Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Алексеев Г.. Зеленые берега -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
"Ксении Владимировне Брянской от самого пламенного поклонника ее фе- номенального таланта и самой счастливой жертвы ее непобедимого очарова- ния. 6 сентября 1983 года". Прочитав написанное, Ксюша расхохоталась. - Очень милая шутка! Шестого сентября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года! Ты отлично запомнил, что говорила я тебе тогда, в марте, когда мы ехали по Невскому! А почему ты так помрачнел? Тебе дурно? У те- бя колики в сердце? Или ты съел что-нибудь несвежее? - Ничего, не тревожься, сейчас все пройдет, - буркнул я. - Кажется, моя шутка неуместна. Давай-ка я исправлю дату. Я потянулся за книжкой, но Ксения мне ее не отдала. - Да что с тобой, миленький мой? Ты так изящно пошутил! Я оценила твой тонкий английский юмор. Не следует ничего исправлять. Я-то уж за- помню, что дело было не в восемьдесят третьем, а в девятьсот восьмом. А потомки, найдя твою книгу с этим автографом, будут невероятно заинтриго- ваны, невероятно! Пусть же поломают над этим головы и придумают ка- кую-нибудь ерунду. Например, что ты был человеком из будущего, что ты приходил ко мне в девятьсот восьмой из восемьдесят третьего, а я бегала к тебе из девятьсот восьмого в восемьдесят третий - ха-ха-ха! Или что-нибудь еще такое же, в духе Жюля Верна и Уэллса. Тебе нравится Уэллс? - Погляди-ка, Ксюша, Дмитрий, кажется, уснул, - сказал я, взглянув на неподвижную коляску. Кучер поник головой, и вожжи в его руках провисли. - Не беспокойся, милый! Дмитрий, даже когда спит, все видит. Редкост- ный человек. Мы встали и пошли по дорожке дальше. Дмитрий тотчас поднял голову, подтянул вожжи, и экипаж тронулся с места. Прошедший трамвай на секунду скрыл его от нас. - Вот видишь! - торжествовала Ксения. - Плохих кучеров не держим! - Да, чудеса! - улыбнулся я. - Не кучер, а сокровище. - Моим сокровищам счету нет! - засмеялась Ксюша. - Забыла сообщить тебе, милый, что Корецкие - помнишь ту парочку на автомобиле в Ялте? - приглашают нас на ужин через неделю в субботу. Они сказали, что будут крайне польщены, если ты соблаговолишь, если удостоишь их, если будешь так любезен и тому подобное. Так что, пожалуйста, пожертвуй мне, а заод- но и Корецким, этот субботний вечер. У них бывает сам Р. В субботу он, видимо, тоже будет. Вообще, их посещают незаурядные люди. Но где же пос- вященные мне стихи? Говорил ведь, что при первой же встрече в Питере... - Прости, моя радость. Они давно готовы, но сегодня утром я вдруг об- наружил в них некоторые погрешности. Подожди еще чуточку. Мне хочется подарить тебе нечто вполне совершенное, чем я мог бы гордиться. Ксюша недоверчиво взглянула на меня сквозь вуаль. - Ладно, я тебе верю, обманщик. У Народного дома мы подошли к коляске. Дмитрий стянул с головы шапку и поклонился. Я приподнял шляпу. Опираясь о мою руку, Ксения поднялась в экипаж, уселась на сиденье и расправила на коленях платье. Оно было та- кое же синее, как шляпа и перчатки. "Как идет ей синее! - подумал я. - Впрочем, ей все к лицу". Ксюша послала мне воздушный поцелуй. Коляска, покачиваясь, двинулась по Введенской к Большому проспекту. Верх был опу- щен. Всю неделю Ксения была занята. Два раза она звонила и справлялась о моем самочувствии, спрашивала, не нападает ли на меня эта внезапная мрачность. Всю неделю я пребываю в нерешительности: идти мне к Корецким или не идти? Визит этот для меня опасен. Что за люди там соберутся и как они меня воспримут? Какое впечатление произведет на меня живой Р., чье творчество я хорошо знаю и высоко ценю? Как вести мне себя в этом об- ществе? Что-нибудь могу ляпнуть и всех ошарашу, всех напугаю. Примут ме- ня за мистика-провидца или за душевнобольного. А если буду держать язык за зубами, сочтут меня дураком и невеждой, и Ксюша будет оскорблена. Но соблазн очутиться в компании петербургских интеллигентов начала века, услышать их разговоры о литературе, искусстве, о вероятном будущем Рос- сии все же победил. Большой доходный дом добротной, но чрезмерно многословной архитектуры самого конца прошлого века. Швейцар, склонясь в поклоне, открыл перед нами массивную дверь парадного. Вошли в чистый вестибюль с большим зер- калом и камином. В камине горели дрова. "Зачем топят? - подумал я. - Еще ведь не холодно. Осень стоит теплая и довольно сухая. Впрочем, приятно смотреть на камин, когда в нем горят дрова". По застланной ковровой до- рожкой лестнице поднялись на второй этаж. Дверь квартиры открыла девица в белом фартуке и с белой наколкой на волосах. В прихожую выплыла, ра- достно улыбаясь и простирая к нам полные, голые до плеча руки, прелест- ная Аделаида Павловна. - Как я рада вас видеть, господа! Как я счастлива! Как это мило с ва- шей стороны, что вы соблаговолили прийти, что вы удостоили нас своим по- сещением, что вы оказались столь любезны и нашли время... Извольте раз- деваться! Прасковья, помоги гостям! Аделаида Павловна повела нас в глубь квартиры. Когда мы вошли в гос- тиную, к нам бросился розовый от удовольствия хозяин дома. - Наконец-то! Наконец-то! А мы уж думали, грешным делом, что роковые обстоятельства... Чудесно! Чудесно! Чудесно! Адвокат надолго приник к Ксюшиным пальцам. После он ласково, по-женс- ки, пожал мне руку. Нас представили гостям. Здесь были присяжный поверенный с супругой, отставной адмирал без супруги (видимо, вдовец), владелец спичечной фаб- рики с супругой и актер императорских театров без супруги (наверное, хо- лостяк). "Самого Р." еще не было. Но вскоре он позвонил. С ним разгова- ривала хозяйка. Из прихожей доносился ее голос. - Вы нас просто убиваете!.. Я непременно, непременно заболею завтра от огорчения... Мы так надеялись, и наши гости были бы так рады... Да, да, они уже собрались... Ну что вы, что вы!.. Ну полно!.. Ах, несомнен- но, вне всякого сомнения!.. Да неужели? Что вы говорите!.. Ах, какая жа- лость!.. Да, да, телефонируйте нам!.. Непременно, непременно передам!.. Благодарю вас! Окончив несколько затянувшийся разговор, хозяйка пригласила гостей к столу. В столовой возвышался гигантский, сплошь покрытый резьбой сла- вянский буфет, почти такой же, как в трактире Ковыряхина. С потолка све- шивалась не менее монументальная и в таком же стиле люстра. На столе поблескивали фарфор, хрусталь и серебро. Нас с Ксенией усадили напротив фабриканта и его жены - миленькой мо- лоденькой зеленоглазой блондинки. Начали с закусок. Мужчины стали пить водку. Больше всех пил актер. Пил и вроде бы не пьянел. Потом подали форель по-польски. Женщины приня- лись за сухое вино. Мужчины не оставляли водку. Не пил только адмирал. Когда появился горячий ростбиф, за столом было уже шумно и беспорядочно. - Господа! Господа! - кричала хозяйка. - Прошу обратить ваше благоск- лонное внимание на ростбиф! Я приготовила его почти собственноручно! Честное слово, господа! Николя, не правда ли, я зажарила его почти са- мостоятельно? Ты слышишь, Николя? Подтверди, пожалуйста, что я одна справилась с ростбифом! Горничная разливала гостям красное вино. Кажется, это было бордо. Ксюша ничего не пила, непрерывно улыбалась, щурилась и разглядывала си- дящих за столом. Уже изрядно выпивший актер поднялся со стула и постучал вилкой по хрустальному бокалу. Стало чуть потише. - Медам э-э-э месье! Я предлагаю тост во здравие присутствующей среди нас великой певицы Ксении Брянской! Она покорила всех, господа! Всю Рос- сию! Она... она непостижимо талантлива! Она неподражаема! Она бесподоб- на! Она... Да что там говорить, господа! Ура! Все нестройно прокричали "ура" и полезли чокаться с Ксенией. Ужин продолжался. До меня донеслись обрывки разговора. - Художественный уже на закате. Его лучезарный полдень уже позади... Метод Станиславского превратился в канон и стал веригами для актеров... Театр Станиславского - это театр Чехова, только Чехова... Ибсен, Метер- линк, Горький, Леонид Андреев - все это Художественному не по зубам... Москвин, конечно, талантливее Качалова. Качалов - Нарцисс. На сцене он сам собою упивается. Его жесты благородны до пошлости, его голос красив до отвращения... - Система Станиславского вообще сомнительна! - заявил я с апломбом. - Это отъявленный натурализм! Все эти сверчки по углам и шорохи дождя на крыше - дешевые эффекты, предназначенные для людей, кототые не понимают, что такое подлинное искусство сцены! Глубокоуважаемый Константин Сергее- вич упорно пытается изгнать театр из театра, норовит растворить столь естественную и необходимую театральную условность в приземленности, в мелочах, в жалком мусоре скучного быта. Абсурдная позиция! Без условнос- ти нет искусства вообще и театра тем более! Театр - это не жизнь, это нечто иное. Если вам нравится, как трещат сверчки, слушайте их в натуре, на даче или в деревне. Это обойдется вам вполне бесплатно, и вы не буде- те понапрасну занимать кресло в партере или в бельэтаже. Его займет тот, кто приходит в театр на зрелище, на чудо, на праздник. Крупнейший режис- сер наших дней - Мейерхольд. Он на верном пути. Он видит, слышит и ощу- шает современность! Смущенные моей горячностью, гости притихли. После они потихоньку ста- ли выбираться из-за стола и разбредаться по квартире. Ксюша поглядывала на меня с тревогой. Постепенно все собрались в кабинете хозяина. Ксения уселась в глубо- кое кожаное кресло. Я пристроился рядом. - Был я давеча на выставке, - начал новую тему Николай Адамович, - и, знаете, господа, получил большое удовольствие. Что ни говорите, а новое наше искусство волнует и убеждает. Все эти филиппики против декаданса, все эти крики и улюлюканье проистекают от чрезмерной самоуверенности и недостаточной эстетической чуткости. Восприятие современной живописи требует особой гибкости души и высокой изощренной культуры, чего, увы, многим нашим соотечественникам явно не хватает. Далеко не каждый спосо- бен оценить утонченность Сомова, Бакста и Головина. Но тем, кто способ- ны, открывается мир неизреченной красоты. Особенно - Бакст. Какой артис- тизм! Какая фантазия! Какие линии! Какое изящество! - Все это уже устарело, - не удержался я, - все это только для нашего русского потребления. У французов уже давно - Ван Гог, Гоген, Сезанн. Теперь вот Матисс, Пикассо, Брак. А мы все барахтаемся в мирискусничест- ве и принимаем его за последнее слово в живописи. Среди наших художников нет гениев, только таланты. Вот разве что Врубель. Все опять притихли. Мой экстремизм явно эпатировал приличное общест- во. Ксения встала, взяла меня под руку и отвела к окну. - Милый, ты слишком возбужден, ты говоришь чрезмерно запальчиво, ты никому слова сказать не даешь, - шептала она. - Успокойся, милый! У тебя интересные, смелые мысли, но не следует навязывать окружающим свое мне- ние. Пусть каждый думает что хочет. Разве я не права? - Да, не права. Ты привела меня к посредственным людям и требуешь, чтобы я тоже выглядел посредственным. - Ну полно, милый, полно! Я прошу тебя лишь быть чуточку помягче. Свой интеллект ты ведь можешь продемонстрировать и более деликатно. Тут, как я и ожидал, все стали упрашивать Ксюшу что-нибудь спеть. Она согласилась. Компания вернулась в гостиную, к роялю. Ксюша спела пару романсов и только что разученную арию Кармен из второго акта. Аккомпани- ровала, и очень прилично, Аделаида Павловна. Романсы были вполне хороши, а Кармен оказалась несколько грубоватой, оказалась слишком цыганкой. Я не сказал этого Ксении, тем более что все гости выражали бурное восхище- ние. За десертом, когда гости пили кофе с шартрезом, ко мне подсела зеле- ноглазая фабрикантша. - Вы мыслите очень своеобразно, - сказала она, - вы оригинальный че- ловек! Мне понравились ваши замечания о