Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Аксенов Василий. Ожог -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  -
еяркий. - Это сладкое слово свобода. Она, свобода, каждому нужна. Как воздух. - Свобода- это осознанная необходимость! - с гордостью подтвердил Одудовский. - Все-таки, товарищи, умели классики формулировать! - Это точно, - согласился Алик. - Классовая! - завопил вдруг в ярости Чепцов и даже затопал ногами.- Да вы прочтите- какие герои! Не Анджела же Девис! Не Микис этот хуев Теодоракис! Свои - выродки! - Спокойно, конница-буденница, глянь-ка сюда, - сказал тут Неяркий и показал из-за пазухи еще одного "Попрыгунчика": не тушуйся, мол, еще живем. Сумерки снова опустились на Чепцова. Что же это он? Почему он тут водку пьет и откровенничает перед деклассированными элементами? Почему не идет напрямик к куратору валютных баров, майору Голубкову, и не предъявляет папочку с тесемочками? Почему шаг его сбился на Пушечной возле витрины с пупсами, кроватками и плюшевыми мишками? Зачем он там торчал полчаса и глазел на проходящих баб, почему на заветную твердыню даже старался не взглядывать? Развалившийся фривольный старик возле "Детского мира" соображал о спасении дочки, вернее, уже не дочки, а со-жи-тельницы. Спасу сожительницу Нинку и утаю от нее. Скажу, что листки нашел на дневной работе в "ящике", что вывалились они из плаща Аристарха. Хорошая идея, теперь надо идти, идти - иди, чего же не идешь?.. Дикий пьяный закат за спиной не пускал его. Репрессия коснется только ненавистного Аристарха- иди и докладывай! Закат не пускал - он обложил его со всех сторон и везде блестел желтыми отражениями. Чего же не иду? Не хочу увеличивать и без того длинный список преступлений? Преступлений? Ты сам уже, сволочь старая, попал под влияние вражеской пропаганды - верную бескомпромиссную службу называешь преступлениями? Не хочу больше арестов, допросов, ничего не хочу! Я старый, я честный, я садовод-любитель, я в прошлом честный ветеринар! Солнце вдруг кануло за спиной в шумные тылы Москвы, и он тогда понял, что теперь его не пустят сумерки, а потом на пути его встанет ночь, а до утра он, наверное, не доживет. - Вот ты настучать на дочку хочешь, а это никого не украшает, - нравоучительно говорил ему, дыша в лицо прованским, изпод шпротов, маслом, Алик Неяркий. - Вот я, Кирьяныч, сам в органах служил, но никогда ни на кого не стучал. Чепцов допил остатки жгучего "Попрыгунчика" и заговорил быстро, со всхлипами, с подскоками в неопределенных местах: - Дочка у меня, дорогие товарищи... нежнейшее существо... у нее грудки, как у козочки, дорогие товарищи, у нее шейка сзади с ложбинкой, у нее на ногах, мужики, кожа такая же нежная, как и на животике- ни волосика, ни пупырышка... с ума можно сойти от такой дочурки, хлопцы... глаза такие огромные, вы таких и не видели... а волосы коротко стрижет, дурочка, а ведь они у нее мягкие и пушистые, могла быть просто волжская волна, как в песне поется... такая вся слабая, нежная, лопаточки торчат на спине, и вот здесь, ребята, даже косточки выпирают... а губы у моей дочки красные и с пленочкой, а когда она ложится на бок, то получается вот такая линия... видите, вот такая линия... просто сумасшествие... - Какой удивительный портрет дочки! - испуганно проговорил Лев Андреевич. - Все понятно, - сказал Алик. - В поселке Одинцово, где проживает моя супруга Тамара, один полковник в отставке тоже дочку свою тянет. Бывает, Кирьяныч, бывает, не ты один. - Ив старые времена такое случалось, случалось, - ободряюще зачастил Одудовский. - Достаточно вспомнить семейство Борджиа... Чепцов встал на колени, прицелился и что есть силы вбил свою голову в батарею отопления. Потом повторил. В желтом сумраке тупика Куницер сидел