Шолом Алейхем. Тевье-молочник

---------------------------------------------------------------
     © Перевод М.Шамбадал
     Источник: Собрание сочинений, том первый
     ГИ художественной литературы,  Москва, 1960
     Компьютерный набор: Б.А.Бердичевский
     Origin: Литературная страница Шолом-Алейхема в библиотеке Бердичевского ‹ http://citycat.ru/litlib/shol_8.html
---------------------------------------------------------------

        "A3 НЕДОСТОЙНЫЙ"
     (Письмо Тевье-молочника к автору)

     Моему  любимому  и  дорогому  другу,  реб  Шолом-Алейхему,  --  дай бог
здоровья и достатка вам с женой и детьми! Да сопутствуют вам радость и утеха
всюду и везде, куда бы вы ни обратили стопы свои, -- вовеки аминь!
     "Аз недостойный", -- должен сказать я, выражаясь словами праотца нашего
Иакова, с которыми он обратился  к  господу богу, собираясь  в поход  против
Исава... Но, может быть, это не так уж к месту,  -- не  взыщите, пожалуйста:
человек я простой,  вы, конечно,  знаете больше моего, --  что  и  говорить!
Живешь, прости господи,  в деревне, грубеешь, некогда ни в  книгу заглянуть,
ни главу из священного писания повторить... Счастье еще, что летом,  когда в
Бойберик на дачи съезжаются егупецкие богачи, можно  кой-когда встретиться с
просвещенным  человеком,  услышать умное слово.  Поверьте,  вспоминать о тех
днях, когда  вы  жили неподалеку от меня в  лесу  и выслушивали  мои  глупые
россказни, мне дороже какого угодно заработка! Не знаю, чем я заслужил,  что
вы  возитесь с таким маленьким человечком, как  я, пишете мне  письма да еще
собираетесь выставить мое имя  в книге, преподнести меня как лакомое  блюдо,
точно бы я был невесть  кто! Не должен ли я воскликкуть: "Аз недостойный!.."
Правда, я вам поистине преданный  друг, дай мне бог хотя бы сотую долю того,
что я желаю  вам! Вы,  я думаю, и сами могли видеть, как я старался ради вас
еще в те добрые времена, когда вы снимали большую дачу, -- помните? Не купил
ли я вам за полсотни корову, какую и по дешевке за пятьдесят пять рублей  не
купишь. А что она на  третий день  околела, так  я же  не виноват! Ведь  вот
вторая корова, которую  я для  вас купил, тоже  подохла!..  Вы сами  отлично
знаете, как это меня огорчило, я  прямо-таки голову тогда  потерял! Я ли  не
старался доставлять вам все, что ни есть лучшего, да поможет так бог  мне  и
вам  в  наступающем Новом году, чтобы  было у  вас,  как  в молитве сказано:
"Обнови дни наши, яко встарь..." А мне да поможет господь в моем деле! Чтобы
и я и лошаденка моя были здоровы, чтобы коровы давали много молока, дабы я и
впредь  мог служить  вам  верой и  правдой  и доставлять  сыр и масло вам  и
егупецким богачам,  пошли  им бог удачи  в делах  и всего наилучшего. А  что
касается вашего труда и почета, который вы мне оказываете своей книгой, то я
еще раз повторяю: "Аз  недостойный!" Не много ли чести для  меня, чтобы весь
мир  вдруг узнал, что по ту сторону  Бойберика, недалеко  от Анатовки, живет
человек по имени Тевье-молочник?  Однако  вы,  надо  полагать,  знаете,  что
делаете, учить  вас уму-разуму мне не приходится; как писать, вам  виднее, а
во всем остальном целиком полагаюсь на ваш  благородный  характер: уж вы,  я
надеюсь,  постараетесь  там  в  Егупце,  чтобы  мне  от этой книжки  кое-что
перепало. Сейчас  это, знаете ли, было  бы очень кстати: я собираюсь  вскоре
начать подумывать о свадьбе -- дочь надо замуж  выдать. А если  господь, как
вы говорите,  дарует жизнь,  то,  пожалуй,  и  двух  сразу... А пока  будьте
здоровы и всегда счастливы, как желает вам от всего сердца ваш лучший друг
     Тевье.

     Да! Главное забыл! Когда книжка будет готова и вы вздумаете выслать мне
немного  денег,  будьте  добры  отправить  их в Анатовку  на  имя  тамошнего
резника.  У  меня  зимой  два  поминальных дня:  один осенью,  незадолго  до
Покрова,  а другой поближе  к  Новому году, -- так что  эти  дни я провожу в
городе.  А просто письма можете посылать прямо в Бойберик на мое имя. Пишите
так: "Передать господину Тевлу, молочного еврей".

         1895

        СЧАСТЬЕ ПРИВАЛИЛО!

     Удивительная история о том,  как  Тевье-молочник,  бедняк, обремененный
семьей, вдруг  был осчастливлен  благодаря  необычайному  случаю, достойному
описания. Рассказана самим Тевье и передана слово в слово

     "Из праха подъемлет он нищего,
     из тлена -- убогого..."

     (Псалтырь)

     Знаете,  пане  Шолом-Алейхем, уж  коль суждено  счастье, оно само в дом
приходит! Как это говорится:  "Если  повезет, так на  рысях!" И не надо  при
этом  ни ума,  ни умения. А ежели, упаси господи,  наоборот, -- так  уж  тут
говори  не говори, хоть разорвись,  -- поможет, как прошлогодний снег! Как в
поговорке: "Сладу  нет с  худым  конем  --  ни  умом,  ни  кнутом!"  Человек
трудится, надрывается, хоть ложись,  --  прости господи! --  да  помирай!  И
вдруг  --  не  знаешь, отчего  и почему,  -- удача  прет  со всех  сторон...
"Облегчение и спасение да приидут на  иудеев!" Растолковывать вам эти  слова
нужды нет, но смысл их такой: покуда душа в теле, покуда хоть одна жилка еще
бьется, нельзя  терять надежды.  Я  знаю это по себе. И в самом деле, какими
судьбами  пришел  я к теперешнему моему промыслу? Ни  бабка моя, ни прабабка
никогда  молочным  не  торговали.  Нет,  право же,  вам стоит  выслушать эту
историю от начала до конца,  Я присяду на  минутку вот  здесь, возле вас, на
травке,  а лошадка тем  временем  пускай пожует. Как говорится:  "Душа всего
живущего" -- тоже ведь божья тварь.
     Словом, было это около пятидесятницы*, то есть, чтобы не соврать, -- за
неделю или за две до пятидесятницы... А впрочем, может быть, и неделю-другую
после пятидесятницы. Не забывайте, что  делу  этому уже как-никак не  первый
год, то есть  ровно девять лет, если  не все десять,  а может быть,  еще и с
хвостиком.
     Был я тогда совсем не  тот, что сейчас, то есть, конечно, тот же Тевье,
а все же  не тот, как говорится:  та  же бабка, да  повойник другой. Почему,
спросите  вы? Очень просто: был я  тогда, не про вас  будь сказано, гол  как
сокол, нищий... Хотя,  с другой стороны, если говорить начистоту, я и сейчас
еще не богач. Мы можем с вами вместе пожелать себе заработать нынешним летом
столько, сколько мне не хватает до состояния  Бродского... Но в сравнении  с
тем, что было, я сейчас,  можно сказать, -- богач:  у  меня своя лошаденка с
повозкой, у меня, не сглазить бы, пара  дойных коровок  и еще одна стельная,
вот-вот должна отелиться. Грех жаловаться: каждый день у меня свежее молоко,
масло, сыр,  сметана --  и все своим трудом  добыто, потому что работаем  мы
всей  семьей,  никто без дела  не сидит.  Жена  доит коров, дочери  разносят
крынки, сбивают  масло, а  сам я, как  видите, что ни утро, езжу  на  базар,
обхожу в  Бойберике все дачи, встречаюсь  с тем, с другим, с самыми богатыми
людьми  из Егупца... Поговоришь с человеком, -- начинаешь чувствовать, что и
сам  ты  как-никак   человек  на  белом  свете,   как  говорится,  не  кляча
колченогая...  А уж в  субботу -- и говорить нечего! В субботу я  -- король:
заглядываю  в книгу,  просматриваю главу из Пятикнижия,  почитываю "Поучение
отцов",  псалом  -- то  да се, пятое-десятое...  Смотрите вы  на  меня, пане
Шолом-Алейхем, а про себя небось думаете: "Э-ге, а ведь этот Тевье не так уж
прост!.."
     Словом, о чем же я начал рассказывать? Да... был я тогда, стало быть, с
божьей помощью, горемычный бедняк, помирал с голоду вместе с женой, и детьми
трижды в день, не считая ужина. Трудился, как  вол,  возил бревна из лесу на
вокзал,  полный  воз, бывало,  везу  --  чего  тут  стесняться?  --  за  два
пятиалтынных, да  и  то не  каждый  день... И  вот на такие заработки изволь
прокормить  полон  дом  едоков,  не сглазить  бы, да  еще  содержать конягу,
которой  и вовсе дела нет до всякого рода  толкований и  изречений: корми ее
каждый день без отговорок, и дело с концом!
     Однако  на  то  и  бог!  Ведь  он,  как  говорится,  "всех  кормящий  и
насыщающий", -- разумно миром управляет... Видит он, как я из-за куска хлеба
бьюсь,  и  говорит:  "Ты  небось   думаешь,  Тевье,  что  все  уже  кончено,
светопреставление,  небо на  землю валится?  Ну и глуп же ты, Тевье, ой  как
глуп!  Вот увидишь, счастье, если богу будет угодно, повернется  этак налево
кругом,  -- и сразу во всех  уголках светло  станет!" Выходит, как в молитве
сказано: "Кто будет вознесен,  а кто --  низвергнут",  --  кто ездит, а  кто
пешком плетется. Главное -- упование! Надо жить надеждой, только надеждой! А
ежели до поры до  времени приходится горе мыкать, так на то же мы и евреи на
белом  свете,  как  говорится,  избранный  народ...  Недаром  нам  весь  мир
завидует... К  чему  я  это  говорю? Да  к тому, что и  меня  господь бог не
оставил  своей  милостью...  Вы  только послушайте,  какие  чудеса на  свете
бывают.
     Однажды   летом,  в  предвечернюю  пору,   еду  я  лесом,   возвращаюсь
порожняком.  Голову повесил, на душе  кошки  скребут.  Лошаденка  едва  ноги
волочит, хоть ты ее режь...
     -- Ползи, --  говорю я, --  несчастная! Пропадай со мной заодно! Знай и
ты, что  значит пропоститься долгий летний  день, раз  ты  у Тевье в лошадях
состоишь!
     Кругом  тишина.  Каждый  щелчок  бича гулом  отдается  в  лесу.  Солнце
садится,  день  угасает.  Тени  от деревьев  вытягиваются до  бесконечности.
Темнеет.  Тоскливо  становится. В голову  лезут разные  думы,  образы  давно
умерших людей встают перед глазами. О доме вспомнишь, --  горе горькое! Дома
мрак, уныние,  ребятишки,  будь  они  здоровы,  раздетые, разутые,  ждут  не
дождутся отца-добытчика, не привезет ли каравай свежего хлеба, а то и булку!
А  она,  старуха  моя,  --  известное  дело, женщина! -- ворчит: "Детей  ему
нарожала,  да еще семерых! Хоть возьми, прости господи, и  утопи их живыми в
речке!" Каково такие речи слушать!
     А ведь мы всего только люди, плоть да кровь. Разговорами сыт не будешь.
Поешь селедки, -- чаю захочется, а к чаю сахар требуется, а сахар,  говорите
вы, у Бродского...
     -- За  кусок  хлеба, что не  доела, --  говорит моя жена,  -- утроба не
взыщет. Но без стакана чаю утром я не жилица на белом свете: ребенок за ночь
все соки из меня высасывает!
     Однако  и  о том, что  ты еврей,  забывать нельзя: солнце на  закате...
Молитва  хоть  и не  коза, никуда  не убежит, а помолиться  все-таки пора...
Правда,  какая  уж там  молитва!  Можете себе  представить:  как  раз, когда
положено  стоять  неподвижно,  лошаденка,  точно назло, срывается с места  и
несется  как  шальная...  Вот  и  бежишь  за  тележкой,  натягивая вожжи,  и
припеваешь:  "Господь  Авраама,  господь  Исаака, господь  Иакова..." Хороша
молитва, нечего сказать! А помолиться, как нарочно, хочется горячо, с огнем,
-- авось на душе полегчает...
     Короче говоря, бегу  это  я  за  возом и читаю  нараспев, совсем, как в
синагоге (не будь рядом помянута!): "Питающий все живущее от щедрот  своих!"
То  есть  кормящий  всякое  свое  творение... "Выполняющий обет  свой  перед
покоящимся  во  прахе..."  То  есть даже  перед теми, кому  и жизнь -- сырая
могила...
     "Эх, думаю, жизнь наша -- могила глубокая! Ну и маемся же мы  на свете!
Не  то, что  егупецкие богачи,  которые  целое  лето на  дачах  в  Бойберике
проводят,  пьют,  едят,  как  сыр  в  масле  катаются!  Эх, господи  владыко
небесный! И за какие грехи мне все это?  Не такой я, что ли, как все другие?
"Воззри  на нашу  бедность!" Посмотри, мол,  на  наши муки,  погляди, как мы
трудимся, и заступись за нас, бедняков, потому что больше за нас заступиться
некому!  "Исцели нас да будем исцелены". Пошли  нам исцеление, а болячек нам
не  занимать стать.  "Благослови нас..." Пошли нам добрый  год, чтобы  хлеба
уродились -- и  рожь и пшеница,  и ячмень...  Хотя, с другой  стороны, какая
мне, горемычному, от  этого польза? Не все ли равно, скажем, моей лошаденке,
дорог овес или дешев?
     Однако не нам судить о деяниях всевышнего. А еврей и подавно должен все
принимать безропотно и повторять: "И  то благо!" Так, видно,  богу угодно! А
кощунствующие,  -- продолжаю я, -- "ристократы", которые говорят, что нет на
свете  бога, будут посрамлены, когда явятся туда... Поплатятся с лихвой, ибо
он, "сокрушающий врагов", -- воздаст им сторицею!  С ним шутки плохи,  с ним
ладить надо, упрашивать, умолять: "Отец всемилостивый! Внемли гласу нашему!"
-- услышь наши вопли! "Обрати милосердие  твое к нам! --  пожалей жену мою и
деток,  --  они,  бедные,  голодны.  Почти  за  благо, --  смилостивься  над
возлюбленным   народом  твоим,   как   некогда  в  священном  храме,   когда
священнослужитель и  левиты..." И вдруг --  стоп! Лошаденка остановилась.  Я
мигом отхватил оставшуюся часть  молитвы, поднял  глаза и вижу: выходят  мне
навстречу из  чащи  два  каких-то  странных  существа, одетые  будто  бы  не
по-людски... "Разбойники!" --  мелькнуло у меня  в голове. Однако  я тут  же
спохватился: "Фу,  Тевье, дурачина ты  эдакий! Столько  лет подряд ездишь по
лесу и днем и ночью -- что это тебе разбойники вдруг померещились?"
     --  Вью!  --  крикнул  я  лошаденке, набрался духу  и  хлестнул  ее еще
несколько раз, будто ничего не замечая.
     -- Уважаемый! Послушайте, дяденька! -- обращается ко мне  одно  из этих
существ женским голосом  и машет мне платком.  -- А ну-ка,  остановитесь  на
минутку, погодите удирать, ничего худого мы вам не сделаем!
     "Ага! Нечистая сила!  --  подумал  я,  но  тут же говорю себе: -- Дурья
голова! Откуда вдруг ни с того ни с сего духи и черти?" Остановил лошаденку.
Присмотрелся получше -- женщины.  Одна пожилая, в шелковом платке на голове,
другая помоложе -- в парике. Обе раскраснелись и вспотели.
     -- Добрый вечер! Вот так встреча! --  говорю я громко и  даже как будто
бы  с радостью. -- Чего изволите? Если купить что-нибудь,  то у  меня ничего
нет, разве что  колики в животе да сердечные боли на неделю вперед, есть еще
и  хлопоты, и заботы, и всякая  морока, и горести всухомятку, беды и напасти
-- оптом и в розницу!
     --  Тише!  Погодите!  -- отвечают они.  --  Скажи, пожалуйста,  как его
прорвало! Извозчика чуть словом  задень, -- жизни  рад не будешь! Ничего, --
говорят, -- нам покупать  не надо, мы  только хотели вас спросить, не знаете
ли вы, где здесь дорога на Бойберик?
     -- На Бойберик?  -- переспросил я  с напускным смешком. -- Для меня это
все  равно, как если бы вы спросили,  к примеру, знаю ли  я, что меня  зовут
Тевье.
     -- Вот  как!  --  говорят они. -- Вас зовут  Тевье? Добрый  вечер,  реб
Тевье! Нам не совсем понятно, что тут смешного? Мы не здешние, мы  из Егупца
и живем в Бойберике на даче. Вышли на минутку погулять и кружим в этом  лесу
чуть ли  не  с самого утра... Бродим,  плутаем и никак не можем  попасть  на
дорогу.  А тут мы услыхали, -- кто-то  поет  в лесу. Поначалу подумали, -- а
вдруг упаси  бог,  разбойник!  Но когда увидели вблизи,  что вы еврей, стало
легче на душе. Понимаете?
     --  Ха-ха!  Хорош  разбойник! -- отвечаю я. --  Слыхали вы когда-нибудь
историю о еврейском  разбойнике, который напал на прохожего и  потребовал от
него понюшку табаку? Хотите, -- могу рассказать...
     -- Историю,  --  говорят  они, -- оставим до  другого  раза.  Вы  лучше
укажите нам дорогу на Бойберик.
     -- На Бойберик? Позвольте! Но ведь это и есть самая настоящая дорога на
Бойберик!  Если вы даже не хотите,  вы  все равно по этой дороге обязательно
придете прямо в Бойберик!
     -- Так чего же вы молчите?
     -- А чего, -- говорю, -- мне кричать?
     --  В таком случае, -- говорят они, -- вы, наверное,  знаете, далеко ли
до Бойберика?
     --  До  Бойберика,  -- отвечаю, -- недалеко, несколько  верст.  То есть
верст пять-шесть или семь, а может, и все восемь.
     --  Восемь  верст!  -- вскричали женщины в один  голос и, заломив руки,
чуть  не  расплакались. -- Помилуйте! Что вы говорите? Понимаете ли  вы, что
говорите? Шутка ли -- вoceмь верст!
     -- Что же, -- отвечаю, -- я могу поделать? Если бы  от меня зависело, я
бы,  пожалуй,  подсократил это  расстояние.  Человек  должен  все  на  свете
испытать.  В пути и не то  бывает... Случается иной  раз тащиться по грязи в
гору, да  еще в  канун субботы, дождь хлещет  в  лицо,  руки коченеют,  есть
хочется до полусмерти, а тут вдруг -- трах! -- ось лопнула...
     --  Болтаете вы что-то непутевое! -- говорят они. -- Вы не в своем уме,
право!  Что вы нам рассказываете басни, сказки  из "Тысячи и одной ночи"? Мы
уже не в  силах на  ногах держаться.  За  весь  день, кроме  стакана кофе  с
плюшкой, у  нас  маковой росинки  во  рту не  было, а вы  нам всякие истории
рассказываете!
     -- Ну,  это  другое  дело! -- отвечаю. -- Плохи пляски да  шутки, когда
пусто  в  желудке.  Что  такое  голод,  я  знаю хорошо,  --  можете  мне  не
рассказывать. Возможно,  что кофе с  плюшками  я в  глаза не  видал вот  уже
лет...
     И представляется мне тут стакан горячего кофе с молоком и свежей булкой
и другие вкусные вещи...
     "Скажите  на  милость! Чего захотел... -- думаю  я. -- Какое деликатное
воспитание:  кофе  с  булочками... А  ломоть хлеба с  селедкой -- хвор?"  Но
сатана, будь он неладен, как назло, не унимается: слышу запах кофе, чувствую
вкус сдобной булки -- свежей, хрустящей -- объедение!..
     -- Знаете  что, реб  Тевье? -- обращаются ко мне женщины. -- Чем  здесь
стоять, не лучше  ли  нам  забраться  к вам  в  телегу, а  вы бы потрудились
отвезти нас домой, в Бойберик. Что вы на это скажете?
     -- Вот те и здравствуй! -- говорю я. --  Я из Бойберика еду, а вам надо
в Бойберик! Как же это выйдет?
     -- Ну и что же? -- отвечают они. -- Не знаете,  что делать? Человек, да
еще  ученый,  находит  выход:  поворачивает  оглобли  и   едет  обратно.  Не
беспокойтесь,  реб  Тевье,  будьте  уверены,  --  если вы  нас  благополучно
доставите домой, то дай нам  бог столько прохворать, сколько вы на этом деле
потеряете...
     "Говорят они со мной чего-то на тарабарском языке! -- подумал я. -- Все
какими-то  обиняками!" И  приходят на  ум  мертвецы, ведьмы, шуты,  нечистая
сила.  "Дурень  набитый! -- думаю. -- Чего  ты стоишь  как пень? Полезай  на
облучок,  пугни конягу  кнутом  и -- пошел, куда  глаза  глядят!" Но, как на
грех, у меня против воли срывается:
     -- Полезайте в телегу!
     А те, как услышали, -- не  заставили себя долго  упрашивать... Я следом
за ними -- на облучок,  повернул дышло и  стал нахлестывать лошаденку: "Раз,
два,  три -- пошел!"  Да где там! Как бы не так! С места не трогается,  хоть
режь ее. "Ну,  думаю,  теперь  ясно, что  это за женщины такие! И дернула же
меня нелегкая остановиться ни  с того  ни с  сего  посреди дороги  и завести
разговор с женщинами!.."
     Понимаете? Кругом лес, тишина, ночь надвигается, а  тут -- два каких-то
существа  в образе  женщин...  Разыгралась  у меня  фантазия  не  на  шутку!
Вспомнилась история об извозчике, который однажды ехал один-одинешенек лесом
и увидел на дороге мешок с овсом. Извозчик не поленился, слез, схватил мешок
на плечи,  -- чуть не  надорвался,  кое-как  взвалил  его на телегу,  и марш
вперед.  Отъехал с версту,  хватился  мешка, а  его и  нет! Ни тебе овса, ни
мешка! На возу лежит коза  с бородкой.  Извозчик  хочет  дотронуться  до нее
рукой, а она ему язык с аршин как высунет, как расхохочется -- и нет ее!
     -- Почему же вы не едете? -- спрашивают мои пассажирки.
     -- Почему не еду?  Сами,  -- говорю, -- видите,  почему: конь танцевать
отказывается, охоты нет.
     -- А вы его, -- говорят они, -- кнутом! Ведь у вас кнут есть.
     -- Спасибо, -- отвечаю, -- за совет! Хорошо, что напомнили. Беда только
в том, что мой молодец таких вещей не боится. С кнутом он  уже свыкся, как я
с нищетой...
     Шучу  понимаете,  а  самого  лихоманка трясет.  Словом, что  тут  долго
рассказывать, -- выместил я на несчастной моей лошаденке вс