Я представил себе, как они вдвоем взяли бы
меня в оборот, вот вид я бы имел!
   - Можешь смеяться,  но я тебе сказал,  - предупредил меня Леня и ото-
шел.
   Чудаки, возможно вы хорошие ребята, у каждого из вас свой кодекс чес-
ти,  но мне ведь только бы с самим собой совладать, со своим кодексом, и
тогда, силачи, приступайте к делу, мне не страшно.
   Сергей подошел.
   - Вот что, - сказал он, - тот человек, мой знакомый, - директор пише-
торга.
   - Потрясающий блат,  - сказала Катя,  - так ты тогда займи  столик  в
столовой. Говорят, там есть даже коктейли.
   - Точно,  - сказал я,  - я там как-то веселился.  Коктейль "Загадка",
мечта каботажника.
   - Столик - это ерунда,  - сказал Сергей, - он нам устраивает апельси-
ны. Пойдем, - потянул он за руку Катю, - хватит тебе в очереди стоять.
   Катя нерешительно посмотрела на меня.
   - Идите, ребята, - сказал я, - идите, идите.
   - Ты не идешь? - спросила Катя и освободилась от рук Сергея.
   Сергей прямо сверкнул на меня очами, но сдержался.
   - Пойми,  - сказал он мне,  - просто неудобно нам здесь стоять. Здесь
много наших рабочих.
   - Ага,  - кивнул я,  - авторитет руководителя,  принцип единоначалия,
кадры решают все.
   Катя засмеялась.
   - А о ней ты не думаешь? - спросил Сергей.
   - Нет, я на нее чихать хотел.
   Катя опять засмеялась.
   - Иди, Сережа, а я тут с этим подонком расправлюсь.
   - Тут матом ругаются, - как-то растерянно сказал Сергей.
   Катя прямо покатилась со смеху.
   - Ничего, - сказал я, - мы с ней и сами матерщинники первостатейные.
   Он все-таки ушел.  Ему,  видно, очень нужно было уйти. Я даже пожалел
его, так ему не хотелось уходить.
   - Смешной он у нас, правда? - сказала Катя, глядя вслед Сергею.
   - Он в тебя влюблен.
   - Господи, как будто я не знаю.
   - Ты про всех знаешь?
   - Про всех.
   - Нелегко тебе.
   - Конечно, нелегко.
   - А туфельки?  Ты их забыла в тот вечер, когда в клубе выступала вла-
дивостокская эстрада?
   - А, вспомнил! Ведь ты в тот вечер увлекся "жанровыми песнями"...
   - Должен же я иногда...
   - Фу ты, какой идиотизм. Конечно, ты должен. Мне- то что!
   - Катя!
   - Мы танцевали у Сергея. Все было так романтично и современно - осве-
щение и все... Потом я влезла в свои чоботы, а туфли забыла. Он не такой
нахальный, как ты.
   - Я нахальный, да?
   - Конечно,  ты нахал. Запроси Владивосток, и тебе ответят, кто ты та-
кой.
   - А он душевный,  да? Все свои горести ты ему поведала, правда? Такой
добрый, благородный силач.
   - Коленька! А как же дальше мне быть?..
   - Пойдем погуляем.
   Мы вышли из очереди и взобрались на бугор. Отсюда была видна вся бух-
та Талого и сам городок,  до странности похожий на Гагру. Он тянулся уз-
кой светящейся линией у подножия сопок. Обледенелая, дымящаяся, взявшая-
ся за ум Гагра.
   - Ну и ну!  - воскликнула Катя. - Действительно, он похож на Гагру, и
даже железная дорога проходит точно так же.
   - Только здесь узкоколейка.
   - Да, здесь узкоколейка.
   В сплошной  черноте,  далеко  в море работала мигалка,  зажигалась на
счет 16.
   - Встретились бы мы в Гагре года два назад.
   - Что бы ты тогда сделал?
   - Мы были бы с тобой...
   - Ладно, молчи уж, - сердито сказала она.
