но шагнул в сторону. Под ногами был не  камень,  земля.  На
ней толстый серый слой пыли, почерневшие деревяшки - вероятно, когда-то  они
были приставной лестницей.
   Круг света стал  расти  -  Шурик  отвернул  фокатор.  Да,  пол  земляной,
глинистый.  Глина  -  естественная  защита  от  подземных  вод.   Устраивать
книгохранилище в каком-нибудь ином грунте было бы безумием.
   У левой стены лежало что-то широкое, деревянное.  Судя  по  прямоугольной
форме и полуутонувшей в пыли бронзовой чернильнице  -  столешница.  Фандорин
тронул край доски ногой, и целый кусок рассыпался в труху. А вот и столь  же
ветхие обломки деревянного кресла. Кусочки стекла, осколки глиняной  посуды,
несколько пустых пузырьков причудливой формы. Что здесь было -  лаборатория?
Аптечный склад?
   Помещение оказалось не таким уж большим, гораздо меньше верхнего подвала.
Никаких сундуков. Вообще ничего, что бросалось бы  в  глаза.  Царство  пыли.
Даже с потолка свисали серые лохмотья.
   Николас захлюпал носом, чихнул - раз, еще раз.
   - Доброго здоровьица! - гаркнул сверху Шурик.
   Эхо было таким гулким, что Фандорин вздрогнул.
   - Есть хабар? - нетерпеливо спросил весельчак, поворачивая фонарь то так,
то этак.
   Какая-то продолговатая куча на полу.
   Присев, Николас смахнул  рукой  пыль.  Скелет!  Разинутый  зубастый  рот.
Одежда истлела, лишь в чаше таза блестит медная  пряжка,  да  меж  позвонков
посверкивают пуговицы. Вот они - "мертвые кости", которых Корнелиус  бояться
не велел. А вс„ равно жутко.
   Чуть в стороне еще какая-то куча, поменьше.
   Фандорин осторожно разгреб пыль (теперь уже не рукой, кроссовкой).
   Волокна грубой сгнившей материи. Рогожа? Пожалуй. Как там было, в письме:
"А Замолея под рогожею не имай души спасения ради"?
   Что это блеснуло из прорехи нестерпимо ярким сиянием?
   - Есть... - зачарованно выдохнул магистр. - Есть!
   - Есть! - с удовлетворением повторил Шурик куда-то в сторону, непонятно к
кому обращаясь.
   Не  прошло  и  секунды,  как  сверху   донесся   сочный   звук   неясного
происхождения, нечто среднее между "шмяк!" и "хрусть!".
   Николас обернулся и увидел, как на пол падают  очки,  а  следом  за  ними
свалился и сам  Шурик.  Он  рухнул  прямо  на  неподвижное  тело  архивиста,
перекатился на пол и остался лежать ничком.  На  макушке  из-под  соломенных
волос обильно сочилась черная кровь - прямо на глазах Шурик  превращался  из
блондина в брюнета.
   Фонарь, однако, не упал, остался, где был -  на  краю  люка.  Свет  вдруг
закачался, стал сжиматься и усиливаться, а потом превратился в узкий и яркий
луч, светивший прямо в глаза ничего не понимающему Фандорину.
   - Кто это? - крикнул Николас, закрываясь ладонью. - Игорь, Саша, это вы?
   Но  ответил  не  один  из  охранников,  а  лично  начальник  департамента
безопасности "Евродебета" Владимир Иванович Сергеев:
   - Это я, мистер Фандорин. Ваш ангел-хранитель.
   Николасу послышалась в голосе полковника насмешка. С чего бы?
   - По-моему, он убит, - сообщил Сергееву магистр. - Вы не рассчитали удар.
Чем это вы его?
   - Да  вот  этим,  -  ответил  невидимый  Владимир  Иванович,  и  рядом  с
Фандориным брякнулось об пол что-то металлическое. Обломок  трубы  с  мокрым
пятном на зазубренном конце.
   Во всем этом было что-то странное.
   - А где ваши сотрудники? - спросил Николас. - Я не понимаю,  как  он  мог
пройти мимо них незамеченным.
   - Ребят я отпустил, пускай поспят, - добродушно  откликнулся  Сергеев.  -
Решил, подменю  их  сам.  Ну,  что  вы  там  такое  нашли,  мистер-магистер?
Показывайте.
   Луч сполз с лица Фандорина, порыскал туда-сюда и остановился на истлевшей
рогоже, из-под которой снова замерцали веселые искорки.
   - Вот она, голубушка, -  пробормотал  полковник.  -  Невелика,  да  знать
ценна, если Седой из-за нее на уши встал.
   - Так вы вс„ знали? - тупо спросил Николас. - И Иосиф Гурамович, выходит,
тоже?
   Сергеев свесился в дыру пониже, и теперь его лицо подсвечивалось сбоку  -
черно-белое и жуткое, как маска злодея из театра Но.
   Беззвучно, с придыханием рассмеявшись, Владимир Иванович сказал:
   - Coco ничего не знает, он - козел, а в этом мире, дорогой сэр, козлам не
светит. Вот Седой, тот орел. Профессионал всегда знает, на чьей стороне  ему
быть, особенно если нужно выбирать между орлом и козлом.
   - Так вы работаете на Седого?! Но... но зачем же вы тогда убили Шурика?
   - Полковник Сергеев будет на  стреме  стоять,  а  весь  навар  достанется
Шурику? - хмыкнул глава безопасного департамента. - Нашли шестерку. Да  если
б не я, хрен бы Седой узнал, что за банкет намечен на эту дивную ночь.
   Откуда, откуда такая осведомленность? -  мысленно  содрогнулся  Фандорин.
Ответ был на поверхности, постыдно элементарный: жучки. Квартира на Киевской
наверняка прослушивалась, коварный полковник был в курсе  всех  совещаний  и
обсуждений,  только  докладывал  о  ходе  поисков  не  своему  шефу,  а  его
противнику.
   Я пешка, подумал магистр. Меня использовали, мной  вертели,  как  хотели.
Алтын была права: я ежик в тумане.
   И все же не вс„ здесь было ясно.
   - Неужто вы думаете, Сергеев, что Владик,  то  есть  Седой,  простит  вам
убийство своего верного помощника?
   Владимир Иванович снова тихонько  засмеялся  -  так,  словно  только  что
вспомнил и собрался рассказать остроумный анекдот.
   - А Шурика укокал не я, а вы. Вы-с, вы и убили-с, прекрасный сэр. Тюкнули
душегуба железякой по кумполу. Седой знает, какой вы шустрый, он поверит.  А
железяка вон она - между вами и Шуриком валяется. Но  тут  вовремя  подоспел
молодчага Сергеев и  прострелил  мистеру  Фандорину  его  глупую  английскую
башку. Вы в какой глаз оливку предпочитаете - в правый или в левый?
   - Влад не поверит! - закрылся ладонью от луча Николас. - Он знает, что  я
не способен убить человека ударом сзади! У вас ничего не выйдет! Соловьев не
идиот, он в людях разбирается, и вы за вс„ ответите!
   Сергеев задумался.
   - Хм, а ведь верно. Владик -  парень  дотошный.  Пожалуй,  и  пальчики  с
железки снимет, и экспертизу, чего доброго,  закажет.  Спасибо  за  толковый
совет, мистер Фандорин. Coco говорил мне, что вы - просто кладезь мудрости.
   Внезапно голос полковника изменился - стал жестким, властным:
   - А ну, живо взял трубу, биг бен долбаный! Вмажь ему по затылку -  да  со
всей силы, чтоб тебе на рукав ошметки полетели!
   Николас ответил короткой идиомой  из  фольклорного  блокнота,  означавшей
отказ в самой грубой и категоричной форме.
   Из черного квадрата метнулась молния, а грохот от  выстрела  в  замкнутом
помещении был таким, что магистр зажал уши  руками  и  согнулся  пополам.  В
первый  миг  ему  показалось,  что  это  барабанные  перепонки,   в   полном
соответствии со своим названием, вдарили чересчур разухабистую дробь  и,  не
выдержав нагрузки, немедленно лопнули.
   Когда к Николасу вернулся слух  (а  произошло  это  через  полминуты,  не
раньше), оказалось, что Владимир Иванович не молчит - излагает  аргументы  в
пользу своего предложения:
   - ...мастер спорта по стрельбе, - говорил отставной полковник.  -  Четыре
раза призы по управлению брал. С пятидесяти метров пулю в обручальное кольцо
кладу. Следующую пулю, падаль ушастая, ты получишь в локоть  левой  руки,  в
лучевой нерв. Ты не представляешь, какая это  боль.  Выть  будешь,  по  полу
кататься. А, спрашивается, зачем? Я ж тебя все равно живым отсюда не выпущу.
Давай, бери железяку. Скорей отмучаешься.
   Фандорин инстинктивно обхватил локти ладонями и  метнулся  в  сторону  из
освещенного пятна, но луч в два счета нашел его.
   - А особенно я люблю сажать по движущейся мише...
   Сергеев  так  зашелся  в  смехе,  что  аж  захрипел.   Фонарь   качнулся,
вывернувшись вбок, осветил лицо полковника,  и  стало  видно,  что  глаза  у
Владимира Ивановича удивленно выпучены, а сам он свешивается из дыры  как-то
слишком уж отчаянно, будто кто-то придавил его сверху ногой.
   Зычный, уже  однажды  слышанный  Николасом  голос  с  сильным  грузинским
акцентом проревел:
   - Coco - козел? Это ты козел, оперюга поганый!
   * * *
   - Зачем грубо говоришь, Гиви? - послышался другой голос, тоже с акцентом,
но только совсем легким. - Ты теперь банковский работник, будешь начальником
департамента. Нехорошо, дорогой, отвыкай.
   Иосиф Гурамович Габуния, Большой Coco - собственной персоной,  а  с  ним,
надо полагать, бойцы его тайного "Эскадрона". Господи, каких  еще  сюрпризов
следует ждать этой нескончаемой ночью?
   - Иосиф Гурамович! - заизвивался Сергеев, тщетно пытаясь  вывернуться.  -
Скажите ему, чтобы убрал ногу с моей  спины.  Я  вс„  объясню!  Тут  сложная
двойная игра с подставкой по резиденту. Я  провел  многоходовую  комбинацию,
вышел на Седого, и теперь он у нас в  кармане.  Как  раз  сегодня  собирался
завершить операцию и обо всем, вам доложить. Результат блестящий.  Теперь  я
знаю, в чем состоял...
   Не умолкая ни на  секунду,  предприимчивый  полковник,  рукой  с  фонарем
упиравшийся в край дыры, умудрился другую руку - с  пистолетом  -  незаметно
просунуть себе подмышку. Фандорин, наблюдавший за этим маневром снизу, хотел
было крикнуть кавказцам, чтобы остереглись, но передумал.  Пусть  эти  пауки
сами разбираются, кто у них  в  банке  под  названием  "Евродебет"  сильней.
Личные перспективы некоего магистра при любом исходе выглядели незавидными.
   Владимир Иванович резко повернулся, просунув руку  как  можно  дальше,  -
вероятно,  хотел  проделать  в  свирепом  Гиви  вертикальное  отверстие,  но
"эскадронец" и сам был не дурак. Сверху донесся громкий хлопок, и полковник,
так и не успев нажать на спусковой крючок, полетел головой вниз. Труп сделал
свечку, ударился о землю и, совершив нелепый  кувырок,  растянулся  во  весь
рост.
   Упал и фонарь,  но  не  разбился  и  не  погас.  Однако  магистра  сейчас
интересовал не столько источник света, сколько средство самообороны - в руке
мертвого Владимира Ивановича чернел компактный, короткоствольный пистолет.
   Фандорин сделал быстрое движение и тут же  услышал  сверху  выразительное
цоканье:
   - Це-це-це. Нэ надо, да?
   Получалось, что с самообороной ничего не выйдет - треклятый Гиви  слишком
хорошо знал свое ремесло. Делать было нечего и деваться некуда, Николас  был
заперт в пыльном склепе, где компанию ему составляли один древний  скелет  и
три свежих покойника.
   - Здравствуйте, Николай  Александрович,  -  поздоровался  с  затравленным
магистром невидимый Габуния. - Сколько у вас сегодня приключений. Раз уж  вы
там, внизу, давайте поглядим, из-за чего столько народу положили. Ужас какой
- просто половецкое побоище. Ну, что там у вас за клад такой?
   Что ж, подумал Николас, в конце концов не самый ужасный финал.  Рановато,
конечно, но это уж как на роду  написано.  Со  стороны  Большого  Coco  даже
гуманно, что он дает приговоренному возможность удовлетворить перед  смертью
любопытство.  Разве  не  для  того   рождается   человек   -   удовлетворить
любопытство, узнать некую тайну и потом умереть?
   Экклезиастическое философствование бедного магистра объяснялось тем,  что
он вдруг почувствовал себя смертельно усталым. В самом деле,  сколько  можно
подвергать  психику  и  нервную  систему  перепадам  между  обреченностью  и
надеждой? Готовился умереть от руки балагура Шурика  -  спасся.  Думал,  что
примет смерть от вероломного полковника - опять пронесло.  Пронесло,  да  не
вынесло. Теперь уж надеяться больше не на что.
   Молча, не снисходя до каких-либо объяснений и тем более молений о пощаде,
Фандорин поднял фонарь и  приблизился  к  прогнившей  рогоже.  Стянул  ее  в
сторону и ахнул.
   На земляном полу лежала большая книга  в  редкостной  красоты  серебряном
окладе, сплошь выложенном желто-красно-бурыми каменьями. Серебро от  времени
почернело, но шлифованные самоцветы -  а  их  тут  были  сотни  -  заиграли,
засверкали отраженным светом.
   - Ай, фотоаппарата нет! - раздался с потолка восхищенный  голос  Большого
Coco. - Какая картинка!
   Николас осторожно раскрыл тяжелую обложку, увидел пергаментный  титульный
лист с выцветшими (а некогда, вне  всякого  сомнения,  золотыми)  греческими
буквами ручного тиснения:
   Замолеус
   Мафематики
   Трепет и восторг переполнили душу магистра, забывшего  в  этот  волшебный
миг и о направленном ему в спину дуле,  и  о  страшных  событиях  последнего
часа, и о скорой неминуемой смерти.
   Этой книги касалась рука Корнелиуса фон Дорна! Что может быть  такого  уж
страшного в древнем математическом трактате? Почему Корнелиус в своем письме
дважды заклинает сына не трогать фолиант? Сейчас тайна будет раскрыта. Какое
счастье, что манускрипт написан именно на долговечном пергаменте,  а  не  на
бумаге.
   Он перевернул лист и вскрикнул.  Увы,  все  остальные  страницы  были  не
пергаментные и даже не бумажные, а папирусные, и от  неправильного  хранения
совершенно истлели, превратились в труху! Текст погиб безвозвратно!
   Николас  склонился  низко-низко.  Сквозь   дыру,   проеденную   временем,
проглядывало несколько уцелевших строчек. Кажется, древнееврейские письмена?
   Забывшись, магистр придвинул книгу поближе к стоявшему на полу фонарю,  и
прямоугольник иссохшего папируса, очевидно,  сохранявший  форму  лишь  из-за
неподвижности, рассыпался кучкой праха. Остался только оклад да пергаментный
титул, очевидно, присоединенный к книге в более позднее время.
   Всего одна книга? Николас разочарованно огляделся по сторонам. А  где  же
вся Либерея?
   Из земли, где только что лежала передвинутая книга, торчал какой-то кусок
дерева или, скорее, корня. А более ничего. Совсем ничего.
   Вс„ понятно, уныло подумал Фандорин. Корнелиус, разумеется, был небольшим
грамотеем - да и с чего бы мушкетерскому капитану  разбираться  в  книгах  и
мудреных словах?  Он  плохо  себе  представлял  смысл  термина  "либерея"  -
полагал, что это означает просто "книга", а не "собрание книг". Добыл где-то
(вероятнее всего у того  же  Артамона  Матфеева)  том  из  коллекции  Иоанна
Грозного, древний и в драгоценном окладе. Этакий  фолиант  и  в  семнадцатом
веке стоил баснословных денег. Перед тем как отправиться в ссылку  вслед  за
своим начальником, фон Дорн припрятал добычу, надеясь, что  опала  продлится
не вечно, а если даже помилования и не будет, то "Иванова Либерея" (в смысле
- "книга из библиотеки царя Ивана") достанется хотя бы его потомку.  Далекий
от  книжности  капитан  не  знал,  что  без  герметизации  папирус  долго  в
подземелье не продержится. Да и, скорее всего,  его  вообще  интересовал  не
текст, а великолепный оклад.
   Что означают слова "не имай души спасения ради"  и  еще  потом,  ближе  к
концу, "да любопытства своего  не  пытай  Христа  Господи  ради  и  нипочему
Замолея  того  не  имай"?  Быть  может,  книга  была  краденая  и  Корнелиус
предостерегал сына от попытки выставить фолиант на  продажу?  Это,  увы,  не
исключено. Капитан был обычным искателем приключений, прибывшим в Россию  на
поиски богатства. Вряд ли он побрезговал бы взять  то,  что  плохо  лежит  -
например, дорогую книгу из собрания своего покровителя...
   - Что это такое? - вывел Фандорина из задумчивости голос банкира.  -  Что
это блестит? Драгоценные камни? Это шкатулка, да?
   - Нет, - ответил Николас, не оборачиваясь, и усмехнулся. - Это и есть  та
самая "Иванова Либерея". Радуйтесь.
   - Что-что? - удивился Иосиф Гурамович. -  Либерея?  Это  еще  что  такое?
Книга, что ли? Это вы ее столько времени  искали?  По  улицам  ходили,  шаги
считали, в развалинах рылись. Мне Гиви каждый день  докладывал.  "Ничего  не
понимаю, чем люди занимаются", говорил. Что тут у вас, а? Из-за  чего  Седой
такие огороды нагородил?
   Непохоже было, что Габуния притворяется. Зачем? И перед кем -  перед  без
пяти минут покойником?
   Оставить что ли его, гада, в неведении, подумал Фандорин. Пусть лопнет от
любопытства,  жирный  пузырь.  Но  мелочиться  в  эти  последние  минуты  не
хотелось, после испытанного разочарования настроение Николаса  изменилось  -
стало строгим и торжественным. Не суетиться, держаться с  достоинством.  Это
единственное, что остается человеку на  исходе  нескладной,  глупо  прожитой
жизни.
   В нескольких скупых предложениях магистр объяснил банкиру, в чем  состоял
смысл поисков. Смотрел Николас при этом не на черный квадрат,  откуда  скоро
грянет гром смерти, а на радужно искрящийся оклад книги, да на  переливчатые
отсветы, что придавали мрачному склепу вид сказочной пещеры.
   - Тот самый Иван Грозный? - ахнул Coco. - Скажи, а? Теперь ясно,  с  чего
Седой так завелся. Молодой он еще, на романтику падкий.
