ним недостатком - слабым здоровьем и, пожалуй, слишком уж
мягким характером. Учеников своих он воспитывал по-новому, - не розгами,
но хорошим, теплым словом, что было для детей совершенно непривычно. По-
этому-то они обманывали его как могли и водили за нос как хотели: не мо-
лились, не учились, а позже, когда резник Мойше заболел всерьез, схватил
"сухотку" и лег, ребята стали вовсе бездельничать,  водились  с  сиротой
Гергеле-вором, босоногим мальчишкой с плутоватыми глазами и заячьей  гу-
бой. Настоящее его имя было Гершон; Гергеле прозвала его  мать,  кухарка
Сора-Фейга, а прозвище вор дал ему его отчим Иосиф-Меер - дровосек, хотя
Гергеле тогда еще ничего ни у кого не украл. Если б его не прозвали  во-
ром, он, возможно, никогда и не воровал бы. Но теперь он им назло сдела-
ется вором-было бы что красть.
   Так вполне серьезно, с видом взрослого хвастался Гергеле перед  Шоло-
мом, который был очарован этим мальчиком с умными глазами и заячьей  гу-
бой. Знакомство их состоялось тут же, в хедере Мойше-резника. Всю неделю
Мойше был учителем, но в четверг превращался в резника, и все девушки  и
женщины местечка в этот день приходили к нему со своими курами, гусями и
утками. Приходил и паренек с рассеченной губой. Это и был Гергеле, кото-
рого мать-кухарка посылала к резнику зарезать на субботу птицу... В ожи-
дании резника Гергеле развлекал публику, строил рожи, гримасничал,  умо-
рительно кривлялся. Женщины ругали его последними словами:  вором,  вык-
рестом, холерой, и в то же время хохотали до упаду. "Вот  это  свой  па-
рень!"-сказал Шолом себе и подружился с ним. Встречались  они,  понятно,
тайком, чтоб никто не видел, потому что сыну почтенных  родителей  могло
порядком влететь за дружбу с кухаркиным сыном и к тому же вором.
   Но была особая прелесть в дружбе с мальчиком, с которым можно  встре-
чаться только в сумерки перед вечерней молитвой, потихоньку перекинуться
с ним словом, напроказничать, опрометью сбежать вместе с ним  в  горы  и
тому подобное. Шолому доставляло особое  удовольствие  незаметно  сунуть
ему в руку грош, конфету или просто кусок хлеба. Гергеле все принимал  с
великой радостью, но не как милостыню, упаси бог, а как должное, даже не
поблагодарив, к тому же приказывал принести завтра еще и даже давал  со-
веты, как это лучше "добыть", то есть, извините, украсть, и самым  дели-
катным манером, не по-воровски. Так Гергеле научил своих товарищей, мно-
го времени ему на это не потребовалось, даром доставать на базаре яблоки
и груши. Не из чужих садов, боже упаси.  Ибо  какой  порядочный  мальчик
рискнет, перемахнув через забор, забраться в чужой сад, где есть сторож,
который может переломать тебе кости, и цепная собака, которая готова те-
бя растерзать. Доставать даром яблоки Гергеле-вор научил их играючи, да-
же не преступая заповеди: "Не укради". Как же это возможно?  Вот  послу-
шайте и скажите сами, воровство ли это.
   На дворе лето. Только что поспели яблоки и груши. Смеркается. Но бабы
еще сидят на базаре со своим добром, разложенным на лотках или просто на
земле, и судачат о том, как хорошо уродились фрукты в нынешнем  году,  о
том, что нет дождя, а когда нет дождя, очень пыльно, а когда пыльно, по-
являются блохи.
   Мужья этих женщин ушли в синагогу помолиться между делом. Вот  это  и
есть самая лучшая пора. Именно тогда ватага озорников выходит на охоту -
добывать даром яблоки. Все босиком  и  вооружены  палками,  а  на  палке
гвоздь, изогнутый крючком. Ребята пускаются бежать. Один изображает  ло-
шадь, остальные-седоков, которые, дергая за узду, погоняют ее,  свистят,
кричат: "Пошел!" Это называется "почтой". И как раз, когда они приближа-
ются к кучке яблок или груш, Гергеле командует:  "Палки  долой!"  Ребята
проводят по земле палками, в облаке поднятой ими пыли никто не замечает,
как от кучи откатывается несколько яблок или груш. Отбежав немного, Гер-
геле растягивается на земле, а за ним и вся ватага.  Тут  они  разбирают
добычу-откатившиеся яблоки. Суют кто в карманы, кто прямо в рот. Вот это
жизнь! Собственно не так уж привлекательна кража, не так  соблазнительны
яблоки, как просто забавно!
   Гергеле в общем превеселый парень, хоть каждый, кому не лень, колотит
его. Бедняк и сирота - кто за него заступится! И к тому же еще вор!  Но-
те, синагогальный служка, поймал его раз с чужим  молитвенником,  а  Ру-
да-Бася, которая печет блины и бублики, вытряхнула у него  из-за  пазухи
половину коржа-такому сам бог велел кости переломать! К тому же у Герге-
ле не язык, а бритва. У каждого  он  находит  недостаток,  всякому  дает
прозвище, а так как человек он отпетый и терять ему нечего, то ему ниче-
го не стоит подставить вдруг ножку прохожему, чтобы  тот  растянулся  во
всю длину, будь это сам раввин, раввинша или жена резника-хлоп об землю!
Маленькому Шолому все это очень нравилось, и со временем он так  полюбил
Гергеле, что приносил ему в карманах большие ломти хлеба со  стола  жены
резника, добытые, конечно, воровским путем, а порой и куски сахару  тас-
кал для него из сахарницы. Гергеле любил сахар. Но больше всего он любил
покурить, прямо изнывал по папиросе. Но где Шолому ее взять,  если  учи-
тель болен и не курит, а отца здесь нет? И Гергеле посоветовал ему поча-
ще наведываться к дяде Нислу, тот ведь курит "дюбек" первый сорт!
   Это был хороший совет. Дядя Нисл отличался широкой натурой. Коробка с
табаком у него стояла открытая, доступная всем, на полочке под зеркалом.
Маленький Шолом стал туда часто наведываться; засунув пятерню в коробку,
он набирал полную пригоршню "дюбека" и-в карман. И нужно  же  было,  как
назло, чтобы это увидела тетя Годл (именно она, а не кто иной). Началось
настоящее светопреставление! Не существовало  такой  кары,  которой  ма-
ленький преступник не заслужил бы. Все четыре казни преисподней были не-
достаточны для него, Шолом был готов к самому худшему, только бы  поско-
рей! Но господь явил чудо. К счастью для Шолома, произошло событие,  ко-
торое было, собственно, несчастьем, большим  несчастьем:  к  дяде  Нислу
прибежали вдруг с известием, что резник Мойше при смерти. Весь город уже
там. И дяде Нислу надо поторопиться, так как уже началась агония.
   Для маленького преступника это было новым ударом,  быть  может  более
сильным, чем первый. Ни одного своего учителя ребята не любили так,  как
резника Мойше. Это был настоящий ангел! Только  когда  служители  погре-
бального братства подхватили его тело, накрытое черным, и торопливо  по-
несли на кладбище, и весь город пошел его провожать, дети Нохума Вевико-
ва припомнили, каким прекрасным человеком был их учитель и как мало  они
его щадили, и слезы потекли у них ручьем. По  родному  брату  не  плачут
так, как они плакали по своему милому учителю, резнику Мойше.
   Больше и горше всех плакал Шолом. Он чувствовал себя перед ним глубо-
ко виноватым, великим грешником. Во-первых,  учитель  считал  его  самым
лучшим и самым добропорядочным из учеников, а на самом деле Шолом  редко
знал урок. Он только делал вид, что знает, усердно  раскачивался,  читал
нараспев-обманывал, бесстыдно обманывал учителя! А сколько раз  он  про-
пускал больше половины молитв! Да и просто не молился ни днем, ни  вече-
ром, а бегал с Гергеле, дразнил поповских собак через частокол или воро-
вал яблоки на базаре. Здесь, на этом свете, учитель ничего не  знал,  он
бы этому даже не поверил. Но там, на том свете он ведь уже все, все зна-
ет.

   22
   ИЗВОЗЧИК МЕЕР-ВЕЛВЛ И ЕГО "РЫСАКИ"

   Дядя Нисл с проказниками сам проказник. - Повозка Меер-Велвла  и  его
трое рысаков: "Мудрик", "Танцор" и "Аристократка". - Извозчик  рассказы-
вает свою биографию

   В конце лета (на дворе еще было довольно тепло, но уже пахло  сентяб-
рем) из большого города Переяслава пришла повозка, запряженная  тройкой.
Подъехав к дому дяди Нисла, извозчик, словоохотливый  человек  по  имени
Меер-Велвл, расстегнулся и вытащил  из  какого-то  сокровенного  кармана
письмо, написанное Нохумом Вевиковым своему брату  Нислу  Рабиновичу.  В
письме было сказано,  что  за  детьми  посылается,  во-первых,  подвода,
во-вторых, шлют им три пары сапожек и, в-третьих, еду на дорогу:  коржи,
крутые яйца и груши. А кроме того, бабушка Минда шлет  теплое  одеяло  и
старую шаль, чтобы укутать детей на случай холода или  дождя.  Извозчику
наказали взять детей на другой день утром сразу после молитвы, переноче-
вать с ними в Борисполе, так, чтобы приехать, если богу угодно будет, на
следующий день после обеда в Переяслав.
   Не описать радости детей, когда им передали содержание этого  письма,
а заодно вручили три пары сапожек. Чему больше радоваться: новым ли  са-
пожкам, тому ли, что они будут ехать  два  дня  в  повозке,  запряженной
тройкой, или тому, что послезавтра к вечеру они уже будут в большом  го-
роде-Переяславе.
   - А ну, сорванцы, проказники, озорники, садитесь-ка примерять  сапож-
ки!-скомандовал дядя Нисл, дав каждому по щелчку-кому в нос, кому в ухо.
   Дядя Нисл любил детей, равно и своих и чужих, и получить от него щел-
чок было не наказанием, а удовольствием, хотя бы это  место  и  чесалось
потом целых полчаса. Ведь от любящей руки и щелчок-подарок. А дети люби-
ли дядю Нисла хотя бы уже потому, что он был  почти  единственным  среди
родни, который никогда никому не делал внушений, не читал нотаций  и  не
следил, как другие, за тем, чтобы дети прилежно учились и исправно моли-
лись. Более того, с проказниками-детьми он и сам становился проказником.
Он любил посмеяться, пошалить, вместе с ребятами закатить добрую  порцию
табаку в нос уснувшему в синагоге старику, а потом, когда тот  просыпал-
ся, кашляя и чихая, пожелать ему "доброго здоровья".  О  празднике  торы
нечего и говорить-в этот день он становился озорнее всех озорников.  Од-
нажды он напоил пьяницу Гедалью водкой и помог детям  связать  его,  как
барана, запереть в каморке, привязав к его руке длинную веревку от коло-
кола, чтобы, протрезвившись, он, сам того не желая, стал трезвонить  как
на пожар, чтобы все местечко сбежалось с воплями: "Где горит?"
   Понятно, с таким дядей трудно было расставаться! Прощаясь, он каждого
из ребят похлопывал по плечу и утешал:
   "Ничего, ничего, мы еще увидимся! Я  здесь  тоже  надолго  не  задер-
жусь!.." Сердце ему правильно подсказало, как читатель уже знает из пре-
дыдущих глав.
   Надев новые сапожки, в которых они  почувствовали  себя  превосходно,
даже повзрослевшими, ребята прежде всего осмотрели  повозку,  познакоми-
лись со всеми тремя лошадьми и извозчиком, который должен был  везти  их
отсюда в большой город.
   Повозка оказалась, как все повозки, с серым заплатанным верхом и  хо-
рошо устланная сеном и рогожами; как будто достаточно мягко; ехать, надо
думать, будет одно удовольствие. Это удовольствие ребята смогли  оценить
только на второй день путешествия, когда на них живого  места  не  оста-
лось. О повозке все. О лошадках же стоит поговорить хотя бы и не особен-
но подробно, но о каждой в отдельности, потому что они (Меер-Велвл назы-
вал их не иначе, как "рысаки") имели такое же отношение одна  к  другой,
как солома на крыше к рождению первенца. Это  была  настоящая  еврейская
тройка.
   Начнем со средней лошади, с коренника. Возница Меер-Велвл  назвал  ее
"Мудрик". Почему "Мудрик" - неизвестно. Может быть, кличка "Мудрик" про-
исходит от слова "мудрый", хотя большим мудрецом Мудрик, по совести  го-
воря, не был. Он был лишь очень стар -  об  этом  свидетельствовали  его
унылая морда, слезящиеся глаза, облезлый хвост и острые мослаки, которые
торчали на его когда-то широком крупе. И все же, несмотря  на  старость,
он почти один тащил тяжелый воз, две пристяжные только делали  вид,  что
тянут.
   У этих двух "рысаков" тоже были свои имена. Одного из них звали "Тан-
цор", потому что он приплясывал на ходу. У него танцевали все четыре но-
ги, и каждая сама по себе. Они никак не могли поладить между собой, поэ-
тому из его танцев ничего путного не получалось - он только мешал  "Муд-
рику". Кроме того, он так тряс повозку, что положительно  душу  вытряхи-
вал. Понятно, Меер-Велвл воздавал ему за это по заслугам. "Потанцуешь ты
у меня!"-кричал он ему и пояснял свою речь иногда кнутом, а иногда  кну-
товищем. Всю дорогу возница колотил "Танцора" и учил его уму-разуму. Од-
нако это плохо помогало. "Танцор" не придавал этому никакого значения  и
не переставал приплясывать. Огреют его, а он-того хуже;  лягнет  задними
копытами, точно говорит: "Ага, ты вот как? Так на ж тебе!" Роста он  был
небольшого, много меньше "Мудрика", но  морда  казалась  намного  умней.
Возможно, что Меер-Велвл не преувеличивал, когда хвастался, что "Танцор"
был когда-то великолепным коньком, но так как от дурного  глаза  у  него
прихватило ноги и никакого средства против этого не было, то он попал  к
Меер-Велвлу, и вот с тех пор извозчик мучается с ним.
   Третью лошадку Меер-Велвл оставлял в  покое,  разве  только  изредка,
приличия ради, стегнет кнутом. Это была кобылка, низенькая, толстенькая,
с мохнатыми ногами, и звалась она у него "Аристократкой", так как проис-
ходила из знатного рода. Была она когда-то, как  рассказывал  по  дороге
Меер-Велвл, поповской лошадью. Как же она попала к Меер-Велвлу? Это  це-
лая история, которую сейчас  трудно  передать  со  всеми  подробностями:
во-первых, случилась она давно,  разве  все  запомнишь?  Во-вторых,  Ме-
ер-Велвл излагал эту историю  несколько  путано.  Помнится  только,  что
"Аристократка", как Меер-Велвл рассказывал с усмешкой, была краденой, то
есть не он сам, упаси бог, ее украл, украли другие, он же  купил  ее  за
полцены. Когда покупал, он и знать не знал-не знать бы ему  так  горя  и
несчастья!-что она краденая. Ведь знай он, что она краденая,  да  еще  у
попа, он бы не притронулся к ней, даже если б его озолотили  (здесь  Ме-
ер-Велвл делал серьезную мину), ну, просто озолотили! Не потому, что  он
такой праведник и боится прикоснуться к краденой лошади. Какое ему  дело
до того, что на свете есть воры? Если ты вор, тебя и сечь будут  на  том
свете. Он не купил бы ее по другой причине - полиция ему противна,  хуже
свинины. Он не хочет иметь никаких дел с полицией. Когда-то у  него  уже
были неприятности, беды и несчастья. Извозчики,  враги  его,  подставили
ему ножку, особенно Янкл-Булгач, черта бы ему в шапку!
   И тут у Меер-Велвла начиналась другая история, за ней еще одна и  еще
одна. И все эти истории рождали сильное подозрение,  что  у  Меер-Велвла
было немало дел и с конокрадами и с полицией.
   Одного достоинства нельзя было отнять у этого возницы-он был, как  мы
упоминали, словоохотлив и потоком своих речей занимал молодых пассажиров
всю дорогу от Воронки до Борисполя, и от Борисполя до Переяслава  рот  у
него не закрывался ни на минуту. Дети узнали, как он мальчиком  поступил
в возницы к Янкл-Булгачу, как потом женился и сам стал держать  лошадей,
как бывший хозяин его преследовал, подкапывался  под  него,  но  ему  на
Янкл-Булгача наплевать! И про жену свою Меер-Велвл рассказывал, как  она
когда-то была девушкой, и красивой девушкой, настоящей  красавицей.  Как
он изнывал по ней. Чуть не умер-такая это была красавица!  Теперь,  если
бы он был холостым, он и глядеть бы на нее не стал, но тогда он еще  был
"ятом" *.
   Слово "ят" дети не совсем поняли. Но когда Меер-Велвл начал рассказы-
вать дальше свою-биографию, как жена его меньше чем через год родила ему
"ятенка", а годом позже еще "ятенка", и еще, еще, - ребята догадались, о
чем идет речь.
   Покончив с собственной биографией, возница Меер-Велвл перешел к  жиз-
неописанию Янкл-Булгача и других извозчиков, называя каждого по имени  и
перечисляя, сколько у кого лошадей и каких; у кого - рысаки, а у кого  -
"шкуры, одры, дохлятина".
   От извозчиков Меер-Велвл перешел к барышникам, цыганам, конокрадам  и
"провидцам". Разница между конокрадом и  "провидцем",  как  пояснил  Ме-
ер-Велвл, состоит в том, что конокрад выводит коня из конюшни, а "прови-
дец" "угадывает", где этот конь.
   Поэтому с "провидцами" нужно жить еще в большем согласии, чем  с  ко-
нокрадами. Нет, дети и в два года не узнали бы того, что они  узнали  за
два дня пути от извозчика Меер-Велвла.

   Поскольку с извозчиком, его повозкой и тремя "рысаками" мы уже знако-
мы, мы можем на короткое время вернуться в Воронку и рассказать, как ге-
рой этой биографии распрощался со своим местечком, покидая его навеки.

   23
   ПРОЩАЙ, ВОРОНКА!

   Герой прощается с родным местечком. - Размышления о кладе. - Он готов
подарить Гергеле свои старые сапоги. - Глупое  столкновение  Гергеле  со
служанкой Фрумой

   Как ни наскучило местечко, как ни надоели его жители, как ни насмеха-
лся над Воронкой в свое время Пинеле, сын Шимеле, перед отъездом местеч-
ко вновь  обрело в глазах детей Нохума Вевикова прежнее очарование, и им
стало больно с ним расставаться. Как с живым существом,  как с любимым и
верным другом прощался Шолом с местечком, со двором,  с садом,  с каждым
деревцем, которое теперь уже будет принадлежать кому-нибудь другому; и с
горой по ту сторону синагоги; и с "левадой" за городом - со всеми места-
ми, где  он бывал со своими лучшими друзьями:  сиротой Шмуликом,  Герге-
ле-вором и другими. Особо простился он с тем местом,  где,  как это было
известно Шмулику, лежал клад; как зачарованный стоял Шолом один в свяще-
нной тишине, и в голове у него проносился рой мыслей... Что будет с кла-
дом,  если его,  упаси бог, найдет кто-либо другой? И возможно ли, чтобы
его нашел  не еврей? Но это может знать только один-единственный человек
- Шмулик... Где-то  он теперь,  его друг Шмулик?  Встретятся ли они ког-
да-нибудь? И что будет, если они встретятся? Если встретятся, то, должно
быть, прежде всего приедут сюда ненадолго вдвоем еще раз взглянуть на те
места, где вместе провели свои лучшие годы. А потом они примутся за пои-
ски клада: сначала будет поститься один,  потом другой; а когда покончат
с постами  и с  псалмами-начнут искать клад. А когда найдут клад-поделят
его пополам,  на равные доли. То-то будет праздник!  Большую часть клада
получит,  конечно, его отец, Нохум Вевиков. Дядя Нисл-тоже немалую долю;
затем дядя Пиня и остальные родственники. Значительная часть клада оста-
нется здесь,  в  местечке,  у воронковцев. Вдове Мойше-резника надо дать
столько, чтобы  она  перестала  думать  о новом замужестве и чтобы ей не
пришлось таскаться  в Фастов  к своим  родственникам, которые и сами еле
перебиваются с хлеба на квас. "Общественные деятельницы" - служанка Фру-
ма и Фейгеле-черт, хоть они этого не заслужили,  все же получат столько,
сколько их  мужьям и не снилось. Старой Руде-Басе,  которая печет блины,
бублики, коржи и кормит своими распухшими руками целую семью,  не вредно
на старости лет отдохнуть. А служка Мейлах,  а пьяница Гедалья - их тоже
нельзя обойти! Кантор Шмуел-Эля все жалуется, что ему тесно в Воронке, у
него хороший  голос, и,  если бы у него были ноты,  он мог бы петь лучше
самых знаменитых канторов,-нужно, значит, постараться, чтобы у него были
ноты. Остается теперь один лишь Гергеле-вор. Что сделать с парнем, чтобы
он бросил  воровство? Прежде всего нужно,  чтобы мать его не была кухар-
кой, отчиму его-дровосеку-нужно купить собственный дом, насыпать ему по-
лные карманы  денег  и объяснить, что это делается не ради него,  а ради
его пасынка Гергеле: пусть перестанет его колотить и называть вором...
   Только он об этом подумал, как перед ним вырос  оборванный  и  босой,
как всегда, Гергеле-вор.
   - Как ты сюда попал?
   - А ты?
   Они разговорились и пошли вместе. Шолом сообщил приятелю, что  уезжа-
ет. Гергеле об этом знал. Он даже видел повозку с тремя лошадьми.
   - Видел? Что ты о них скажешь?
   - О ком?
   - О лошадях.
   - Что о них сказать? Лошади как лошади...
   - А как тебе нравится повозка?
   - Что ж, повозка как повозка.
   Гергеле не в духе. Товарищ пытается ег