   Мы медленно шли,  взявшись под руки. 1, 2, 3, хватит хихиканья, 5, 6,
7, она вся сжалась от страха, 9, 10, 11, я не могу об этом говорить, 13,
я должен, не ей же говорить об этом, 15, нет, я не могу, вот сейчас...
   Мы зашли за какие-то сараи, и она прижалась ко мне.
   - Ты хочешь, чтобы я сама сказала? - сурово спросила она.
   - Нет.
   - Чего ты хочешь?
   Впервые я сам отодвинулся от нее. Она понимающе кивнула, вытащила си-
гарету и стала мять ее в руках. Я дал ей огня.
   За сарай,  шумно дыша, забежали девушка и парень. Они сразу бросились
друг к другу и начали целоваться. Нас они не замечали, ничего они не за-
мечали на свете. Я обнял Катю за плечи. Она через силу улыбнулась, глядя
на целующихся.  Тут я узнал их - это были Витька Колтыга и та девица  из
Шлакоблоков, что критиковала меня на собрании.
   Мы обменялись с ними каким-то шуточками, и я повел Катю прочь отсюда.
Мы вышли из-за деревьев и медленно пошли к столовой, к очереди за апель-
синами.  Там было шумно,  очередь сбилась в толпу,  кажется,  начиналась
свалка.
   - Я это сказала просто так,  - проговорила Катя, глядя себе под ноги.
- Ты ведь понимаешь?
   - Конечно.
   - Ну вот и все.
   Свалилось же на меня такое,  подумал я. Раньше я не обижал девочек, и
они на меня не обижались.  Все было просто и легко,  немного  романтики,
немного слюнтяйства,  приятные воспоминания. Свалилось же на меня такое.
Что делать?  Меня этому не научили. "Для любви нет преград", - читаем мы
в книгах.  Глупости это, тысячи неодолимых преград встают перед любовью,
об этом тоже написано в книгах.  Но ведь Катя - это не любовь, это часть
меня самого, это моя юность, моя живая вода.
   Толпа пришла в смутное движение.  Размахивали руками. Кажется, кто-то
уже получил по зубам.  Несколько парней из нашего треста пробежали мимо,
на ходу расстегивая полушубки.
   - Что там такое, ребята? - крикнул я им вслед.
   - Бичи без очереди полезли!
   - Вперед,  Калчанов!  - засмеялась Катя. - Вперед, в атаку! Труба зо-
вет! Ты уже трепещешь, как боевой конь.
   - Знаешь,  как меня называли в школе?  - сказал я ей. - Панч Жестокий
Удар.
   - В самом деле?  - удивилась Катя.  - Тогда вперед!  Колька, не смей!
Колька, куда ты?!
   Но я уже бежал.
   Ох, сейчас мне достанется,  думал я.  Ох,  сейчас мне отскочит битка!
Сейчас  я  получу  то,  что мне полагается за все сегодняшние фокусы.  Я
втерся в толпу.  Пока еще не дрались. Пока еще только напирали. Пока еще
шел суровый разговор.
   - Сознание у вас есть или нет?
   - А ты мои гроши считал?
   - Чего  ты с ним разговаривааешь,  Люнь!  Чего ты с ним толковище ве-
дешь? Дай ему по кумполу!
   - Трудящиеся в очереди стоят,  а бичам подавай апельсинчик на блюдеч-
ке!
   - А это не простые бичи, а королевские!
   - Спекулянты!
   - Я тебя съем, паскуда, и пуговицы не выплюну!
   - Люнь, чю ты с ним разговариваешь!
   - Пустите меня, я из инфекционной больницы выписался!
   - Назад, кусочники!
   - А тебе жалко, да? Жалко?
   - Жалко у пчелки...
   - Я тебя без соли съем, понял?
   - Пустите меня, я заразный!
   Косматый драный бич вдруг скрипнул зубами и закричал визгливо,  заве-
рещал:
   - Всех нерусской нации вон из очереди!
   На секунду наступило молчание,  потом несколько парней насело на кос-
матого.
   - Дави фашиста! - кричали они.
   - Давайте-ка, мальчики, вынесем их отсюда! - командовал Витька Колты-
га.
   Конечно, он уже был здесь и верховодил - прощай любовь в начале  мар-
та...
   Засвистели кулачки, замолкли голоса, только кряхтели, ухали, давились
снегом дерущиеся люди.  Меня толкали, швыряли, сдавливали, несколько раз
ненароком мне попадало по шее,  и слышался голос:  "Прости,  обознался".
Никто толком не знал,  кого бить, на бичах не было особой формы. Со всех
сторон к нашей неистовой куче бежали люди.
   - Делай,  как  я!  - закричал какой-то летчик своим приятелям,  и они
врезались в гущу тел,  отсекая дерущуюся толпу от весов,  возле  которых
попрыгивали и дули себе на пальцы равнодушные продавщицы.  Я полез вслед
за летчиками и наконец-то получил прямой удар в челюсть.
   Длинный бич,  который меня стукнул, уже замахивался на другого. Я за-
метил  растерянное  лицо длинного,  казалось,  он действует словно спро-
сонья. Двумя ударами я свалил его в снег.
   Толпа откачнулась, а я остался стоять над ворочающимся в снегу телом.
   - Дай руку, борода! - мирно сказал длинный.
   Я помог ему встать и снова принял боксерскую стойку.
   - Крепко бьешь, - сказал длинный.
   Я ощупал свою челюсть.
   - Ты тоже ничего.
   Он отряхнулся.
   - Пошли шампанского выпьем?
   - Шампанского, да? - переспросил я. - Это идея.

   Глава ХI
   КОРЕНЬ

   В общем-то  никто из нашей компании апельсинами понастоящему не инте-
ресовался,  но Вовик обещал выставить каждому по полбанки за общее дело.
Апельсинчики ему были нужны для какого-то шахер-махера.
   Сначала он  передал  через  головы деньги своему корешу,  который уже
очередь выстоял,  и тот взял ему четыре кило.  По четыре  кило  выдавали
этого продукта.  Потом к этому корешу подошел Петька, и тоже взял четыре
кило. Очередь стала напирать. Кореш Вовика лаялся с очередью и сдерживал
напор. Когда к корешу подлез Полтора-Ивана, очередь расстроилась и окру-
жила нас.  Началось толковище.  Вовик стал припадочного из себя  изобра-
жать. Такой заводной мужик, этот Вовик. Ведь гиблое дело, когда тебя ок-
ружает в десять раз больше,  чем у тебя,  народу и начинается толковище.
Ясно ведь,  что тут керосином пахнет, небось уже какой-нибудь мил- чело-
век за милицией побег, а он тут цирк разыгрывает.
   Надо было сматываться, но не мог же я от своих уйти, а наши уже кида-
лись на людей, Вовик их завел своей истерикой, и, значит, вот-вот должна
была начаться "Варфоломеевская битва".
   Значит, встречать мне своего папашку с хорошим фингалом  на  фотогра-
фии. Скажу, что за комингс зацепился. Навру чего-нибудь. А вдруг на пят-
надцать суток загремлю?
   Ну надо же,  надо же!  Всегда вот так: только начинаешь строить планы
личного  благоустройства,  как моментально вляпываешься в милую историю.
Стыд-позор на всю Европу. А еще и Люська здесь. Я ее видел с тем парень-
ком, с Витенькой Колтыгой.
   Смотрю, Вовик  берет  кого-то за грудки,  а ПолтораИвана заразного из
себя начинает изображать.  Чувствую, все, сам я завожусь. Чувствую, лезу
к кому-то. Чувствую, заехал кому-то. Чувствую, мне каким-то боком отско-
чило.  Чувствую,  дерусь,  позорник, и отваливаю направо и налево. Прямо
страх меня берет, как будто какой-то человек пролез в мой организм.
   Тут посыпались у меня искры из глаз, и я бухнулся в снег. Кто-то сшиб
меня двойным боксерским ударом.  Тут я очухался,  и все зверство во  мне
мигом прошло, испарилось в два счета.
   Сбил меня паренек, вроде даже щупленький с виду, но спортивный, боро-
датый такой,  должно быть, геолог из столичных. Те, кто в наши края при-
езжает, сразу запускают бороды. Вовремя он меня с копыт снял.
   Наши уже драпали во все стороны как зайцы.  Вовик убежал, и Петька, и
Полтора-Ивана, и другие.
   - Пойдем шампанского выпьем, - предложил я бородатому.
   Свой парень, сразу согласился, веселый паренек.
   - Пошли в "Маяк", угощаю, - сказал я ему.
   Денег у меня,  конечно,  не было, но я решил Эсфирь Наумовну уломать.
Пусть запишет на меня,  должен же я угостить этого паренька за хороший и
своевременный удар.
   - Пошли, старик, - засмеялся он.
   - А ты с какого года? - спросил я его.
   - С тридцать восьмого.
   - Совсем пацан,  ей-Богу. Действительно, я старик. Небось десятилетка
за плечами? - спрашиваю я его.
   - Институт, - отвечает. - Я строитель. Инженер.
   И тут подходит к нам девица, такая, братцы, красавица, такая стиляга,
прямо с картинки.
   - Катька,  знакомься,  - говорит мой дружок, - это мой спарринг-парт-
нер. Пошли с нами шампанское пить.
   - А  мы очередь не прозеваем,  Колька?  - говорит девица и подает мне
руку в варежке. А я, дурак, свою рукавицу снимаю.
   - Корень,  - говорю, - тьфу ты, Валькой меня зовут... Валентин Костю-
ковский.
   Пошли мы втроем,  а Катюшка эта берет нас обоих под руки, понял? Нет,
уговорю я Эсфирь Наумовну еще и на шоколадные конфеты.
   - Крепко бьет ваш Колька, - говорю я Катюше. - Точно бьет и сильно.
   - Он у меня такой, - смеется она.
   А Колька, гляжу, темнеет. Такой ведь счастливый, гад, а хмурится еще.
На его месте я бы забыл,  что такое хмурость. Пацан ведь еще, а институт
уже за плечами,  специальность дефицитная на  руках,  жилплощадь  небось
есть, и девушка такая, господи Боже.
   В хвосте очереди я заметил Петьку. Он пристраивался, а его гнали, как
нарушителя порядка.
   - Да я же честно хочу!  - кричал Петька.  - По очереди. Совесть у вас
есть, ребята, аль съели вы ее? Валька, совесть у них есть?
   - Кончай позориться, - шепнул я ему.
   А Катя вдруг остановилась.
   - Правда, товарищи, - говорила она, - что уж вы, он ведь осознал свои
ошибки. Он ведь тоже апельсинов хочет.
   - В жизни я этого продукта не употреблял,  - захныкал Петька.  -  Со-
весть у вас есть, или вас не мама родила?
   - Ладно, - говорят ему в хвосте, - вставай, все равно не хватит.
   - Однако надежда есть, - повеселел Петька.
   В столовой был уют,  народу немного. Проигрыватель выдавал легкую му-
зыку. Все было так, как будто снаружи никто и не дрался, как будто там и
очереди нет никакой. С Эсфирь Наумовной я мигом договорился.
   Люблю шампанское я,  братцы.  Какое-то от него происходит легкое кру-
женье головы и веселенькие мысли начинают прыгать в башке.  Так бы  весь
век я провел под действием шампанского,  а спирт,  ребята, ничего, кроме
мрачности, в общем итоге не дает.
   - Это ты верно подметил, - говорит Колька. - Давно бичуешь?
   Так как-то он по-хорошему меня  спросил,  что  сразу  мне  захотелось
рассказать  ему всю свою жизнь.  Такое было впечатление,  что он бы меня
слушал. Только я не стал рассказывать: чего людям настроение портить?
   Вдруг я увидел капитана "Зюйда", этого дьявола Володьку Сакуненко. Он
стоял у буфета и покупал какойто дамочке конфеты.
   Я извинился  перед обществом и сразу пошел к нему.  Шампанское давало
мне эту легкость.
   - Привет, капитан, - говорю ему.
   - А, Корень, - удивляется он.
   - Чтоб так сразу на будущее, - говорю, - не Корень, а Валя Костюковс-
кий, понятно?
   - Понятно, - и кивает на меня дамочке, - вот, познакомьтесь, любопыт-
ный экземпляр.
   - Так чтобы на будущее,  - сказал я,  - никаких экземпляров, понятно?
Матрос Костюковский, и все.
   И протягиваю  Сакуненко с дамой коробку "Герцеговины Флор",  конечно,
из лежалой партии,  малость плесенью потягивают, но зато - марка. Чуть я
при деньгах или к Эсфирь Наумовне заворачиваю в "Маячок", сразу беру се-
бе "Герцеговину Флор" и курю,  как какой-нибудь Сталин.  Такая уж у меня
слабость на эти папиросы.
   - Слушай, капитан, - говорю я Сакуненко. - Когда в море уходите и ку-
да?
   - На сайру опять, - говорит капитан, а сам кашляет от "Герцеговины" и
смотрит на меня сквозь дым пронзительным взглядом.  - К Шикотану,  через
пару деньков.
   - Ах,  Володя,  почему вы меня не хотите взять,  - сказала дамочка, -
право, почему, ведь это можно оформить в официальном порядке.
   - Обождите,  гражданка,  - сказал я. - А что, Сакуненко, у вас сейчас
комплект?
   - А что? - говорит он и на дамочку ноль внимания.
   - А что, Сакуненко, - спрашиваю, - имеешь на меня зуб?
   - А как ты думаешь, Валя? - человечно так спрашивает Сакуненко.
   - Законно, - говорю. - Есть за что.
   Он на меня смотрит и молчит,  и дамочка его притихла, не знаю уж, кем
она ему приходится. И вдруг я говорю ему:
   - Васильич!
   Так на "Зюйде" его зовут из-за возраста.  "Товарищ капитан" неудобно,
для Владимира Васильевича молод. Володей звать по чину нельзя, а вот Ва-
сильич - в самый раз, по-свойски, вроде и с уважением.
   - Конечно,  - говорю, - Васильич, ты понимаешь, шампанское мне сейчас
дает легкость,  но,  может, запишешь меня в судовую роль? Мне сейчас вот
так надо в море.
   - Пойдем, поговорим, - хмурится Сакуненко.

   Глава ХII
   ГЕРМАН КОВАЛЕВ

   Мне даже подраться как следует не удалось - так быстро бичей разогна-
ли. Очередь выровнялась. Снова заиграла гармошка. Девушки с равнодушными
лицами снова пустились в пляс,  а нанайцы уселись у  своего  костра.  На
снегу лежал разорванный пакет.  Несколько апельсинов выкатились из него.
Как будто пакет упал с неба, как будто его сбросили с самолета, как буд-
то это подарок судьбы. Прекрасно, это будет темой моих новых стихов.
   Мне стало вдруг весело и хорошо,  словно и не произошло у меня только
что крушение любви.  Мне вдруг показалось,  что весь этот вечер, вся эта
история  с апельсинами - любительский спектакль в Доме культуры моряков,
и я в нем играю не последнюю роль, и все вокруг такие теплые, свои ребя-
та,  и бутафория сделана неплохо, только немного неправдоподобно, словно
в детских книжках:  луна, и серебристый снег, и сопки, и домики в сугро-
бах,  но скоро мой выход, скоро прибежит моя партнерша в модном пальтеце
и в валенках.
   А впереди у меня целых два дня, только через два дня мы выходим в мо-
ре.
   Я подобрал апельсины и понес их к весам.
   - Чудик, - сказали мне ребята, - лопай сам. Твой трофей.
   - Чудик, - сказала продавщица, - за них же плочено.
   - Да что вы! - сказал я. - Этот пакет с неба упал.
   - Тем более, - говорят.
   Тогда я  стал всех угощать,  каждый желающий мог получить из моих рук
апельсин, ведь с неба обычно сбрасывают не для одного, а для всех. Я был
дед-мороз, и вдруг я увидел Нину, она пробиралась ко мне.
   - Гера,  мы пойдем танцевать?  - спросила она.  От нее веяло морозным
апельсиновым ароматом,  а на губах у нее смерзлись  капли  апельсинового
сока.
   - Сейчас пойдем! - крикнул я. - Сейчас, наша очередь подходит.
   Вскоре подошла наша очередь, и мы все, весь "Зюйд", повалили в столо-
вую. Я вел Нину под руку, другой рукой прижимая к телу пакеты.
   - Я все что угодно могу танцевать,  - лепетала Нина,  - вот  увидите,
все что угодно.  И липси,  и вальс- гавот,  и даже, - она шепнула мне на
ухо, - рок-н- ролл...
   - За рок-н-ролл дают по шее,  - сказал я,  - да я все равно ничего не
умею, кроме танго.
   - Танго - мой любимый танец.
   Я посмотрел на нее. Понятно, все мое любимое теперь станет всем твоим
любимым, это понятно и так.
   Мы сдвинули три столика и расселись всем  экипажем.  Верховодил,  как
всегда, чиф.
   - Эсфирь Наумовна, - шутил он, - "Зюйд" вас ждет!
   А апельсины уже красовались на столе маленькими кучками перед каждым.
Потом мы смешали их в одну огромную светящуюся внутренним огнем кучу.
   Подошла официантка и, следя за пальцами чифа, стала извиняться:
   - Этого нет.  И этого нет, Петрович. Старое меню. И этого нету, моря-
ки.
   - Тогда по два вторых и прочее и прочее! - весело вскричал чиф.
   - Это вы будете иметь, - обрадовалась она.
   Наш радист Женя встал из-за стола и пошел беспокоиться насчет освеще-
ния. Он решил запечатлеть нас на фото.
   Когда он навел аппарат,  я положил руку на спинку Нинкиного стула.  Я
думал, Нина не заметила, но она повела своим остреньким носиком, замети-
ла.  Кажется,  все это заметили.  Чиф подмигнул стармеху.  А Боря и Иван
сделали вид, что не заметили. Заметила это Люся Кравченко, которая шла в
этот момент мимо, она улыбнулась не мне и не Нине, а так. Мне вдруг ста-
ло чертовски стыдно,  потом прямо я весь покрылся.  "Ветерок листву едва
колышет",  тьфу ты черт...  На кой черт я писал эти стихи да еще посылал
их по почте?  Когда уже я брошу это занятие,  когда уж я стану настоящим
парнем?
   Я положил Нине руку прямо на плечо, даже сжал плечо немного. Ну и ху-
денькое плечико!
   Как только щелкнул затвор, Нина дернулась.
   - Какой вы, Гера, - прошептала она.
   - Какой же? - цинично усмехнулся я.
   - Какой-то несобранный.
   - Служба такая, - глупо ответил я и опять покраснел.
   Официантка шла к нам. Она тащила огромный поднос, заставленный бутыл-
ками и тарелками.  Это была такая гора, что голова официантки еле видне-
лась  над ней,  а на голых ее руках вздулись такие бицепсы,  что дай Бог
любому мужику.  Снизу руки были мягкие и колыхались,  а сверху  надулись
бицепсами.
   Чиф налил ей коньяку, она благодарно кивнула, спрятала фужер и отошла
за шторку.  Я видел, как она помужски опрокинула этот фужер. Ну и офици-
антка! Такая с виду домашняя тетушка, а так глушит. Мне бы так!
   Я хмелею быстро. Не умею я пить, что ты будешь делать.
   Иван и  Боря закусывали и строго глядели на Нину.  А Нина чувствовала
их взгляды и ела очень деликатно.
   - Ты ему письма-то пиши,  - ска