Станиславском. Ведь сверчок - это действительно по-детски. Театр, по моему мнению, как и любое худо- жество, должен держаться на идее, на своеобразии мироошущения, а не на деталях, не на мелочном изыске. Мне тоже по душе Мейерхольд. Уверена, что в ближайшем будущем Россия сможет гордиться его театром. - Как приятно найти в вашем лице единомышленницу! - сказал я и поце- ловал своей собеседнице худенькую, почти прозрачную руку. Часов в одиннадцать мы покинули Корецких. Спускаясь по лестнице и са- дясь в коляску, Ксюша не проронила ни слова. Когда уселись, коляска ос- тавалась неподвижной. С минуту просидели в тишине. - Ну что же ты, Дмитрий? - сказала наконец Ксения раздраженно. - А куда прикажете, барыня? - пробасил кучер. - То есть как это - куда? Домой! - А куда домой-то изволите? - Ко мне домой, Дмитрий! - сказал я, повеселев от свежего воздуха и ощутив какую-то особую, бодрую, сладостную уверенность в себе. - Не слушай барина, Дмитрий! Едем! Барин меня провожает! - произнесла Ксюша злым голосом. - Не слушай барыню, Дмитрий, - сказал я, подражая Ксюшиной интонации, - вези нас ко мне. Ты знаешь, как ехать. Коляска по-прежнему не двигалась. - Почему мы стоим? - спросила Ксюша. - В чем, собственно, дело? - А неведомо, куда путь держать, - прогудел добродушно кучер. - Но я же сказала тебе русским языком, куда ехать! Ты понимаешь по-русски? - Как не понимать. Чай, в России родился. - Тогда трогай! - А барин велит ехать на Васильевский! - Ты кому служишь, Дмитрий, барину или мне? - Вестимо, вам. Но барин-то не чужой. - Ну надо же! Мой собственный кучер уже не подчиняется мне! - воск- ликнула Ксюша с трагическим изумлением. - Да, сегодня вечером твой кучер слушается только меня, - заявил я все с той же веселой, почти развязной уверенностью. - Дмитрий, слышишь? Поворачивай на Васильевский! Всю дорогу Ксюша дулась и на меня не глядела. Пытался было взять ее руку - ничего не получилось. Попробовал обнять за плечи - ничего не выш- ло. Остановились у моего парадного. Я выбрался из коляски. Ксюша сидела не шевелясь, как каменная. Обошел коляску, взял Ксюшу на руки и понес ее к лифту. - Куда ты меня тащишь? Я желаю домой! Поставил ее на ноги и легонько втолкнул в кабину. - Это насилие! Ты просто разбойник с большой дороги! Сейчас я закричу и позову полицию! Отперев дверь квартиры, снова подхватил Ксению на руки, внес ее в прихожую, снял с нее пальто и шляпу, после чего повел ее дальше, в ком- нату, и усадил в свое любимое кресло. Сел на пол рядышком и стал сквозь юбку целовать ее колени. - Не прикасайся ко мне! От любой смазливенькой блондинки у тебя кру- жится голова! Меня ты весь вечер просто не замечал! - Ну что ты такое говоришь, радость моя! Ведь это даже не преувеличе- ние, это настоящая ложь! Весь вечер я был около тебя! Весь вечер глядел на тебя, любовался тобою! И неужели я должен шарахаться от каждой блон- динки, даже если она неглупа и способна чувствовать искусство? - Вот именно! Она способна чувствовать искусство! Пошлое женское ко- кетство, банальнейшее притворство ты принимаешь за проявление образован- ности и высших духовных запросов! Представляю, что ты думаешь обо мне, о моей плебейской манере пения и о моей пустоголовой публике! Похоже, что ты просто считаешь меня недалекой. Мол, Бог дал ей голосок, да умом ода- рить запамятовал. Дура дурой, и поет черт знает что! - Ну хватит, Ксюша! Перестань говорить обо мне такие гадости! Ты поч- ти оскорбляешь меня. - А ты не оскорбляешь меня, кидаясь на первых повстречавшихся блонди- нок? - Ну ладно, Ксения, я виноват, я прошу у тебя прощении, я прошу у те- бя снисхождения, я взываю к твоему великодушию, к твоей доброте, к твое- му благородству! Прости, прости меня, моя радость! Сейчас я спущусь вниз и велю Дмитрию, чтобы он ехал домой и вернулся утром. Не торчать же ему всю ночь у моего парадного? - Не утруждай себя. Дмитрий и сам сообразит, что ему делать. Но ты сегодня был хорош! Устроил скандал в приличном доме, почти соблазнил совсем неизвестную тебе молодую и вполне порядочную даму, насильно увез к себе другую даму, не слишком молодую, но, в общем-то, тоже довольно порядочную... Как много сделано за один короткий вечер! Какая энергия! Какой напор! Какая уверенность в себе! Утром, когда мы завтракали, отлично выглядевшая и какая-то вся светя- щаяся Ксюша вдруг хохотнула. - Вообще-то, миленький мой, ты молодец! Ловко ты утер нос всем этим нудным господам. А блондиночка и вправду была прехорошенькая. У тебя есть вкус! - Чуть не позабыл! - спохватился я. Взяв с письменного стола листки с посвященными Ксении стихами, я положил их ей на колени. - О, спасибо, милый! Спасибо, мой хороший! Спасибо! Обхватив мою голову руками, Ксюша крепко меня поцеловала. - А скажи мне, голубчик, отчего не знакомишь ты меня со своими друзьями? У тебя небось умные, интеллигентные, одаренные друзья и ты бы- ваешь в интересных домах? - Разумеется, радость моя, у меня есть достойные друзья. Но я боюсь. - Чего же ты боишься? Разве ты можешь чего-нибудь бояться? Ты же у меня неробкий! - Я боюсь того эффекта, который ты производишь, появляясь в любом об- ществе, в особенности в обществе людей о тебе знающих, но видящих тебя впервые. Прежде всего у меня вызывает опасения реакция наиболее нервных представителей сильного пола. Увидев тебя, как я уже успел заметить, они слегка заболевают, чуть-чуть трогаются умом. При этом их поведение может стать несколько эксцентричным и даже опасным. - Ха-ха-ха! Ты ревнуешь меня ко всем мужчинам сразу! Это великолепно! Значит, любишь меня по-настоящему! И все-таки нельзя же держать меня в клетке! К тому же восторженные взгляды мужчин должны доставлять тебе не- которое удовлетворение: стало быть, я привлекательна и незаурядна. - Хорошо, Ксюша. Мы нанесем визит одному художнику. Признаться, он не очень умен и не чрезмерно талантлив, но он твой давнишний поклонник и будет счастлив с тобою познакомиться. Да, это идея - мы пойдем в гости в Знобишину! - Я готова, милый. Прямо сейчас, утром, мы и отправимся к нему? - Нет. Позвони мне, пожалуйста, через день-другой, и мы договоримся. Посещение знобишинской мастерской пришлось отложить. Вечером того же дня, который столь счастливо начался в моей комнате, позвонила Ксения и, задыхаясь от волнения, сказала, что Одинцов покушался на самоубийство, что, как сообщила прислуга, он всю ночь не спал и ходил по квартире, а едва дождавшись ее, он устроил дикую сцену ревности, обозвал ее страшны- ми словами, ударил по щеке и пригрозил смертью, а она заявила ему, что он ей противен и их брак должен быть немедленно расторгнут; что после обеда он заперся в кабинете, сжег на спиртовке какие-то бумаги и, напи- сав записку стандартного содержания: "Прошу никого не винить", - выстре- лил себе в грудь, что убить себя ему, однако, не удалось - пуля пробила плечо, не задев сердце, и сейчас он лежит в клинике Военно-медицинской академии, что она в полнейшем смятении и просто не знает, не знает, не знает, что ей теперь делать, что она умоляет меня не тревожить ее недели две, так как ей необходимо прийти в себя, что все это ужасно, ужасно, ужасно - просто кошмар какой-то, что она несчастнейшая женщина и некому ее пожалеть, некому ей помочь, некому сказать ей доброе слово утешения, что все мужчины - чудовищные эгоисты и им доставляют извращенное наслаж- дение душевные терзания бедных женщин, что жизнь вообще премерзкая шту- ка, и Одинцов, натурально, был прав, пытаясь избавиться от жизни, что она, певица Ксения Брянская, великая грешница и молит Всевышнего о про- щении, что никакие блага не даются нам даром, и весь этот ад - плата за славу и богатство, что она еще мало заплатила - придется платить больше. А я ей сказал, что следует взять себя в руки, что все эт

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору