оже теоретик.
     Раздался  звонок. Они  вошли  в амбар.  Плеханов  со скрещенными руками
стоял за  столом.  Рядом  с  ним  сидел стенографист.  Около  стола  Кольцов
радостно-торжественно звонил в колокольчик.
     Когда  все  заняли  места,  Плеханов объявил съезд  открытым  и  сказал
краткое приветственное слово,  -- сказал, как всегда,  хорошо. Очень повысив
голос,  произнес: "Каждый из  нас может воскликнуть и,  может  быть, не  раз
восклицал словами рыцаря-гуманиста:  "Весело жить  в такое время!" Эти слова
были покрыты  рукоплесканиями, впрочем не очень бурными, не "переходившими в
овацию". Часть собравшихся в амбаре делегатов вообще не апплодировала, и вид
у нее был довольно угрюмый. Апплодировал Ленин и еще сильнее Люда, иногда на
него поглядывавшая.
     --  А вот я ни разу не восклицал словами рыцаря-гуманиста и даже отроду
не слышал о них, -- сказал шопотом Люде Джамбал. -- А вы слышали?
     -- Во всяком случае я всегда думала именно это!
     -- А  отчего  собственно нам  должно быть так весело? Как  будто ничего
особенно радостного для нас в мире не присходит?
     -- Будьте спокойны, произойдет.
     -- Что же именно?
     -- Вы отлично знаете, что именно: революция. И, пожалуйста, бросьте ваш
скептицизм.  Если  вы  скептик, то  не  надо было  сюда  приезжать  и вообще
соваться в революцию. Прекрасно говорил Плеханов, с очень большим подъемом.
     -- Не  люблю, когда говорят с  подъемом. По моему, это актерская  игра.
Вот Ленин говорит без подъема. 63
     -- Не всегда.
     --  А сейчас с подъемом прочтет доклад о проверке мандатов Гинзбург, он
же Кольцов. Этот едва ли устроит революцию, а?
     -- Зато Ильич устроит!
     -- Уж если кто, то действительно он. Но вы дружески посоветовали бы ему
поторопиться. Я не желаю долго ждать. Как вы думаете, нельзя ли теперь опять
уйти в кулуары?.. Что вы смотрите на меня с негодованием, точно я вам сделал
постыдное предложение?..
     -- Я не знала,  что вы такой весельчак, Джамбул. Пожалуйста, не мешайте
слушать.
     --  Молчу, молчу. Больше не  скажу ни  слова  до пяти  часов. В  пять я
испарюсь. Кажется, так говорят: "испарюсь"?

     Плеханов  действительно был  избран  председателем par  acclamation. Но
угрюмая часть зала опять восторга не  проявила. Люде было  обидно, что Ильич
избран лишь вице-председателем, притом одним из двух, с  каким-то совершенно
неизвестным ей  делегатом. "Нет, это  естественно: Плеханов много старше, он
был основателем партии".
     После длинного доклада о проверке мандатов Джамбул посмотрел на часы.
     -- Хотите испариться вместе со мной? -- тихо спросил он.
     -- Нет, не хочу!
     --  Дальше сегодня  будет  такая  же  веселая  материя.  Шашки  джигиты
выхватят позднее, и пойдет кровавый бой.
     -- Почему вы знаете?
     -- Я уже всЈ знаю, расспрашивал кое-кого еще вчера вечером.  И, знаете,
кто будет общим bête  noire? Вот этот делегат, видите, сидит впереди с краю.
Это  бундовец,  кажется,  его зовут  Либер или как-то  так. По  моему, очень
тихенький человечек,  совсем его громить не надо.  Да еще вон тот,  какой-то
Акимов, он не  бундовец и даже не еврей. Им обоим эти звери Плеханов и Ленин
хотят  сообща устроить погром, при благосклонном участии своих лютых  врагов
Мартова и Троцкого... А вы будете выступать? 64
     -- Я об этом не думала!.. Разве гости имеют право?
     -- А вы выступите без права. Ну, Гинзбург вас выведет за волосы, что за
беда? Осмотрите по крайней мере Брюссель.
     -- Да  перестаньте вы шутить, Джамбул...  Я вас так называю, потому что
не знаю вашего имени-отчества.
     --  У меня  нет имени-отчества  или  оно такое  мудреное,  что  вы и не
повторите. Но если вы меня смеете называть Джамбул, то  я вас буду  называть
Люда.
     -- Неужели вы действительно уйдете до конца?
     -- Я на все способен! Вы меня еще не знаете. Я способен даже на это!
     -- Сегодня верно будет общий товарищеский обед.
     -- Такая  буйная  оргия действительно  возможна.  От такого  отчаянного
сорванца, как Гинзбург, всЈ станется! А  где Вы завтра  завтракаете? Хотите,
позавтракаем вместе?
     -- Пожалуй... Да ведь Вы в пансионе?
     -- Готов для вас пожертвовать пятью франками. Хотя  они говорили  тихо,
на них с неудовольствием  оглядывались соседи. Джамбул приложил палец к губе
и скользнул к выходу. "Очень он милый. И остроумный", --  подумала Люда. Она
стала внимательно слушать.

        VI

     Бельгийская  полиция чинила всякие затруднения съезду и даже, как писал
не очень ясно один из видных социал-демократов,  "приняла  свои меры". Скоро
было решено перенести съезд в Лондон, несмотря на лишние расходы и на потерю
времени. Это  еще  усилило общую  нервность  и  раздражение. Отправились  из
Бельгии в Англию не  все  вместе; да  и  бывшие на  одном  пароходе избегали
разговоров друг с другом или старались не говорить о партийных делах.
     В  Лондоне,  напротив,   полиция  делегатам   не  препятствовала,  лишь
приставила к помещению городового на  случай, если бы  был  нарушен порядок.
Впрочем, он на улице не нарушался. Только  мальчишки с радостными 65 криками
ходили по пятам за особенно живописными "проклятыми иностранцами".
     Съезд длился долго и прошел  очень бурно.  Социал-демократы разделились
на две  фракции.  Одни  назвались  "большевистами",  другие  "меньшевистами"
(несколько позднее  стали  говорить о  "большевиках" и  "меньшевиках"). Но и
революционерам в России  эти  обозначения  были вначале не совсем  ясны, тем
более,  что  участники  съезда,  которые,  с  Лениным  во  главе,   получили
большинство  голосов  по важному вопросу  о  редакции  "Искры",  остались  в
меньшинстве по  столь же важному  делу об уставе. Вдобавок, соотношение сил,
то есть  голосов, скоро  после съезда  изменилось. Предпочитали  говорить  о
ленинцах и  мартовцах. Очень многие всю ответственность за  раскол возлагали
на  Ленина. "На  втором съезде российской социаль-демократии этот человек со
свойственными   ему   энергией   и   талантом,    сыграл   роль   партийного
дезорганизатора", -- писал вскоре после того Троцкий.
     Протоколы Второго съезда были опубликованы в Женеве. Вероятно, они были
очень смягчены. Одну речь Ленина авторы сочли возможным воспроизвести лишь с
некоторым  сокращением.  Во  всяком  случае,  того,  что  обычно  называется
"атмосферой", протоколы не передают, да  это  и не входило в задачу авторов.
Правда, в скобках иногда отмечались: "всеобщее движение", "протесты" и  даже
"угрожающие  крики". На  одном  из заседаний сам  Ленин  попросил  секретаря
занести в протокол, сколько раз  его речь прерывали.  Другой делегат  просил
отметить, что "товарищ Мартов  улыбался". На 27-ом заседании съезд  покинули
бундовцы, на 28-ом -- акимовцы. Страсти всЈ  раскалялись. "Они" (меньшевики)
всЈ  еще  руководятся больше  всего тем, как  оскорбительно то-то и то-то на
съезде  вышло, до чего  бешено держал себя Ленин. "Было дело, слов нет",  --
говорил в частном письме Ленин тремя месяцами позднее.
     Он выступал с речами, заявлениями, оговорками, поправками  сто тридцать
раз. По некоторым вопросам терпел  поражения, и от  этого его бешенство  еще
усиливалось. Но главная цель была достигнута:  для 66  устройства  революции
создалась  его фракция, которая  должна была со временем  превратиться в его
партию.
     Никто на западе  на  это событие не обратил ни малейшего  внимания: оно
было  газетам  совершенно не  интересно.  Вследствие  стечения  бесчисленных
случайностей событие стало  историческим  -- в  гораздо большей степени, чем
всЈ то, о чем тогда писали газеты. Могло и не стать. Разумеется, и сам Ленин
не предвидел всех неисчислимых последствий своего дела. Как ни  странно, был
как  будто немного смущен  партийным расколом. Другие предвидели очень мало;
некоторые прямо говорили,  что  ничего  не  понимают  в причинах  раскола, и
переживали  его  как  душевную  драму: разочаровались  в Ленине, скорбели  о
партии.

     Люда  не пропустила ни одного заседания. Вначале не всЈ понимала, потом
освоилась и волновалась с каждым днем больше. Страстно апплодировала Ленину,
восхищалась  его  ораторским  талантом.  Действительно,  он   был  настоящим
оратором:  достигал  речами своей цели. Троцкий ей не  понравился,  хотя она
"восклицания"  вообще  любила.  При  его  столкновении  с  Либером  Джамбул,
сидевший рядом с ней, шепнул: "Сцепились нервные евреи."
     Джамбул, к  ее  огорчению, бывал в  Брюсселе  на заседаниях  не  часто.
Говорил о съезде попрежнему иронически, да и действительно часто недоумевал:
     --  Главный  бой  ожидается  об  уставе.  Ради  Бога  объясните,   если
понимаете, в чем я впрочем сомневаюсь: не всЈ ли равно, будет ли там "личное
участие" или  "личное содействие", зачем они только по  пустому ссорятся? --
спрашивал он Люду.
     -- Неужели Вы не видите?  Это имеет огромное значение, -- отвечала она,
хотя  и сама не совсем понимала,  почему  этот вопрос  так важен. --  Но еще
важнее то, чтобы Ильич ужился с Плехановым.
     -- Пусть  их  обоих называют  "великими государями",  как  царя Алексея
Михайловича  и  патриарха Никона.  Впрочем, те  отчасти  именно из-за  этого
рассорились... Обожаю историю, особенно русскую и восточную. 67
     -- История интересна только в освещении экономического материализма. Да
вы верно ее не знаете, Джамбул.
     -- Плохо. Но зато больше ничего не знаю, как, впрочем, и вы.
     Разговор с  Джамбулом,  часто  по  форме  грубоватый, развлекал Люду  и
нравился  ей. Без него на  съезде было бы скучно, тем  более,  что  ни с кем
другим из участников съезда она близко не познакомилась.
     Люда условилась  с Джамбулом  ехать  в Англию  вместе. На пароходе  они
сидели  рядом  на  палубе. Немного  боялась,  что  заболеет,  но  море  было
совершенно спокойно.
     -- ...Вот видите, и Вы решили пробыть на съезде до конца. Я ни минуты в
этом и не сомневалась, -- сказала Люда.
     -- Еду больше для того, чтобы увидеть Англию. Давно хотел.
     -- Неправда, не только для этого. Что вы вообще делали бы в жизни, если
б не занимались революционной деятельностью?
     -- А правда, что я тогда  делал бы?  --  спросил  он простодушно, точно
впервые  задавая  себе  этот  вопрос.  --  Но  какая  же  на   Вашем  Съезде
революционная деятельность?
     -- То есть, как "какая"! Самая настоящая.
     --  Даже не похоже, -- сказал он, засмеявшись.  -- Один Ленин настоящий
человек. А все остальные -- Деларю.
     -- Что за Деларю?
     -- Разве  вы  не помните?  Это  запрещенная баллада  Алексея  Толстого.
Ужасно смешно. Вот вчера напали и слева и справа на того бедного бундиста, а
он только приятно улыбался на обе стороны. Совсем Деларю:

        "Тут в левый бок ему кинжал ужасный
         Злодей вогнал,
        А Деларю сказал: "Какой прекрасный
         У вас кинжал!"
        Тогда злодей, к нему зашедши справа,
         Его пронзил. 68
        А Деларю с улыбкою лукавой
         Лишь погрозил.
        Истыкал тут злодей ему, пронзая,
         Все телеса,
        А Деларю: "Прошу на чашку чая
         К нам в три часа"...

     Он читал забавно, с выразительной комической мимикой. Люда смеялась.
     -- Баллада остроумная, но при чем  тут Съезд? Сами же  вы говорили, что
мы на Съезде слишком много ругаем друг друга.
     -- Да дело  не в  Ваших отношениях друг с другом. Но Вы и правительство
приглашаете  на  чашку  чаю в  три часа.  И  вот,  поверьте  мне,  это скоро
кончится. На Кавказе  уж наверное  скоро  не останется  ни одного Деларю. --
Лицо  у  него стало  вдруг  очень серьезным.  -- Пойдет  совсем другая игра.
Надеюсь, и у вас в России тоже.
     -- Какая же?
     -- Много будете знать,  скоро состаритесь.  Вот  с Лениным я  поговорю,
если будет случай.
     -- А мне не скажете? -- обиженно спросила она.
     -- Не скажу. Это не бабьего ума дело.
     -- Грубиян!  Где Вас учили? И какой Вы социал-демократ, если Вы  против
"баб"!
     -- Напротив, я в  высшей степени за баб.  И даже за их  равноправие. Но
против их участия в революции. У нас на Кавказе революционерок очень мало.
     -- Кавказ  отсталая страна.  А  если же Вы хотите поговорить с  Ильичем
наедине, то он верно назначит  Вам  свидание только после окончания  съезда.
Теперь у него более важные дела.
     -- Сколько же надо будет ждать до окончания  этого  несчастного съезда?
По  моему,  они  перестанут  здороваться уже через  неделю,  а  недели через
две-три произойдет раскол.
     --  Типун вам  на  язык! Подождем --  увидим.  Пока можете  осматривать
Лондон. Найдете и здесь разные Гюдюли, -- сказала Люда. Он поморщился.
     В Лондоне он  стал бывать на заседаниях чаще. Страсти  разгорались. Это
его  веселило. Ему нравилось 69  бешенство Ленина  в спорах, то, что у  него
лицо  часто  искажалось яростью: он точно готов был  своими руками  задушить
противника.  Но   окружавшие  Ленина,  всегда  голосовавшие  с   ним,  люди,
показались Джамбулу ничтожными. "Только с  ним и можно здесь разговаривать о
деле".
     Накануне закрытия съезда он пригласил Люду во французский ресторан. Она
приняла приглашенье с радостью. "Жаль, что он  не серьезный человек, а то я,
чего доброго, в него влюбилась бы. Куда же он дел тех своих двух дам?"
     Они много выпили и еще повеселели.
     --  Я  "склонен к  чувственному  наслаждению пьянства",  -- как говорит
кто-то у Пушкина. Мне случалось выпивать за вечер три, а то и четыре бутылки
вина. У нас на  Кавказе есть  вековой обычай. Когда у князя рождается сын...
Почему  Вы улыбаетесь, Люда?..  Ах, да, эти ваши вечные русские шуточки: "На
Кавказе все князья"... "Если у кавказца есть сто баранов, то он князь", да?
     -- Вы тоже князь, Джамбул?
     -- Нет, хотя мой отец производит наш род чуть не от Полиоркета.
     -- Кто такой Полиоркет?
     -- Древний македонский принц. Один его потомок будто бы  переселился на
Кавказ и там принял Ислам,  очень хорошо сделал. Впрочем, в Македонии всегда
было самое смешанное население, не только христианское: были осетины, сербы,
болгары, цинцары, греки, евреи, цыгане.
     -- Не называть ли вас "Джамбул Полиоркетович"?
     --  Полиоркет  был  действительно  герой.  По  гречески  его  прозвище,
кажется, значило: "Покоритель городов".
     --  Это хорошо:  "покоритель  городов". Вы  тоже покоритель  городов. И
верно сердец?.. Я всЈ стараюсь понять, что вы за человек, и пришла к выводу,
что вы романтик революции!
     -- Я  очень  простой человек,  --  сказал Джамбул, довольный. --  Вы  и
представить себе не можете, какой 70 я простой! Первобытный... Вы английский
язык знаете?
     -- Нет.
     -- Я тоже не знаю. Но  знаю, как и вы, слово "хобби". У серьезных людей
есть главное дело, и есть "хобби", т. е. дело второстепенное, развлечение. А
вот я  не серьезный человек. В моей жизни: политика и женщины, но что из них
у меня "хобби", а что главное, ей Богу, сам не знаю.
     --  Примем  к сведению. Кстати,  фиолетовый  шрам  у  Вас на лбу это от
главного или от хобби?
     -- Это не ваше дело, -- ответил он, улыбаясь.
     Был вообще учтив, с дамами особенно,  и употреблял грубоватые выражения
как  бы  в  кавычках:  произносил их  так  ласково,  что  рассердиться  было
невозможно.
     -- Я заметила, что этот шрам у вас бледнеет и обесцвечивается, когда вы
волнуетесь.
     -- Вы необыкновенно наблюдательны. Только я никогда не волнуюсь.
     -- Вот  как?..  Ну,  хорошо, вы  над  всем  насмехаетесь. Какие же ваши
собственные идеи? Едва ли вы испытали сильное влияние Маркса?
     -- Действительно едва ли, хотя бы  уж потому, что я почти ничего его не
читал.
     -- Так кто же оказал влияние на ваше мышленье?
     --  На  мое  "мышленье"?   --  переспросил  он  с  комически-испуганной
интонацией. -- Я и не знал, что занимаюсь "мышленьем". Кто  оказал  влияние?
Дайте  подумать... Руставели,  "Тысяча и одна ночь", летописи  царя Вахтанга
VI, Майн-Рид,  Купер, Лермонтов,  балет, передвижники,  гедонисты....  Да, я
гедонист.
     -- Какой еще гедонист! И  что за каша!.. Но Вы не кончили. Какой  же на
Кавказе вековой обычай?
     -- Когда  у кавказца рождается  сын, то отец закапывает  в  землю бочку
лучшего вина. Ее выкапывают  к совершеннолетию сына, Ах,  какое  вино! Какой
аромат!.. Вот мы с вами здесь пьем бордо...
     -- И какое!
     -- Но где ему до кахетинского!
     -- На Кавказе ведь всЈ "самое лучшее в мире", правда? 71
     --  Не  говорю  всЈ,  но  очень  многое.  Начиная  с  природы.  Мне  на
прославленные швейцарские виды  просто  смешно смотреть,  так  им  далеко до
наших. И люди у нас по общему правилу хорошие.
     -- Это правда. Я очень люблю кавказцев. Ильич тоже их любит.
     -- Будто? По моему, никого не любит Ваш Ильич.
     -- "Мой" Ильич? Значит, он не Ваш?
     --  Я отдаю  ему должное.  Конечно, выдающийся  человек  и  со временем
станет совершенным типом революционера.
     -- Со временем?
     -- Возьмите, Робеспьер,  Дантон, Марат были революционерами  три-четыре
года,  а до того были чорт знает кто. Ленин же будет им всю жизнь. По моему,
он уже теперь второй революционер в мире.
     -- Вот как! А кто первый?
     -- Первый: Драгутин.
     -- Какой "Драгутин"? Отроду о нем не слышала.
     -- Обычно он остается в тени, но о нем еще много будут говорить в мире.
Больше, чем об Ильиче.
     -- Да кто он? Что он сделал?
     --  Между  прочим,  организовал  недавно  в  Белграде  убийство  короля
Александра.  К несчастью, они заодно убили  Драгу.  Этого я  им простить  не
могу. Женщин не убивают,  хотя  бы  они были королевами. Но мы говорили не о
Драгутине,  а о  Ленине. ВсЈ  же  он на этом нелепом съезде  слишком  ушел в
мелочи.
     -- Да он шел от победы к победе!
     -- Разумеется, он может подарить Мартову халат. Когда турецкий султан в
прежние времена  брал крепость,  он  дарил  побежденному  противнику  халат,
вероятно в насмешку. Только  к чему эта победа? Что он теперь  будет делать?
Ленин, а не султан. Издавать журнальчики? Да и на это верно не хватит денег.
Ваше правительство будет очень довольно:

