Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Алексеев Сергей. Слово -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  -
ситцевой тряпкой, - вот и вся обстановка. Да еще из-за печи торчит высокая спинка деревянной кровати. Анна украдкой осмотрела стены, углы: даже икон нет... Власов сидел вполоборота к ней и поглядывал в окно, ерзая на лавке, словно нетерпеливо кого-то поджидал. Надо было начинать разговор, но Анна вдруг ощутила, что не знает, с чего начать. Тут не в Макарихе, у Марьи Белоглазовой, тут самой надо задавать вопросы... - Откуда будете-то? - наконец спросил Власов совершенно равнодушно и будто невзначай. - Из города я приехала, - ответила Анна, прислушиваясь к своему голосу. Казалось, говорил кто-то другой, она лишь открывала рот... - Да-а, - протянул Пимен Аверьяныч и заерзал еще сильнее, по-прежнему косясь в окно. - И в городе у вас такая жарынь стоит? - Жарко, - сказала она, чуя легкий озноб между лопатками. - Во-во! - подхватил Власов. - Кругом, сказывают, нынче так... В газетах вон пишут тоже, будто в Бангладеш жара стоит, все колодцы пересохли... - Где? - удивленно спросила Анна. - Да в Индии штат такой есть-Бангладеш называется. И надолго замолчал. Анну же этот бестолковый и банальный разговор о погоде лишь подхлестнул. Лучше уж выбросить все козыри сразу, выложить, что надо, только не сидеть и не тянуть резину. Разум еще барахтался, противился - не спеши, не злись, не гони коня - пропадет! Но вести пустой разговор уже не было сил. - Я, Пимен Аверьяныч, к вам по делу пришла, - сдерживаясь, проговорила Анна. - Поговорить вот хотела... - Ну ясно; - по делу, - согласился Власов. - Без дела-то, поди, и чирей не садится... Дел нынче много у всех! Вот пишут, человек в космос полетел, Юрий Алексеевич Гагарин. Тоже дело... А у тебя какое? - Я кержаков ищу, - ответила Анна. - Старообрядцев... Интересуюсь, как они живут. "Боже мой, как глупо! - ахнула она, сжимая кулаки. - Ведь Аронов предупреждал: не называй их кержаками, обидятся..." - Чего их искать-то? - спросил Власов. - "Ищу"... Вон они, кержаки, - кивнул он в сторону, - так и живут... А что? Вы из какой-нибудь организации или учреждения? Уполномоченные, что ль? - Власов насторожился и перестал ерзать. - Да нет, - мягко сказала Анна. - Я из Академии наук, археограф. - Вон оно что-о! - протянул Пимен Аверьяныч. - Из наук, значит, ученые академики... А чего кержаки-то тебе? - Я книгами интересуюсь, - объяснила она. - Старыми... Их теперь уже нигде нет, а у кержаков сохранились. - Ага! - догадливо сказал Власов. - Это в которых про Бога, что ль, писано?.. Ну интересуйтесь. Раз интерес есть - интересуйтесь. У меня тоже есть интерес, вот пенсию выхлопотать не могу. Вишь, девонька, у меня стажу есть десять лет, я лес валил... Ну, валил, как надо: сосенка к сосенке, нормы по две, бывало, делал, а в стаж для пенсии эти десять лет не хотят считать. Во какой интересный интерес! Анна помолчала, стараясь выказать сострадание, и вновь о своем: - Мне сказали, что у вас книги есть. Будто сохранились... - Это кто же сказал-то? - удивился Власов и потеребил бороду. - Люди сказали... - неопределенно ответила Анна. - Ну и люди! - хохотнул он. - Да откуда у меня-то? Э-э-э... - он махнул рукой и выглянул в окно. - У матери моей были. Мать и читать читала... А как помереть ей, куда-то все девала, не знаю. Власов вскочил, отдернул занавеску на полке, снова сел. - Может быть, вы поищете? - спросила Анна. - Не могла же она их выбросить. - Как не могла? Могла... Могла и закопать, и отдать кому, чтобы люди не смеялись... Искал же вот, нету... - он потер локтем стекло, выглянул. - Нынче-то кто в бога верует? Никто почти. И книги эти не нужны... Я еще молодым ходил, мать-то спрашивает: ты книги читать будешь или на гармони играть? Я, конечно, лучше на гармони, думаю. Гармонь себе купил. Во он, стоит, под кроватью. Хромка-однорядка... Голоса позападали, так не играю теперь. - Да, жалко, - после долгой паузы проронила Анна. - Жалко-жалко, - подтвердил Власов. - Как не жалко? Жалко... - А у кого сохранились книги - не знаете? - Нет, не знаю, - бросил Пимен Аверьянович. - Кто знает? Я никуда не хожу. Рази на работу токо... И ко мне не ходят. А живу один. Несколько минут сидели молча, и Анна чувствовала, как пропадает последняя надежда. Нет, чуда не будет. Власов не достанет откуда-нибудь и не выложит перед ней ни листочка. Скорее всего у него и в самом деле нет. - Ну что ж, извините, побеспокоила, - вздохнула она и встала. - Я пойду. - Нич„, нич„, иди, - разрешил Власов. - Жарынь вот токо на дворе - спасу нету. - До свидания, - сказала Анна, держась за скобку двери. - Счастливый путь! - кивнул Власов, не вставая. - Головку-то ниже пригни, а то косяк низкий - ушибешь головку-то ненароком. Ушла она совершенно обескураженной и долго не могла прийти в себя. На одной из улиц заметила скачущего всадника и сошла с проезжей части. Однако лошадь остановилась и заплясала, высоко поднимая ноги. - Гуляете? - спросил начальник милиции и похлопал коня по шее. - А кобылка моя - видели? Одыбалась, родимая! - Он спешился и подошел к Анне. - У Власова книг нет, - грустно сказала она. - Говорит, мать все куда-то унесла... - Не может быть! - Глазырин рубанул рукой. - Мать у него лет восемь назад померла, а книги я видел весной! Ну-ка, идем в отдел! В отделе милиции он вызвал к себе кого-то из работников и, поджидая, перебирай бумажки на столе. Вошел парень в гражданском, поздоровался и остановился у порога. - Слушай, Клименко, мы ходили с тобой к Власову алиментщика искать? - спросил Глазырин. - Ходили, товарищ майор, - подтвердил Клименко. - Ты книги у него в кладовке видел? Ну, в кадках-то? - Так точно. - Вот, - сказал Глазырин Анне. - Если мне не верите. - Видел, - еще раз подтвердил Клименко. - Штук двести или триста будет. Моим глазам свидетелей не нужно. - Ну, ты подзагнул, - поморщился начальник милиции. - Может, штук сто только... - Это в одной кадке только. А в других? - начал спорить Клименко. - Даже открывал, смотрел - написано не по-русски... А что такое, товарищ майор? - Ладно, ничего, - буркнул Глазырин. - Иди, работай... Клименко ушел. Начальник милиции склонил голову, уперся взглядом в стол, и Анна заметила, как краснота с его крепкой шеи медленно переползает на лицо... НИКИТА СТРАСТНЫЙ Гудошников пробирался на Печору. После пропахших рыбой и лесом олонецких краев он с удовольствием вдыхал запах хлеба. Отовсюду только и слышалось: - С хлебом нынче, с голоду не пропадем! - Дал Бог, уродился хлебушек! - Только бы голоду не случилось где! Не то выгребут опять... Хлебом пахло в теплушках, в товарных вагонах, на постоялых дворах и вокзалах. Хлебом пахло от крестьян, встречающих поезда, от буржуев, теперь именуемых нэпманами, и красноармейцев, с которыми Гудошников ехал до Вологды. Хлебом же пахло от беспризорников, кочующих на зиму в теплые края. И везде ели. В вагонах, в базарных рядах, на станциях. Жевали этот самый хлебушек где с жадностью, где с наслаждением, и никто не смотрел на него равнодушно. В глазах рябило от жующих ртов, от рук, державших ломти и горбушки. В ушах стояли нескончаемые разговоры-хлеб, хлеб, хлеб... Словно вдруг вся Россия, оставив большие и малые дела, села за стол с караваями и стала наедаться за вчерашний голодный день, за сегодняшний хлебный и впрок, на завтра. Было в этом - что-то печальное и радостное одновременно. В Вологде Гудошников пересел на открытую лесовозную платформу. Трое суток его болтало и продувало до костей, хотя состав тащился медленно и подолгу стоял на разъездах. Подъезжая к городку Печоре, Никита заболел. Кашель рвал легкие, обветренные губы потрескались, кровоточили, и стоило только чуть-чуть пошире открыть рот, как перед глазами возникали красные круги, тошнило. В Печоре платформу загнали на запасной путь. Гудошников, едва спустившись на землю, сделал несколько шагов и упал на рельсы. Сознания он не терял, но встать сам не мог. Неожиданная слабость бесила его, Никита скреб ногтями мерзлую землю, упирался ногой в шпалы, но сил хватило лишь на то, чтобы сползти с насыпи. - Эй! - как во сне донеслось откуда-то. - Здесь инвалид упал, убери-ка его с путей! Черный человек склонился над Гудошниковым, взял его под мышки и легко, словно подростка, понес в сторону от полотна. Никита сопротивлялся, кричал, что пойдет сам, однако все больше обвисал на руках несущего. Возле будки стрелочника его посадили на кучу шпал и привалили спиной к стене. - Отдохни малость, - погудел над ухом окающий говорок. - Эк тебя лихорадит-то. Гудошников рассмотрел перед собой грузного, краснолицего человека в суконной поддевке и скуфейчатой шапке. Человек положил к ногам Никиты его котомку и сел рядом. - Чай, заболел, огнем весь горишь. - На платформе продуло, - едва слышно проронил Гудошников, ощущая тепло и покой. Сквозь прикрытые веки ему мерещился солнечный свет, хотя было пасмурно, перед глазами стояла неясная краснота, пылали щеки. - Пойти-то есть куда? - спросил человек. - Аль не здешний? - Из Питера я, - Никита сделал попытку встать - не вышло. - Ойда-ко в избушку, - решительно сказал человек. - Я тебя на топчан положу. Гудошникова завели в будку стрелочника и уложили на постель. Затем, в полусне, он что-то пил, горячее и безвкусное, кому-то отвечал на вопросы и прежде, чем заснуть окончательно, успел рассмотреть два маленьких образка на грубо сколоченной божнице. Проснулся он только утром, от лязга буферов и вагонного грохота. Подскочил, огляделся. - Где я? В будке пахло хлебом и печеной картошкой. - На станции, - сказал краснолицый человек. - А ты кто? - Я-то? Да стрелошник я, - махнул рукой хозяин будки. - Питье тебе поспело, на-ко испей, странничек... Никита взял из рук стрелочника солдатскую кружку, обернутую холстиной, отхлебнул. Горечь связала рот, защемило в скулах. - Пей-пей, - подбодрил хозяин. - От лихоманки-то другого зелья и ненужно. Терпи и пей. Пропотеешь - всю хворь как рукой... Обжигаясь, Гудошников выпил отвар и откинулся на подушку. Почувствовав некоторое облегчение, он осмотрелся. Отстегнутый протез лежал на котомке возле топчана, шинель висела в углу, рядом с хозяйской поддевкой и какой-то черной, бесформенной одеждой. Стены будки побелены, кругом чисто, убого и светло. Взгляд Никиты снова остановился на божнице. - Ты случайно не из монахов? - спросил Гудошников. Стрелочник насторожился, брякнул посудой у печурки и, отвернувшись, вздохнул тяжело. - Из монахов и есть... А ныне стрелошник... - Расстрига? - Расстригли, - бормотнул стрелочник. - Был Ипатом, в иночестве, а ныне опять Макаром Окоемовым зовут, бумагу выписали. - Согрешил, поди? - улыбнулся Никита. - Перед богом провинился? - Нынче все грех творят, всех расстригают... Ох, Господи! - А в каком монастыре был? - спросил Никита. - В какой крепости сидел? - В Северьяновой обители был, - снова вздохнул Ипат-Макар. - Светлая наша обитель была, тихая. Разве что паломники-богомольцы захаживали. - Так я иду в Северьянову обитель! - обрадовался Гудошников. - Четвертую неделю из Олонца добираюсь! - Уж не паломник ли, часом? - поинтересовался бывший монах, и Никита уловил легкую иронию. - Да нет, не паломник, - мирно улыбнулся Никита. - Я по другому делу. - И то вижу - по другому... - подтвердил стрелочник и покосился на шинель. - Нынче паломники в Северьянову не ходят. - В кармане шинели, вспомнил Гудошников, лежал маузер. Значит, пока он спал, бывший инок проверил, может быть, и в котомке пошарил... - Между прочим, по чужим карманам, Ипат... или как тебя... лазить грешно, - сухо сказал Гудошников. - Хоть в иночестве, хоть в миру. - А как же? - не согласился стрелочник. - Должен я поглядеть, что за человека взял? На полотне подобрал? А ну, коли ты бы преставился тута? Мне потом перед властями ответ держать. За комиссара-то люто бы спросили... - Ладно, - махнул Никита. - Спасибо, что подобрал. - Что же я, не понимаю: хворый на рельсах упал - не бросать же его? Да еще инвалид. Мне-то все одно: комиссар не комиссар, человек, божья тварь на железке лежит... - Слушай, Макар! - оживился Гудошников. - А есть у вас в Северьяновом иеромонах Федор? - Был Федор, - стрелочник снял чугунок с печки, ; вытряхнул картошку на стол. - Был, да вот недолга... - Умер?! - Да живой, поди... Что ему сделается? Шестидесяти не было... Чай, тоже где-то мытарится. Не стрелошник, конечно. Это я в стрелошники попал... - Что? У вас и иеромонахи расстригаться начали? Бывший инок вскинул голову, покраснел еще больше и, видно, хотел ответить зло и решительно, но сдержался, тихо проронил: - Сами обитель закрыли, теперь смеетесь... - Разве Северьянов монастырь закрыли? - удивился Никита, приподнялся в постели и сел. - Нынче весной и закрыли, - после паузы сообщил стрелочник. - Нас вот по округе расселили. Кто на лесоразработки угодил, кто на сплав... Девяносто душ братии было. Немощных на попечение отдали, молодым... Так и живем теперь... Макар собрал несколько картофелин в плошку, посолил, сбоку положил горбушку хлеба и подал Гудошникову. Никита поблагодарил, однако есть не стал. Бывший чернец помолился на образа и принялся за трапезу. Ел он медленно, нежадно, задумчиво глядел куда-то мимо хворого гостя и время от времени вздыхал. - Где же все-таки Федор сейчас? - тихо спросил Гудошников. - Что ты спрашиваешь так? - прожевав, поинтересовался Макар. - Родня он тебе или как? - Родня, - сказал Гудошников. - Кровная родня... Так где же он? - Нынче все пошли родню искать, - сказал стрелочник. - Нынче токо за родню и надо держаться... Ишь ты, как вышло-то? Ты комиссар, а родня - иеромонах, тоже навроде комиссара... А где он - один Бог ведает. Игумену нашему, владыке, указ из епархии пришел в Казань подаваться. Он, вишь, дворянского роду, его на чугунку не пошлют. Везде на теплом месте будет... А Федор-то, родственник твой, с ним собирался, да что-то не взял его игумен. Отца Василия взял, а его не взял... - Так куда же он делся? Федор? - Никита схватил протез, повертел в руках, бросил на котомку. - Не знаю... - проронил стрелочник. - Сказывали, будто он на острове остался, с Петром, при пустой обители жить... Другие сказывали, все ж таки с владыкой в Казань подался... Не знаю. Нынче человека отыскать труд-но-о... Все перемешалось. Никита стиснул зубы: новости обескураживали, бывший монах прав - где его теперь искать, Федора, с рукописью? Хорошо, если он на острове остался, при монастыре, а если нет? - Нас, Божьих людей, на чугунку работать послали, - продолжал Макар. - Тут гремит все, вонь экая, огонь кругом... Ад, и только... - Ты сам посуди, Макар, - тряхнув головой, сказал Никита. - В стране революция, наш лозунг: "Кто не работает - тот не ест!", а вы там, в монастыре, дармоедами сидели на государственной земле. Все люди работают, добывают хлеб, вы же у этих людей на шее сидели. Это не по-Божески, верно? - Я на чужой шее никогда не сидел! - отрезал инок-стрелочник. - Я в обители работал, рыбачил круглый год, у меня коросты с рук не сходили! А ты говоришь - дармоед... И теперь свой хлеб зарабатываю, по миру не хожу и не прошу. - Значит, игумен ваш барином жил! - Никита снова взял протез и начал пристегивать. - На него работали. - Я за других не знаю, - смиренно ответил Макар. - Я за себя говорю... Не нами-то заведено, на все воля божья... - Ага, как чуть - так воля Божья! Любую несправедливость можно на нее списать. Сам-то ты как думаешь? Есть у тебя голова? - Голова-то есть... Чернец умолк и перестал есть. Гудошников надел сапог, подковылял к шинели. - Куда вывезли имущество из монастыря? - спросил он, не глядя на хозяина. - Кто его знает? - вздохнул стрелочник. - Сначала братию вывезли, потом уж имущество... А куда - неведомо. Слыхал токо, гроб со святыми мощами в казну пошел. Гроб-то серебряный был, тридцати пудов весом. Мощи вытряхнули, гроб - в казну. - А книги? Библиотеку монастырскую? - Не знаю... - равнодушно сказал Макар. - Я книг не читал, я рыбачил... Это родственник твой, Федор, книжник был. С него и надо спрашивать про книги. Вот сети и невод в рыболовную артель отдали, и соль с бочками туда же увезли, говорят. Сети хорошие были, новые еще, сам вязал... Ты что же, так прямо и пойдешь в Северьянову? - Так и пойду, - сказал Никита, надевая шинель. - Пойду искать. Монах глянул на него с интересом. - Ты про имущество спросил... Клад какой, что ли, ищешь? - Клад. - Напрасно токо мучения терпишь, - уверенно сказал стрелочник. - Новая власть до тебя там пошарила... А что игумен попрятать успел, так не сыщешь. И Федор, родственник твой, навряд ли знает... Никита резко повернулся, ухватился за косяк. - Что прятал игумен? - Золотишко, верно, с икон да из ризницы, - спокойно сказал Макар. - Сказывали, оклады-то еще до закрытия пропали... - Ты об этом говорил местным властям? - А то как же - не говорил? Власти сами спрашивали, от них и узнал. - Ну ладно, Макар, - помолчав, сказал Никита. - Привыкай к новой жизни, привыкай... А я в Северьянов монастырь пошел. Спасибо тебе за хлопоты. Макар потрепал худосочную бороду, посмотрел жалостливо. - Ты в обители-то остерегайся... Сказывают, нехорошо там стало, как закрыли, будто зло творится. Ты хоть и комиссар, а остерегайся... Мимо будки с грохотом прокатился состав. Мелко зазвенела посуда на столе, задрожало стекло в окошке. Гудошников открыл дверь и очутился на улице. Ветер ломал голые верхушки деревьев, в воздухе пахло снегом... Разузнать что-либо об участи библиотеки Северьянова монастыря и о судьбе иеромонаха Федора Гудошникову не удалось. Одни говорили, что книги вывезли, поскольку при закрытии монастыря был какой-то представитель из Усть-Сысольска, который интересовался библиотекой, и якобы он ее вывез в неизвестном направлении, может быть, даже взял книги себе, другие уверяли, что их выбросили в реку и они уплыли, поскольку святое писание в огне не горит и в воде не тонет( а иконы будто порубил и сжег Петро Лаврентьев, единственный нынешний житель острова, где стоит монастырь. А иеромонаха Федора будто недавно видели в этих краях, но точно не узнали - он или не он, поскольку раньше он был тучным и достаточно молодым мужчиной, встречали же худого и старого, но похожего. Из Печоры Гудошников выехал на второй день с хлебным обозом, который шел в поселки лесозаготовителей. Обоз охраняли четверо красноармейцев с винтовками, однако и сами обозники ехали с ружьями, берданками и шомполками: говорили, что в окрестностях ходит банда... С утра подстыло, но к полудню дорогу развезло, и телеги, груженные мешками с мукой, тонули по ступицы. Возчики, проклиная все на свете, распрягали коней, разгружали телеги и вытаскивали их на себе. Коней жалели, себя - нет. Шестнадцать подвод растянулись на версту, хотя красноармейцы-охранники то и дело задерживали передних, чтобы подтянулись отставшие. На следующий день ударил мороз, дорогу сковало, и повозки нещадно тряслись по ухабам и шишкам. Гудошников лежал на мешках, прикрытый ямщицким тулупом, и каждый толчок болью отдавался

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору