Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
, курирующего науку. "Дорогой товарищ Гудошников! - прочитал Никита
Евсеич. - Убедительно прошу вас предоставить возможность господину Вайнеру
из Германии ознакомиться с вашим собранием и сделайте ему небольшой подарок,
желательно что-нибудь из рукописей. Стоимость мы вам оплатим через музей.
Господин Вайнер очень много сделал для развития отношений с нашей страной в
области науки".
Никита Евсеич спрятал записку в карман и стал ждать конца экскурсии.
Иностранцу объяснять ничего не требовалось: видимо, в книгах толк знал. Он
вышел из хранилища немножко усталый, но уходить не спешил. Экскурсовод ждал,
исподтишка и жестами поторапливая Гудошникова. Ждал и господин Вайнер,
поглядывая с улыбкой то на хозяина собрания, то на своего гида. Однако
настроение его постепенно портилось.
- Экскурсия окончена, - сухо произнес Гудошников и запер хранилище. -
Всего хорошего, господин Вайнер...
- Сегодня с утра девушка приходила, - продолжал Гудошников. - Так я ей не
только показал, а еще три книги с собой дал. Рукопись XVI века,
старопечатную, и букварь поморский. Ты ей не дал - а она приходила к тебе! -
а я - дал!
- Вот даже как? - изумился хранитель. - Неслыханное дело...
- Ты ведь не на собрание посмотреть пришел, - сказал Никита Евсеич,
отпирая дверь библиотеки. - Говорил бы уж сразу. Опять материалы по скитам
потребовались?
- Ишь ты, "сразу"! - весело проворчал Аронов. - Да, забронировался ты. Не
хранилище, а танк...
- Ив танках горят...
- Пожара боишься?
- Людей больше боюсь. И крыс.
- M-м? Воры, грабители?
- И их тоже, - бросил Гудошников.
- Одним словом, Никита Евсеич, - Аронов встал перед Гудошниковым, - у
библиотеки появилась возможность купить рукописи. Разумеется, по
государственной цене.
- У меня здесь не лавочка. Я не торгую, - отрезал Гудошников.
- Не у тебя! - рассмеялся хранитель. - Про тебя я знаю... Один человек...
Короче, унаследовал он бабушкины или материны книги, что-то около полусотни
единиц, и теперь предложил нам купить. Мне нужен толковый оценщик, эксперт.
У меня практика слабовата, а ты, Никита Евсеич, мастер в этом деле.
- Мягко стелешь, мягко, - проворчал Никита Евсеич.
- Я без всякого подвоха, пришел к тебе за помощью.
- На деньги я оценить не могу, - отмахнулся Гудошников. - Не пробовал.
Ищите другого.
- А на деньги и не надо! Ты посмотришь, что за книги, а мы по ценнику
определим. Понимаешь, в отделе специалистов не осталось: кто в отпуске, кто
в командировке - лето...
Гудошников согласился. Любопытно было взглянуть на незнакомые, вдруг
вынырнувшие из толщи веков книги.
Аронов усадил его в "Победу" и повез куда-то в глубь города. Ехать было
хорошо, машину покачивало, улицы сверкали витринами, солнце только набирало
силу, и в кабину врывалось мягкое по-осеннему тепло. Хранитель заметил
приподнятое настроение Гудошникова, похлопал его по. плечу.
- Сидишь дома! Погляди, жизнь какая идет!
Никита Евсеич покосился на него, но промолчал.
***
Они приехали к новому дому на окраине и поднялись на третий этаж. Дверь
открыл хозяин книг - мужчина лет тридцати, с грубоватым, простецким лицом.
Гудошникову запомнились его неожиданно голубые глаза. Что-то подкупающее
было в них, располагало к доверию, к тихой, задушевной беседе.
Хозяин пригласил их в квартиру и зачем-то выглянул на лестничную
площадку, словно хотел зазвать еще кого-то.
- Прошу, прошу, - часто повторял он с улыбкой. - Прошу в эту комнату...
Здесь жила мама...
Старообрядцы, перебравшиеся в город, стремились устроить свой уголок в
доме, чтобы все там выглядело, как в старину, как у себя в деревне.
Гудошников уже бывал в таких домах и каждый раз ощущал прилив жалости к этим
людям. Их стремление было настолько сильным, а возможности так бедны, что
получалась не деревенская изба, не городская квартира. Так они и доживали,
эти старики и старухи, словно подвешенные между небом и землей.
Гудошникову хватило одного взгляда, чтобы определить, что старушка была
поморского толка: несколько иконок с лампадкой на стене, на журнальном
столике - книги, накрытые выбивной салфеткой, над кроватью, с
никелированными головками, восьмиконечный крест из черного от времени,
лоснящегося дерева. Постель убогая, тощий матрасец, лоскутное одеяло...
Гудошников для верности пощупал - в матрасе солома. За койкой - сундук.
"Ором, поди, старуха орала, когда перевозили..."
- Мать-то как звали? - 7 спросил Гудошников.
- Феодосья, - ответил хозяин.
- Ишь ты, а фамилия?
- Аршиновы мы, - по-деревенски ответил наследник, не скрывая любопытства,
- Знакомые, что ли?
- Да нет, - проронил Никита Евсеич. - Была еще одна Феодосья, Морозова...
Слышали?
- Безусловно, - почему-то облегченно улыбнулся хозяин. - Мятежная
боярыня...
- Ну, показывайте свой товар. - Гудошников нетерпеливо шагнул к
журнальному столику.
- Какой это товар? - вздохнул наследник. - Это книги, от матери остались.
- Если продаете; значит, товар, - отрезал Гудошников, сдергивая салфетку.
- Книги - книгами, товар - товаром.
Никите Евсеичу придвинули табурет. Аронов встал рядом. Наследник и шофер
"Победы", приглашенный в комиссию как свидетель, замерли позади. Гудошников
стал перебирать книги на столике. Рукописных не оказалось. Вернее, был один
требник, написанный скорописью в прошлом веке. В основном наследство
Аршинова состояло из печатных книг восемнадцатого и девятнадцатого столетий,
и лишь несколько было старопечатных. Видно было, что книги собраны случайно,
как это зачастую бывало в старообрядческих деревнях. Умирал человек - книги
его раздавались родне и знакомым, потом, если были одинаковые, что-то
обменивалось, что-то отдавалось в дар, в жертву. И в результате получалась
мешанина, редко содержащая что-нибудь ценное. Но обычно среди кержаков
всегда находился знающий в книгах толк человек, и все лучшие рукописи
уходили к нему, липли, как липнут деньги к деньгам.
- Да... - протянул Никита Евсеич, закончив осмотр. - Худ твой товар. В
базарный день - полушка... Я-то подумал, здесь...
- Это тебе не Северьянов монастырь, - усмехнулся Аронов. - И не двадцать
второй год... Ничего, мы и эти возьмем. Если что, в обмен пустим. Получше у
нас уже есть, и еще будут...
Хранитель на что-то намекал, но Гудошников не прислушивался и намек его
пропустил мимо ушей.
- Как это худ? - забеспокоился наследник - Старинные книги!
- У старинных книг, парень, тоже своя цена имеется, - бросил Гудошников и
встал.
- Не кипятись, Никита Евсеич, - добродушно сказал Аронов. - Чего ты
разошелся? Книги возьмем, по двадцать рублей за каждую...
- По двадцать? - удивился наследник. - Ну, простите! Мне за них по сто
давали! Я отказывался. Да! Приходил человек и предлагал по сто рублей... А я
решил - в библиотеку, государству.
- Может быть, у вас еще что-то есть? - спросил Аронов. - Покажите.
- Есть - замялся наследник, недружелюбно поглядывая на Гудошникова. - Но
дело в том, что они в сундуке мамином лежат. А она куда-то ключи дела...
Теперь не спросишь... А ломать - жалко... Может, сломаем, а? 3амок можно
потом наладить, я слесаря приглашу... Там точно книги лежат. С детства
помню, три штуки.
- Ну, я пошел, - сказал Гудошников, направляясь к двери.
- Погоди, Никита Евсеич! - растерялся Аронов. - Я же тебя в комиссию
взял. Без тебя никак нельзя... Акт подписывать...
- Можно! - рубанул Гудошников. - Можно и без меня! Ломайте тут,
продавайте, покупайте! А я пошел. - Он толкнул дверь, но вернулся и вплотную
приблизился к наследнику. - А ты, парень, продавай! Да торгуйся, а то
обдурят! Объегорят! Сундук тоже продай! Постель, крест вон тот! Он купит! -
Гудошников ткнул пальцем в Аронова, - А не купит, так эти шмотки свою цену
наберут. Все равно продашь!
Никита Евсеич громыхнул дверью и заковылял по лестничной площадке. Возле
самых ступеней у протеза вдруг отказал фиксатор, и Гудошников чуть не
полетел вниз. Он заказал этот протез недавно, соблазнился. Его можно было
сгибать, когда садишься, удобно, да и приличный он с виду, в ботинке. Такие
стали делать после войны. Но вот надо же - полетел фиксатор! Ухватившись за
перила, Гудошников сел на лестнице и стал ковыряться в шарнирном устройстве.
- Куда ты, Никита Евсеич? - испуганно спросил Аронов, устремившись за
Гудошниковым. - Договорились же!.. Ты одичал совсем, что ли? Человек не к
спекулянтам пошел - к нам. Его дело: продавать - не продавать...
Никита Евсеич вдавил пальцем собачку фиксатора, сплюнул и запрыгал по
ступеням...
А день двадцать девятого августа продолжался и не достиг еще и середины.
У калитки своего дома Никита Евсеич увидел прогуливающегося человека и
сразу узнал его - коллекционер Незнанов. Тот самый Незнанов, у которого во
время войны пострадала коллекция икон и который теперь собирал старинные
музыкальные инструменты и колокольцы.
Увидев Незнанова у калитки, Гудошников обрадовался. После того, что было
в комнате староверки Феодосьи, ему захотелось поговорить с кем-нибудь,
облегчить душу. В такие минуты он часто вспоминал свою жену Сашу и
горевал...
Никита Евсеич позвал Незнанова в дом, усадил в кресло, где недавно сидел
Аронов, а сам пошел согреть чаю. В минуты сильного волнения и гнева у него
неожиданно пробуждался аппетит. Он и на дыбе висел, а глаз от каравая
отвести не мог и страдал оттого, что кудрявый втихомолку уминает его
хлебушек.
- В каких палестинах бывал? - осторожно спросил Незнанов. - Пришел - нету
тебя...
- Не спрашивай, в таких палестинах! - отмахнулся Гудошников. - Век бы там
не бывать!
- Кто это тебя так накалил с утра?
- С утра-то не калили... Это сейчас только, - Гудошников вернулся в
кабинет с колбасой и хлебом. - Ты не знаешь, что делается с людьми, а?
Посмотрю - страшно мне...Святого-то ничего не остается.
- Да, - согласился Незнанов и поерзал в кресле. - Раньше хоть Бога
боялись, а теперь народ смелый, уверенный...
- Это хорошо, что уверенный. Не о том я, - Никита Евсеич откусил колбасы,
пожевал, - Уверенность эта не в ту сторону идет. Глянул я сегодня на Аронова
и, знаешь, будто понимать его стал. Ох, не зря он торопится скорей-скорей
собрать, что есть, что еще можно в хранилище под замок упрятать. Подальше
спрячешь - поближе возьмешь... - Гудошников перестал есть, задумался,
подошел к окну. Незнанов, сложив сухонькие руки на коленях, ждал. - Я вдруг
подумал: а ведь и надо прятать! Аронов-то не из-за прихоти какой рукописи в
склеп толкает, не-ет! Он чует, пропадут книги, так и развеются дымом...
- Конечно, пропадут, - подтвердил Незнанов. - Коли не приберешь. Не
определишь им законное место, - пропадут.
- Вот и я, глядя на него, понял, - Гудошников отбросил занавеску и сел на
подоконник, - прав он, Аронов, да правда его страшная... Как это мы дожили
до такой жизни, что все прятать надо? Все на замок, все за цепочку, в
хранилище? Ну ладно, с шапкой Мономаха все ясно. Ее на голову примерять не
обязательно, так пускай себе лежит под стеклянным колпаком. Посмотрел - и
будет. А книга-то? Она ведь жива, пока ее читают, а положили под стекло - от
нее мертвечиной разит... Сегодня ко мне девушка приходила, славная девушка,
учительница. Молодая, а ведь мыслит-то как! Вот бы все такие были, тогда и
прятать не надо.
Надо любовь к прошлому прививать с рождения, а мы - прячем, прячем... Она
сунулась к Аронову - он ей не дал книгу. Не дал, потому что испугался: а ну
как пропадет? А нам бы надо эти книги не в библиотеках держать, а в школы
нести. Именно в школы! В интернаты, особенно в детские дома. Если там дети
родства не знают, так пусть хоть Родину свою познают. Есть резон в этом, или
я с ума сошел?
- Есть резон, есть, - подтвердил Незнанов. - С младых ногтей...
- Да за каким хреном спасать, если прятать надо?! - Гудошников спрыгнул с
подоконника, навис над гостем. - Для кого? Ты погляди, что делается: в музеи
и хранилища заперли уже вс„... Теперь смотри, на каждом шагу, везде, -
заказники, заповедники, охраняемые зоны! Черт-те что! И природу в хранилище,
что ли? Туда ведь не сунься! А для кого там птицы-то петь станут? Для кого
гриб из земли вырастет? Я вот спрашиваю, а мне талдычат: для потомков,
дескать, для тех, кто за нами жить будет. Это, мол, только мы - дикое
поколение, все рушим да губим. А потомки наши враз сообразят, что к чему,
оценят, переоценят. Вот для них-то и надо беречь... Нет, не причина это!
Сами только себя тешим... Откуда у них, у потомков, любовь и страсть к
святыням возьмется, если мы уже сейчас святыни эти прячем?! Для потомков они
будут уже не святыней, а музейными реликвиями, не более. Как по-твоему: есть
разница между святыней и музейным экспонатом?
- Есть! Как же нету? Конечно, есть. И большая разница, - подтвердил
Незнанов.
- Так вот. Если мы сегодня уже забываем, что такое русское слово, в своем
изначалии, в его... корневище, так откуда им слово это узнать? Потомкам-то?
Они свою родную культуру душой понимать должны, срастаться с ней, а не
ходить в музей и пялить на нее глаза! Девочка эта правильно сообразила! Урок
литературы начать с древнего слова, с древней поэзии, с языка... Как
переводится слово "язык"? Народ!.. Так вот, будет у народа свой язык, будет
и сам народ, и культура его будет.
Гудошников тяжело подтянулся к креслу, рухнул в него мешком и, распустив
толстовку на груди, замер. На кухне отчетливо застучала крышка чайника.
- Ничего живого ни в слове, ни в природе для потомков уже не останется, -
тихо проговорил Никита Евсеич. - Что монеты твои, Незнанов, что слова -
одинаково мертвыми станут. Копейки свои ты в коробочках держишь? Они у тебя
как лежат - орлом или решкой кверху? Незнанов пожал плечами:
- Вообще-то полагается решкой...
- Ну вот, придет к тебе этот самый потомок, глянет - решка. А что еще и
орел есть внизу, ему и невдомек. Ты же не дашь ему монету в руках вертеть?
- У нас не принято так...
- Во-во, не принято. Со словом то же самое. Поглядит он на бумажный труп,
как на чужих похоронах, и уйдет с холодным сердцем, - Гудошников помолчал. -
Сегодня еду в автобусе, и вдруг меня будто током ударило, затрясло. Глаза-то
у наследника голубые! Приветливые глаза! Ну прямо ангельские. А ведь он и
есть тот самый, для кого мы святыни собираем и храним!.. Оглянулся кругом -
люди вроде добрые, веселые. Да нет, думаю, не может быть, чтобы все оглохли
и ослепли. Иначе-то этот Лаврентьев, Петр, узник монастырский, прав
окажется: собаки станут жрать крыс, крысы собак. Вечная гармония...
- Ты будто нездоров сегодня? - осторожно спросил Незнанов. - Говоришь
как-то... Словно помирать собрался.
- Ко мне сначала тут сосед заглянул, потом Аронов, - объяснил Гудошников.
- Оба о спасении души толковали." Теперь я о ней и думаю, как заведенный...
Так вот, я попробовал эту гармонию нарушить. Перестрелял всех собак на
острове, и крыс расплодилось - тьма! Все подряд стали жрать... А в пятьдесят
втором приезжаю я на остров - глазам своим не верю! У монастырских ворот -
собаки! Я там пару - кобеля с сукой, оставил, не тронул, и вот так, думаю,
неужели так расплодились? Нет, порода другая! Те были ездовые лайки, а эти
овчарки чистых кровей. Но ласковые и побирушки такие же, руки лижут...
- Может, ты отдохнешь, Никита Евсеич? - участливо спросил Незнанов. - А я
в другой раз зайду?
- Ты послушай, послушай, - прервал его Гудошников. - И живут они, собаки,
как жили. Опять гармония... Думаю, точно, рехнулся я, и спросить-то не у
кого, Петр Лаврентьев давно умер... Потом узнаю: оказывается, человек эту
гармонию и возродил! Сразу, как я уехал с острова, в монастыре домзак
организовали, буржуев исправлять. Ну, а овчарок привезли для охраны.
Домзак-то потом убрали, а сторожевые собачки остались и нищенствовать стали,
понимаешь?.. Умысла у человека не было, конечно, возрождение этой гармонии
произошло случайно. Но меня так за душу взяло! Упаси Бог людей от такой
случайности! В глазах темнеет - страшная гармония! Животные - ладно, они
подчиняются инстинктам. Но человек-то лишь тогда человек, если он душой
помнит свою историю. Отруби эту память - и нет человека. Даты и события -
это разве ж история? А мы ведь своим наследникам так ее и подаем - даты и
события... Раньше книг мало читали, но устное творчество было! Вон из какой
глубины предания и сказки идут. Крепкая, значит, память была, емкая. Хватало
места где хранить историю. Я одного старика в скиту слушал - удивительно...
- Я, впрочем, по делу к тебе пришел, - робко вставил Незнанов,
воспользовавшись паузой. - Да, вижу, не ко времени...
- Ничего, ты в самое время пришел, - прервал его Гудошников. - Про дела
мы еще наговоримся, успеем... Ты подумай, если устного не осталось в народе
- вся надежда на книги, на летописи. А то гляди: в космос дорогу проложили -
и слава Богу. Но это ведь так далеко от земли! Как бы нам от нее, матушки,
совсем не оторваться.
- Да ты успокойся, не оторвемся. - Незнанов помялся:
- Может, тебе врача вызвать? Сына-то дома нет...
- Зачем врача? - удивился Гудошников. - Я здоров. Сегодня такой день, что
мне даже выпить хочется! Давай выпьем, а потом я тебе еще об одной мысли
скажу... У Степана где-то спирт есть. Я сейчас...
- Погоди, - остановил его Незнанов. - Я же не пью, да мне уже пора
уходить.
- Эх, жаль, - вздохнул Никита Евсеич. - С тобой так разговаривать хорошо.
Из тебя бы толковый поп вышел - исповеди принимать.
- В моем роду были священники, - улыбнулся Незнанов.
- Ты приходи ко мне почаще! - растрогался Гудошников. - Я же все больше
один. Характер-то - переругался со всеми...
- Буду рад, - закивал Незнанов. - Очень рад...
- Ты с колокольцами своими что сделал? - вспомнил Гудошников. - Весной
говорил, купить предлагали...
- А продал я, продал в музей, Оловянишников уговорил, - сказал Незнанов.
- Весь набор до последней штуки...
- Зря. Это ты зря сделал. Лучше бы по завещанию консерватории оставил.
Там бы колокольцы твои звенели...
- Я инструменты туда передам, договорились, что инструменты в
консерваторию пойдут, - Незнанов сделал паузу. - Никита Евсеич, я тут своим
друзьям писал про тебя... Они заинтересовались. Я список принес, - он
торопливо извлек из кармана бумажку, протянул Гудошникову. - Предлагают
кое-какой обмен. Погляди, может, что и подойдет, заинтересует.
- Что? - растерянно спросил Гудошников, принимая бумажку. - Что ты
сказал?..
- Говорю, предложения принес, - пояснил Незнанов. - Товарищи надежные,
состоятельные... Если ты сегодня не можешь, я завтра зайду. Ты отдохни...
Незнанов хотел забрать бумажку; но Гудошников не отдал и, схватив со
стола очки, стал читать. Буквы роились перед глазами осиным роем. "Сборник
книгописца Ефросина (полуустав, переплет - доски в коже, 622 листа, 94
статьи - в обмен на Лествицу), Духовное сочинение киев, митроп. Иосаия
Копинского любого письма (...Историю разорения Трои - список 18 века, сверху
- любой список 16 - 17 веков...). Возможны варианты..." - прочел Никита
Евсеич и снял очки. Рука потянулась к ящику стола, где когда-то лежал
маузер. Теперь на его месте лежала справка, что комиссар кавполка Гудошников
за героизм, проявленный при защите Петрограда, награжден личным оружием...
Он выдвинул другой ящик, взял ключи