или, вернее, полулежал, отвалив почти до отказа кресло своего "жигуленка". На коленях его возилась, всхлипывала, причмокивала коротко стриженная пушистая Нинина голова. В тупик выходили окна кухни какой-то грязной столовки. Там, в желтых сумерках, грохотала огромная картофелечистка. Куницер смотрел на голову Нины. Это не моя любовь, это только часть моей любви. Маленькое существо, которое пришло однажды ко мне со стеклянным ящичком в руках... Где моя любовь? Где я ее прошляпил? Иногда я вижу какую-то ясность, какой-то проем в небе и в нем какую-то память, я хочу удержать этот миг, но он улетает. Где моя любовь? Мой маленький прыщавый принц, мой Толик фон Штейнбок, ты видел однажды юную измордованную зечку с золотыми волосами, что лежала боком на снегу и грызла пузырек с одеколоном. Ее звали Алиса. Все пролетает мимо меня, как будто в комнате, где я стою, открылись разом все окна и двери и злой сквозняк несет мимо листья, конверты, марки... все мимо, словно не написана мне на роду эта встреча... Путешествие будет опасным так назывался фильм, который Толя фон Штейнбок смотрел в седьмой раз. Это был тот самый классический вестерн "Дилижанс" с Джоном Уэйном в главной роли, но зрители магаданского кино "Горняк", включая, разумеется, и фон Штейнбока, не знали ни настоящего названия фильма, ни имен актеров. Это был один из так называемых "трофейных" фильмов: титул и титры срезаны, придумано новое название, вклеена поясняющая заставочка, что, мол, здесь зрители увидят борьбу свободолюбивых индейских племен против белых колонизаторов. Не важно, что зрители болеют против свободолюбивых индейских племен, засыпающих стрелами маленький дилижанс, и аплодируют белому колонизатору Ринго Киду, когда он прыгает с крыши дилижанса на спину лошади и на лету снимает из винчестера двух воинов сиу. Важно другое - проформа соблюдена, а зритель, хошь не хошь, получает еще один кол в макушку насчет "освободительной борьбы народов". В седьмой раз пришел Толя посмотреть, как ходит по экрану Ринго Кид, как он медленно переставляет длинные ноги в удивительных ковбойских штанах с металлическими заклепками, как он вытирает пыль с лица, как ловит на лету брошенный ему шерифом винчестер, как он в медленной настороженной улыбке показывает белые зубы, как целует женщину... Толе казалось, что он и семьдесят раз мог бы смотреть на это. Невиданный герой, смельчак, которому ничего не стоит отдать жизнь за свободу! Ринго Кид вселял в Толю уверенность, он воображал его фигуру на улицах Магадана и, выходя из кино, конечно же, чувствовал и себя немного Ринго Кидом. В толпе, выползающей из кино, среди телогреек, тулупов и шинелей он вдруг заметил плюшевую шубку. Пружинистые ноги Ринго Кида сразу обмякли- Людочка Гулий! Повернулась в профиль- носик, челочка, губки! Заметила! Неужели покраснела? Перебросила тяжелую косу со спины на грудь. Какой вызывающий смех! - Мальчики, смотрите, фон Штейнбок, кажется, воображает себя Ринго Кидом! Ребята подошли к багровому фон Штейнбоку. Поп, Рыба и Сидор. Прелестная издевательница стояла в отдалении с подругой и насмешливо хихикала. Стыд, сладкая истома, смутная догадканеравнодушна! Чуть ли не понос - от волнения! - Боков, че в школу не ходишь? - спросил Рыба. - Завтра контрошка по алгебре, Толяй, - сказал Поп. - Але, Бок, ты чего тренировки пропускаешь? Сачкуешь, салака? - Сидор дружески ткнул Толю, цыкнул слюной в сторону, подмигнул. Толя видел по глазам ребят, что они все знают про арест матери и теперь, как ни странно, его одобряют. - На тренировку приду, - сказал он, отчаянно вызывая на помощь образ Ринго Кида, горбясь, кладя руки в карманы и независимо проходя вперед. - А на контрольную я положил. Отлично прошел мимо "утешителей" - смелый, уверенный, независимый. На Людку произвело - даже варежку раскрыла! - Фон Штейнбок! - услышал он за спиной ее насмешливый, однако чуть-чуть обескураженный голос. Это была попытка вернуть себе превосходство: не забывай, мол, кто мы, а кто ты - фон, мол, да еще и Штейнбок! В дверях он поднял воротник и закурил. Отлично получилось! Краем глаза заметил, как вспыхнуло мгновенным восхищением лицо Людмилы. Да, она, конечно, к нему неравнодушна, а он еще больше ее любит, хотя и знает сейчас, что она сволочь. Дикий ветер хлестал вдоль Колымского шоссе, вдоль длинного ряда добротных каменных, настоящих городских домов, где жили семьи офицеров МВД. Здесь временами возникала иллюзия большого города. Здесь образ Ринго Кида померк. Здесь в своем хлопающем на ветру долгополом черном пальто Толя фон Штейнбок вообразил себя городским юношей начала века, товарищем молодого Маяковского, поэтом-футуристом. "Я сразу смазал карту будней, Плеснувши краску из стакана! Я показал на блюде студня Косые скулы океана!" Кожа покрылась пупырышками восторга. Увы, город кончался сразу за углом, а там начиналась мешанина бараков, заборов, вышек, и там, Толя вспомнил, за желтым забором в три роста находилась магаданская тюрьма "Дом Васькова", где сейчас сидела его мать и куда ему завтра нести передачу. От тоски и предчувствия завтрашней процедуры заболел живот. Толя прислонился к перилам ярко освещенной витрины продмага. Красивая горка консервов, сало "лярд", последняя улыбка лендлиза. За стеклом колготела толпа. А вот если бы он сейчас зашел в этот магазин в своей куртке с двумя рядами железных пуговиц, с патронташем на бедрах, с предупреждающей - осторожно, не суйтесь, ребята! - улыбкой на лице, он - Ринго? Там все бы просто остолбенели, все эти офицеры и офицерши, нелепые и кургузые. А если бы он подошел к воротам "Дома Васькова", где мы, родственники, ждем очереди на передачу и заглядываем в лицо каждому вертухаю? Он ждать бы не стал! Он заложил бы под ворота пакет динамита, а потом ворвался бы внутрь и освободил бы всех заключенных! Честное слово, Ринго Кид один справился бы со всей охраной магаданского узилища, с этими кривоногими "ваньками", неуклюжими, глупыми, с замерзшими соплями под носом. С удовольствием воображаю встречу Ринго Кида с капитаном МГБ Чепцовым! Да что там говорить, десяток-другой "ринго кидов" к чертовой матери распотрошили бы всю жандармерию Магадана, всю "вохру", весь "усвитл", все "олпы", "буры", "урчи" и освободили бы всех! Вихревые картины воображения были прерваны ласковым женским голосом: - Боков Анатолий? Здравствуйте! Толя вздрогнул и увидел перед собой освещенную витриной молодую красивую офицершу. Она была в куньей шубе и оренбургском платке. Круглое ее лицо с живым румянцем и веселыми глазами было бы совсем красиво, если бы не подбородок, почти уже оформившийся для провинциального величия. Толя впервые встретил на улице эту молодую начальственную даму, которая преподавала в их школе французский язык. Узнав, совсем смешался, потому что не помнил ее отчества, так как занимался в английской группе. - Полина Игнатьевна, - весело и дружелюбно подсказала дама и вдруг взяла мальчика под руку. - Проводите меня немного, молодой человек. Они пошли по мосткам, и она опиралась на его руку. Фон Штейнбок впервые вел под руку даму! - Как хорошо, что я вас встретила. Толя. Я как раз собиралась послать за вами. Ведь я секретарь школьного парткома. Она все время поворачивала к Толе свое лицо и очень внимательно смотрела, как бы изучала. - Бедный мальчик, - вдруг сказала она таким хорошим голосом, что Толя чуть-чуть постыдно не заплакал. - Вы общественник, волейболист, - сказала она уже более официально, но все равно очень сердечно. - Баскетболист, - поправил Толя. - Вы не лишены способностей, я навела справки. В классе у вас есть определенный авторитет. Вы приняты в комсомол. "Знала бы она про значок!" - Толя, почему вы прекратили посещать школу? Я читала ваши сочинения, искренние, патриотические. Вы советский юноша. Толя! В нашей стране есть принцип - "сын за отца не ответчик". Произнося эти фразы, дама как-то странно жестикулировала, рисуя то одной рукой, то двумя или овалы, или квадраты с закругленными углами. - А разве яблоко от яблони далеко падает? - спросил Толя. - Мне еще в третьем классе учительница напомнила про яблоки. - Ах, Толя! - пылко воскликнула дама. - Это был плохой педагог! Она плохо изучила труды товарища Сталина! Путь их был недолог, и вскоре они остановились возле нормального городского пятиэтажного дома. В окнах было уютно и празднично, а из какой-то форточки долетала милая писклявая песенка Зои Рождественской: Подари ты мне и солнце, и луну, Люби меня одну! - Не надо ожесточаться и замыкаться от коллектива. - Дама крепко пожала Толину руку. Шуба ее чуть приоткрылась, и оттуда, из глубины пахнуло крепчайшими сладкими духами, большой теплой грудью. Фон Штейнбок слегка вздрогнул от неожиданного острого желания. Это не прошло незамеченным. Дама еле заметно усмехнулась. - Все будет хорошо, - с теплотой совсем уже необыкновенной произнесла она. - Я провентилировала, навела справки... Мой супруг... Супруг оказался легок на помине. Толя не успел дослушать обнадеживающей фразы. К дому подкатила черная "эмка" со шторками, точно такая же, как та, "позорная". Быть может - та же? Из "эмки" быстро вышли и перепрыгнули через сугроб три крепкотелых офицера, нагруженные бутылками коньяка и шампанского. Первый, с полковничьими погонами, весело крикнул: - Полина, как у нас дела на фронте закуски? Батарея прибыла! Офицеры увлекли Полину Игнатьевну к подъезду с хохотом, с громкими криками и с некоторым даже комизмом, как бы разыгрывая из себя пажей. В дверях немного замешкались, Полина Игнатьевна обернулась, и Толя услышал, как она сказала мужу: - Бедный мальчик... Офицеры, все трое, посмотрели на Толю, а один из них склонился к ушку Полины Игнатьевны, поблескивая зубами и белками глаз. Это был Чепцов. Толя сразу понял, о чем тот сейчас рассказывает блистательной даме. Догадка подтвердилась. - Да ну вас, Чепцов! - Дама махнула перчаткой. - Идите уж, идите! Офицеры вжались в дверь, а она сделала Толе прощальный жест той же перчаткой и не без еле уловимого кокетства. - Обязательно придите ко мне в школу. Завтра. Обязательно. Я вас жду. Дверь закрылась. - Падла эмгэбэшная, - прошептал Толя и затрясся от злобы. Высший свет! Дворянские манеры! Толкователь трудов товарища Сталина! А он-то расчувствовался, раскис, почувствовал вдруг тепло, какие перспективочки раскрылись перед ним: плюшевые занавесочки, кремовые ночнички... Не нужно мне вашего сочувствия, вы, гулии, чепцовы, лыгеры! Я волк, волчонок. Яблоко действительно от яблони недалеко падает, и сын за отцаответчик! Лыгеры... Да-да, он вспомнил: она- полковничиха Лыгер, о ней как-то с уважением говорил Филипп Егорович. Да, он о всех своих пациентах говорит с уважением, как будто болезни и жалобы уже дают право на уважение. На что же жалуется эта кобыла? А может быть, действительно болезнь дает право на уважение? Может быть, так и следует поступать верующему, христианину - всех прощать, никому не мстить? Хорошо, пусть так, однако имеет ли право христианин на презрение? Что есть презрение? Высокое ли это чувство? Духовное или биологическое? Презирал ли Иисус своих палачей? Неужели он и к ним испытывал только любовь? "Не ведают, что творят". Постичь до конца Иисуса нам не дано, но ведь с точки зрения нашей обычной логики презирать - это не значит мстить? В презрении нет насилия? Неожиданно, как это часто бывает в Магадане, повалил снег, да такой густой, что скрылись из глаз все огни. Толя шел теперь, бодая головой снегопад. Он не особенно и заметил-то перемену погоды - мститель Ринго Кид и всепрощающий Христос занимали его ум. После того как Мартин прочел ему Евангелие от Матфея, Толя часто представлял себе сцену казни Христа. Вот пробивают Ему ладонь огромным ржавым гвоздем, и вот ладонь уже не оторвать от перекладины. Вот пробивают Ему вторую ладонь - как легко гвоздь проходит сквозь человеческое тело! - и теперь Он уже никогда не сможет сам оторваться от этого странного сооружения. На всякий случай Ему привязывают к столбу ноги - так вернее! Полная беспомощность, полная власть палачей! Кто изобрел казнь на кресте? В чью голову впервые пришла такая идея? Не зверь ведь изобрел! Зверь только убивает врага, но никогда над ним не глумится. Страсть к глумлению над жертвой - качество человечье! Однако есть и другие чисто человеческие качествасострадание, например. Глумление и сострадание - и то, и другое присуще человеку, не зверю... Солнце над головой. Мухи облепили раны. Никогда не оторваться от столба. Голгофа - потрескавшийся от солнца глиняный холм. Где-то недалеко городская свалка. Его рисуют с тряпкой на чреслах, но, скорее всего, тряпки не было, и стража глумилась над Его наготой. "Не ведают, что творят..." И только? И даже не было презрения? Презрение - человеческое качество? Крест - грубый контур Летящего... Что за странное существо - человек? На перекрестке ударил такой сильный снежный заряд, что Толя даже закрутился. Дико раскачивался над головой фонарь. В его неверных бликах Толя разглядел группу согбенных граждан, медленно бредущих посредине улицы. Как странно выглядела эта группа граждан обоего пола в пургу посреди барачного, колючепроволочного Магадана! Фетровые шляпы с заломом, боа из лисиц, макинтоши с накладными карманами, туфельки на высоких каблуках. Позади группы тащился кургузый "человек с ружьем". Приезжий бы удивился такой встрече в пургу. Толя - ничуть не удивился, он часто их встречал. Это были зеки-артисты. Их конвоировали сейчас на концерт во Дворец культуры. Толя тащился в Третий Сангородок, в их комнату, где без женщин все больше попахивало "мерзостью запустения". Тетю Варю тоже забрали. Ходили слухи, что арестуют всю выпущенную по истечении сроков Пятьдесят Восьмую. Никаких новых обвинений им предъявлено не будет, это точно узнал Мартин от своей клиентуры. Те же самые обвинения 37-го года, по которым каждый уже отбухал свою десятку. Обоснования? Решение соответствующих органов, вот весь ответ. Авторитет всего "соответствующего", всего верховного Толя уже вышвырнул на помойку вместе с комсомольским значком в ту недалекую еще ночь. Всего верховного, за исключением Самого Высшего. "Лучший Друг Советских Физкультурников" еще занимал некоторое место в его душе. Саня Гурченко говорил: - Это главная сука. За яйца бы его повесил. Мартин убежденно и спокойно утверждал: - Гитлер и Сталин - два воплощения Антихриста. Для Толи вождь как-то раздвоился. Парадный генералиссимус, знаменосец мира в больших погонах, в кольчуге орденов, бронзовый, гранитный, гипсовый, - этот, может быть, и "главная сука", и "воплощение Антихриста". Другой - симпатичный дядька с трубкой, с лукаво прищуренным глазом, "с головой ученого в одежде простого солдата", этот, конечно, ничего не знает о злодеяниях. Он хочет добра людям, снижает каждый год цены, склоняется к карте лесозащитных полос- и прыроду пабздым! Генералы обманывают его! Если бы он приехал на Колыму! Он никогда не приедет на Колыму! А я никогда не вернусь в школу, никогда не войду в класс с портретом маршала Берия, никогда не приму милостей магаданских полковничи

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору