Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Алданов Марк. Самоубийство -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  -
ень честная. Можете спокойно оставлять всЈ в комнатах, не запирая. -- Будем знать. Да, у вас очень благоустроенный дом, -- сказала, устало садясь в кресло, Татьяна Михайловна. -- Вообще мы с Митей так за вас рады... Ниночка, а можно тебя спросить? Когда же дети? Нина Анатольевна вздохнула. -- Надеюсь, будут. Алеша говорит, что дети были бы счастьем, если-б всегда оставались маленькими. -- Не следуйте нашему примеру. Это у нас с Митей единственное горе. Ну, хорошо, не будем об этом говорить. -- Завтра с утра я вам буду показывать Вену. Алеша уйдет в посольство, хотя там в праздничные дни нечего делать. -- Мы Вену отлично знаем. Чудный город, но Москва всЈ-таки лучше. -- С Москвой и я ничего не сравниваю!.. Вечером завтра у нас ложа в "Бурге". -- Что идет? 342 -- Шиллеровская "Смерть Валленштейна". Ты читала? -- Кажется, когда мне было лет шестнадцать. -- А я не читала. Алеша обожает Шиллера. Я предпочла бы пойти в оперу, и ты, верно, тоже? А послезавтра у нас будут интересные люди. -- Она назвала знаменитого пианиста. -- О-о! -- Да, он играет божественно. Говорит, что после шампанского играть не умеет, но, конечно, врет. Мы его заставим играть. Будут и другие, один известный профессор-экономист, пусть побеседует с Митей о расцвете промышленности. Мы с тобой не обязаны слушать. Тем временем мужчины в кабинете говорили о политических новостях. Главной новостью была опасная болезнь графа Эренталя. -- Говорят, он переносит страдания с необыкновенным мужеством, -- сказал Тонышев. -- Что ни говори, он замечательный человек. -- Может быть, и замечательный, но, говорят, он хочет войны. -- А здесь, разумеется, говорят, будто войны хочет Россия. И то и другое неверно. Эренталь большую часть своей дипломатической карьеры проделал в Петербурге. На Балль-Платц так и уверяли меня; что он "kam direkt aus der ausgezeichneten Petersburger diplomatischen Schule" и восхищается всем русским. -- Вот как? У нас о наших дипломатах думают иначе. Нет пророка в отечестве своем. Кто же займет место Эренталя? -- Первым кандидатом считается Буриан, но его ненавидит наследник престола. По моему, больше шансов имеет граф Берхтольд. -- Мы с Таней с ним знакомы. Познакомились когда-то в поезде по дороге в Монте-Карло. Помню, красивый человек. -- Признается самым элегантным человеком в Австро-Венгрии и, кажется, очень этим гордится. Какой-то американский журналист устраивает анкету: десять мужчин в мире, которые лучше всех одеваются. По моему, 343 он должен был бы получить первый приз, -- сказал Алексей Алексеевич, смеясь, но не без легкой зависти. -- Это единственный его "titre" для должности министра иностранных дел? И тоже подумывает о войнишке? -- Не знаю. В петербургском свете его очень любят, как, впрочем, прежде любили Эренталя. Нет, какая же войнишка? -- Меня тревожат дела на Балканах. Газеты пишут, будто братья-славяне очень подумывают о войне с Турцией. -- Без нашего согласия они не посмеют на это пойти. -- А вдруг посмеют? И так ли ты уверен, что им в Петербурге согласия не дадут? У нас тоже достаточно полоумных. Очень ухудшилось вообще в последнее годы политическое положение в мире. Еще лет десять тому назад никто об европейской войне не говорил. -- Да, особенно осложнилось дело после этого несчастного спора о Марокко. Впрочем, покойный Эдуард VII считал французскую позицию в нем шедевром дипломатического искусства. Эдуард сам был замечательный дипломат. Правда, у него политика осложнялась его личной антипатией к Вильгельму. У хорошего дипломата не должно быть личных симпатий и антипатий. -- Да этого, верно, не бывает. -- Отчего же не бывает? Но я уверен, что европейской войны не будет. Франц-Иосиф войны не хочет. Неужто ты, при твоей жизнерадостности, становишься пессимистом! Не будет войны. Люди разумные существа. -- Дай Бог, чтобы ты оказался правым. На следующий день они в автомобиле Тонышевых отправились в театр. Приехали за несколько минут до начала. Тонышевы до поднятия занавеса успели показать своим гостям разных известных людей в зале. В антракте все восхищались спектаклем. -- По самому своему замыслу и построению, трилогия настоящий шедевр, -- сказал Алексей Алексеевич, 344 знавший на память много стихов на разных языках. -- Я другой такой трагедии не знаю. Как постепенно нарастает напряжение! Правда, первая часть, "Лагерь", не сценична, но как и она хороша, как подготовляет зрителя к ожидающейся трагедии. Конечно, в изображении Валленштейна Шиллер немного погрешил против исторической истины <--> да кто же этого не делал? Шекспир, ГЈте, Гюго. Я предпочитаю нашего Пушкина всем поэтам, но ведь его "Полтава" сплошная историческая ошибка. Даже в деталях, в божественном описании украинской ночи: "Чуть трепещут -- сребристых тополей листы". При Петре никаких тополей на Украине не было, их развел много позднее Щенсный Потоцкий, это вызвало сенсацию. А Мария чего стоит! А Мазепа! Даже в дрянном романе Фадея Булгарина он изображен ближе к исторической правде, чем у Пушкина. А скачущий с доносом влюбленный в Марию казак! -- Этот почему же? -- спросила Татьяна Михайловна. -- "Кто при звездах и при луне -- Так поздно едет на коне"... Вы говорите об этом? -- Об этом самом. Стихи очень звонкие, но... "Червонцы нужны для гонца, -- Булат потеха молодца, -- Ретивый конь потеха тоже, -- Но шапка для него дороже", -- продекламировал Алексей Алексеевич. -- "За шапку он оставить рад -- Коня, червонцы и булат, -- Но выдаст шапку только с бою, -- И то лишь с буйной головою. -- Зачем он шапкой дорожит? -- Затем, что в ней донос зашит, -- Донос на гетмана злодея -- Царю Петру от Кочубея"... Вполне возможно, что донос был зашит в шапку, но эта шапка скорее была ермолкой: Кочубей послал донесение Петру через какого-то еврея. Едва ли он носил с собой "булат" и едва ли был уж так влюблен в Кочубееву Матрену, которая кстати перетаскала у Мазепы немало "злата". -- Так ли это? Может, гонцов было несколько? Я историю знаю плохо, -- сказала Татьяна Михайловна. -- Об исторических драмах судить не могу, но, по моему, во всей немецкой литературе нет ничего равного песенке Теклы: "Das Herz ist gestorben, die Welt ist leer -- Und weiter gibt sie dem Wunsche nichts mehr. -- Du 345 heilige, rufe dein Kind zurück! -- Ich habe genossen das irdische Glück. Ich habe gelebt und geliebt". "A говорила, что, кажется, читала "Смерть Валленштейна", -- подумала Нина. В другом антракте литературный разговор продолжался. -- ...И мысли о власти Шиллер высказывает мудрые. Вот, оказывается и в 17-ом веке людей занимали те же мысли: "Верхи общества уходят, им на смену поднимаются низы..." Как хорошо он играет! -- говорил Дмитрий Анатольевич. -- Изумительно, -- сказал Тонышев. -- Заметьте, этот актер-еврей, а как изображает кондотьера! Хоть с каждой его позы картину пиши! -- Пожалуйста без антисемитизма, Алеша. Почему актеру-еврею не изображать хорошо кондотьера? -- Я ведь, Таня, говорю только к тому, что еврейское племя, которое я очень почитаю, давным давно стало самым мирным из всех. -- Это так, -- подтвердил Ласточкин. -- Ты тоже, Танечка, ведь войны не хочешь? -- Думать без ужаса не могу! А вы, Алеша, разве хотите? -- Никак нет. Хотя думать могу и без ужаса. Артист же он действительно великий. Я кстати всегда сожалел, что Шиллер не изобразил самой сцены убийства: гениальный актер себя в ней показал бы! Правда, сцену убийства до некоторой степени заменяет страшный крик убийцы Деверу: "Freund! Jetzt ist's Zeit zu lärmen!" Сейчас его услышим. -- Алешенька, перестань щеголять эрудицией, -- сказала Нина. После обеда они отправились ужинать к Захеру. При входе в общую залу им бросилось в глаза знакомое лицо. "Легок на помине: граф Бертхольд", -- сказал Тонышев. Он сидел в углу один, у его столика почтительно суетились лакеи. Тонышев занял стол на другом конце зала, подал одну карту дамам и начал озабоченно изучать другую. 346 -- Таня, можно мне заказать для всех? Я знаю, что у них особенно хорошо. Этот ресторан не хуже Донона или вашего "Эрмитажа". -- Ну, положим, -- сказал Ласточкин. -- Старый Донон первый ресторан в мире. -- На дессерт не забудь, Алешенька, заказать "Захер-Торте". Ты увидишь, Танечка, какое это чудо! -- сказала Нина. Начался гастрономический разговор. VIII В Канн погода была плохая. Ласточкины никогда зимой на Ривьере не бывали и были удивлены. -- Холодно, солнца нет, "старожилы не запомнят", -- говорил жене Дмитрий Анатольевич на второй день. -- Особенно этот неприятный холодный ветер. -- Если б это хоть был Мистраль, по крайней мере название звучное, но одни говорят "биз", другие говорят "бриз", третьи говорят "Полан" или как-то так. Сами своих ветров не знают. -- Если не пройдет, переедем куда-нибудь в Сицилию или даже в Египет. Как ты думаешь? -- Ни за что. Опять переезжать, да еще морем, какой же это отдых! Наверное, скоро будет солнце. Ривьера обязана поставлять солнце. -- А вдруг не выполнит обязательств? -- Тогда, благо нет знакомых, будем сидеть в гостинице и заниматься ничегонеделаньем. Так оно и вышло. Они большую часть дня сидели дома и читали. Дмитрий Анатольевич нашел предмет для "работы". В Европе уже много говорили о теории относительности молодого физика Эйнштейна. Ни одна отвлеченная научная теория не вызывала у большой публики такого интереса, как эта. Ласточкин в Москве побывал на лекции в ученом кружке и почти ничего не понял, кроме примера о двух поездах. Ему казалось, что немного поняли и другие слушатели. Между тем, он получил серьезное научно-техническое образование. Правда, математику давно успел позабыть: она не имела никакого отношения к делам, которыми он занимался уже двадцать лет. Как-то с досадой он заметил, что не 347 очень помнит и гимназическую математику: не знал почти ничего о биноме Ньютона и не сразу вспомнил, что именно называется тройным правилом. Решил, что в первое же свободное время непременно пополнит познания. На лекции он спросил у профессора название и номер журнала, в котором была напечатана знаменитая работа. Побывал в библиотеке и разыскал ее, но далеко не ушел и только вздыхал. Накануне отъезда из Москвы заехал в магазин Ланга и купил несколько "Grundriss-ов" и "Vorlesungen über"... Немного поколебавшись, купил также памятные ему по гимназии "Элементарную геометрию" и "Начальную алгебру" Давидова. Сам был сконфужен: "Вот так инженер-технолог!" ВсЈ это повез с собой, к изумлению Татьяны Михайловны. В Вене нашел какую-то популярную книжку, где, с некоторым недоверием, говорилось о теории Эйнштейна. В их роскошном номере был свой балкон, но проводить на нем время было в январе невозможно. Они придвинули к окнам кресла и читали, Дмитрий Анатольевич с карандашом в руке. В четвертом часу приходилось зажигать лампы. Татьяна Михайловна для себя ничего лучшего не желала, как быть наедине с мужем. Читать рядом было уютно, -- но для этого не стоило приезжать на Ривьеру. Учебники Дмитрий Анатольевич восстановил в памяти легко, с Grundriss-ами уже было хуже, а когда в популярной книге он прочел, что теорию Эйнштейна можно по настоящему понять лишь при знакомстве с новыми методами математического мышления, то приуныл, тем более, что назывались имена, неизвестные ему и по наслышке. "Наш милый профессор говорил: "Выдумал немец обезьяну! Будь всЈ относительно, то тем паче "deboliare superbes". "Принижать гордыню это никогда не мешает", -- думал Ласточкин. -- "Может быть, эта теория характерна именно для нашего времени. В самом деле, если поколеблена механика Ньютона, то какие же могут быть истины в политике, в философии, в политической экономии? И не могут ли оказаться последствия самые необыкновенные?.. Впрочем, в книжке сказано, что теория 348 относительности еще висит в воздухе. Вдруг обезьяна не настоящая?" -- думал Дмитрий Анатольевич и с некоторым облегчениеем переходил от книги к "Le Temps". Тут по крайней мере всЈ было понятно, хотя далеко не всЈ приятно: "Сгущаются, сгущаются тучи"... Татьяна Михайловна читала новые французские романы. Иногда опускала книгу на колени и задумывалась. У нее настроение было не очень хорошее. В Вене, она тайком от мужа и Тонышевых, побывала у известного всему миру врача. Тот ничего опасного как будто не нашел или, по крайней мере, сказал, что не находит. Она настойчиво просила не скрывать от нее правды, если даже что-либо очень тревожно. -- "Я сказал вам, сударыня, как обстоит дело", -- уклончиво ответил профессор. -- "но не скрываю, что организм у вас довольно утомленный. Это может в будущем способствовать развитию разных болезней. Непременно показывайтесь почаще врачам и в России". С этим она и ушла: ничего тревожного, но... Не сказала ни слова Дмитрию Анатольевичу, -- "нельзя отравлять ему поездку, да, верно, и в самом деле ничего худого"... Как-то, прочитав в романе о чьей-то смерти, она взглянула на мужа. "Ну, а если?.. Что он будет без меня делать?.. Нет, конечно, ничего ему не говорить!" Об его смерти она не думала: об этом невозможно было думать. Татьяна Михайловна знала женщин, которые любили мужей, но оживали после их смерти, -- так те подавляли их волю и личность. Однако, эти женщины были ей всегда чужды, непонятны и даже немного противны. Как-то Дмитрий Анатольевич принес газету с объявлениями людей, желающих жениться. "Образованный, красивой наружности господин средних лет, очень любящий природу, имеющий хорошее место, желал бы разделить жизненный путь с барышней, имеющей средства, серьезной и некурящей. Необходима фотография. Секрет переписки обеспечен честным словом". -- невозмутимо читал он жене. И вдруг ею овладела радость жизни -- оттого ли, что они с Митей женились без газетных объявлений, оттого ли, что как раз с моря 349 подул свежий ветерок, оттого ли, что в этот день на ней было платье, которое он особенно любил (и потому любила она сама). -- Как хорошо, что нам незачем искать!.. А то написать господину красивой наружности о Люде? -- Отчего бы и нет? Но любит ли она природу? Оба хохотали. -- А Каннская природа всЈ-таки нас подвела. То есть, климат. -- Кажется, солнце сейчас застенчиво покажется. Чтобы не погубить репутации Ривьеры. Когда солнце показывалось, Ласточкины уходили на прогулку. Сначала принималось решение пойти далеко, например в Ле-Канне, но, пройдя по Круазетт, они садились где-нибудь на скамейку, -- "ах, проклятая одышка!" -- думал, а иногда и говорил Дмитрий Анатольевич. Любовались видом на Эстерель. Не умели говорить о природе. Ласточкин обычно пропускал ее описания в романах: "всЈ равно словами не опишешь". Отдохнув, шли дальше, но недалеко. Если же доходили до Ле-Канне, то он очень гордился и за завтраком выпивал две рюмки водки: "Заслужил!" Перед обедом выходили опять и снова садились на скамейку. Дмитрий Анатольевич немного скучал. Разговаривали мало. Смотрели на низкое небо, на редкие звезды. -- "На небе было черно и скучно, на земле было весело". Это из "Войны и Мира". Правда, странные слова? -- сказала Татьяна Михайловна. Он посмотрел на нее удивленно. -- Да, пожалуй, для Толстого странные, но это совершенно верно. На небе черно, на земле весело. Или, по крайней мере, должно быть весело. По этому случаю, сейчас закажем целую бутылку шамбертена? Согласна? -- Митенька, я в винах ничего не понимаю и даже не люблю их. Удивляюсь, как люди находят их вкусными... А ты лучше бы хоть за обедом пил минеральную воду. -- Минеральную воду будем пить, когда будем стары. -- Мы уже и так немолоды. 350 -- Это совершенно разные вещи: немолоды и стары, -- отвечал с неудовольствием Дмитрий Анатольевич. -- Но хоть аппетит у тебя есть? -- Нет... Есть, но маленький, -- отвечала Татьяна Михайловна. Он смотрел на нее беспокойно. Погода стала еще хуже. Пошел мелкий, сухой снег. -- Это уже настоящее предательство со стороны Ривьеры! -- говорила Татьяна Михайловна. -- Снег на пальмах и на кактусах! Правительство должно было бы это запретить, это против всяких правил и против стиля. Снег мы имели в Москве бесплатно, а платить для этого за пансион по семьдесят франков в день незачем. Не повезло! -- Можем вернуться в Москву раньше, -- ответил Дмитрий Анатольевич, чуть задетый словами "не повезло". Они, разумеется, были сказаны в шутку, но он давно привык к тому, что ему во всем везет. Несмотря на снег и ветер, они перед обедом снова вышли на Круазетт и вернулись минут через десять. "Уж слишком мрачно. Луна и звезды подражают солнцу, тоже скрылись", -- сказал Ласточкин довольно угрюмо. Татьяна Михайловна поднялась в их номер. Он ждал ее внизу. Разговорился со стариком швейцаром. Тот очень хвалил русских. -- Теперь у вас русских что-то мало. -- Еще приедут. Это зависит от сезона и от года. В 1905 году, когда в России были беспорядки, у нас чуть ли не все номера были заняты русскими, -- ответил швейцар. Вдруг Ласточкин вспомнил, что Савва Морозов покончил с собой в Канн. Почему-то это его взволновало. -- "Где? Господи, да в этой самой гостинице! Конечно, здесь! Я помню твердо!" Он перебил швейцара, уверявшего, что очень скоро установится прекрасная погода: спросил о самоубийстве Морозова. Швейцар помнил это дело, но ответил очень неохотно и старался перевести разговор. -- Я хорошо его знал. В каком номере это было? Старик ответил не сразу и с неудовольствием. Татьяна Михайловна спустилась вниз. Они пошли завтракать. 351 Ласточкину уже без заказа приносили к закуске русскую водку. Он выпил две рюмки, затем, почему-то поколебавшись, сказал жене, что Савва Морозов покончил с собой в этом отеле. Она тоже чуть изменилась в лице. -- Где? Не в нашем номере? -- Нет, не в нашем. Он жил в другом этаже. -- Я мало его знала. Помнишь, он незадолго до своего конца был у нас на музыкальном вечере? Хороший был человек, очень благородный. Ведь до сих пор так и неизвестно, почему он покончил с собой? -- Неизвестно. Без всякой причины. Это самое странное. Татьяна Михайловна, разумеется, тотчас заметила резкую перемену в настроении мужа. Между ними давно было нечто вроде телепатии, иногда устанавливающейся между мужем и женой, которые нежно любят друг друга. Эта телепатия, распространявшаяся даже на здоровье, с некоторых пор приносила им нерадостные впечатления. Обоим казалось, что они уже перевалили через гребень, и что начинается спуск; точно у них стало меньше жизненной силы, создававшей их счастье. "Но ведь так должно быть у каждой четы, особенно если нет детей", -- думала Татьяна Михайловна. Теперь она тревожно себя спросила, что случилось. Телепатия показывала: что-то случилось, но не говорила, что именно. "У него была, помню, какая-то теория самоубийства", -- опять думал за обедом Дмитрий Анатольевич. -- "Верно, что-то дикое? Странно, очень странно". Обеды в гостинице были такие, какие полагались богатым людям в то время, не слышавшее о давлении крови, не с

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору