тро
он пошел представляться великим светилам, что сияют нам с высоких небес,
иначе говоря, нашим знаменитостям, просветителям, поэтам, из которых ему
известен был в Киеве пока лишь один. Это был популярный  поэт,  писавший
на древнееврейском языке под псевдонимом Иегалел. К нему-то и хотел доб-
раться герой и добрался. Но не так легко, как  это  могло  показаться  с
первого взгляда. После долгих расспросов герой узнал, что  в  Киеве  су-
ществует миллионер Бродский, а у этого Бродского на Подоле мельница. При
мельнице есть контора. В этой конторе служат разного  рода  люди.  Среди
них есть кассир, фамилия которого Левин. Этот-то И. Л. Левин и есть зна-
менитый поэт Иегалел. Вот тут и начинается канитель.
   Не каждый может получить доступ на мельницу Бродского. Туда может по-
пасть только тот, кто имеет какое-нибудь отношение к зерну, к муке. "Ко-
го вам нужно?"-"Известного поэта Иегалела".-"Здесь нет такого". Какой-то
маклер по пшенице нашел даже повод для плоской остроты. Он спросил  юно-
шу: "Разве сегодня начало месяца, что вы читаете молитву "Галел"? *"
   Но господь сотворил чудо - вошел долговязый, худой человек с  длинным
носом, морщинистым лицом и с несколькими желтыми пеньками во рту  вместо
зубов. В рваном пальто и выцветшей шляпчонке, с огромным дождевым зонти-
ком из серой парусины в руках он походил на всемирно известного  Дон-Ки-
хота. Оказалось, что этот Дон-Кихот всего-навсего бухгалтер, но работает
он на мельнице вместе с знаменитым поэтом Иегалелом. Узнав, кого спраши-
вает юноша, долговязый взял его за руку и, не говоря ни слова,  повел  в
контору. Там он поставил в угол свой большой дождевой зонтик, сбросил  с
себя пальто и остался в коротком пиджачке с протертыми локтями;  ноги  у
него были выгнуты колесом, иначе он был бы еще  выше.  После  нескольких
обычных фраз, которыми люди обмениваются при первом знакомстве,  длинный
бухгалтер внезапно вырос в глазах юноши еще на целую голову.  Оказалось,
что он был лично знаком с человеком, который в то  время  казался  юноше
чуть ли не посланцем божьим, ни более ни менее как с самим Богровым, ав-
тором книги "Записки еврея". Бухгалтер служил вместе с ним в одном банке
в Симферополе.
   - Вот как? 3начит, вы знали Богрова лично? - с воодушевлением пересп-
росил юноша.
   - Чудак человек! Вам же говорят, что мы с ним служили в одном  банке,
в Симферополе, а вы сомневаетесь...
   - И вы сами с ним разговаривали?
   - Так же, как вот теперь с вами. Не только разговаривали, но  даже  в
карты играли, в преферанс. Любит картишки Григорий  Исаакович,  ох,  лю-
бит!.. То есть он не картежник, но любит перекинуться в картишки, в пре-
ферансик сыграть... Почему бы и нет? Ох, этот преферансик!..
   Подняв тощую, костлявую руку с протертым локтем, он  сморщил  свое  и
без того сморщенное лицо и, описав носом полукруг, обнажил желтые пеньки
своих бывших зубов. Это должно было означать улыбку. Но тут же он  снова
стал серьезен и, поглядев куда-то вдаль сквозь очки, почесал у  себя  за
воротником и заговорил о Богрове с уважением:
   - Большой человек-Григорий Исаакович! Шутка ли сказать- Григорий Иса-
акович! Ого, очень большой человек! Много выше вашего знаменитого  поэта
Иегалела. Этот мал... этот совсем крошечный!-И он показал  рукой,  какой
Иегалел крошечный.
   В это мгновенье отворилась дверь и в комнату вошел маленький, плотный
человечек с круглым брюшком и косящими глазами. На первый взгляд рядом с
долговязым и худым Дон-Кихотом он выглядел как Санчо Панса, его оружено-
сец. Не поздоровавшись, Санчо Панса пробежал мимо собеседников и скрылся
за решеткой в соседней комнате.
   - Это он и есть, ваш поэт Иегалел. Можете пройти к нему, если хотите.
Не такой важный барин...
   Из этих слов, а также из предыдущего сравнения с Богровым, было ясно,
что бухгалтер с кассиром живут словно кошка с мышью. Но  от  этого  поэт
ничего не потерял в глазах своего пламенного поклонника.  В  трепете,  с
бьющимся сердцем Шолом, глубоко почтительный, переступил порог  соседней
комнатки. Известного поэта он застал в поэтической позе  со  скрещенными
на груди руками - ни дать ни взять Александр Пушкин или по меньшей  мере
Миха-Иосиф Лебензон. Он был, видно,  в  весьма  приподнятом  поэтическом
настроении, так как расхаживал взад и вперед по комнате  со  скрещенными
на груди руками, почти не замечая своего юного почитателя и на его  при-
ветствие ответил только сердитым взглядом косящих глаз. Пригласить гостя
сесть, расспросить, кто он такой, откуда, зачем пришел,  здесь  явно  не
собирались. Наивный почитатель был уверен, что таковы все  поэты,  Алек-
сандр Пушкин тоже не отвечал на приветствия. Парню, конечно, не  достав-
ляло удовольствия стоять болваном у двери, но ничего не поделаешь.  Оби-
деться ему и в голову не приходило - ведь перед ним не простой смертный,
а поэт. Зато несколько лет спустя, когда наивный почитатель сам стал пи-
сателем, и не только писателем, но и редактором  ежегодника  ("Еврейская
народная библиотека"), и поэт Иегалел принес ему фельетон-его бывший по-
читатель и нынешний редактор Шолом-Алейхем напомнил ему их первую встре-
чу и изобразил вышеописанную сцену. Поэт покатывался со смеху.
   Сейчас, однако, Шолому было не до смеха. Можно  себе  представить,  с
какой горечью в сердце ушел он от поэта. Этим злоключением, однако,  его
первый вылет не кончился. Настоящие бедствия, которые ему  суждено  было
претерпеть в его первом большом путешествии, только начинались.

   75
   ПРОТЕКЦИИ

   Хозяин заезжего дома толкует о протекциях. - Герой делает  визит  ки-
евскому казенному раввину *. - Его направляют к "ученому еврею" при  ге-
нерал-губернаторе. - Рассеянное существо. - Протекция к известному адво-
кату Купернику *

   Чужой человек в большом городе, как в лесу. Нигде не чувствуешь  себя
так одиноко, как в лесу. Никогда и нигде герой  этого  жизнеописания  не
чувствовал себя так одиноко, как в ту пору в Киеве. Люди в этом  большом
городе как бы сговорились не оказывать юному гостю и признаков гостепри-
имства, - ни капли теплоты. Все лица нахмурены. Все двери закрыты. Пусть
бы хоть люди,  что  мельтешили  перед  глазами,  не  были  так  разодеты
по-барски в дорогие шубы, не носились бы в великолепных санях, запряжен-
ных горячими рысаками! Пусть бы хоть дома не отличались такой роскошью и
великолепием. Пусть бы лакеи и швейцары у дверей не смотрели так нагло и
не хохотали прямо в лицо. Все бы Шолом простил, только  бы  над  ним  не
смеялись. А ему как назло казалось, что все смеются над ним,  все,  даже
хозяин заезжего дома Алтер Каневер, который был  в  чести  у  начальства
только благодаря тому, что его постояльцы не имели  "правожительства"  и
не смели приезжать в святой Киев-град.
   Разговаривая, этот человек имел привычку глядеть не в глаза  собесед-
нику, а куда-то мимо него, и легкая усмешка играла при этом в его  седых
усах. К юному постояльцу он ухитрялся обращаться ни на "ты", ни на "вы";
ловко изворачиваясь, как акробат, он обходился вовсе без этих слов.  Пе-
редаю здесь один разговор между старым седовласым хозяином заезжего дома
и его юным постояльцем.
   Старик, усмехаясь, смотрит вниз и, скручивая цигарку, говорит визгли-
вым сладеньким голоском.
   Х о з я и н. Что слышно?
   П о с т о я л е ц. А что может быть слышно?
   Х о з я и н. Как дела?
   П о с т о я л е ц. Какие могут быть дела?
   Х о з я и н. Я хочу сказать, что мы тут в Киеве делаем?
   П о с т о я л е ц. Что же делать в Киеве?
   Х о з я и н. Вероятно, ищем чего-нибудь в Киеве?
   П о с т о я л е ц. Чего же искать в Киеве?
   Х о з я и н. Занятие или службу?
   П о с т о я л е ц. Какую службу?
   Х о з я и н. По рекомендации, по протекции. Мало ли как!
   П о с т о я л е ц. К кому протекция?
   Х о з я и н. К кому? Хотя бы к раввину.
   П о с т о я л е ц. Почему именно к раввину?
   Х о з я и н. Ну, тогда к раввинше...
   Тут хозяин первый раз за все время поднимает глаза на  собеседника  и
умолкает. Но молодой постоялец сам уже не отстает от него.
   П о с т о я л е ц. Почему же все-таки к раввину?
   Х о з я и н. Откуда я знаю? Когда паренек из нынешних приезжает в Ки-
ев, то у него, вероятно, письмо к раввину, я хочу сказать,  к  казенному
раввину, конечно. Через казенного раввина он может получить протекцию...
Так водится в мире. А если я ошибаюсь, то прошу прощенья, значит  "я  не
танцевал с медведем"*, - сказал он вдруг по-русски.
   Непонятно, почему ему ни с того ни с сего пришло в  голову  перевести
на русский язык еврейскую поговорку. Однако слова  хозяина  о  протекции
через казенного раввина крепко засели в голове у молодого человека, и он
решил, что это, может быть, не так уж глупо. Добьется ли  он  протекции,
или не добьется, но нанести визит раввину не мешает. Может быть, из это-
го что-нибудь и выйдет! Как-никак раввин, да еще какой-губернский казен-
ный раввин! Шутка ли? Чем дальше, фантазия все больше  разыгрывается,  и
надежда  получить  поддержку  киевского  казенного  раввина  все  больше
прельщает нашего героя, принимает реальные формы. Очевидно, так суждено,
чтобы из пустой болтовни, из-за того, что какому-то Алтеру Каневеру  за-
хотелось поиздеваться  над  ним,  родилась  счастливая  идея,  блестящая
мысль. С идеями всегда так бывает. Благодаря какому-нибудь толчку,  слу-
чайности возникают важнейшие мировые события. Это ни  для  кого  не  но-
во-так рождались самые ценные открытия.
   Несколько дней Шолом все собирался, затем, узнав, где живет  казенный
раввин, в одно морозное утро позвонил у его двери. Дверь  отворилась,  и
высунувшаяся рука указала ему налево, на звонок в канцелярию. Шолом поз-
вонил. Отворилась дверь, и он вошел в канцелярию, где застал много наро-
ду, Тут были люди всевозможных профессий, большей  частью  ремесленники,
забитые, оборванные бедняки, несколько убогих женщин с измученными лица-
ми и распухший мальчик в больших рваных башмаках, из которых выглядывали
пальцы, зато шея у него была укутана двумя шарфами, чтобы он, упаси бог,
не простудился. На стене висела изодранная карта  Палестины  и  лубочный
портрет царя. Эта канцелярия, эта рваная карта и портрет царя,  оборван-
ные мужчины, жалкие женщины, распухший  полураздетый  мальчик-все  здесь
наводило уныние. Тоскливую картину дополнял сидевший у старого, видавше-
го виды заплатанного письменного стола старик с выцветшим мертвенным ли-
цом. Если бы старик не держал в руках пера и не макал  его  поминутно  в
чернильницу, можно было бы подумать, что за столом сидит покойник, кото-
рый скончался по меньшей мере тридцать лет назад, но его замариновали, и
он кое-как держится. Выцветший покойник постепенно  отпускал  одного  за
другим мужчин и женщин, собравшихся здесь, и это отняло у него не так уж
много времени, всего каких-нибудь полтора часа. Наконец очередь дошла до
распухшего мальчика в двух шарфах. Мальчонка отнял тоже добрых  полчаса.
Он плакал, а маринованный покойник кричал на него. Слава богу, и с  рас-
пухшим мальчиком покончено. Покойник кивнул герою  этого  жизнеописания,
приглашая его подойти к столу, и еле слышно проговорил.
   - Что скажете?
   - Мне нужно к казенному раввину.
   Покойник заглянул в книгу записей и спросил замогильным голосом:
   - Метрика?
   - Нет.
   - Свадьба?
   - Нет.
   - Мальчика, девочку записать?
   - Нет.
   - Кто-нибудь умер?
   - Нет.
   - Милостыню?
   - Нет.
   - Что же вам все-таки нужно?
   - Ничего. Мне хотелось бы повидать раввина.
   - Так бы и сказали!
   Маринованный покойник встал из-за стола и, ступая медленно, словно на
подрубленных ногах, исчез в соседней комнате минут  на  пятнадцать-двад-
цать, затем вернулся с постным лицом и печальным результатом:
   - Раввина дома нет. Потрудитесь зайти в другой раз.
   К киевскому казенному раввину герой наведывался не раз и не два, пока
ему, наконец, удалось застать его дома. Зато и принял его тот  приветли-
во, сердечно. Вначале, правда, дело не клеилось. В первую минуту  раввин
был даже словно испуган. Не без труда узнал он от  юного  посетителя,  в
чем собственно состоит его просьба. Парень полагал, что раввин  в  таком
городе, как Киев, должен с первого же взгляда сам понять, что кому  нуж-
но. Оказывается, он, как любой грешный человек, глядит вам в глаза, и вы
должны разжевать ему каждое слово и вложить прямо в рот.  И  лишь  после
того, как все ему было достаточно разжевано, обнаружилось, что он ничего
не может сделать, решительно  ничего.  Единственно,  чем  он  может  по-
мочь,-это дать рекомендацию, оказать протекцию.
   - Протекцию? Вполне достаточно! Чего же больше? Мне  только  этого  и
нужно.
   Посетитель разглядывает киевского казенного раввина и сравнивает  его
с раввинами в маленьких местечках, которых  ему  приходилось  встречать.
Перед ним проходит целая вереница казенных раввинов, один из них  плеши-
вый. Все это замухрышки, маленькие люди. В  сравнении  с  ними  киевский
раввин-величина. Они дикари против него, карлики. Киевский раввин -  бо-
гатырь и хорош собой. Один только недостаток-он рыжий и, кроме того, тя-
желоват на подъем: говорит не спеша, делает все медленно и  думает  мед-
ленно - человек без нервов. Такие люди живут сто лет. Они  не  торопятся
умереть - им не к спеху.
   - Значит, вы желаете получить протекцию? К кому?
   - К кому? Вам виднее.
   - Хорошо. Надо подумать. - И раввин снова расспрашивает посетителя  -
кто он такой, откуда и чего хочет. Засим следует пауза в  несколько  ми-
нут. Нажатие кнопки, и появляется  выцветший,  тщательно  замаринованный
покойник из канцелярии. Раввин велит ему написать  письмо  к  одному  из
своих друзей,-фамилии посетитель не расслышал, -  и  попросить  его,  не
сможет ли он что-нибудь сделать для этого юноши... А юноше  раввин  зая-
вил, что письмо его адресовано Герману Марковичу Барацу, присяжному  по-
веренному и "ученому  еврею"  при  генерал-губернаторе.  Проделав  столь
сложную работу, раввин отдышался. Видно было, что у
человека гора с плеч свалилась. Пришлось-таки потрудиться.  Зато сделано
полезное дело, составлена парню протекция, и какая протекция, к "ученому
еврею" при  генерал-губернаторе! Так далеко разгоряченная фантазия юноши
и не заходила. Рекомендация,  которую он спрятал в боковой карман, грела
его и окрыляла. Он сейчас же пойдет к "ученому еврею", который при гене-
рал-губернаторе. Тут что-нибудь да выйдет! И сам "ученый еврей" предста-
влялся ему не иначе, как профессором,  увешанным медалями,  словно гене-
рал. С трепетом позвонил он у дверей, и его впустили в кабинет, уставле-
нный шкафами со светскими и духовными книгами. У героя зуб на зуб не по-
падал. Несколько  минут спустя в комнату влетел человек с жидкими бакен-
бардами,  чрезвычайно близорукий  и очень  суетливый. Неужели это и есть
"ученый еврей"  при  генерал-губернаторе? Если бы у него не была выбрита
часть бороды  как раз посреди подбородка, можно было бы поклясться,  что
это меламед,  учитель талмуда. У "ученого еврея" была одна особенность -
он плевался во время разговора. Видно было, что это человек очень рассе-
янный. О нем, как герой узнал позже, в Киеве рассказывали всякие анекдо-
ты и смешные истории. Например:  он никогда не мог попасть к себе домой,
пока не натыкался на дощечку с надписью "Герман Маркович Барац". Однажды
Барац, внимательно посмотрев на дощечку,  прочитал указанные на ней часы
приема-с трех  до пяти. Взглянув на часы и убедившись,  что сейчас всего
только два, Барац решил, что Бараца, должно быть, нет дома. А раз Бараца
нет дома,  то Барацу здесь делать нечего. И он отправился на часок погу-
лять в саду. Одним словом,  про Бараца в Киеве говорили,  что Барац ищет
Бараца и  не  может  найти. В это утро Барац был особенно рассеян и не в
духе. Он куда-то спешил, метался и брызгал слюной.  Прочитав письмо рав-
вина, который рекомендовал ему юношу,  "ученый еврей" схватился за голо-
ву, стал расхаживать взад и вперед по комнате, плеваться и умолять, что-
бы его оставили в покое, потому что он ничего не з нает, ниче г о не мо-
жет сделать  и не сделает. Жалко было смотреть на этого "ученого еврея"!
Юноша оправдывался, уверял,  что  у него нет никакого злого умысла,  что
единственно, на что он рассчитывал, это... может быть... протекция... Но
Барац не давал ему говорить. Он сам все это знает. Его возмущает раввин,
который каждый  день  посылает к нему молодых людей. Что Барац может для
них сделать? Что он знает? Кто он такой? Что он собой представляет? Ведь
он не Бродский!
   С разбитым сердцем, в тяжелом настроении вышел парень от "ученого ев-
рея". Но, когда он очутился уже на самом низу лестницы,  его  окликнули.
Это был "ученый еврей", который, пораздумав, решил, что сам он ничего не
может сделать для юноши, но рекомендовать его своему другу и коллеге Ку-
пернику* может. Куперник, если захочет, в силах  сделать  многое,  очень
многое. Шутка ли, Куперник! Его протекция стену прошибает,  он  способен
привести в движение самых больших людей. И недолго думая "ученый  еврей"
сел к столу и написал записку своему лучшему другу и коллеге, знаменито-
му адвокату Льву Абрамовичу Купернику.

   76
   КУПЕРНИК

   Поиски знаменитого адвоката на Крещатике. - "Меняльная контора Купер-
ника". - В окружном суде. - Герой находит, наконец, кого ищет, протекция
оказывает свое действие. -  Небольшая  ошибка:  не  Куперник,  а  Моисей
Эпельбаум из Белой Церкви

   Имя Куперника, простые евреи произносили  его  как  Коперников,  было
почти столь же известно и популярно, как, к примеру, имя Александра  фон
Гумбольдта в Европе или Колумба в Америке. Кровавый навет,  прогремевший
на Кутаисском процессе*, где  Куперник  добился  оправдания  обвиняемых,
сделал его столь же знаменитым, как много лет спустя  сделал  знаменитым
адвоката О. О. Грузенберга * процесс Менделя Бейлиса*. И так же,  как  о
Грузенберге, о Купернике в свое время рассказывали чудеса,  окружая  его
имя легендами.
   Имея протекцию к такому человеку, как Куперник, можно было  позволить
себе помечтать, пофантазировать. Шолом не торопился, тем  более  что  он
еще и адреса Куперника не знал. Медленно поднялся наш герой на Крещатик,
красивейшую улицу Киева, а там уже нетрудно было допытаться,  где  живет
Куперник. Войдя в какой-то двор против гостиницы "Европа",  он  прочитал
вывеску на русском языке: "Меняльная контора Куперника". Шолома это нем-
ного удивило, почему у адвоката Куперника - меняльная контора. Но загад-
ка вскоре разрешилась.
   В конторе он застал молодого человека в синих очках и женщину в белом
парике.
   - Кого вам нужно?
   - Куперника.
   - От кого?
   - От "ученого еврея" Германа Марковича Бараца. Письмо...
   - Письмо от Бараца? Давайте сюда!
   Молодой человек в синих очках взял письмо и подал его женщине в белом
парике. Женщина надела очки, прочитала письмо и кинула его прочь.
   - Письмо вовсе не ко мне. Это к моему сыну.
   - Где же он?
   - Кто?
   - Ваш сын.
   - Где мой сын? Что значит где? Ступайте в окружной суд-там вы  его  и
найдете.
   Искать адвоката в окружном суде так же бессмысленно, как искать игол-
ку в стоге сена. Окружной суд--это огромное старое  здание  с  железными
лестницами и с таким количеством комнат и залов, что посторонний человек
может там заблудиться, голову потерять. Первый раз в жизни наш герой ви-
дел такую уйму людей, и все в черных фраках, с большими портфелями.  Это
сплошь присяжные поверенные. Изволь угадать, кто из них Куперник.  Оста-
новить кого-либо из них и спросить - вещь  совершенно  невозможная.  Все
они заняты, все бегут с портфелями то туда, то сюда,  словно  одержимые.
Одного человека, симпатичного на вид, не во фраке, но с  большим  желтым
портфелем, Шолом все же решился остановить и спросить: "Где  тут  Купер-
ник?" И тотчас получил ответ: "Зачем вам  Куперник?"  -"У  меня  к  нему
письмецо от "ученого еврея" Германа Марковича Бараца". - "А, от  Бараца?
Посидите немно