Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Аксенов Василий. Пора, мой друг, пора -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  -
- Вальку Марвича не видели? - Нет, - говорили они. - Сегодня не встречали. - Что же он от жены сбежал, что ли? - смеялся коекто. Но никто его не видел и не знал, где он. Я выбежал из клуба и побежал к Валькиному бригадиру. Случайно знал я бригадирову хату. Бригадир сидел на солнышке во дворе и лодку свою конопатил. - Нет, - сказал он. - Знать не знаю, где Марвич, но только с утра, как шел я в магазин, встретился он мне по дороге и попросил отгул на три дня. Полагался ему отгул. Я дал. Я к рабочему человеку справедливо отно- шусь. Обошел я все пивные, магазины, на пристань сбегал, в ресторан даже пролез - нигде Вальки не было, а стало уже смеркаться. В сумерках я снова подошел к клубу. Церковь белела на темном небе, над входом надпись зажглась из электрических лампочек, а на ступеньках чернела толпа ребят, только огоньки папирос мерцали. Я подошел к ребятам и затесался в их толпу. Стрельнул у того кочегара, с которым утром бил- ся, папироску. - Слышал? - сказал кочегар. - На сто восьмом километре человека уби- ли? - Какого человека? - спрашиваю я, а сам что-то нервничаю. - Никто не знает, что за человек, и кто убил - неизвестно. - Что это вы мелете? - говорю я. - Что это за брехня? Как это можно человека убить? - Точно, - кивают другие ребята. - Убили на сто восьмом кого-то. Го- ворят, монтировками по башке. - Таких фашистов, - говорю, - стрелять надо. - Правильно, - согласились ребята. - Не срок давать, а прямо к стен- ке. - Валька Марвич не заходил сюда, ребята? - спросил я. - Нет, не видели его. Что за пропасть! Может, он уже в вагончике давно со своей Татьяной, а я тут бегаю, как коза? Решил я сходить в вагончик. Таня сидела впотьмах на койке и курила. А на моей койке сидел Юра Го- ряев. Они молчали и дымили оба. Я тоже сел на койку и сказал: - Точно неизвестно, но вроде его бригадир в лес послал с другими ре- бятами на заготовку теса. Крепления там надо ставить. Аврал у них на участке какой-то. И только сказал про лес, вдруг захлестнула меня какаято темная волна, и я захлебнулся от страха. Вдруг это Вальку на сто восьмом километре убили? И сразу я почувствовал такую злобу, такую ненависть, какой никог- да у меня не было. Если это так, найду этих зверей в любом месте, сквозь тюремные решетки пройду, а горло им перегрызу. Ишь, что выдумали, своло- чи! Вальку моего монтировками по голове? Ну, гады, держитесь! - Где же он, мой Валька? - тихо спросила Таня. 8. Сережа ушел продолжать поиски, а Таня и Горяев остались в темном вагончике. Таня сидела, обхватив колени руками, смиряя дрожь. Ей хоте- лось куда-то бежать, кричать, расспрашивать, но она сидела, боролась с паникой - куда бежать, кого расспрашивать? - Есть все-таки предел чудачествам, - сказал Горяев. - Дай закурить. Спасибо. Ты о ком? - О Марвиче. О ком же еще? Полезнее было бы ему быть сейчас в Москве. - Он здесь работает по своей специальности, - сказала Таня. Сейчас она была уверена в правильности Вальки, в мудрости и логичнос- ти всех его поступков, вот только куда он девался? - Его искали люди с киностудии, - раздраженно сказал Горяев, - хотели заключить договор. Где он был в это время? - Он, кажется, знает об этом, - тихо сказала Таня, у нее вдруг разбо- лелась голова. - Пора ему работать профессионально. Я говорил с ним, а он плетет ка- кую-то ахинею, пижон! - Тише, Юра, - Таня прилегла на подушку. - Он что, собирает здесь материал для книги? - Возможно. Почему ты так раздражен? - Напрасно он темнит. - Где он? - Найдется. - А вдруг нет? - Он сейчас пишет что-нибудь? Ее раздражал тон Горяева, но в то же время ее успокаивало, что он го- ворит о Вальке, о каких-то конкретных, практических его делах, и ей ка- залось, что сейчас откроется дверь и Валька войдет и ввяжется в спор с Горяевым. - Пишет, кажется. Рассказ. Вон на столе листы. Горяев взял со стола листы и прочел: "Валентин Марвич. Полдома в Коломне (рассказ). Когда из-за потемневшего от времени забора сквозь пышные акации я ви- жу маленький мещанский дворик с чисто выметенной дорожкой, с поникшим кустом настурции, с кучей желтых листьев, со скамейкой и столиком на подгнившей ноге, и окна в резных наличниках, не деревенские, а именно мещанские, пригородные, мне хочется остановиться и посмотреть на все это подольше, задержать все это в глазах, чтобы вспомнить о той тихой русс- кой жизни, какой ни я, ни брат мой, ни даже отец никогда не жили. Может быть, только дед. Константин нетерпеливо отстранил меня, оттолкнул калитку и побежал по дорожке. Черный сюртук его с золотыми погонами замелькал среди ветвей, что еще усилило литературное воспоминание о старине, о тихом, установив- шемся культурном быте с внезапными возгласами радости, с неожиданным шу- мом, с шумными короткими визитами флотских сыновей. Не знаю, было ли это только литературным воспоминанием или здесь участвовала наследственная память, странная и неведомая до поры работа мозга, но я вошел в палисадник, словно под музыку, словно под вальс "Амурские волны", словно из японского плена; горло мое перехватило вол- нение. Отец уже спускался нам навстречу, крича, трубя, сморкаясь и откашли- ваясь. - Опять без телеграммы?! Мерзавцы! Стервецы! Мало вас пороли! Никогда он нас не порол и никогда не называл такими ласковыми слова- ми, вообще совсем не так себя держал, но сейчас почему-то он точно по- дыгрывал моему настроению. Дорожка к крыльцу была выложена по обе стороны кирпичами, поставлен- ными косо один к одному, так, что получался зубчатый барьер. На столике в саду лежали отцовы очки и развернутый номер "Недели". Отец был в ките- ле, наброшенном на плечи, и в начищенных до блеска сапогах. Я стоял, об- ремененный чемоданами и смотрел, как жадно отец обнимается с Константи- ном. - А теперь очередь рядового состава, - хохотнул Константин, отстраня- ясь. И отец насел на меня. Грубая мясистая его щека прижалась к моей, гладкой и тугой, руки его легли мне на шею, захватив ленты, бескозырка съехала мне на затылок. - Демобилизовался? - почему-то смущенно спросил отец. - Так точно, - лихо ответил я. Я вспомнил на мгновение наш тральщик, и ребят, оставшихся на нем, и длинный ряд однотипных тральщиков у стенки, вспомнил, как беззаботно и весело прощался со всем личным составом, и сердце на мгновение сжалось от тоски. Со стыдом я почувствовал, что тральщик ближе мне сейчас и род- ней, чем отец. - Водку привезли? - бодро спросил отец. - Нет, - ответили мы. - Ослы! - удивительно нежно пожурил он нас, и на голове у него появи- лась шляпа, нелепая соломенная шляпа тонкой выделки с ажурными разводами мелких дырочек для дыхания головы, услада периферийного домовладельца, очень нелепая на голове нашего отца, которого в детстве мы привыкли ви- деть в суконной фуражке а-ля Киров. - В магазин! - скомандовал он. Чемоданы были занесены на террасу, отец закрыл дверь, навесил замок, и мы пошли по дорожке. Оглянувшись, я посмотрел на дом. Дом, как и учас- ток, был разделен на две половины, и другая половина, не принадлежавшая отцу, была свежепокрашенной, новенькой на вид, голубой, и там, на той территории, в зеленых грядках краснели помидоры, бегала собака, перева- ливались утки, маленькая девочка развлекалась на качелях - вообще кишела какая-то жизнь. Отец остановился возле большого куста ярчайших цветов, кажется, астр, крякнув, поправил подпорки и пошел дальше. - Давно ли ты стал увлекаться цветами, батя? - спросил Константин. - В цветах моя философия, - не оборачиваясь, буркнул отец. Затылок его покраснел. Над низким заборчиком приподнялась шляпа, такая же, как у нашего от- ца, только сильно поношенная, и мы увидели человечка с крепенькими крас- ными щечками, с шелушащимся носом, на носу очки. - Приветствую! - сказал человек. Мы с Константином замедлили было шаги, но отец, даже не взглянув на человека, прошел мимо. - Сынки пожаловали? - пискнул позади человечек. Отец распахнул калитку, и мы пошли вдоль внешнего забора. - Отчего вы так нелюбезны с соседом, сэр? - весело спросил Констан- тин. - Жук, - сказал отец, - куркуль. Сосны рубит, корчует, под грядки ему земля нужна. Агротехник. Человек опять выглянул. Оказывается, он все время бежал за нами вдоль забора, подслушивал. - Вам хорошо говорить про сосны, Иван Емельянович, с вашей-то пенси- ей, - на бегу запищал он. - А у меня какая пенсия, вы же знаете, хоть и полагается персональная... Заслужил, да, да, - кивнул он мне, видя, что смотрю на него с вниманием. - Вы же знаете, Иван Емельянович, что я зас- лужил... - Да ну вас совсем! - буркнул отец, смущенно оглядываясь на нас. - Хорош коммунист! - воскликнул сосед. - К нему обращаются, а он "да ну вас совсем"! Отец замедлил шаги. - Оставьте, - сказал он. - Ну чего это вы? Чего вы продираетесь сквозь ваши заросли? Одежду порвете. - Обидно, - хлюпнул носом сосед, - сынки ваши приехали, а вы даже не знакомите. Когда касается игры... - Знакомьтесь, - сказал отец. - Силантьев Юрий Михайлович, - солидно сказал сосед. Он сразу преобразился и смотрел теперь на нас несколько сверху, лю- бовно, отечески строго. - Ишь, какие орлы у тебя вымахали, Иван Емельянович. Орлы, орлы! Оба с Северного флота? Ну как, граница на замке? - Мы с ним в шахматы иной раз играем, - смущенно пояснил отец. - Чум- ной старик. Мемуары пишет о своем участии в революции, примерно так: "Помню, как сейчас, в 19-м году 14 империалистических государств ледяным кольцом блокады сжали молодую Советскую республику". И излагает учебник истории для средней школы. Но в шахматах имеет какой-то странный талант. Играет, как Таль: запутает, запутает, подставляет фигуры. Кажется, побе- да в руках, вдруг - бац - мат тебе! Куда же ты теперь? - спросил меня отец за столом. - Может быть, про- должишь образование? - Видишь ли, папа... - промямлил я, и вдруг меня осенило: - Понима- ешь, есть у меня дружок, он служит на научной шхуне. Возможно, я пойду к нему на корабль матросом или аквалангистом. - Матросом? Что ж... - отец посмотрел себе в тарелку и замолчал, словно там, в тарелке, среди огурчиков и помидорчиков, угадывались очер- тания моей судьбы. Может быть, он просто боролся с легкими толчками опь- янения. - И аквалангистом, - подсказал я. Константин расхохотался и подмигнул мне. Отец взбодрился и поднял вилку с огурцом. - Пошел бы в свое время в училище, был бы уже... - он посмотрел на Константиновы погоны. - Был бы уже старшим лейтенантом. - Это штатский тип, батя, - сказал Константин, - законченный штатский тип. Шляпа. - Я тоже штатский тип, - возразил отец, - но я... - Нет, ты военный, - сказал Константин. - В армии я был только год, юнцом - на гражданской, а потом партийная работа, строительство - ну, вы знаете... Так что я гражданский. - Нет, ты военный, - серьезно сказал Константин, - такой же военный, как я. А Петька гражданский. Шляпа. Он ласково улыбнулся мне. - Ну, ладно, - сказал отец. - Итак, дальше. Понимаешь, пришлось сос- редоточить на перемычке всю технику, до сорока бульдозеров... Он рассказывал о последней своей крупной стройке. Ужин наш проходил дружно, весело, уютно, вкусно, хмельно, свободно на террасе, в темные стекла которой бились мотыльки, на скрипучих полах, под голой лампочкой, с импровизированными пепельницами и клочками газеты для селедочных кос- тей, по-мужски, по- солдатски, по-офицерски. Когда я ушел спать, отец с Константином еще оставались на террасе. Лежа в темной комнате, я слушал их громкие голоса и думал. Папа, думал я об отце. Брат, думал я о Константине. Шляпа, думал я о себе. Мама, думал я о далекой матери. Девушка, думал я о несуществующей девушке. Шхуна, думал я о выдуманной шхуне. Тральщик, думал я об остав- ленных там, на Севере, друзьях. Отец и Константин говорили о судьбах мира. Они расхаживали в дымных волнах, гремя, раскатывали шары своих голосов по опустевшей, притихшей в ожидании своей участи нашей планете. Константин вошел в комнату, быстро стащил с себя обмундирование и лег. - Эй, аквалангист! - крикнул он мне и сразу засвистел носом, заснул. Я посмотрел на его молодой монетный командирский профиль и подумал о том, как скользит сейчас его подводная лодка, холодное тело в холодной среде под звездами, под пунктирами созвездий, под небом, под ветром, по- до льдом. Я видел отца через стеклянную дверь: он колобродил на террасе, соби- рал со стола - покатые его плечи с подтяжками, большие уши с пучками се- рых волос... Как мало я его видел в той его прежней жизни, он и родил- то меня чуть ли не в сорок лет. Утром появилась женщина. Она вошла..." На этом записи обрывались. Горяев бросил листы на стол. - Утром появилась женщина, - сказал он, - все ясно. Не понимаю, зачем торчать в Сибири, если пишешь рассказы о Коломне. Ты читала? - Отстань, - буркнула Таня. Горяев встал в крайнем раздражении. - Я знаю, что вы относитесь ко мне неуважительно, и ты и Марвич, но пусть он сначала достигнет профессионального уровня... - Отстань ты от меня! - закричала Таня и села на кровати. - Какое мне дело до его профессионального уровня! Лишь бы он был со мной, и все! Мне все равно, что он делает, пишет или копает землю, только где он? - Ладно, я пошел его искать, - сказал Горяев. - Подожди! Не уходи! Сядь лучше здесь. Говори, чеши языком. Ну, зна- чит, что ты думаешь о его уровне? 9. К вечеру воскресного дня Марвич был уже довольно далеко от Береза- ни. "Голосуя" на развилках разбитых дорог, он добрался до населенного пункта Большой Шатун, по сравнению с которым Березань выглядела столи- цей, шумным и благоустроенным городом. В Шатуне он зашел в столовую и полез через толпу шоферов к окошку. В окошко выставили ему тарелку с куском жирной свинины и с картофельным пюре. Он слабо представлял, что с ним происходит. Почему сегодня утром он вышел из вагончика, оставив там Таню в тепле, в бликах солнца, в одино- честве, в счастливом полусне? Почему вдруг встретился ему бригадир? По- чему вдруг подошел необычайно синий автобус? И почему он сел в него? Всю ночь Таня шептала ему что-то, и он ей шептал. Светились фосфори- ческие цифры и стрелки будильника. Приемник, передававший без конца джа- зовые концерты, к утру уже просто тихо гудел. Маячила в глазах оставлен- ная Сережей тельняшка. Марвич пытался думать, пытался расставить все знаки препинания и произвести подсчет, но Танина рука тянулась к нему, он поворачивал ее лицо, глаза ее то открывались, то закрывались, было жарко. Запах табака и ее духов. Вчера по дороге домой она стала казниться, чуть ли не кричала, все говорила о прошлом лете, но он крепко держал ее под руку и говорил: "Пе- рестань, не наговаривай на себя, замолчи, я люблю тебя, я люблю тебя..." Он мешал ей думать о неприятном и страшном, а сам все думал, думал, все всплывало перед его глазами без плеска, без звуков: очертания башен и темная щель улицы, спокойный маленький город и несколько пришлых людей на его бюргерских улицах, затеявших с этими людьми неприятную игру; пос- леднее - на вокзале, на слабо освещенном пероне: долговязый призрак его собственной юности, а сам он на подножке вагона, мужественный и желез- ный, отбывающий в странствия... Он все думал и думал о человеке, который умер, о парне, которого теперь нет, но тут в ночи и духоте Таня начала ему мешать думать, она вмешивалась в его мысли властно по-женски и без- думно: тихими движениями рук, тихими губами, зрачками, светившимися в темноте, - сама уже забыв обо всем, мешала и ему думать. Наконец к утру она уснула, и он стал смотреть на нее, спящую, на все ее тихое существо, лишенное сейчас суеты и тревог, на тот ее образ, ко- торый всегда был с ним, в каждую минуту его одиночества и везде, и ему вдруг стало страшно, что она сейчас вздрогнет и проснется с мыслями о своей вине и о невиновности, с угрызениями совести и, главное, со слова- ми, которые сейчас ему не нужны никак, сейчас она нужна ему вот такая, постоянная и молчащая; тогда ушел... Он доел свинину, подчистил всю тарелку на краешке общего стола, ско- лоченного из длинных досок. Доски не были подогнаны друг к другу и плохо обструганы, но края стола уже отполированы рукавами шоферов. Водители сидели вплотную друг к дружке, глаза мутные от усталости. Народу было много, часть людей стояла с тарелками, дожидаясь места за столом, кое-кто ел стоя, держа тарелки на весу. Как всегда, в столовой было шумно, водители разговаривали друг с другом, но шум в этот раз был необычный, не слышно было смеха, шуток, голоса звучали резко и напряжен- но. Марвич краем уха слышал, что все шоферы только и говорят о малопонят- ном, диком случае, о каком-то убийстве. Убийство? Какое убийство?.. Кого убили?.. Ему было сейчас не до этого. Он вылез из-за стола и вышел на крыльцо. Надел кепку, закурил. Над лесом плавилась медная полоса неба в просвете фиолетовых туч. Поселок уже отходил ко сну. На горбатых его улицах не было ни души. Кое-где сла- бо светились крошечные оконца. Лишь возле столовой скопились проезжие машины, бортовые и фургоны. Молчащие и пустые, они стояли сплошной тем- ной массой, и только в ветровых стеклах чуть отсвечивал запоздалый и медленный, будто вечный, закат. Хлопнула сзади дверь, на крыльцо вышел большой темный человек. Так же, как и Марвич, он нахлобучил кепку и закурил. Несколько секунд посто- ял на крыльце, щелкнул языком, затопал вниз и медленно пошел к своей ма- шине. - Подвезешь до леспромхоза? - крикнул ему вслед Марвич. - Садись, - ответил водитель, не оборачиваясь. По тому, как он тронул с места свой "ЯЗ", как приподнялся на сидении, устраиваясь поудобнее, как сделал поворот, Марвич сразу понял, какой это классный водитель. Они ехали молча и быстро. Прогрохотали через Шатун, простучали бешеной дробью по колдобинам грунтовой дороги через поле и вдруг въехали в огромный настороженный лес на гладкую и прямую автостра- ду. - Откуда тут бетонка? - удивился Марвич. - Год уже, - недружелюбно ответил водитель. И оба они замолчали на много километров вперед. Ничто их не тянуло за язык, у шофера были спички, а у Марвича - зажигалка, и сигареты у каждо- го были свои, оба нуждались в молчании и скорости, больше ни в чем. Марвич бездумным взглядом смотрел на дымный свет фар, на холодный ту- ман и острые пики елей, он словно одеревенел и перестал себя ощущать, но вдруг вздрогнул, почувствовав, что водитель косится. Он тоже покосился - водитель смотрел прямо перед собой. Лицо у него было сухое и недоброе. Тяжелые руки лежали на баранке, на большом пальце правой не было ногтя. "Ну и личность, - подумал Марвич и встряхнулся, сбрасывая оцепенение. - Если он затормозит и полезет за ключом, я нажму на ручку двери и выс- кочу. Если он побежит за мной в лес, я не стану убегать. Посмотрим еще, кто кого. Я его брошу через себя. Могу и руку тебе сломать, голубчик". Шофер опять покосился, и у Марвича перехватило горло от страха и от предчувствия боя. "Теперь смотри, - говорил себе шофер, - смотри внимательно. Как опять полезет в карман, смотри в оба. Этот тип может и пушку из кармана вы- нуть. Если вынет что-нибудь такое, сразу тормози. И по руке ему бей, не по роже, а по руке. Тип неизвестный и подозрительный. Зачем я его взял? Они ведь про зарплату всегда знают. Полез в карман. Нет, зажигалку вынул. Все равно смотри". Машина проносилась по темному шоссе, по бледным слоям тумана, что стелился по дорог

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору