было,  куда  и  откуда  летела  полярная  сова. С острова на
материк  или с материка  на  какой-нибудь  остров. Но Кириск  не  забыл, как
рассказывал  старик Орган,- эта птица летит над морем только по прямой.  Это
самая  сильная птица, летающая по ночам и в  тумане. Теперь  он следовал  за
ней.
     Лодка  же плыла с волны на  волну.  Ветер был устойчивый. Мгла  редела,
развеивалась,  и уже слегка светлели края неба. Впереди же, прямо перед ним,
на  плотном  темно-синем  небосклоне  ярко  высвечивалась  одинокая лучистая
звезда.  Кириск заметил,  что звезда  стоит  как  раз  в  той стороне,  куда
направлял
     он нос  лодки. Он догадался, что должен держаться ее, должен следить за
ней и идти к ней, ибо туда, в ту сторону, пролетела агукук. Он не знал  этой
звезды, но теперь он  не  спускал с  нее  глаз и  затылком помнил ветер: его
направленность, его силу, его струю.
     "Ты держись,  ветер,  не уходи. Я не  знаю, как тебя  звать, это мог бы
сказать  мне откычх Орган.  Но будь  моим братом.  Не  уходи, не  уклоняйся,
ветер, в другую сторону. Ведь ты можешь долго держаться так, как тебе нужно.
Помоги мне, ветер, не уходи. И я узнаю твое имя и буду звать тебя по  имени.
А хочешь, я  буду  звать тебя ветер  Орган? По имени моего аткычха Органа. И
буду всегда тебя так называть - ветер Орган. И ты будешь меня знать..."
     Так заговаривал он попутный ему ветер, убеждал его держаться, вселяя  в
него свою волю и душу. А глаза не спускал с путеводной звезды, по которой он
плыл. "Я люблю ...тебя, звезда моя, - гово ри л он звезде.
     - Ты так высоко и далеко стоишь впереди. Ты самая большая и красивая. Я
прошу  тебя, не  уходи,  стой на месте, не угасай.  Я плыву к  тебе.  В твою
сторону  пролетела агукук. Я не знаю, куда она полетела,  - на остров или на
землю. Если даже на остров, пусть я  умру на  острове.  Не уходи, не угасай,
звезда. Я не знаю, как тебя звать, ты не гневись на меня. Я не успел  узнать
твоего  имени. Твое имя мог бы сказать мне отец Эмрайин. Если хочешь, я буду
звать тебя  по имени отца, я буду  называть тебя звезда Эмрайина. И когда ты
будешь появляться на небе, я буду  здороваться с тобой и шептать твое имя. А
ты помоги мне,  звезда Эмрайина, не уходи  прежде  времени,  не  угасай,  не
спрячься вдруг за тучей..."
     Так заговаривал он  свою путеводную звезду. И еще заговаривал он волны:
Волны, вы  сейчас погоняете мой каяк, вы сейчас хороши. Я буду звать вас -
волны акимылгуны. Вы идете туда, куда полетела агукук. Ведь  вы можете долго
катиться туда, куда вам нужно. Не уходите, волны акимылгуны, не сбивайтесь с
пути. Я бы поплыл на веслах, но я совсем обессилел. Вы же видите, я плыву по
вашей воле. Если я останусь жить, я всегда  буду  знать:  вы идете  но ветру
Органа и звезде Эмрайина.  И я  всем  передам: акимылгуны  в  море к  добру!
Помогите мне, акимылгуны. Не уходите, не оставляйте меня..."
     Среди всех  звезд дольше всех светилась звезда Эмрайина. К рассвету она
осталась  одна на всем небосклоне.  К  рассвету она  запылала сильным чистым
сиянием  и потом постепенно угасала в сереющем воздухе  утра,  и  еще  долго
проступала в небе нежным, белым пятном.
     Так наступило утро. Потом взошло солнце над морем. Кириск обрадовался и
испугался.  Обрадовался  солнцу и испугался неоглядности  моря.  Переливаясь
зябкой  синевой под солнцем, море  было почти черным и необозримо пустынным.
Мальчик судорожно держался за рулевое  весло,  пытаясь плыть  по памяти,  не
сбиваясь с ветра. Это было утомительно...
     Он помнил, как у него закружилась голова и все поплыло перед глазами...
     Лодка шла теперь своим ходом...


     Солнце  уже передвинулось на другой край неба, когда мальчик  пришел  в
себя. Подтягиваясь и опираясь на трясущиеся руки, он с трудом вылез на корму
и  замер с  закрытыми  глазами, пережидая  головокружение.  Потом он  открыл
глаза. Лодка плыла по волнам. И  море все  так же рябилось, насколько хватал
глаз, бесчисленными бликами живой, колышущейся  воды.  Кириск  глянул  перед
собой,  протер  глаза и  обомлел. Прямо на него  из-за темно-зеленой горбины
моря выплывал Пегий пес. Пегий пес бежал навстречу! Великий Пегий пес!
     Берег был уже  виден  на краю  моря  серо-голубой  гористой полосой. Но
Пегий пес, белоухий и белопахий, вздымался выше  всех сопок, и уже различима
была кипящая кайма вечного  прибоя  у подножия Пегого пса. Уже слышны были в
воздухе  голоса  прибрежных чаек. Чайки первыми приметили  его. А над сопкой
витал голубой дымок угасающего на круче сигнального костра...




     Пегий пес, бегущий краем моря,
     Я к тебе возвращаюсь один -
     Без аткычха Органа,
     Без отца Эмрайина,
     Без аки-Мылгуна.
     Где они, ты спроси у меня,
     Но сначала дай мне напиться воды...

     Кириск понял, что  это  и есть начальные  слова  его именной  песни,  с
которой ему жить до конца его дней...


     ...Гудело  и  маялось море  во  тьме, набегая и  расшибаясь на  утесах.
Надсадно ухг.ла, отражая удары моря, каменно твердая земля.
     И вот так  они  в противоборстве  от  сотворения, с тех пор,  как  день
зачался днем, а ночь зачалась ночью, и впредь быть тому, все дни и все ночи,
пока пребудут земля и вода в нескончаемом времени...
     Все дни и все ночи...

     ...Еще одна ночь протекала...
     Шумел над морем ветер Орган, катились по морю волны акимылгуны, и сияла
на краю светлеющего небосклона лучистая звезда Эмрайина.
     ...Еще один день наступал...
     с. Байтик. Декабрь 1976 - январь 1977