   Потом Иосиф Гурамович вдруг понизил голос и вкрадчиво сказал:
   - Николай Александрович, вы что думаете с обложкой этой  делать?  Неужели
государству будете сдавать, за  награду  в  четверть  стоимости?  Скажу  как
финансист: не советую. Я отсюда плохо вижу, но если это  у  вас  там  желтые
сапфиры, то у нашего государства на 25 процентов стоимости такого клада всей
казны не хватит. Даже если это опалы - все  равно  не  дадут.  Придерутся  к
чему-нибудь и надуют, я их знаю. Продайте лучше мне, а? Я вам  честную  цену
дам - треть рыночной. Пускай Седой от зависти лопнет. Соглашайтесь,  Николай
Александрович. Все равно за границу вам такую штуковину не вывезти.
   Тут уж  Николас  обернулся.  Что  это  -  издевательство?  Что-то  больно
изощренное.
   - Берите свою Либерею и поднимайтесь сюда, - сказал Coco. - Светает  уже.
Гиви сейчас милицию вызовет, нам с вами лучше уехать.
   * * *
   - Я должен вам кое-что объяснить и  принести  свои  извинения,  -  сказал
Габуния, поднимаясь из-за огромного эбенового стола навстречу Фандорину.
   Ночью (а вернее,  уже  на  рассвете)  разговора  не  получилось  -  после
перенесенных потрясений магистр был в состоянии, близком к шоку.  Выбравшись
из склепа в подвал, оттуда во двор, а из двора на  улицу,  где  ждала  целая
вереница бегемотообразных джипов, Николас почувствовал, что у него  кружится
голова. Сев на скрипучее кожаное  сиденье,  Фандорин  прислонился  виском  к
мягкому плечу банкира и провалился в глубокий, обморочный сон,  от  которого
очнулся лишь девять часов спустя  в  квартире  на  Киевской.  Открыл  глаза,
увидел на стуле перед диваном  неподвижного  брюнета  с  лихо  подкрученными
усами. Это и был Гиви, уже дважды спасший магистру жизнь.
   - Сэйчас чашку кофэ  по-тбилисски  и  поедэм  к  шефу,  -  строго  сказал
командир габуниевского "Эскадрона".
   Николас приподнялся на локте, заозирался вокруг.
   - Обложку на экспертызу отдали, - объяснил Гиви, не дожидаясь вопроса.
   Дальше было вс„, как он сказал: чашка густого, крепчайшего кофе, холодный
душ, гонка на бешеной скорости с мигалкой прямо по разделительной  полосе  в
сторону центра, тихий Гнездниковский переулок,  офис  "Евродебета".  Странно
было только одно - в председательский кабинет Фандорина почему-то провели не
через секретарский предбанник, как в прошлый  раз,  а  по  черной  лестнице,
через боковую дверку. Николас так и не понял, к чему теперь эта конспирация.
   Беседа, стало быть, началась с извинений.
   - Я нехорошо с вами поступил, Николай  Александрович,  -  сказал  банкир,
сокрушенно опустив голову, отчего двойной подбородок сделался тройным.  -  Я
вас использовал. Это могло стоить вам жизни, хотя Гиви и его ребята за  вами
приглядывали.
   - Ребята из "Эскадрона"? - блеснул осведомленностью Фандорин.
   Иосиф  Гурамович  восхищенно  закатил  глаза,   как   бы   отдавая   дань
проницательности собеседника.
   - Да. Это специальное подразделение, которое я создал, когда  узнал,  что
начальник департамента безопасности завербован моим конкурентом.  Получилось
очень удобно: Седой думал, что все про меня знает, а сам знал только то, что
я  подсовывал  Сергееву.  Ох  уж  эти  кагебешники!  Им  всегда  мало   быть
исполнителями, обязательно рвутся в кукловоды.