а бо-
ка,  иногда его нос тыкался в ее щеку.  Один раз в такой момент Таня по-
вернула голову,  он увидел близко ее глаза и сильно покраснел.  Приходи-
лось  ему  и  раньше возить девчат на раме велосипеда,  но что- то он не
краснел до этого.
   Таня увидела большую холмистую равнину,  замкнутую подступающей  тай-
гой.  В середине равнины - песчаный карьер с огромным терриконом красно-
ватого песка, а слева от террикона на бурой поверхности возились три ма-
леньких трактора,  покрашенные наполовину в желтый, наполовину в красный
цвет.
   Сережа остановился. Таня спрыгнула. Он посмотрел изпод руки.
   - Вон ближний трактор Вальки Марвича.  Дальше сами добирайтесь, а мне
пора на судно.
   Таня перебежала через шоссе, скатилась под откос, угодила в пласт за-
лежавшегося черного снега и промочила ноги. Она пошла напрямик, и на бо-
тинки ее налипло по полпуда глины. Она шла и смотрела на трактор, на то,
как поднимался маленький ковш и высыпал глину и как он падал вниз. Чело-
век,  ворочавший рычаги, был в ватнике и без шапки. С каждым Таниным ша-
гом он все больше походил на Марвича. Она побежала, глядя на его ввалив-
шиеся щеки,  на слипшиеся на лбу короткие волосы. Он развернул трактор и
заметил ее. Осторожно опустил ковш и вытер лицо рукавом.
   Их разделяла траншея. Таня махнула рукой и счастливо засмеялась.
   - Валька, узнаешь?! - крикнула она.
   Можно было не кричать, можно было говорить тихо.
   - Здравствуй, милая, - тихо сказал он.
   Она подпрыгнула на краю траншеи, как прыгала когдато года три назад.
   - Что ты делаешь? - спросил Марвич улыбаясь.
   - Гуляю! - закричала она. - А ты?
   - Я рою траншею.
   - А зачем она?
   - Для теплоцентрали, - сказал он. - Прыгай же!
   Она прыгнула через траншею.
   6. Очень высоко,  в черных переплетениях стальных ферм сквозило сизое
небо с мелкой-мелкой, словно сделанной тончайшей спицей, наколкой звезд.
Таня и Марвич медленно шли под сводами главного корпуса.  Гулко  стучали
их шаги по бетонному покрытию. Здесь было тихо, сумрачно, таинственно, и
только где-то в конце гигантской конструкции на большой высоте вспыхива-
ла сварка,  и только редкие возгласы сварщиков,  перекатываясь,  плыли в
высоте, непонятные, как большие темные птицы.
   Они остановились.  Марвич поцеловал Таню.  И вдруг быстро  отошел  от
нее, скрылся в тени чудовищного упора.
   - Валька!  -  крикнула Таня и испугалась силы своего голоса,  который
уходил вверх и уже начинал жить своей собственной,  обособленной от  нее
жизнью.
   - Вхожу я в темные храмы, - откуда-то из мрака медленно и торжествен-
но прочитал Марвич, -
   Совершаю свой бедный обряд,
   Там жду я Прекрасной Дамы
   В сиянии красных лампад...
   В темноте светилась только сигарета в его  руке.  Таня  сделала  было
шаг,  но, как дальняя зарница, вспыхнула сварка и осветила прижавшуюся к
упору, невероятно маленькую, словно в перевернутом бинокле, фигурку Мар-
вича; метнулись большие тени, все затрепетало и вновь погрузилось в тем-
ноту. Таня осталась стоять на месте.
   А голос Марвича, сильный и строгий, с монотонным распевом продолжал:
   В тени высокой колонны
   Дрожу от скрипа дверей,
   А в лицо мне глядит озаренный
   Только образ, лишь сон о Ней.
   То и дело вспышки озаряли бетонное покрытие,  освещая странным  мгно-
венным  светом  две  маленькие фигурки далеко друг от друга и похожие на
гробницы глыбы компрессоров;  казалось,  вот-вот  разразится  гроза,  но
вновь  возникала минутная темнота,  словно качающаяся под удары метроно-
ма...
   Ухнула где-то чугунная баба. Послышался резкий свисток паровичка.
   Марвич подошел к Тане.
   Они обнялись и пошли назад;  сторонясь грузовиков, направились к шос-
се.  Над зубчатым контуром тайги поднималась полная луна. Маячили слабые
огоньки Березани.
   - Зачем ты меня сюда привел? - спросила Таня.
   - Чтобы прочесть тебе эти стихи, - улыбнулся Марвич.
   - Почему именно здесь?
   - Мне здесь нравится, - медленно заговорил он. - Здесь наша общность,
здесь наша цельная душа.  Мы заняты одним делом и чувствуем теплоту друг
к другу,  хоть и не все знакомы, но мы все вместе - сварищики, крановщи-
цы,  шоферы,  трактористы... Понимаешь? Все вместе... Поэтому я и привел
тебя сюда. Ты понимаешь меня?
   - Я тебя люблю, - сказала она.
   На главной площади Березани под луной кипела вечерняя жизнь: скрипели
ржавые велосипеды,  тарахтели мотоциклы, под гитару молодые голоса орали
песни, группа парней штурмовала ресторан Роспотребсоюза, под арками тор-
говых рядов жались парочки, сторожиха шугала их, но бесполезно.
   - Сегодня была получка,  - сказал Марвич. - Прекрасная Дама, пошли на
"пятачок".
   На "пятачке" возле общежития монтажников колыхалась густая толпа тан-
цующих. Кто-то вывел через динамик мощный звук радиолы.
   "Давай, бабушка, давай!" - кричала певица из динамика.
   Таня и Марвич пустились в пляс.
   - Валька, Валька, не стиляй! - крикнул из толпы чейто веселый голос.
   - Так ведь это же чарльстон! - крикнул Марвич в ответ.
   - Законно,  Валька! Давай, бабушка, давай! - крикнули из другого мес-
та.
   Таня отплясывала,  и Марвич отплясывал вместе с ней, обняв ее за пле-
чи.  Она смеялась, и муж ее смеялся. Ей не верилось, что у нее такой вот
муж,  веселый, легкий парень. Она увидела, что над толпой танцующих воз-
вышается огромная Доска почета с резными пышными знаменами и гирляндами,
и там среди многих насупленных фотографических лиц заметила и  насуплен-
ное лицо Марвича.
   - Ого,  Валька!  - засмеялась она. - Я смотрю, ты здесь в лучшие люди
вылез.
   - А что! - усмехнулся он. - Я тут не из последних.
   - А рядом с тобой это Югов?
   - Ага!
   - Вы знакомы?
   - Здрасьте! Лучшие друзья. Вторая койка в вагончике - это ведь его.
   - Вот хитрый Сережка! - воскликнула Таня.
   Из-за Доски почета выглянуло несколько физиономий.
   - Валька, иди сюда! - поманили Марвича.
   Марвич потащил Таню за доску,  и там они увидели группу  притаившихся
парней.
   - Хочешь  хлебнуть?  - спросил один из них и протянул Марвичу пузатую
тяжелую грелку.
   - Что это? - спросил он, принимая грелку.
   - Вермут розовый.
   - Хочешь? - Марвич протянул грелку Тане.
   Таня отвинтила пробку и засмеялась.
   - Это для меня ново. Из чего угодно пить приходилось, а вот из грелки
впервые.
   - Вермут на женщин хорошо действует,  - сказал длинный блондин с яст-
ребиным прищуром.
   - Правильно, - подтвердила Таня. - Только вот жалко, на мужчин вермут
плохо действует.
   Все засмеялись.
   - Откуда девчонка? - шепнул блондин Марвичу.
   - Это жена моя, - шепнул тот в ответ.
   - Ух ты! - ухнул блондин.
   - Ребята, знакомьтесь, - сказал Марвич. - Это жена моя, Таня.
   Грелка быстро опустела.  Блондин свернул ее в трубочку и сунул в кар-
ман.
   Потом они попали на какую-то свадьбу в общежитии.  Попали уже к  тому
моменту, когда там песни начали петь, а некоторые мужчины выходили в ко-
ридор для серьезных бесед. Тут обязанности распределились правильно: Та-
ня пела,  а Марвич бегал в коридор разнимать парней. Потом он присел ря-
дом с Таней на койку, притихший, с небольшим синяком на скуле.
   - Опять ты дрался? - Таня потрогала синяк.
   - Это драки пустяковые, - сказал он. Дружеские шлепки.
   - Да уж,  у тебя были драки почище. Я помню, каким ты пришел ко мне в
гостиницу.
   Марвич вздрогнул и диковато посмотрел на нее.
   - Ты был весь разукрашен тогда.
   - Кянукук мне делал примочки, - глуховато сказал он, глядя в пол.
   Он вспомнил все это с неожиданной ясностью и будто снова почувствовал
боль и легкость побежденного.
   - Кстати, где он, не знаешь? Я писал, а он не отвечает.
   Он вспомнил о тех троих и сам удивился,  почему не спросил о них, по-
чему  он  не спросил у нее ничего о том лете,  чем оно кончилось,  - как
будто и не было его никогда.
   - Ну и паренечек был.  Петух на пне.  Жалкий такой, но симпатяга, как
щенок.  Врун он был отчаянный, все хотел на радио устроиться. Ты не зна-
ешь, где он сейчас? Я все время чувствую какую-то вину...
   Таня молчала.  Марвич поднял голову и увидел, что она смотрит в пото-
лок, закусив губу. И бледная как мел.
   На пыльных тропинках далеких планет
   Останутся наши следы, -
   распевали за столом гости и молодожены. А возле двери барабанили каб-
луками девчата совсем уже под другую музыку.
   - Что с тобой? - спросил Марвич.
   - Он умер, Валя, - сказала Таня и, вздохнув, провела рукой по лицу. -
Умер Кянукук.
   - Что  ты  болтаешь?  -  тихо  проговорил  Марвич и вдруг вскочил.  -
Что-о?!
   - Он разбился на мотоцикле. Я тебе все расскажу.
   - Рассказывай.
   Она стала рассказывать,  а он сидел, привалившись к стене, и курил. К
ним  подходили  с рюмками,  они чокались,  смеялись,  а потом Таня снова
рассказывала. Когда она кончила, он обнял ее и поцеловал.
   - Я не знаю...  - забормотала она.  - Ведь никто не был  виноват,  уж
я-то не виновата, это доказано, и те трое, которых ты знаешь, тоже... Но
я все время думала о нем,  всю зиму,  только  сейчас  забыла,  когда  мы
встретились... Конечно, я виновата!
   - Пойдем домой, маленькая, - тихо сказал он.
   7. В субботу мы чуть не запороли свой катер.  Случилось это в Лосиной
протоке, километрах в пятидесяти к северу от Березани. Начальство, умные
головы,  послало нас в эту протоку забрать поисковую партию и подбросить
ее до Мазиловки, что еще на двадцать километров ниже по течению. Никаких
промеров протоки этой не делалось сроду, и разведка с воздуха не велась.
   Значит, вошли  мы  в  Лосиную протоку и углубились в нее километра на
три.  Тут видим,  прет на нас сверху черная безобразная стена.  Это  был
прошлогодний сплав, который осенью где-то затерло, а сейчас нечистая си-
ла гнала его прямо на нас.
   - Ахтунг! - заорал Мухин, высунулся из рубки и весь побелел.
   Какой там "ахтунг!" Грохот стоял страшный, бревна вздыбились, корежи-
ло их, и неслась прямо на нас эта жуть.
   Повернули мы назад,  гоним на полных оборотах, а грохот сзади близит-
ся.  Еле-еле успели выскочить в реку, в какой-то заливчик. Мухин там на-
чал  маневрировать,  а  мы  с Сизым с баграми стали по бортам.  Метрах в
двадцати от нас проносился сплав.  Сильное течение гнало его в  реку,  и
здесь он расходился веером.
   Мухин все  кричал свое "ахтунг,  ахтунг",  а мы с Сизым прыгали,  как
блохи, от борта к борту, с носа на корму и отталкивали баграми отдельные
полешки в три обхвата.  Часа два это продолжалось, не меньше. Потом про-
тока очистилась.  Взмокли мы с Сизым - будь здоров,  и у Мухина  тоже  с
бровей капало. К вечеру все же добрались до поисковой партии и тихо-мир-
но доставили ее в Мазиловку.
   В Березани заночевал я на катере.  Мухин звал к себе - у него комната
в первом новом доме Березани, - да и у Сизого в общежитии нашлась бы ко-
ечка,  но я решил на катере заночевать.  Чем мне здесь плохо?  Вскипятил
себе чайку,  поел копченого тайменя, пряников, включил наш маленький ба-
тарейный приемник и завалился на рундук.
   Музыка была симфоническая, очень сильная штука, я лежал и волновался.
Был я один раз на лекции "Как понимать серьезную музыку".  Лекторша была
ученая тетка в очках и сером костюме.  Она говорила,  что для  понимания
музыки  надо  знать  "исторические  истоки"  и "расстановку общественных
сил".  Если не знаешь,  как силы тогда были расставлены,  музыку не пой-
мешь.  А потом заводить стала пластинки и объяснять: вот ручеек бежит, а
это вот грозные силы природы...  Не понял я тогда ту тетку.  Никаких ру-
чейков я не вижу,  когда слышу музыку, и вообще никаких пейзажей. Волну-
юсь только - и все, и сам не пойму, о чем.
   Потом музыка кончилась,  я приемник выключил,  стал засыпать. Катерок
покачивался,  и  было  мне  хорошо,  как будто в кубрике нашего эсминца,
только немного одиноко.  На эсминце мы спали в три яруса  двадцать  семь
человек,  а тут один лежишь, как бобер. Не люблю я ночевать в одиночест-
ве, почему-то мне надо, чтоб обязательно ктонибудь рядом сопел.
   Утром я почистился, побрился, сбегал на бранд-вахту за утюгом и отпа-
рил свои штаны. Сегодня у меня выходной день, а вчера была получка. Нап-
равил я свои сапоги первым делом на почту - послать перевод Тамарке. На-
до сказать,  что семья моя живет материально неплохо. Семьдесятвосемьде-
сят рублей каждый месяц они с меня имеют плюс Тамаркин оклад. Пишет суп-
руга, что почти уже набрала на телевизор.
   На почте долго пришлось мне в этот день постоять:  много народу пере-
воды посылало.  Потом зашел в клуб,  в боксерскую секцию,  поработал там
немного с одним кочегаром.  Кочегар крепко работал, лучше, чем я. Проиг-
рал я ему по очкам.  Но все же и я провел парочку-другую крепких крюков.
Кочегар второразрядник, после этих крюков сильно меня зауважал.
   - Мало тренируетесь,  Югов, - сказал он мне. - Будете больше трениро-
ваться, из вас толк выйдет.
   - Толк выйдет, бестолочь останется, - конечно, засмеялись ребята.
   Потом купил я себе конфет и стал крутиться по городку,  не зная,  что
делать.  День  был хороший,  на солнце даже тепло,  и по площади да и по
всем улицам народу шлялось видимо-невидимо.  В промтоварном выкинули ка-
кието трикотажные кофточки,  бабы там визжали, а милиционер пытался их в
очередь организовать.
   Издалека я посмотрел на наш вагончик.  Он стоял на холмике, маленький
такой, но красивый - недавно мы его с Валькой заново покрасили в голубой
цвет,  - а на крыше пучковая антенна. Может, навестить мне любящую пару?
Нет уж,  пусть они там милуются в полном одиночестве. Если бы ко мне Та-
марка приехала,  мы бы с ней небось тоже забились в угол, как суслики, и
ни с кем бы нам не хотелось встречаться.
   В тот день,  когда Валька с Таней встретились, я их увидел вечером на
шоссе.  Ехали они вместе на тракторе "Беларусь", и физиономии у них были
такие, как будто по теплому морю плывут. Я был рад за Вальку. Похоже бы-
ло на то, что теперь у них взаимоотношения наладятся.
   Кто-то в бок меня толкнул. Знакомая компания собралась на рыбную лов-
лю и меня с собой звала. Ребята со мной разговаривали, а девчата хихика-
ли в сторонке.
   - А где же удочки-то ваши? - спросил я ребят.
   - Зачем нам удочки? - смеются они. - Карасей у нас и так вон сколько.
- И показывают сумки с бутылками.
   Я вежливо отказался.  Знаю я эти рыбалки - потом голова трещит четыре
дня и свет тебе не мил, кажешься сам себе лепешкой дерьма.
   Ребята махнули на меня рукой,  а от девчат отделилась  одна,  ко  мне
подбежала. Гляжу, это Маша- крановщица.
   - Сережа, почему вы не едете? - спросила она.
   - А потому, что я свою рыбину уже поймал. А вы езжайте. Ловите!
   - Я ведь думала, что вы поедете, поэтому и согласилась.
   - Ничего,  ничего, - сказал я, - езжайте с ними. Может, поймаете щуку
с руку.
   Злость меня почему-то разобрала, а Маша смотрит на меня синими глаза-
ми, и лицо у нее круглое и румяное.
   - Я думала,  вы поедете.  Разведем костер,  песни попоем... Раз вы не
поедете, так и я останусь.
   - А это зря, - говорю. - Собрались рыбу ловить, так и ловите.
   - Я с вами хочу быть, - тихо говорит она и бледнеет.
   - Я не рыбак, - говорю, - а там рыболовы знатные.
   - Тогда я домой пойду,  - прошептала она и пошла в  сторону,  сгорби-
лась, маленькая какая-то стала.
   - Маша!  - крикнул я,  и она сразу выпрямилась, обернулась быстренько
так, ладненькая такая девчонка.
   - Что? - звонко так спрашивает.
   - Если уж вы рыбу расхотели ловить, так можно сходить в кино.
   - Ой, как хорошо! - ладошками захлопала.
   - Только картина старая, - сказал я. - "Козленок за два гроша".
   - Я не видела, - говорит. - Тяжелая?
   - Пуд, - сказал я. - Пуд с довеском.
   - Только я переоденусь. Я ведь в лес было собралась.
   - Понятно. Рыбку собрались ловить.
   - Да ладно вам! - смеется.
   Веселая стала,  радостная.  Чего она во мне такое  обнаружила?  Знает
ведь, что семейный.
   Проводил я ее до общежития,  посидел на завалинке. На разные хиханьки
да хаханьки внимания не обращал. Смотрю, выходит Маша - прямо красавица,
модная особа.  Пальто фиолетовое в талию, клипсы, бусы, брошка, туфли на
"шпильках".  Видно,  все общежитие обобрала. А сама такая строгая, губки
подмазала,  только глазками зыркает.  Девчата же из окон смотрят на нас,
прыскают в ладошки.
   Повел я ее,  держу под руку.  Прямо не верится, что недавно я с ней в
кладовке у Мухина целовался.  Хороша, конечно, Маша, получше моей Тамар-
ки,  но только Тамарка - это моя Тамарка,  мы с ней по скольким  городам
кочевали и углы снимали и подвалы, пока приличную жилплощадь нам не дали
в Пярну,  и сколько мы с ней на первых порах помучились, такое разве за-
будешь?
   Березанский клуб в церкви помещается.  Красивая, видно, была когда-то
церковь,  осталась еще глазурь на куполах. Сейчас церковь малость обшар-
кана,  зато  оклеена вся снизу разными красочными плакатами.  Тут тебе и
кино,  и драмсекция, и бокс, и вольная борьба, поднятие тяжестей, обяза-
тельно кружок кройки и шитья, а также лекции здесь читают. Раньше только
богу тут молились,  а сейчас вон сколько дел у молодежи. Все уже и забы-
ли,  что тут церковь была,  только иногда, когда лента рвется, святые со
стен проглядывают.
   В кассе народу было - не  протолкнуться.  Какие-то  умники  пацаненка
подсаживали, чтобы по головам прошел к окошечку. Билеты я достал быстро,
но с большим скрипом.
   В общем сидим мы с Машей, смотрим английскую цветную кинокартину. Ма-
лый там какой-то с огромными мышцами, красивая девчонка, мальчик, козле-
нок, старичокчасовщик. Так нормально смотрим, просвещаемся, только сзади
два солдата немного мешают. Толкают друг друга локтями и кричат:
   - Ты! Ты!
   Там, значит, мускулистый паренек и девчонка заходят в магазин для но-
вобрачных и к коечке приглядываются двуспальной, сели на перину, подпры-
гивают,  и грусть у них в глазах. Дороговата коечка, да и ставить ее не-
куда - нет у них ни кола ни двора.  Вспомнил я, как мы с Тамаркой обста-
новку выбирали. Тоже жались на деньгу, но жилплощадь у нас тогда уже бы-
ла.
   - Сережа,  - шепнула мне Маша,  - после того раза вы небось подумали,
что я такая, да?
   - Смотрите кино, Маша, - сказал я.
   - Ты мой милый, ты мой хороший, - вдруг заревела она и сидит в плато-
чек сморкается.
   Прямо сердце у меня защемило.
   - Я женатый, - сказал я. - И ребенка имею.
   - Я знаю,  - хлюпает она.  - И все равно тебя люблю.  Куда же мне де-
ваться?
   - Смотри кино, - говорю я. - После поговорим.
   Там драка началась. Красивого этого малого избивает какой-то тип, по-
хожий на гориллу. Ну подожди, и до тебя очередь дойдет, горилла!
   - Ты! - завопил сзади солдат.
   - Тише, пехота, - обернулся я, и солдат засмущался.
   И вдруг от двери через весь зал кто-то как гаркнет:
   - Югова на выход!
   Я прямо подскочил, а Маша меня за руку схватила.
   - Сергея Югова на выход!
   - Что такое? Что такое? - лепечет Маша.
   - Подожди меня тут,  - сказал я и полез через ноги. Бегу по проходу и
думаю: вдруг с дочкой что- нибудь, вдруг телеграмма?
   - Вон к тебе, - сказали мне в дверях.
   Я выскочил в фойе и увидел Таню.  Она стояла у окна, и лица на ней не
было.
   - Что такое, Таня? - спросил я.
   - Вы не видели Валю, Сережа? - спросила она.
   - То есть как это? - обалдел я.
   - Он пропал.  Рано утром вышел из дому и до сих пор его нет. Мы уже с
Горяевым все возможные места обошли, нигде его нет.
   - Найдется,  - успокоил я ее,  а сам ума не могу приложить,  куда мог
деться Валька и что там у них произошло. - Найдется. С Валькой такое бы-
вает. Шляется где-нибудь целый день, а потом является.
   - Поищите его, Сережа, - тихо сказала она.
   - Ладно. Иди домой, Танюша, а через час я его тебе доставлю. Чистень-
ким, без пятнышка.
   - Хорошо,  - еле-еле улыбнулась она, - я пойду, а ты поищи, пожалуйс-
та.
   В фойе уже танцульки начались,  народу было много,  и я стал обходить
весь зал и спрашивать знакомых парней: