Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Алексеев Сергей. Покаяние пророков -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  -
ковый, а сказывают, ученый... Ладно, я на обратном пути забегу. Людей, живущих на берегу Сон-реки, назвать старцами не поворачивался язык: поджарые, но жилистые, крепкие мужики с дремучими бородами, непокрытыми головами и разбойничьими глазами, женщины в зрелом возрасте и с бесстыдно распушенными волосами. И все наряжены далеко не по-иночески, в крестьянские одежды из домотканой цветной материи и желтую сыромятную кожу. Обычаи были совсем другие: без привычных среди старообрядцев чинных поклонов при встрече, без "Христос воскресе", "благодарствуйте" -- без всего, что важно для живых людей, чтобы строить отношения. Эти живые и бодрые мертвецы существовали в монастыре каждый сам по себе, не имея никакой власти -- вождя, настоятеля или игумена. Возможно, потому с самого начала Космачу показалось, что в братии существует некий разлад, затаенный, едва уловимый конфликт каждого с каждым и отдельно между старцами и старицами. Однако тогда он отнес это к специфике иноческого образа жизни. А как же еще должны вести себя полтора десятка пророков, собранных в один монастырь? Вероятно, Сорока каким-то образом представил им Космача, сонорецкие скитники обычных вопросов чужаку не задавали, спросили только, потребляет ли он летом пищу, и показали лабаз, срубленный на трех высоких пнях, чтоб медведь не достал. -- Там возьмешь. Бытовавшее на Соляном Пути убеждение, что они питаются только водой и отварами ягод, "святым духом" живут (как предполагал Космач, особым способом дыхания, когда продукты распада углекислого газа усваиваются кровью через легкие), не выдерживало никакой критики. В летние месяцы старцы действительно ничего не ели и, как птицы, пили только росу, собирая ее рано утром чистой холстиной (промокали и отжимали в берестяной туес, причем каждый себе). Однако на все остальное время мешками заготавливали сушеные ягоды всех сортов, пудовые связки вяленой медвежатины, лосятины и рыбы. Лабаз ломился от продуктов, оставшихся с прошлой зимы, а уже шла заготовка на следующую. Другое дело, ели старцы очень мало и в холода: на весь день кусочек вяленины, две горсти ягод и горсть сладко-кислой серой муки, бог весть из чего смолотой. Если учитывать, что в некоторых старообрядческих толках существовал культ еды, когда на завтрак подавали по четыре -- пять блюд, то рацион старцев в самом деле "святой дух". Что касается их религиозных воззрений, здесь действительно было нечто неожиданное, оригинальное, но покрытое таинствами. Космачу долго не удавалось послушать и посмотреть их общую литургию, когда старцы и старицы раз в день собирались вместе на восходе солнца и пели гимны. То ли от чужака прятались, то ли так уж заведено было, но каждый раз они выбирали новое место где-нибудь на высоком берегу, и угадать его оказывалось невозможно. Пока на Сон-реку не вернулся из бегов Клестя-малой, пророчествующий странствующий старец, своеобразный отщепенец, ибо жил он не в кельях "братского корпуса" -- хоромины, выстроенной, как в Полурадах, под прикрытием огромной сосны, а в тесной землянке, вырытой прямо в песчаном берегу. Все население монастыря уже примелькалось, наконец-то Космач стал различать, узнавать старцев и стариц (в их лицах было что-то общее, делающее всех похожими, как родных братьев), и вот появилась новая личность -- короткий длиннорукий человек в пегой, свитой в жгут бороде и задиристым, вызывающим видом. Возникнув внезапно, он прошел через монастырь, от гордости никого не заметив, спустился под берег, разделся донага и стал плескаться в воде. Голову намыливал водорослями, тело мыл с песком, вместо полотенца вытерся осокой, надел чистое рубище и залез в свою нору. Гостеприимство на Сон-реке тоже было специфическим, своего крова никто не предложил (возможно, оттого, что не след быть под одной крышей живому с мертвецом), потому Космач ночевал на берегу, чтобы не демаскировать с воздуха, под старым развесистым кедром, благо стояла жара и даже ночью было душно. Ночью Клестиан Алфеевич растолкал его и велел идти к нему в землянку, мол, сейчас дождь пойдет. На небе были звезды, однако Космач пошел, и, как выяснилось через пять минут, не зря -- ливень хлынул как из ведра. В землянке оказалось просторно, чисто, и особенно поразил запах, а точнее, воздух: дыхание замедлилось само по себе, голова просветлела и отлетел сон. Ему хотелось поговорить -- это был первый такой контакт, но хозяин завалился на топчан и уснул под раскаты грома. Зато утром разбудил и знаком позвал за собой, как выяснилось, на литургию. Космач не прятался, просто стал чуть в стороне, а старцы выстроились полукругом, и служба началась. Весь этот обряд, чтение стихов, мощное хоровое пение на незнакомом языке, да и само звучание языка, впрочем, как весь жизненный уклад старцев, был бы невероятно интересен для филолога или этнографа; Космач искал письменные исторические источники, ту самую либерею, за которой прибежал в такую даль. А похоже, Клавдий Сорока обманул, в монастыре не было ни одной постройки, подходящей для хранения огромной библиотеки, -- по келейкам ее не растащишь и в сарайчик не спрячешь. Обследование окрестностей тоже ничего не дало, по крайней мере на два километра вокруг никаких признаков потаенного хранилища, одни угольные ямы да какие-то непонятные круги, выложенные из камня. Сразу же после литургии Космач спросил Клестиана Алфеевича напрямую: -- Покажи царские книги? Тот охотно зазвал в землянку, вытащил из-под топчана самодельный деревянный сундук. -- Гляди, коль есть охота. Сундук оказался забитым берестой. Это были списки, выполненные, может, лет сто назад с неких первоисточников, тексты на трех языках -- древнерусском, греческом и арабском, выдавленные по мягкой бересте и написанные чернилами вишневого цвета. Что мог, Космач прочитал сам, остальное ему переводил Клестя-малой. Переписчики тщательно скопировали требники, заповеди отцов церкви, наставления по богослужению, возможно, первых христиан. Несомненно, это были следы символа Третьего Рима, однако всего лишь следы, более интересные для богословов и археографов. -- А где же оригиналы? -- между прочим спросил Космач. -- Откуда все это списали? -- Нету, -- просто ответил старец. -- Когда пришел на Сон-реку, уже не было. Тебя Сорока с толку сбил? -- Сорока... -- Нашел кому верить. -- Клестиан Алфеевич к уху склонился и зашептал: -- Я один скажу тебе, где. У остальных спросишь, обманут, скажут, мы их в бочки засмолили и утопили в реке. Никто тебе правды не скажет! На самом деле на Сон-реке лет семьдесят тому раскол случился. Токмо о нем помалкивают старцы. Вышел сначала спор великий: братия говорит, царя в России нету, надо выходить в мир, а наставник Амвросий Нагой с малым числом старцев против встал, мол, анчихрист пришел, еще далее в леса бежать надобно. Амвросия прогнали из монастыря, а либерея по праву всегда достается гонимым. Так он построил великие лодки, погрузил царские книги и уплыл с верными старцами по Сон-реке. А нам одна береста досталась, и с той поры без наставника живем. И поделом! -- И где же теперь Амвросий? -- безнадежно спросил Космач. -- Кто его знает?.. Говорили, где-то на устье причалил. Но сколько ни ходили по Сон-реке, никто устья не мог отыскать. Я, грешным делом, тоже бегал. Ушел вниз, как Амвросий поплыл, до заморозков бродил, со зверями дикими сражался, тонул и горел. Через все прошел, а возвратился в монастырь сверху. Должно, где-то сбился с пути. Не может ведь река по кругу бежать? * * * Он не спал и потому слышал, как скрипнули ступеньки деревянной лестницы и кто-то осторожно, в мягкой обуви прошел по залу: вероятно, толстяк не мог уснуть и спустился вниз. Он что-то принес и поставил на столик, затем сходил к вешалке и бережно укрыл Космача шубой. -- Я не сплю, -- проговорил тот, не открывая глаз. -- Это хорошее состояние отдыха -- между сном и явью, -- прозвучал в ответ незнакомый голос и, напротив, почувствовался слишком знакомый запах. -- Все равно, с добрым утром, Юра. Космач не шевельнулся, только веки поднял. Напротив за столиком сидел Данила и аккуратно набивал трубку. Живой, здоровый, помолодевший и даже ничуть не заикался! Проще и естественней было бы встретиться с неприступным Цидиком, чем с Василием Васильевичем, почти умиравшим, когда уезжал к сестре в Севастополь, и, казалось, безвозвратно утраченным, как выпавший молочный зуб. Откуда он здесь?.. -- Все равно, здравствуйте. -- Космач сел. -- Хотя я где-то между сном и явью... -- Нет, я тебя разбудил, -- привычно широко улыбнулся Данила и неторопливо, со вкусом распалил трубку. -- И я не двойник. Знаю, вы там меня давно похоронили... Но видишь, я вернулся. Как заяц под гончаками, вернулся и на второй круг пошел. Одет он был по-домашнему, словно только что встал с постели: длинный махровый халат поверх пижамы, тапочки и шейный платок, которого он сроду не носил. -- А где же... дефект речи? -- совсем не к месту спросил Космач. -- Тоже морской климат?.. Бывший завкафедрой бережно положил трубку на специальную подставку и стал намахивать на себя струйку дыма. -- Юрка, кончай издеваться. Какой там климат? Ты же знаешь, я заикаюсь только в минуты сильного волнения. -- Не замечал... -- Погоди, ты почему со мной разговариваешь так, будто не рад? -- От шока отойти не могу... -- Сейчас снимем шок. -- Данила достал из бара новую бутылку. -- Ты, кажется, с коньяка начал? -- Нет, я ничего не пил, только кофе. -- За встречу придется! Пока он ходил к шкафу за чистыми бокалами и разливал, Космач мысленно пробежал по цепочке, приведшей его сюда, но в обратном порядке. Выходило, что водитель "волги" и толстяк напрямую связаны с прилизанной аспиранткой. Она всучила деньги за билеты и вывела через черный ход прямо в их руки. Неужели Данила служит Цидику? Не может быть! Впрочем, кто знает, как погнали его гончаки по второму кругу? -- Мне врачи запретили и пить, и курить. -- Он подал коньяк. -- Так что я только нюхаю. Ну, язык мочу, как кот. А ты выпей. Космач вылил в рот коньяк и откатил от себя бокал. -- Еще плесните. -- Ради бога! -- И еще я не замечал, что вы любите сюрпризы, разные там спецэффекты. -- Это ты про что? -- Коль узнали, что я прилетел к Цидику, могли бы подтянуться туда. Встретились бы возле постели умирающего... -- Т-ты что, б-больной? -- резво подскочил Данила. -- Вот теперь вижу. -- Ч-что ты видишь? Н-ну, охломон!.. -- Что заикаетесь вы при сильном волнении. Василий Васильевич все-таки отхлебнул коньяка и стал раскуривать трубку. -- Я не понял, зачем надо было посылать за мной этих мужиков? Под разными предлогами тащить меня в этот... домик? Сказали бы, что к вам, -- сам бы поехал. -- Не поехал бы. -- Да почему же? Если рейс задерживают и есть время? -- Ох, будто я тебя не знаю! -- Данила вроде бы отошел от волнения, повеселел. -- Скажи тебе -- начнешь думать. Зачем это надо? Не связан ли я с Цидиком, раз знаю, что ты приехал?.. И на всякий случай не поедешь. А потом, у тебя крестьянская натура. Хоть в аэропорту сидеть, но все ближе к дому. Что тебе учитель, когда ты взрослый и самостоятельный и уже забыл, кто тебя с дерева снял и стоя писать научил. Я ж помню, как ты пришел сдавать вступительные экзамены! В морской форме... Ты же сразу после Морфлота поступал, в звании сержанта. -- Старшины первой статьи... -- А, все равно... Да, в глаза бросался... Вот. Ну и, признаюсь, хотел сделать сюрприз! Удивить, что жив и бодр. Ты меня каким запомнил? -- Наверное бы, и правда не поехал, -- признался Космач. -- А я что говорю? -- Данила вдыхал даже не дым, а его запах. -- В Симферополе меня вынесли из самолета на носилках. Не верится, да?.. Два месяца пластом лежал, ни тяти, ни мамы. Сестра кое-как устроила в военный санаторий. Хорошо, гражданство не сменил... Я там год лежал, как срок отбывал. На ноги-то подняли, а как жить в таком состоянии, не научили. Сестру по рукам связал, день хожу, день лежу... В общем, затолкала меня в военно-морской госпиталь на операцию. Посмотрели меня и говорят, мол, оперировать будем, но шансов мало. Такие операции удачно за бугром делают, за хорошие деньги. Ну или в "кремлевке" бесплатно. А мне ни туды, ни сюды. Согласился, а сам помирать готовлюсь. Гуляю однажды по берегу, морским воздухом дышу, за парапет держусь. Остановился дух перевести -- подходит здоровый такой мужик, в шортах. Что, говорит, дед, совсем худо? Меня зло взяло -- какой дед? Пятьдесят четыре тогда было!.. А пригляделся -- мать ты моя, профессор Ровда! Помнишь, деканом был?.. Но он-то меня не узнает! Ну, стал на него ругаться да заикаться -- узнал, глазам своим не поверил. Знаешь, у нас с ним отношения были не очень. Думаю, пусть гад не видит меня немощным и сдыхающим. В общем, отлаял его и поперся... Вечером приходит в палату, садится, я его гнать, говорю, понимать должен! Не могу я на здоровых и цветущих смотреть! Не дразни меня, дай спокойно под нож лечь... Потом как-то слово за слово, разговорились, в прошлых отношениях разобрались. Оказывается, там ректор интриги плел, чтоб выжить Ровду... В общем, утром разошлись. Данила принес фрукты из холодильника, открыл коробку конфет, но сам есть ничего не стал -- раскурил новую трубку. Глядя на виноград, Космач снова вспомнил Вавилу: ведь сколько не будет его, столько и к пище не притронется. У жен странных этих странников был такой обет -- поститься, если муж не вернулся к назначенному сроку или весточку не послал, что задерживается. (Расчеты времени в пути, даже длиной в год и более, поражали своей точностью -- плюс-минус два дня.) В один раз пекли жданки -- маленькие, величиной с яйцо, круто посоленные хлебцы, что-то вроде опресноков, всего сорок штук, и ели по одному в день. Чем дольше не являлся муж, тем черствей и крепче они становились -- мучились и таким образом разделяли участь странствующего. А если жданки съедали и он не приходил, то еще сорок дней пили только воду... -- Ну так вот, -- оборвал воспоминания Данила. -- Ровда в каком-то правительственном санатории там отдыхал. А где работает, чем занимается -- молчок. Этот шахтер всегда был такой, не поймешь, то ли сердится на тебя, то ли чем-то недоволен... Выписался -- ни слова не сказал и ничего не обещал. Вдруг через неделю меня в самолет в сопровождении медсестры и в Москву. И в "кремлевку"! Там мне эту легочную артерию всю до нитки перебрали, заштопали, и вот уже три года я кроссы бегаю. Ровда ушел из университета, когда начались массовые сокращения. И последняя встреча с ним оставила неприятный след: декан вдруг разорался на Космача, что тот самовольщик, расходует государственные деньги неизвестно на что, носится с какими-то полудикими девками, выдавая их за феномены, а его задание -- установить арамейские литературные источники в старообрядческой среде, выяснить, с какой практической целью кержаки пользуются мертвым языком, -- так и осталось невыполненным. В общем, пообещал издать приказ, чтоб экспедиционные деньги вычли у Космача из зарплаты, и выставил из кабинета. Это было как раз после похода на Сон-реку, и, вероятно, Ровда что-то заподозрил. А буквально через месяц декана выставили самого, и, по слухам, он перебрался в Москву, чуть ли не в МГУ. Космач вдруг увидел, что все прекратилось: и ветер, и этот летящий горизонтально к земле снег; залепленные им стены домов и высокие заборы плачут сплошной капелью, и где-то за черепичными крышами отраженно, неуверенно проглядывает туманное солнце. -- Ч-что там? -- почему-то тревожно спросил Данила. -- Цидик умер. Он помолчал, спросил коротко, чтоб долго не заикаться: -- П-почему т-так решил? -- Буря улеглась. -- П-примета, что ли? -- Народные наблюдения. -- Сейчас п-проверим! -- Данила включил телевизор. Шли восьмичасовые новости. Показывали кадры, снятые скрытой камерой: министр парился в бане с несколькими девицами. Потом появилась еще одна, ведущая, невнятно съязвила по этому поводу, и тут же пошел репортаж о чернобыльцах, объявивших голодовку. Лежащие на матрацах мужики скоро заменились на одного, в сбитой набекрень шапчонке, -- этот зачем-то в одиночку рыл метро в заброшенной деревне. Ведущая хотела закончить на этом и уже ободряюще улыбнулась, но улыбка получилась длинной и скоро перелицевалась в скорбную мину. Во весь экран появился портрет Цидика. -- См-м-мотри, сб-б-бывается! -- не дождавшись сообщения, замычал Данила. -- К-как тут после этого н-не верить? И все-таки он до конца выслушал известие о кончине академика, после чего выключил телевизор, налил коньяка и перестал волноваться. -- Помянем... душу грешную. Не чокаясь, помочил язык, отставил бокал. -- Ты мне вот что скажи, Юрий свет Николаевич... Как тебе удалось заставить его произнести отречение? Я сегодня из-за этого ни грамма не спал. Ты великий злодей или гений? -- Какое отречение? -- Космач на самом деле не понял его. -- Да ладно! Признавайся! Чтобы Цидик своими собственными руками удушил дитя?.. Нет, ты злодей! -- Ну вот, наконец-то врубился, зачем меня сюда привезли... А откуда вы знаете об отречении? Уже показали по ящику? -- Нет, не показали и вряд ли покажут... Но я два часа назад посмотрел пленку. Там ведь было две камеры? -- Я не считал... -- Это потрясающе! И ведь в здравом уме и твердой памяти, произношение четкое... Как ты его, Юр? -- Давайте так, Василий Васильевич. -- Космач пристукнул ладонью по столу. -- Я ничего не скажу, и больше не спрашивайте. Это тайна исповеди. -- Резонно. Не буду, -- сразу согласился Данила. -- Но ты знаешь... Все напрасно. Король умер -- да здравствует новый Цидик!.. Я не исключаю, будут какие-то пертурбации, реформы... Может, сначала даже упразднят. Но он восстанет из пепла в совершенно ином обличье, но с прежним суконным нутром. И мы вряд ли сначала догадаемся, что это наш старый знакомый супостат... Не обольщайся, Юра, здесь не спасают ни гений, ни злодейство. ЦИДИК в России вечен, потому как нужен любой власти... Между прочим, у нас с тобой из-за него так судьбы похожи... -- Ну уж! -- усмехнулся Космач. -- Я всегда был у вас в вассальной зависимости. Данила подпрыгнул, засмеялся зло и весело. -- Кто? Ты был? Будет врать-то! Вассал нашелся... Да ты все самое ценное всегда тырил! Весь изюм выковыривал! Знаю: что в твой мужицкий кулак попало -- ничем не выжать. Читал я твой диссер, читал! И один знаю, что от меня утаил и что сам нашел... Юр, но я без всяких претензий. Ты имел полное право... -- А где это вы мой диссер читали? Не в милиции ли? -- Почему в милиции? -- Но его там отняли. -- К нам в управление твой опус попал из какого-то архива. Может, и МВД. -- Данила сделал паузу, чтоб набить третью трубку, но поглядывал с откровенно хитроватым прищуром -- Ленин да и только... А Космача подмывало спросить, что это за управление, в который раз упоминаемо

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору