вают вверх, пытаясь расшевелить неподвижные звезды,
подчинить  их  себе  и  настраивать  попеременно  то  на  лирический,  то на
бесноватый лад. Три пары остроносых ботинок и  одна  пара  туфелек  отбивают
такт. Лица ребят нам не видны, они в тени сирени. Их голоса мы слышим только
в перерывах между музыкой.
     ДИМКА. На Балтику помчался Громкий. Эх, ребята!
     ЮРКА. А что ему не ездить? Жрец искусства.
     АЛИК.  Тоже  мне  искусство!  Читать  стишки  и  строить  разные  рожи.
Примитив!
     ГАЛЯ. А почему бы тебе, Алик, не выучить пару стишков? Выучи и  поезжай
на Рижское взморье.
     ДИМКА.  Алька  и  так  знает  больше  стихов, чем самый Громкий из всех
Громких.
     -- Паблито, -- призывно поет магнитофонная дева. -- Паблито, -- говорит
она задушевно. -- Па-аблито! -- кричит что есть мочи.
     Почему я вдруг решил поговорить с Димкой? Только лишь потому, что  меня
задели  слова Бориса? "Пойдем, ты узнаешь, о чем он думает". Как будто я сам
это знаю. Что я знаю о своем младшем брате? До какого-то  времени  я  вообще
его не замечал. Знал только, что с ним хлопот не оберешься. Потом он немного
подрос,  и мы стали с ним слегка возиться. Но у меня всегда были свои крайне
важные дела. И вдруг младший брат приходит и просит на минутку твою  бритву.
А  однажды ты видишь, что он лежит на диване с совершенно потерянным видом и
на твой вопрос бурчит: "Отстань". И как-то раз  ты  замечаешь  его  в  толпе
возле  метро.  Ты  ухмыляешься -- "племя младое, незнакомое" -- и думаешь: А
может быть, и на самом деле незнакомое?" У тебя наука,  диссертация,  ты,  в
общем,  на самом переднем крае, а у него аттестат сплошь в тройках. О чем он
думает? Мы, Денисовы, интеллигентная семья. Папа -- доцент, а мама знает два
языка. Димка прочел все, что полагается  прочесть  мальчику  из  "приличной"
семьи,  и умеет вести себя за столом, когда приходят гости. Но воспитали его
"Барселона", и наша улица, и наша станция метро. В какой-то мере стадион,  в
какой-то  мере  танцевальная  веранда  в  Малаховке,  в какой-то мере школа.
Звучит кощунственно. Его должна была воспитать  главным  образом  школа.  А,
брось! Ты сам еще не так давно учился в школе.
     -- Паблито... -- совершенно изнемогая, шепчет магнитофонная дева.
     АЛИК.  Я  не  понимаю,  почему  стонет Юрка. Все лето будет кататься со
сборной, а потом его  как  выдающегося  спортсмена  примут  куда-нибудь  без
экзаменов.
     ДИМКА. Верно, что ты стонешь? В Венгрию едет, а стонет еще.
     ЮРКА. Галачьян в Венгрию едет, а не я.
     ГАЛЯ. Что ты, Юрик!
     ЮРКА.  То,  что  слышишь.  Галачьяна  в  сборную  включили. Говорят, он
тактику лучше понимает. Конь мой ликует.  В  институт  поступишь,  человеком
станешь, хватит, говорит, мяч гонять.
     Труба.  Звук  трубы  летит в небо. Он стремительно набирает высоту, как
многоступенчатая ракета,  выходит  на  орбиту  и  кружится,  и  кружится,  и
замирает,  и  на  смену ему приходит глухой рокот контрабаса. И новые взлеты
трубы. И жизнь идет. А Юрку не включили  в  сборную.  Это  трагедия,  я  его
понимаю.  Гудит  саксофон.  И жизнь идет. Младший брат недоволен жизнью. Что
ему нужно, кроме трубы, контрабаса и саксофона? Попробуй-ка поговорить с ним
об этом. Он засмеется: "Чудишь, старик!" --  и  попросит  "четвертную".  Это
очень  трудно  иметь  младшего 6рата! Лучше бы мы с ним родились близнецами.
Жизнь идет, и трубы сейчас  звучат  несколько  иначе,  чем  одиннадцать  лет
назад.
     ЮРКА. Были бы деньги, накирялся бы я сейчас.
     ДИМКА. Только и остается.
     АЛИК. Давай, Юрка, вместе готовиться во ВГИК, на сценарный факультет!
     ГАЛЯ. Лучше готовься вместе со мной на актерский. У тебя такая фигура!
     ДИМКА.  Я  вам  советую  поступить в Тимирязевку. Говорят, там открылся
новый факультет: тореадорский. У Юрки все данные  для  боя  быков.  А  Галка
поступит  на  пушной,  будет демонстрировать шкурки песцов и лисиц. Тоже все
данные.
     ГАЛЯ. А ты куда, Димочка? На  что  ты  можешь  рассчитывать  со  своими
данными?
     Нахальный баритон в бешеном темпе уговаривает девушку.
     Перестань кукситься, забудь о разных пустяках и целуй меня. Чаще, целуй
меня чаще.  Только  это  тебе поможет. Гера и Гора неистовствуют, а дворника
все нет. Неужели им удастся до крутить ленту до конца?
     Борис рядом со мной молча курит. Я тоже молча курю.
     ДИМКА. А в общем, куда нам поступать, решают родители. Ведь это же они,
дорогие родители, финансируют все наши мероприятия.
     ГАЛЯ. Представляете, мальчики, мама мне заявила: или в медицинский, или
к станку.
     АЛИК.  Родители  не  могут  понять,  что  нам  чужды  их  обывательские
интересы. Даже мой дед и тот нудит день-деньской: сначала приобрети солидную
специальность, а потом пробуй свои силы в литературе.
     ЮРКА. А мой конь уже все продумал. Надежды у него мало, что я поступлю,
так он  уже  место мне подыскал для производственного стажа. Учеником токаря
на какой-то завод. Дудки я туда пойду. Ишь ты что придумал: учеником токаря!
Молчание.
     ТЕТЯ ЭЛЬБА (кричит из окна). Тима, будьте любезны, позовите дворника.
     ДИМКА. Все лето в Москве торчать. Эх, ребята!
     Снова трубы, саксофоны и контрабас. В освещенное пространство в  центре
садика выходят, пританцовывая, Галя и Димка. Алик и Юрка хлопают в ладоши.
     Из окон высовываются любопытные. Есть на что посмотреть. Димка блестяще
танцует. В этом отношении он меня превзошел.
     А  как  все-таки здорово! Сидят детишки и хнычут, и жалуются друг другу
на родителей, и ехидничают, как сорокалетние неудачники,  но  вот  возникает
какой-то  подмывающий ритм и... наш жалкий садик поднимается вверх, повисает
над крышами, звезды пускаются вокруг в хороводе. Девушка и юноша танцуют,  и
весь  мир  надевает  карнавальные маски. Молодость танцует при свете звезд у
подножия Олимпа, полосы  лунного  света  ложатся  на  извивающиеся  тела,  и
пегобородые  бойцы становятся в круг, стыдливо прячут за спины ржавые мечи и
ухмыляются недоверчиво, но все добрее и добрее, а  их  ездовые  уже  готовят
колесницы  для  спортивных состязаний. Ребята танцуют, и ничего им больше не
надо сейчас. Танцуйте, пока вам семнадцать! Танцуйте, и прыгайте в седлах, и
ныряйте в глубины, и ползите вверх с альпенштоками. Не бойтесь  ничего,  все
это ваше -- весь мир. Пегобородые не поднимут мечей. За это мы отвечаем.
     -- Галина! Иди сюда.
     У входа в садик стоит Галина мать, инспектор роно.
     --  Ну что, мамочка? -- заранее обиженным тоном говорит Галя и подходит
к своей еще молодой и  статной,  одетой  в  серый  костюм,  как  и  положено
инспекторам  роно,  маме. Та молча вынимает из сумочки платок и сильным злым
движением снимает помаду с Галиных губ.
     --  Опять?  Опять  устроили  дансинг  у  всех  на  глазах?  Танцуешь  с
бездельниками,  вместо  того  чтобы заниматься. Куда ты катишься, Галина? На
панель? Немедленно домой!
     -- Совершенно согласна с вами, Зинаида Петровна, -- прямо над  ними  из
окна  высунулась  тетя  Эльва.  --  Только  крутые  меры.  Надо мобилизовать
общественность. А куда смотрит ЖЭК? Вместо того, чтобы организовать в  нашем
дворе  разумные  настольные  игры, викторины, кроссворды, предоставляют поле
деятельности двум негодяям с магнитофоном. Отравляют  юные  души  тлетворной
музыкой. Тима, вы сказали дворнику?
     ТИМА. Да вот он сам, Степан Феофанович.
     ДВОРНИК   (навеселе).  Герка!  Герка!  Кончай  тлетворную!  Гони  нашу!
"Рябинушку"!
     ДИМКА. Тетя Эльва, идемте танцевать! Герка, прибавь звука!  Тетя  Эльва
хочет рок кинуть.
     ТЕТЯ ЭЛЬВА. Тима, участкового позовите!
     НАША МАМА. Дмитрий, домой!
     ПЕТЯ КРАВЧЕНКО. Товарищи, у меня завтра зачет по сопромату. Из-под арки
появляется Игорь-Ключник.
     ИГОРЬ. Граждане, что тут за шюм? Что тут за шюм, Тимка?
     ТИМА. Кому Тимка, а отбросам общества...
     ИГОРЬ. Слюшай ты, несимпатичный хулиган...
     ТИМА. Бросьте, Игорь. Нам ли с вами?
     ДЯДЯ ИЛЬЯ. Это ж ужас, что за дом! Боже ж мой, что за дом!
     ДВОРНИК. "Рябинушку"!
     ГЕРА  (в  микрофон). Концерт звукозаписи по заявкам жильцов нашего дома
окончен. Пишите нам по адресу: "Барселона", радиоцентр.
     ТЕТЯ ЭЛЬВА. Я на вас найду управу, развратники!
     И все начинает затихать. Прикрываются окна, расходятся люди  со  двора.
Это  обычный  воскресный  вечер,  но  я чувствую, что Борис поражен. Наш дом
постоянно поражает Бориса. Еще бы, ведь он живет на девятом этаже в  могучем
доме  на  Можайке, опоясанном снизу такой массой гранита, которой бы хватило
на целую сотню конных памятников.
     -- Виктор, я, пожалуй, пойду,-- говорит Борис.
     -- Пока, -- говорю я, -- до завтра.
     Прямой и подтянутый идет мой друг Боря, надежда нашей науки.  Ничего  я
ему не доказал. И вообще я, должно быть, никогда ничего ему не докажу.
     ДИМКА. Проклятое дупло это, а не дом! Взорвать бы его к чертям!
     АЛИК.  Нельзя.  Надо  его  оставить  как  натуру.  Здесь  можно снимать
неореалистические фильмы.
     ЮРКА. За год четыре дома на нашей улице снесли, а этот стоит.
     ДИМКА. И даже не дрожит под ветром эпохи. Эпоха, ребята, мимо идет.
     ЮРКА. Валерка переехал на Юго-Запад.  Потрясные  дома  там.  Во  дворах
теннисные корты. Блеск!
     ДИМКА. Взорвем "Барселону"?
     АЛИК. Да нельзя же, я тебе говорю, взрывать такую натуру.
     ДИМКА. Сбежим?
     ЮРКА. Окна там, что ты! Внизу сплошное стекло. Модерн!
     АЛИК.  Неужели  и  мы,  как  наши  родители,  всю свою жизнь проведем в
"Барселоне"?
     ДИМКА. Взорвем?
     ЮРКА. Насчет всей жизни не знаю. а это лето точно. Галачьян в  Будапешт
поедет, а я буду диктанты писать.
     ДИМКА. Сбежим?
     ЮРКА. Конь мой ликует...
     ДИМКА. Сбежим?
     АЛИК. Куда?
     ДИМКА. Куда... Ну, для начала хотя бы на Рижское взморье.
     ЮРКА. То есть как это так?
     ДИМКА.  А  так,  уедем,  и  все.  Хватит!  Мне  это надоело. Целое лето
вкалывать над учебниками,  и  ходить  по  магазинам,  и  слушать  проповеди.
Отдохнуть  нам  надо  или  нет?  Никто  ведь  не  думает о том, что нам надо
отдохнуть. Дудки! Уедем! Ура! Как это раньше мне в голову не приходило?
     АЛИК. А как же родители? Как же мои дед?
     ЮРКА. А мой конь?
     ДИМКА. Слезай с коня, иди пешком. Что вы, парни? Мы же мощные ребята, а
ведем себя, как хлюпики. Вперед! К морю! В жизнь! Ура! Что я  думал  раньше,
идиот!
     АЛИК. А как же мое поступление во ВГИК?
     ЮРКА.  А  мое  в  Инфизкульт? Это тебе, Димка, хорошо. Ты еще ничего не
придумал, куда идти,
     ДИМКА. Институт! Смешно. В институты принимают до тридцати пяти лет,  а
нам  семнадцать! У нас в запасе еще восемнадцать лет! Вы себе представляете,
мальчики, как можно провести годик-другой? Мчаться вперед:  на  поездах,  на
попутных  машинах,  пешком,  вплавь, заглатывать километры. Стоп! Поработали
где-нибудь, надоело -- дальше! Алька, вспомни про Горького и Джека  Лондона.
А для тебя, Юрка, это отличный тренинг. Или вы хотите всю жизнь проторчать в
этом клоповнике?
     ЮРКА. Законно придумал, Митька!
     АЛИК. А на какие шиши мы поедем? Денег-то нет.
     ДИМКА.  Это  ерунда.  Продадим  свои  часы, велосипеды, костюмы, у меня
немного скоплено на мотороллер. Это для начала. А потом  придумаем.  Главное
-- смелость. Прокормимся. Ура!
     ЮРКА.  Купите  мне  ружье  для  подводной  охоты,  и уж рыбкой-то я вас
обеспечу.
     АЛИК. А я буду продавать стихи и прозу в местные газеты.
     ДИМКА. Ну, видите! А я на бильярде подработаю. Значит, едем?
     Ребята склоняются друг к другу и что-то шепчут. Алик подбросил  монетку
и  прихлопнул  ее  на  колене.  Димка пишет веточкой на песке. Я вижу, как в
садик скользнула Галя. Она в стареньком платьице и в драных тапках  на  босу
ногу, но, ей-богу, ей не повредило бы даже платье, сшитое из бумажных мешков
"Мосхлебторга".
     -- Тише, ребята, -- говорит она. -- Я на минутку. Значит, едем завтра в
Химки? Я скажу, что иду в библиотеку...
     -- В Химки, -- говорит Димка, -- в Химки. Ха-ха, она хочет в Химки!
     --  На нашей планете, и кроме Химок, есть законные местечки, -- говорит
Юрка.
     -- А не хочешь ли ты, Галка, съездить на остров  Валаам?  --  вкрадчиво
спрашивает Алик. -- Знаешь, есть на свете такой остров!
     Ребята  загадочно  хихикают  и  хмыкают. Еще бы, ведь перед ними открыт
весь мир, а для Галки предел мечтаний -- Химки.
     -- Что это вы задумали?  --  сердито  спрашивает  Галя  и,  как  Долита
Торрес, упирает в бока кулаки.
     -- Сказать ей? -- спрашивает Алик.
     -- Ладно уж, скажи, а то заплачет,-- говорит Юрка.
     Димка кивает.
     -- Мы уезжаем.
     -- Что?
     -- Уезжаем.
     -- Куда?
     -- В путешествие.
     -- Когда?
     -- На днях.
     -- Без меня?
     -- Конечно.
     -- Никуда без меня не поедете.
     -- Ого!
     -- Не поедете!
     -- Ха-ха!
     -- Ты без меня поедешь?
     -- Видишь ли, Галя...
     -- А ты?
     -- Я?
     -- А ты, Димка, без меня поедешь?
     -- А почему бы и нет?
     Ошеломленная   Галка  все-таки  действует  с  инстинктивной  мудростью.
Расчленив монолитный коллектив, она отворачиваются, топает ногой и  начинает
плакать. Ребята растерянно ходят вокруг.
     -- Мы будем жить в суровых условиях.
     -- В палатке.
     -- Питаться только рыбой.
     --  Хочу  в  суровые  условия,  --  шепчет  Галка,  -- в палатку. Рыбой
питаться хочу! Мне надоело здесь. Мама  при  всех  губы  стирает.  Какие  вы
хитрые, без меня хотели уехать!
     -- Постой, а как же театральный факультет? -- спрашивает ее Алик.
     -- А вы как решили с экзаменами?
     -- Мы решили не поступать.
     -- Как?
     --  А  вот  так. Подбросили монетку, и все. Хватит с нас! Мы хотим жить
по-своему. Поступим когда-нибудь, когда захотим.
     -- Я тоже хочу жить по-своему!
     -- Ладно, -- говорит Димка, -- берем тебя с собой.  Только  не  хныкать
потом.  А в театральный ты все-таки поступишь. В Ленинграде. В конце концов,
театральный -- это не медицинский. Готовиться  особенно  не  нужно.  Глазки,
фигурка -- это у тебя есть. Вполне достаточно для поступления.
     --  Смотрите, он сделал мне комплимент! -- восклицает Галя, -- Слышите,
ребята, Димка сделал мне комплимент! Спасибо тебе, суровый Дима.
     -- Кушай на здоровье. Я сегодня добрый.
     -- В основном ты прав, Димка, но не совсем, -- говорит Алик. -- Внешние
данные --  еще  не  все.  Нужен  витамин  "Т"  --  талант.  Мне  один  актер
рассказывал,  какие  к ним применяли пробы. Например, предлагают сказать два
слова "хорошая собака" с десятью разными выражениями. Восхищение, презрение,
насмешка...
     -- Давайте Галку проэкзаменуем, -- предлагает Димка.-- Ну-ка,  скажи  с
презрением: хорошая собака.
     ГАЛЯ (с презрением показывая на него). Хорошая собака.
     Юрка предлагает ей выразить восхищение.
     ГАЛЯ (с восхищением показывая на Юрку). Хорошая собака!
     -- Ну, а теперь... -- говорит Алик.
     ГАЛЯ (с насмешкой показывая на Алика). Хорошая собака!
     ДИМКА (показывает на Галю). Ребята, с возмущением!
     ВСЕ (с возмущением). Хорошая собака!
     ГАЛЯ. Хорошие вы собаки, без меня решили уехать!

     МЫ  С  ДИМКОЙ идем по нашей ночной улице. Перешагиваем через лужи возле
газировочных  автоматов,  подбрасываем  носками  ботинок  стаканчики  из-под
мороженого. Мы с Димкой одного роста, и в плечах он меня скоро догонит.
     --  План  в общих чертах такой, -- говорит Димка. -- Сначала мы едем на
Рижское взморье. Отдохнем там немного -- должны же  мы,  черт  возьми,  хоть
немного  отдохнуть!  -- а потом двинемся пешком по побережью в Ленинград. По
дороге наймемся поработать в  какой-нибудь  рыболовецкий  колхоз.  Мне  один
малый  говорил,  что  там  можно  заработать  кучу  денег.  А  потом дальше.
Посмотрим Таллин и к  августу  будем  в  Ленинграде.  Там  отдадим  Галку  в
Театральный институт, а сами...
     -- А сами?
     -- А сами составим новый план.
     --  Отличный  у  вас план, -- говорю я, -- точный, детальный, все в нем
предусмотрено.  Кончаются  деньги,  появляется   рыболовецкий   колхоз.   Вы
забрасываете  невод  и вытаскиваете золотую рыбку. Чего тебе надобно, Димче?
Прекрасный план!
     -- А, черт с ними, со всеми с этими планами. Я  останавливаюсь  и  беру
брата за лацканы пиджака.
     -- Слушай, Димка, когда ты был маленьким, я заступался за тебя и никому
не давал тебя лупить.
     -- Ну и что?
     -- А то, что сейчас мне хочется дать тебе хорошую плюху.
     -- Попробуй только.
     --  Фу ты, дурак! -- Я машу рукой. -- О матери ты не подумал? Что с ней
будет, когда ты исчезнешь?
     -- Поэтому я тебе все и рассказываю. Успокой ее, но, -- теперь он берет
меня за лацкан, -- если ты настоящий мужчина и  если  ты  мне  друг,  ты  не
расскажешь ей, где мы.
     -- Она все равно поднимет на ноги все МВД.
     Димка словно глотает что-то и лезет в карман за сигаретами.
     --  Витя,  пойми,  я  уже  все  решил,  ребят  поднял.  Нельзя  мужчине
отступать.
     -- Мужчина! Убегать из дому принято в 12-13 лет,  да  и  то  в  детских
книжках.  А  в  17  лет  --  это, старик, нелепо. Прояви свою волю в другом.
Попробуй все-таки поступить в институт.
     -- Да не хочу я этого! -- отчаянно кричит Димка. -- К черту! Думаешь, я
мечтаю пойти по твоим стопам, думаешь, твоя жизнь для меня идеал? Ведь  твоя
жизнь,  Виктор,  придумана  папой  и  мамой,  еще когда ты лежал в колыбели.
Отличник в школе, отличник в институте, аспирант, младший научный сотрудник,
кандидат, старший научный сотрудник, доктор,  академик...  дальше  кто  там?
Всеми  уважаемый  покойник?  Ведь ты ни разу в жизни не принял по-настоящему
серьезного решения, ни разу не пошел на риск. К  черту!  Мы  еще  не  успеем
родиться,  а за нас уже все продумано, уже наше будущее решено. Дудки! Лучше
быть бродягой и терпеть неудачи, чем всю жизнь быть  мальчиком,  выполняющим
чужие решения.
     Вот  оно что! Тут, оказывается, целая жизненная философия. Вот, значит,
как? Ты презираешь меня, Димка? Ты не хочешь жить так, как  я?  Ты  считаешь
меня...
     Честно  говоря,  меня совершенно потряс Димкин монолог, и я молчу. Я не
чувствую уже превосходства старшего брата. Со страхом я ловлю себя  на  том,
что завидую ему, ему, юноше с безумными идеями в голове. Но что он знает обо
мне, мой младший брат?
     Мы  медленно  бредем к нашему дому, заходим под арку и при свете фонаря
читаем рукописную афишу:

     30 июня 1960 г. во дворе дома N12
     ВЕЧЕР МОЛОДЕЖИ

     Программа:
     1. Встреча с т. Лямзиным Т. Т.
     2. Коллективная беседа "Поговорим о личном".
     3. Демонстрация к/ф "Микробная флора полости рта".
     4. Танцы под баян.

     Димка вынимает карандаш и пишет  внизу  плаката:  "Танцы  откроет  тетя
Эльва, старая сопящая кобыла".
     Ну, тут я не выдержал и дал ему слегка по шее.

     РЕБЯТА  СИДЯТ  В МОЕЙ КОМНАТЕ. Когда я вхожу, они даже не меняют поз. В
общем-то, как это ни смешно, я дорожу тем, что они меня не боятся.
     -- Личности, титаны, индивиды, -- говорю я им. Смеются.  --  Пиво,  что
ли, пили?
     Заглядываю  под  кровать  --  бутылок  не видно. Сажусь на подоконник и
закуриваю. За моей спиной  двор  "Барселоны",  и  дальше  все  окно  закрыто
стенами  соседних  домов.  Неба не видно. Но если лечь спиной на подоконник,
можно увидеть небольшой четырехугольник со звездным  рисунком.  Мне  хочется
предаться  любимому  занятию:  лечь  спиной на подоконник, положить руки под
голову, ни о чем не думать и созерцать этот  продолговатый  четырехугольник,
похожий   своими  пропорциями  на  железнодорожный  билет.  Билет,  пробитый
звездным компостером. Кажется, это есть в каких-то стихах.  Никто  не  знает
про  этот  мой билет. Я никому не говорю про него. Даже не знаю, когда я его
заметил, но вот уже много лет, когда мне бывает совсем невмоготу,  я  ложусь
спиной на подоконник и смотрю на свой звездный билет.
     Я  слышу  через форточк