        "Он окунул со злобою безбожной
         Кинжал свой в яд
        И, к Деларю подкравшись осторожно,
         Хвать друга в зад! 72
        Тот на пол лег, не в силах, в страшных болях
         На кресло сесть.
        Меж тем злодей отнял на антресолях
         У Дуни честь"...

     -- Очень похож Ленин на Деларю!
     -- Я отдаю  ему  должное. Конечно, он выдающийся человек. Но он  еще не
созрел.
     Люда расхохоталась.
     -- Однако, Вы нахал порядочный! Ильич не созрел?
     -- Или, скорее, не созрело  всЈ  движение  в России. Я  еще и  не знаю,
останусь ли социаль-демократом.
     -- Вот тебе раз! Неужто пойдете к эс-эрам с их народнической жвачкой!
     -- Не сваришь каши с русскими вообще. Кажется, так говорят: "не сваришь
каши"? Что я вам говорил? Ведь у Вас произошел полный формальный раскол.
     -- Во-первых, это неправда, а во-вторых, не "у Вас", а "у нас".
     -- Я не русский да и социаль-демократ, повторяю, сомнительный.

     Полного формального  раскола  не  произошло.  Но  многие  из участников
съезда  уже  в  самом  деле  не  раскланивались,  и  общее  настроение  было
подавленное.  Плеханов  произнес  заключительное  слово  и  поздравил всех с
результатами работы.
     -- Он, должно быть, насмехается? -- спросил Люду Джамбул.
     --  И не думает  насмехаться! Работа всЈ-таки  дала большие результаты.
Как ни как, теперь у нас есть и программа, и устав.
     -- Именно "как ни как". Вы примкнете к большевистам или к меньшевистам?
     -- Я  иду  за Ильичом. Но,  вопреки вашему карканью,  раскола нет и  не
будет.  Сегодня  все  вместе едем  на  могилу  Карла  Маркса.  На Хайтетское
кладбище.
     -- Едем, -- уныло согласился Джамбул. -- Вы его читали?
     -- Многое.
     -- Знаю,  что он был кладезем мудрости. А иногда думаю, что у нас  люди
был