у  тобой  и  Богом  -  никого  не
касается. Так и старший брат Андреас говорил. Божий человек.
   Пожалуй, Корнелиус уже не жалел, что ввязался из-за маленького аптекаря в
ненужную потасовку - тем более что место утраченных зубов вскоре должны были
занять новые, волшебные.
   Посреди темной,  состоявшей  сплошь  из  глухих  заборов  улицы  аптекарь
остановился и показал:
   -  Вон,  видите  крышу?  Это  и  есть  мой  дом.  -  Хихикнул,   поправил
заиндевевшие очки. - Ничего особенного не примечаете?
   Фон Дорн посмотрел. Дощатый забор в полтора человеческих роста,  над  ним
довольно большой бревенчатый сруб с  покатой  крышей.  Темные  окна.  Ничего
особенного, вокруг точно такие же дома.
   - Окна посчитайте.
   Посчитав узкие  прямоугольники,  Корнелиус  непроизвольно  перекрестился.
Чертова дюжина!
   - Это зачем? - спросил он вполголоса. Вальзер открыл ключом хитрый  замок
на калитке, пропустил капитана вперед.
   - И на первом, каменном этаже тоже тринадцать. Отлично придумано! Я среди
здешних жителей и без того колдуном слыву - как же, немец, лекарь,  травник.
А  тринадцать  окошек  меня  лучше  любых  сторожевых  псов  и  караульщиков
стерегут. Воры стороной обходят, боятся.
   Он довольно засмеялся, запер калитку на засов.
   - Слуг у меня теперь нет. Было двое парней, да  остались  там,  на  снегу
лежать, - горестно вздохнул Вальзер. -  Глупые  были,  только  им  жрать  да
спать, а все равно жалко. Один приблудный,  а  у  второго  мать-старушка  на
посаде. Дам ей денег, на похороны и на  прожитье.  Теперь  новых  охранников
трудненько будет нанять. Вся надежда на вас, герр капитан.
   К чему он это  сказал,  Корнелиус  не  понял  и  расспрашивать  не  стал.
Хотелось, чтоб аптекарь, он же лекарь, поскорей занялся зубами.
   Дом стоял на белом каменном подклете, до половины утопленном  в  землю  и
почти сливающемся  с  заснеженной  землей.  Спустившись  на  три  ступеньки,
Вальзер отворил кованую дверцу и на сей раз вошел первым.
   - Осторожней, герр капитан!  -  раздался  из  темноты  его  голос.  -  Не
напугайтесь!
   Но было поздно. Корнелиус шагнул вперед, поднял  фонарь  и  окоченел:  из
мрака на него пялился черными глазницами человеческий скелет.
   - Это для анатомических занятий, - пояснил Вальзер, уже  успевший  зажечь
свечу. - Его, как и меня, зовут Адам. Я держу его в сенях для дополнительной
защиты от воров - вдруг кто-нибудь из самых отчаянных не устрашится чертовой
дюжины или, скажем, не умеет считать до тринадцати. Входите, милости прошу.
   Он зажег еще несколько свечей, и теперь можно было разглядеть  просторную
комнату, верно, занимавшую большую часть  подклета.  Диковин  здесь  имелось
предостаточно, одна жутчей другой.
   На стене, над схемой человеческого чрева,  висела  большущая  черепаха  с
полированным  панцирем.  Слева  -  огромная  зубастая   ящерица   (крокодил,
догадался Корнелиус). На полках стояли желтые людские черепа и склянки,  где
в прозрачной жидкости плавали куски требухи - надо думать, тоже  человечьей.
Повсюду на веревках были развешаны пучки сухой травы, низки грибов, какие-то
корешки. Ни иконы, ни распятия Корнелиус не обнаружил, хотя нарочно осмотрел
все углы.
   - Тут у меня и приемный покой, и аптека, - объяснял хозяин,  устанавливая
меж четырех канделябров чудной стул - с ремешками на подлокотниках.
   - Это зачем? - опасливо покосился фон Дорн на пытошного вида седалище.
   - Чтоб мои пациентки не бились и не дергались, - сказал Вальзер. - Но вас
я, конечно, привязывать  не  стану.  Для  мужественного  воина,  как  и  для
философа,  боль  -  пустяк,   не   заслуживающий   внимания.   Простой   зуд
потревоженных нервов. Садитесь и откройте пошире рот. Отлично!
   Корнелиус приготовился терпеть, но пальцы лекаря были ловки и осторожны -
не трогали, а скользили, не мучили, а щекотали.
   - Очень хорошо. Удар был так силен, что оба корня расшатаны. Я  легко  их
выдерну... Какие превосходные, белые зубы - словно у молодого  льва.  О,  вы
настоящий  храбрец!  Знаете,  я  человек  робкий,  я  не   понимаю   природы
бесстрашия. Храбрые люди так  легко  и  безрассудно  рискуют  своей  жизнью,
совершенно не думая о последствиях. Ведь малейшая ошибка - и  вс„.  Чернота,
небытие, всему конец. Девять месяцев в материнской утробе, долгое и  трудное
взросление, счастливое избавление от мириада болезней и опасностей -  и  вс„
это растоптано, перечеркнуто из-за одного  неразумного  шага.  Гибнет  целый
мир, данный человеку в ощущениях и работе  рассудка!  Ведь  умрешь  -  и  не
узнаешь, что будет завтра, через год, через десять лет.  Никогда  больше  не
увидишь весеннего утра, осеннего вечера,  травяного  луга,  стелящегося  под
ветром! Как вы непростительно, преступно глупы, господа смельчаки! И все  же
я восхищаюсь вашей глупостью. Она великолепна, эта бесшабашность, с  которой
человек из-за прихоти, вздора, каприза отказывается от всех  даров  жизни  и
самого   бытия!   Воистину   лишь   царь   вселенной   способен   на   такое
расточительство! Шире рот, шире!
   Корнелиус замычал,  ибо  лекарь  вдруг  ухватил  его  чем-то  железным  -
показалось, что прямо за челюсть - и потянул.
   - Один вынут. Р-раз! Вот и второй. Прополощите рот водкой и  выплюньте  в
миску.
   Как следует  погоняв  меж  щек  изрядный  глоток  водки,  выплевывать  ее
капитан, конечно, не стал - проглотил и сразу  потянулся  к  бутылке  выпить
еще, но Вальзер не дал.
   - Довольно. Я хочу, чтобы вы внимали мне с ясным рассудком.  Я  собираюсь
сообщить вам нечто такое, что изменит всю вашу жизнь.
   Аптекарь взволнованно поправил очки,  испытующе  посмотрел  фон  Дорну  в
глаза.
   - Надеюсь, изменит к лучшему? - пошутил тот.
   Вальзер задумался.
   - Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, скажите, герр капитан, есть  ли  в
вашей жизни какая-нибудь великая тайна, которую вы пытаетесь разгадать?
   - Великая? Слава богу, нет. - Корнелиус улыбнулся.  -  Разумеется,  кроме
самой жизни.
   - Тогда считайте, что до сих  пор  вы  по-настоящему  не  жили,  -  очень
серьезно, даже торжественно сказал Вальзер. -  Человеческая  жизнь  обретает
смысл, только когда в ней возникает Великая Тайна. Слушайте же.  Вы  первый,
кому я решил открыться. Если б я верил в Бога, то счел бы,  что  вас  послал
мне Господь. Но Бога нет, есть только слепой случай, а стало  быть,  спасибо
слепому случаю.
   Фон Дорн почувствовал, что ему передалось волнение собеседника, и  шутить
больше не пытался - весь обратился в слух.
   - Вы храбрый, сильный, великодушный рыцарь. У вас живые, умные глаза. Как
редко соединяются в людях эти драгоценные качества: сила, великодушие и  ум.
Возможно, я совершаю непоправимую ошибку, доверяясь вам, но ведь если  б  вы
не кинулись с такой самоотверженностью спасать меня, я все равно уже был  бы
мертв. - Вальзер содрогнулся. - Монахи выпотрошили бы меня заживо,  выпытали
мою тайну, а потом бросили бы на поклев воронам.
   - Монахи? А я думал, это обычные грабители, которые нацепили черные рясы,
чтобы их было не видно в темноте.
   - Разве вы не узнали Юсупа? - удивился аптекарь. - Вы же были с ним лицом
к лицу.
   - Какого Юсупа? Вы имеете в виду ту каналью, что вышибла мне  зубы?  Нет,
лица я не разглядел - луна светила ему в спину. Разве он мне знаком?
   - Это же Иосиф, подручный митрополита Антиохийского!
   - Вы хотите сказать, что на вас напали люди Таисия?
   Корнелиус  вспомнил,  как  высокопреосвященный  шептался   о   чем-то   с
чернобородым аскетом, и тот  сразу  выскользнул  за  дверь.  Нет,  это  было
совершенно невозможно.
   - Не может быть, - затряс головой капитан. - Такой ученый муж,  служитель
Божий. Вы ошибаетесь!
   - Кто служитель Божий, Юсуп? -  Вальзер  рассмеялся.  -  Не  хотел  бы  я
встретиться с его богом. Юсуп - сириец, хашишин, главный доверенный  Таисия,
исполнитель всех его темных дел.
   - Хаши... Кто?
   - Хашишин. Есть на Востоке такой тайный  орден.  Его  членов  сызмальства
готовят к ремеслу  убийцы.  Эти  люди  верят,  что  могут  достичь  райского
блаженства, если будут убивать по велению своего имама. Все тайные  убийства
Леванта и Магриба совершаются хашишинами, они мастера своего кровавого дела.
У них нет ни семьи, ни обычных человеческих чувств и  пристрастий  -  только
курение хашиша да верность имаму.
   - Да, я что-то слышал про этих фанатиков, - кивнул фон  Дорн.  -  Их  еще
называют ассасинами. Но только при чем здесь его высокопреосвященство?
   - Много лет назад Таисий выкупил Юсупа  у  антиохийского  паши,  спас  от
мучительной казни - сдирания кожи заживо. С тех пор Юсуп считает  его  своим
имамом и предан ему как пес. Знаете,  как  Таисий  достиг  своего  нынешнего
положения? Все его недоброжелатели и соперники чудесным образом отправлялись
в мир иной. Стоило Таисию пожелать епископской кафедры в Салониках, и тут же
освободилась вакансия - архиерей ни с того ни с сего свернул себе шею,  упав
ночью с кровати. Так же досталась греку архиепископская  митра,  а  после  и
митрополитская. О, я многое знаю про их с Юсупом дела! Когда  Таисий  ставит
перед собой цель, он не останавливается ни  перед  чем.  Ради  Либереи  этот
хищный зверь разорвет меня в клочья. А ведь он еще не знает про Замолея!
   - Либерея? Замолей? - нахмурился Корнелиус на новые слова. - Что это  или
кто это?
   Адам Вальзер сбился, потер пальцами лоб.
   - Простите меня, друг мой. Я перескакиваю с одного  на  другое  и  только
путаю вас. Сейчас, сейчас я успокоюсь и расскажу вс„ по порядку. Знаете что?
Я буду говорить и одновременно делать вам зубы - это  поможет  моему  разуму
выстроить последовательную цепочку изложения. В начале же скажу  лишь  одно:
речь пойдет о величайшем сокровище из всех, ведомых человечеству.
   Это предуведомление мудрый аптекарь несомненно  сделал  для  того,  чтобы
капитан выслушал рассказ с подобающим вниманием.
   Уловка подействовала - Корнелиус всем телом подался вперед.
   * * *
   - Величайшее сокровище? - спросил фон Дорн, не  только  пришепетывая,  но
еще и как-то вдруг осипнув. - Вы говорите о золоте?
   Вальзер рассмеялся - не весело, а скорее горько.
   - Вы полагаете, герр капитан, что на свете нет ничего ценнее золота?
   -  Почему  же,  есть.  Драгоценные  камни,  например.  Алмазы,   сапфиры,
смарагды.
   -  Что  ж,  -  аптекарь  взял  какие-то  костяные  рогульки  и  загадочно
усмехнулся, - есть там и драгоценные камни, а  золота  столько,  сколько  вы
пожелаете.
   - Столько, сколько я пожелаю? - озадаченно переспросил Корнелиус,
   - Именно так. Сколько вам нужно  для  полного  удовольствия  -  пуд,  сто
пудов, тысяча?
   Брови фон Дорна грозно сдвинулись. Кажется, герр Вальзер  позволяет  себе
насмешничать? Аптекарь же, заметив, как изменилось лицо  мушкетера,  зашелся
тихим смехом - пожалуй, все же не издевательским, а возбужденным.
   - Не вертите  головой,  мой  молодой  друг,  вы  мне  мешаете.  Сидите  и
терпеливо слушайте, я начну издалека.
   Он  вставил  Корнелиусу  в  рот  костяные  распорки,  и  на  этом  диалог
естественным образом превратился в монолог.
   - Восемь лет назад я поступил профессором фармакологии и травоведения  на
медицинский факультет Гейдельбергского университета. Вы, конечно же, слышали
об этом почтенном учебном заведении.
   Фон Дорн подтверждающе угукнул - в Гейдельберге, только на  теологическом
факультете, учился его брат Андреас.
   -  Не  трясите  головой,  сидите  смирно...  Условием  моего  договора  с
ректоратом было то, что в свободное от лекций и  лабораторных  опытов  время
мне будет дозволено свободно рыться в университетских архивах. В ту  пору  я
был приверженцем галенистской терапии, изучал  целебные  свойства  сурьмы  и
надеялся отыскать  полезные  сведения  об  этой  удивительной  субстанции  в
трактатах и записках знаменитых  алхимиков  прежних  столетий.  Попутно  мне
попадалось  множество  любопытнейших  документов,  не  имеющих  отношения  к
предмету моего научного интереса, однако человек с пытливым  разумом  всегда
держит глаза широко открытыми - ведь никогда  не  знаешь,  откуда  забрезжит
благословенный свет. И вот однажды я наткнулся  на  записи  одного  пастора,
некоего доктора Савентуса, человека большой учености,  знатока  греческой  и
древнееврейской премудрости. Он жил сто лет назад.
   Фон Дорн замычал - больно.
   - Потерпите, здесь, в десне, застрял маленький  осколок  зуба.  Вот  так!
Больше  больно  не  будет...  Этот  богослов  служил  в  Ливонии  приходским
священником и во время войны попал  в  московитский  плен.  После  множества
приключений, которые я вам сейчас пересказывать не буду, Савентус оказался в
Кремле, где предстал перед очами царя Ивана - того самого, кого впоследствии
прозвали Грозным. Пастор пишет, что царь обошелся с ним милостиво и  сказал,
что давно ищет ученого  мужа,  который  помог  бы  ему  разобрать  старинную
библиотеку, доставшуюся государю от предков. И далее автор записок  подробно
излагает историю этого  книжного  собрания,  которое  он  именует  Либереей.
Царская  библиотека...  Прополощите  рот  водкой,  но  только,  умоляю,   не
глотайте.
   Воспользовавшись тем, что снова  может  говорить,  Корнелиус  нетерпеливо
воскликнул:
   - Послушайте, герр Вальзер, к дьяволу вашу библиотеку! Рассказывайте  про
сокровища.
   - Так библиотека и есть то самое сокровище!
   Капитана охватило глубокое разочарование. Он так и знал, что этот книжный
червь вывернет на какую-нибудь тоскливую чушь. Нашел, кого слушать  всерьез,
развесил уши! Вальзер снова засмеялся.
   - У вас  удивительно  выразительная  мимика,  герр  фон  Дорн.  Сейчас  я
изготовлю слепок из воска. Пошире рот и не вздумайте шевелиться.
   "Пусть болтает, - думал Корнелиус, пока лекарь залеплял ему десны  вязким
и горячим, - лишь бы сделал хорошие зубы".
   - Либерея - это та самая библиотека византийских  императоров,  в  основу
которой легло собрание великой Александрийской библиотеки и сочинения первых
христианских вероучителей. Двести  лет  назад  принцесса  София,  племянница
последнего кесаря, привезла великому  герцогу  московитов  это  сокровище  в
приданое. Невежественные  цари  книгами  интересовались  мало,  и  до  Ивана
библиотека так и пролежала  в  сундуках  почти  нетронутой.  За  полвека  до
Савентуса  к  книгам  допустили  ученого  афонского  монаха  Максимуса,   но
разобрать библиотеку до конца не дали. А между тем  Савентус  пишет,  что  в
сундуках лежали редчайшие, а то и вовсе уникальные списки и рукописи,  самая
немудрящая из которых стоила бы не менее  тысячи  золотых  дукатов.  Это  по
ценам столетней давности,  а  в  наш  просвещенный  век  король  французский
заплатил бы за неведомую комедию  Аристофана  или  собственноручные  записки
Тацита пятьдесят, нет, сто тысяч ливров!
   Корнелиусу уже не казалось, что Вальзер несет чушь. Кто бы мог  подумать,
что древняя писанина стоит такие сумасшедшие деньги? Сто тысяч ливров!
   - Но Аристофан, Тацит - это вс„ пустяки, мой храбрый капитан. -  Аптекарь
наклонился  вплотную  к  лицу  Корнелиуса.  В   голубых   глазках   Вальзера
восторженными огоньками горели отражения  свечей.  -  В  приданом  принцессы
Софьи находился сундук с тайными,  запретными  книгами,  доступ  к  которому
имели только сами  порфироносцы.  Что  в  том  сундуке  -  царю  Ивану  было
неведомо, ибо все книги и рукописи там были  на  древних  языках.  Именно  с
тайного  сундука  Савентусу  и   было   ведено   начать.   Кроме   некоторых
первохристианских  книг,  почитавшихся  в  Византии   еретическими,   пастор
обнаружил там греческий трактат по математике, написанный неким Замолеем,  о
котором Савентус при всей своей учености никогда не слыхивал.
   Капитан пожал плечами - мол, я-то тем более.
   - Ливонец стал изучать этот трактат и ахнул  -  книга  оказалась  ложной,
вернее двойной: сверху греческий текст на пергаментных  листах,  а  под  ним
другой, еще более древний, написанный на папирусе.  В  прежние  времена  так
иногда делали - прятали одну книгу внутри другой...
   Воск застыл.
   Дайте-ка выну.
   - А что там было, на этом секретном папирусе? - спросил фон Дорн,  стирая
с десен восковой налет.
   Адам Вальзер воздел палец и изрек:
   - Вс„ золото  вселенной.  -  Посмотрел  на  отвисшую  челюсть  мушкетера,
засмеялся. - Я не шучу. В  этой  арамейской  рукописи  подробнейшим  образом
излагался рецепт изготовления Красной Тинктуры.
   - Рецепт чего?
   - Красной Тинктуры или Магистериума - магического порошка, который иногда
еще называют Философским Камнем.
   - Того самого  Философского  Камня,  который  пытаются  добыть  алхимики?
Камнем, при помощи которого любой металл можно превращать в золото?
   А может быть, аптекарь сумасшедший, подумал капитан. Ну, конечно. И ведет
себя странно, и говорит чудно. Но  голос  здравомыслия  почти  сразу  умолк,
заглушенный бешеным стуком сердца. Вс„ золото вселенной!
   - Ну, положим, не любой, - покачал головой Вальзер,  -  а  лишь  те,  что
ближе всего к золоту по субстантивной массе. Например, ртуть. Видите ли, мой
славный друг, внутри каждой частицы материи  дремлют  мощные  силы,  которые
лишь ждут мига, чтобы проснуться. От того, в  каком  положении  застыли  эти
силы, и зависит, что это за вещество -  железо,  медь  или,  скажем,  олово.
Вещество, именуемое  Философским  Камнем,  пробуждает  эту  потаенную  силу,
многократно умножает  ее,  так  что  силы  материи  приходят  в  движение  и
застывают, уже сцепившись  иным  образом.  Вследствие  этого  процесса  один
элемент способен превращаться в другой. Разумеется, чем элементы родственней
друг другу, тем меньше Философского Камня потребно для трансмутации.
   - И в этом самом Замолее содержался рецепт добывания золота?
   - Да, с подробнейшим описанием  всех  стадий  этого  процесса  и  даже  с
образцом золотых песчинок. Савентус видел их собственными глазами и  испытал
кислотой.
   Корнелиус схватился рукой за воротник - стало душно, жарко.
   - Значит, вс„ точно? И Философский Камень - не выдумка шарлатанов?
   - В своих записях пастор клянется Господом Иисусом, что золото  настоящее
и что рецепт достоверен. Савентусу случалось заниматься алхимией, так что он
знал толк в подобных вещах.
   - Погодите, герр Вальзер, я ничего не понимаю... - Капитан  схватился  за
виски.  -  А  почему  константинопольские  императоры   не   воспользовались
рецептом? С Философским Камнем они могли бы не только  восстановить  Великую
римскую империю, но и завоевать весь мир!
   Аптекарь растерянно захлопал глазами.
   - В самом деле, почему? - пробормотал он. - А, я знаю. Базилевсы почитали
алхимию бесовством, диавольской наукой.  Восточная  империя  просуществовала
тысячу лет, и за этот срок почти не изменилась. Она  была  похожа  на  муху,
застывшую в янтаре. Византийцы не верили в  науку,  разум  и  прогресс,  вот
почему их обогнали  западные  и  восточные  варвары.  В  Константинополе  не
развивали знания, а лишь копили их  без  всякой  пользы.  Спасибо  хоть,  не
уничтожали, а хранили - как тот запретный сундук с книгами. В этом греческие
императоры были очень похожи на русских царей.
   - Что же, и царь Иван тоже побоялся бесовщины?
   - Не думаю. Когда Савентус  сообщил  ему  о  своей  находке,  царь  велел
выдрать пергаментные страницы лжетрактата, а папирус заковать  в  серебряный
оклад, сплошь выложенный "огненными лалами  страны  Вуф"  -  так  сказано  в
записках. Не знаю, что это за страна такая,  но  лалами  в  России  называют
рубины.
   - Обложка сплошь из рубинов? - дрогнув  голосом,  переспросил  фон  Дорн.
Такое сокровище представить было легче, чем какой-то  неведомый  Философский
Камень.
   - Да. Но  увидев,  каким  алчным  огнем  загорелись  глаза  царя,  пастор
испугался - понял, что обладателя такой тайны Иван  живым  не  выпустит.  И,
пользуясь тем, что держали его вольно, Савентус бежал из Москвы - сначала  в
Литву, оттуда в Польшу, а осел в