Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Аксенов Василий. Ожог -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  -
ши, ты мне диски, я тебе сальники - такое было дело, нормальный автомобильный рэкет. Так начинал свой день "Мужской клуб" на Пионерском рынке. Кого грело летнее солнце, кого хлестал осенний дождь, кто как бы нежился в хвойной ванне, а кто сидел по горло в снегу. Ишанин, тот пребывал в вечной слякоти. Сейчас, желая согреться, он притиснул к себе Таисию Рыжикову и пытался застегнуть у нее на спине пуговицы своего пальто. - Таська, я тебе сегодня палку брошу? Палку брошу? - гнусавил он. Таисия туманно улыбалась белками закатившихся глаз. Меня тут звали Академиком и считали своим. С Аликом Неярким я познакомился в районной психушке еще после первого приема антабуса. Ишанина я как-то поймал на попытке ограбления моей квартиры, когда тот, взломав замки, увлекся вдруг четвертой серией "Адъютанта его превосходительства" и, посасывая мое виски, закемарил у ящика. С Кимом и Суховертовым мы "играли горниста", то есть дули водку из горлышка "на троих", почитай в каждом неохраняемом подъезде микрорайона. С Петром Павловичем Одудовским мы одно время сблизились на почве толкования "Дхаммапады", увлечения йогой и вообще Индией, перезванивались по десять раз на день, а супруга его даже завела собственный ключик от моей двери. Частенько среди ночи я слышал в коридоре легонькую поступь ее босых ног, а потом видел сквозь сон прямо над носом большую голую грудь с острым соском и чувствовал покалывание длинных ногтей, ведущих разведку у меня в промежности. Дружеские эти визиты были бы даже милы, если бы мадам Одудовская не начинала в энергические моменты голосить не своим голосом: - Улетаю! У-ле-та-ю! Впрочем, успокаивал я себя, довольно трудно догадаться, из какой квартиры нашего шестнадцатиэтажного гиганта кричит в данный момент эта мятущаяся натура. Я и сам ранее с бульвара неоднократно слышал этот крик, но всякий раз думал, что это удачная радиопостановка. Патрику Тандерджету чрезвычайно понравился "Мужской клуб", он сразу почувствовал себя здесь в своей тарелке. - Какие симпатичные все, - говорил он, оглядывая мельтешащие вокруг землистые и багровые до синевы лица в алкогольных паучках, с разросшимися родинками, фингалами, фиксами, мутными гляделками и сизыми сопелками. - Вот, сразу видно, неквадратные ребята! Я бы их всех переселил в Калифорнию. Подражая Петру Павловичу, мы закупили на рынке продуктов и сели по-турецки под стеклянной стеной супермаркета, чтобы вкусить свой аристократический завтрак. Мы подливали в пиво перцовку и апельсиновую настойку, а закусывали мыльной глубоководной нотатенией и сыром "Рокфор", этим гнилостным какашечным стилягой в семье здоровых советских сыров, а также охотничьими сосисками, нафаршированными диким салом Потребсоюза, почечным полуфабрикатом из индийской птицы и клубничной пастой из румынской нефти. - Эй, Академик! - крикнул мне издали Алик Неяркий. - Я гляжу, ты развязал! - Кореш приехал!- Я показал на Патрика редиской.- Американский профессор! Алику, видно, очень хотелось присоединиться к нам, но вконец обалдевшие тоголезы танцевали вокруг него ритуальный танец, и он поднял над головой сжатые ладони. Патрик послал ему в ответ воздушный поцелуй. - Что это за наемный убийца? - спросил он восхищенно. - Босиком гуляете, чуваки? - крикнул нам Алик. - Нью фэшн, изнт ит? Он стукнул лбами Уфуа и Вуали и стал пробираться к нам. А за огромной стеклянной стеной, что возвышалась над нами, уже заработал супермаркет. Временами возникала почти миражная картина: входила какая-нибудь циркачка или балеринка в джинсовом костюме, брала расфасованный товар и удалялась, сильно работая задом, - ну, просто Малая Европа. Впрочем, тут же в кадр врывалась тетка с загнанными глазами очередницы или проплывал кривоногий узбек с орденами на плюшечном халате, и мираж рассеивался. Вдруг за стеклом прямо против нас остановилась администраторша. Мы наблюдали ее завершенный образ: большое и ноздреватое тело едва помещалось в накрахмаленном халате, капронах и чулочных сапогах, на голове зиждилась башня из волос. Даже у страшного призрака детства из учебника естествознания "Волосатого человека Адриана Евтихеева" не хватило бы волос на такое дело. Далее - зоб Марии-Антуанетты, носик-пупсик, эталон довоенного кинематографа, строгий взгляд завотделом культуры мадам Калашниковой, и лишь в самой глубине глаз, словно озера Эльтон и Баскунчак, отсвечивало постоянное мучительное желание раскорячиться. Вот и эта тварь напоминает мне кого-то иэ прошлого, подумал я, так же, как кассирша в метро, как гардеробщик в институте, как гардеробщик в баре, как Теодорус из Катанги... все они напоминают нечто связанное с пластами солнечного снега и черным пятном на снегу, с неким пространством позора и с некой личностью, царьком этого пространства, сексотом?.. уполномоченным?.. оперкапитаном? Это все фокусы алкоголя, результаты хронического невроза, должно быть... Губы администраторши зашевелились. Она в чем-то укоряла нас, указывала на какое-то нарушение, угрожала пресечением, но мы из-за стекла ее слов не слышали. Проникал лишь запах духов "Огни Москвы". Патрик на всякий случай помахал ладонью между ног. Хоть я и был уже чудовищно пьян, но отечественные рефлексы еще работали, и, вообразив себе пятнадцатисуточную неволю, я предложил другу смотаться. Однако Патрик Тандерджет, оказывается, лучше меня знал женское сердце. Он снова помахал администраторше своей большой ладонью, и дама вдруг коротко вздохнула, будто вздрогнула, и уже с мнимой строгостью погрозила, а потом написала нечто на бумажке и приложила к стеклу. НЕУЖЕЛИ ТОВАРИЩИ МУШЧИНЫ У ВАС ДОМА НЕТУ ЧТОП ЗАКУСЫВАТЬ НЕ ПАВЕРЮ Не сговариваясь, мы оба сразу зарыдали, да так жалостно, что администраторша со всей своей бабской сутью рванулась к нам, к двум несчастным грязным кобелям (вымыть, вымыть- ОБОИХ! - накормить, напоить и в постель положить- ОБОИХ! - чтоб стиснули с двух сторон 2-ОБА!), она притиснулась к стеклу и вдруг увидела наши босые ноги! Ужас преобразил ее ожившее было лицо в маску народного гнева. Она подхватилась и унесла свое имущество в лабиринты прогрессивной торговли. Эту сферу я все-таки знал лучше, чем Патрик. - Если вам, ребята, спать негде, айда ко мне на Беговую, - услышали мы сзади и увидели на своих плечах, я на левом. Пат на правом, широченное синеватое лицо со слипающимися глазами. - Я, ребята, проводником работаю на экспрессе "Неделимая Русь". Десять суток не спишь в ожидании всяких пакостей от китайцев, а другие десять отдыхаешь с блядями. Работой не обижаюсь, а на Беговую ко мне милости просим, только я там малость нахавозил. Проводник икнул и засопел, а некто в соломенной шляпе, на полях которой лежал ободок почерневшего прошлогоднего снега, громко заявил: - Да чего это ребятам на Беговую переться? У меня вот здеся за полотном катеж при лесничестве. Да я жену на хер выброшу, а этих двоих в беде не оставлю! "Мужской клуб" загудел: - Где это видано, чтоб в беде товарищей оставляли! Да лучше пристрелить обоих! Спать негде, айда в Дмитров поедем, в Дом колхозника! Айда, Академик, не бздимо, и латыша своего бери, у нас в общаге каждую ночь койка пустая, поместимся! Нас вдруг все окружили, все терлись боками, хлюпали, хмыкали, и мы покряхтывали под напором то ли братского, то ли педерастического сочувствия, как вдруг из окон ближайшей стоматологической поликлиники повалил зловещий черный дым, и у всех испортилось настроение. Поликлиника занялась как-то сразу и сгорала сейчас на глазах всего Пионерского рынка скромно, без паники, без всяких тревог, лишь мелькали в дыму лица, искаженные зубной болью. Между тем администраторша-то наша оказалась расторопной: она спешила к нам в сопровождении трех дружинников, она бежала, подгребая правой рукой и досадливо отбрасывая левую грудь, которая вдруг запарусила от быстрого движения. Что-то римское, императорское вдруг обозначилось в ее лице, она явно действовала сейчас от лица всей страны, и ярость ее была священна. Как жаль, вот и конец путешествию, подумал я, но на всякий случай завопил, как малолетний хулиган: - Патрик, рви когти! Отряд защитников порядка врезался в пивное содружество. - Бегите! Бегите! - высоким прекрасным голосом девочкиподростка закричала Софья Степановна. Администраторшу хватали за бока мокрые руки, но она неслась вперед, как опытный регбист. Мы с Патриком ринулись под стеклянные своды рынка, заметались в мясном отделе среди туш, полезли по овощным рядам, давя клубнику, захлебываясь рассолом. Частный сектор торговли был на нашей стороне. Град картофелин и моченых яблок летел в наших преследователей, но они прорывали базарную защиту и настигали. Конечно, в следующий момент пожар с поликлиники перекинулся на стеклянные стены рынка, и стены преотличнейшим образом воспламенились. Тут же подъехали пожарные машины, высыпали цепи зеленых касок, растянули бесконечные шланги - ловушка захлопнулась. Радио громогласно объявило: - Поезд "Митропа" прибывает на первый путь! Провожающих просят выйти из вагонов для регистрации нах Аушвиц, пах Аушвиц, нах Аушвиц! Под стеклянные своды, шипя героической симфонией и выпуская пар, въехал паровоз, увитый индонезийскими гирляндами с портретом Вячеслава Моисеевича Булганина с примкнувшими к нему ушами. Паровоз пер прямо на нас по хрустящим дыням. - Давай, поехали! - гулко сказал Патрик и захохотал. Пар, грохот, вонь Курской магнитной аномалии заполнили стеклянный куб, который, конечно, не замедлил взорваться. От Веселого-Куплета к Акробатке Запах старой настоявшейся мочи привел меня в чувство. Я сидел на унитазе, а голова моя и плечо упирались в плохо оштукатуренную стену, на которой недалеко от моего глаза были нарисованы странная махнушка и нацеленный на нее странный пистолетик. - Живой! Очухался! - произнес где-то рядом веселый бандитский голос Алика Неяркого. От испуга мне показалось, что я лежу на стене, как на полу, а унитаз якобы всосался в мой зад. Потом, худо-бедно, ко мне стала возвращаться ориентация в пространстве. Сортирные надписи и рисунки, незнакомые лица близких до боли друзей, множество картонных билетиков на полу, странички беговой программы... - и наконец до меня дошло, что я сижу на стульчаке в туалетной комнате столичного ипподрома. Некогда в этом туалете были уютные наглухо закрывающиеся кабинки. Повеситься в такой изолированной кабинке после проигрыша можно было без особых хлопот. Болтали, что однажды в начале пятидесятых знаменитый тотошник Мандарин, забрав на "темноте" четверть кассы, зашел отлить из органона излишек коньяку, рванул неосторожно дверь второй кабинки и увидел висящего внутри своего друга полярного летчика ЯроГолованьского. Мандарин якобы тогда горько заплакал и красным карандашом нанес на стену контур кореша, не удержавшись все-таки спьяну пририсовать контуру анекдотическую трубку. Может быть, и врет ипподромный народ, но контур с трубкой во второй кабинке остался по сей день и просвечивает сквозь семь слоев масляной краски. Новое гуманистическое время не обошло стороной и ипподромный верзошник: кабинки спилили чуть ли не до пупа, и теперь в них фига два повесишься. Из мельтешни незнакомо-дружеских лиц вдруг выплыло одно знакомое - неизменный беговой фрей Марчелло с его неизменным мундштуком в зубах, с неизменным "ронсоном" и значком "Движение за ядерное разоружение" в петлице. Появление Марчелло обрадовало меня. Я с удовольствием смотрел, как фокусируется его якобы невозмутимое лицо с якобы трагической складкой у якобы готического носа и якобинской бороздой на лбу. - Что я там натворил на рынке, Марчелло? - спросил я его. - Будь другом, скажи, бей сразу, чтоб преступник не мучился. - Не валяй дурака, Академик, - ровным скрипучим голосом проговорил Марчелло. - Лучше постарайся угадать лошадей. Он протянул мне программку, и я обрадовался: значит, ничего особенного я все-таки не натворил на Пионерском рынке, всетаки вряд ли даже Марчелло предложит программку заведомому преступнику. Я посмотрел в программку, испещренную крестиками, ноликами, зигзагами, колдовской клинописью Марчелло, и даже гоготнул от удивления - сразу увидел в ней свой знак, свою фигушку с маслом, явный выигрыш. - От Веселого-Куплета к Акробатке. - Не валяй дурака, - проскрипел Марчелло. - У ВеселогоКуплета с весны еще грыжа висит по колено, а на Акробатке в колхозе в Раменском солярку возят. - От Веселого-Куплета к Акробатке, - повторил я и подумал, что, если эти два одра не придут первыми, тогда уже я найду где-нибудь изолированную кабинку. - Поставь за меня рубль, Марчелло, я тебе потом отдам, - попросил я. Игрок кивнул и отошел, не изменившись в лице, но потом обернулся и внимательно на меня посмотрел, - видно, все-таки я посеял сомнение в его набриолиненной голове. Сортир вдруг опустел: все заспешили к кассам. Я встал со стульчака и подошел к зеркалу. ...Я, я, я... что за дикое слово! Неужели вон тот - это я? Разве мама любила такого?.. На меня глядел очень бледный субъект со впалыми щеками и отечными подглазьями. Ему с успехом можно было дать и двадцать восемь, и сорок восемь лет. Он был несвеж, ох как несвеж, а запавшие эти щеки, и длинные волосы, и мерзкая бледность, и сдержанно истерические губы придавали ему какую-то порочность и как-то странно молодили, а мускулюс стердоклейдомастоидеус на шее и темный свитерок на костлявых плечах придавали ему даже некоторую спортивность. На меня смотрел тип ненадежный и социально чуждый, болезненно сексуальный и мнительный тип, страдания которого гроша ломаного не стоят. Я стал внимательно вглядываться в него и вдруг понял, что он едва не кричит, еле-еле удерживается от бессмысленного жуткого воя. Еще внимательнее я вгляделся в его чужие глаза и тогда, закрывшись руками, бросился прочь. Я потерял себя и разъехался в мерзкой черной кашице на кафельном полу. Со стороны, из глубины сортира, я уже слышал приближающийся вой, как вдруг увидел внизу под собой босые. распухшие, неимоверно грязные ноги. Они вернули меня в мир. потому что были мои, безусловно мои, это были именно мои собственные несчастные ноги. Куда же МНЕ деваться с такими ногами? Ведь Я даже из сортира выйти не могу на таких ногах! Вдруг распахнулись двери, и накатила шумная волна рыканья, хрюканья, хохота и матюкалки. Мужики орали во всю глотку. в сердцах швыряли на пол пачки билетиков, срывая пуговицы. вынимали аппараты. - Эй, эй, да ты в карман мне не нассы! Из отрывочных возгласов я понял, что первым в заезде пришел Веселый-Куплет. Новость эта, как ни странно, очень взбодрила меня, я и думать забыл о всяких ужасах. Я толкался среди игроков и без страха, а, напротив, с юмором поглядывал в зеркало, где терся в толпе чрезвычайно близкий мне незнакомец. Потом я увидел в зеркале, как к нему, то есть ко мне, приблизился Марчелло. - Держи, - он протянул мне голубой билетик "от ВеселогоКуплета к Акробатке", - ты начал, я завалился. Рубль с тебя. Между прочим, этого мерина, кажется, никто не играл, кроме тебя. Ты знаешь, я и сам часто ставлю против конюшни, но по точным сведениям конюшня сегодня не играет. У них вчера было партсобрание, Ланг разоблачил Медовуху, был дикий хай. Сегодня все начистоту - Буденный в ложе, оркестр милиции - сегодня должны приходить битые фавориты, а если прибежит еще и Акробатка твоя, я съем свои очки. - Он произнес все это на одной интонации, стоя в фиксированной позе с мундштуком и струйкой дыма, а я топтался рядом, глупо хихикая. - Ну хорошо, пойдем в ложу, Академик. - Да я, вот видишь, без ботинок... неудобно как-то... - Не валяй дурака. Ты должен сам увидеть, как Акробатка отвалит копыта на втором вираже. В ложе было весело, там теснились подвыпившие киношники, травмированные спортсмены, сдержанные князья-фарцовщики, нищие писатели, несколько милых баб - вся публика болееменее знакомая мне по кабацким похождениям. Не разглядев еще всех, я почувствовал вдруг волнение, близость встречи и в следующий миг увидел рыжую красавицу Алису. - Привет, - сказала она. - Вот и вы! Она прищурилась и смотрела так, словно ждала от меня какого-то решительного шага. Вот здесь, прямо здесь, в ипподромной ложе, у всех на глазах? Я растерялся. - Что ж тут особенного, - буркнул я. - Я как я. - Я и говорю - вы как вы, - весело сказала она и тут же потеряла ко мне всякий интерес. Вниманием ее завладел очередной любовник, записной московский "ходок", то ли эстрадный певец, то ли международникгэбэшник. Ревность взорвалась во мне и озарила все краски мира. Я увидел зеленый овал травы и скользящие пятнышки разноцветных ездовых камзолов, лоснящиеся хребты и крупы лошадей, горящие под солнцем окна Москвы, и кучерявые амурные облака, и трубы милицейского оркестра, и белый китель легендарного усача, и Первую Конную, и Первую пятилетку, и Первую мировую войну, и весь этот первый бал. - Эй вы, не злитесь! - сказала Алиса из-за спины своего партнера. - Познакомьтесь лучше с моим мужем. Это известный конструктор тягачей. На меня смотрел человек средних лет, пышущий здоровьем и силой, похожий на астронавта Давида Скотта. Вот настоящий мужчина, подумал я, настоящий герой, не чета всем ее ебарям, этому дешевому московскому сброду. Да, я почувствовал симпатию к лауреату Фокусову, моему сотоварищу по любви к Алиске. - Рад познакомиться, если мы еще не знакомы, - сказал я, давая ему возможность не вспоминать о коктебельских бесчинствах. - Я тоже рад, - сказал он, со сдержанной благодарностью эту возможность принимая. - Мы с вами как-то играли в теннис, - соврал я, чтобы сделать ему еще одну приятность. - Когда? - удивился он. - Сразу после прогона на Таганке и перед ужином в "Узбекистане". - Теннис, Таганка, суп-лагман в "Узбекистане"... - плейбойский московский набор. Упущена, правда, еще финская баня. Скосив глаза, я увидел, что гэбэшник-международник поглаживает Алису по попке. - Простите, не помню, - смутился Фокусов. - Я видел одно ваше детище, - сказал я. - Внушительная штука. Пальцы Алисы, я видел, скользили по бедру смазливого подонка. - Спасибо, - расцвел Фокусов. - Я, знаете ли, всегда скучаю по ним. Если бы не жена... - Понимаю, понимаю... Я заметил, что у Алисы полуоткрылся рот и полузакрылись глаза, а эстрадник-гэбэшник-международник чуть-чуть оскалился: должно быть, те легкие прикосновения напомнили им очень многое. - Кажется, бросил бы все к черту, - легко сказал Фокусов, показывая мне, что он над собой как бы подсмеивается. - Вы не пьете, надеюсь? - спросил я. - Кажется, запил бы, - прошептал он. Мрачность неожиданно прорвалась сквозь все его оборонительные заслоны, и он заглянул мне в глаза, как бы прося не разглашать тайну. Перед нами вдруг возникла черненькая пышечка Зойка-дура. - Суперновость, товарищ

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору