... Лучше пока не высовываться, не показывать книг. Анна спрятала
их в рюкзак, потушила лампу и легла в  постель.  "Только  бы  завтра  явился
Иван, - подумала она. - Только бы этот блудный сын вернулся..."
   "Теперь можно посмотреть по материалам Гудошникова, -  засыпая,  подумала
Анна, - и узнать, у кого Леонтий взял эти книги. Такое не могло пройти  мимо
Никиты Евсеича... Пролог в отделе, кажется, есть, только чей - не помню..."
   Можно было свертывать экспедицию и уезжать домой.
   Как и было сказано  Леонтием,  Иван  Зародов  пришел  рано  утром.  Марья
Егоровна уже суетилась на кухне, там  же  сидел  Тимофей  и  чистил  молодую
картошку.
   - Явился, блудный сын, - проговорила Анна. - Куда же вас носило?
   Иван поскреб оформившуюся бороду, вынул из-за пазухи изорванный Псалтырь.
   - Нету книг, - глухо проговорил он. - По заимкам как Мамай прошел...  Вот
вся добыча.
   - Иван Николаевич пришел! - обрадовалась Марья, показавшись из  кухни.  -
Давайте к столу! Сейчас готово будет.
   - Мы с Петровичем поели, - пробурчал Иван. - Благодарствую...
   Анна поглядела на Псалтырь, потрепала корешок.
   - Отдашь своему шефу, для отчета.
   - Книг нету, - повторил Иван. - А должны быть! Были!
   - Книги есть, Иван, - тихо сказала Анна. -  Иди,  собирайся,  мы  уезжаем
сегодня. Экспедиция кончилась. Он недоверчиво поморгал, дернул плечами.
   - Бурундук - птичка... Но я ничего не понимаю!
   - По дороге все расскажу. Собирайся. Иван сделал два шага от калитки,  но
вернулся.
   - Это самое... Петрович еще знает, где закопанные книги  есть!  -  горячо
зашептал он. - Только в другую .сторону от  Макарихи.  Обещал  после  покоса
сводить...
   - Потом, все потом, - отмахнулась Анна. - Нам нужно спешить,  в  обед  из
Останина идет катер.
   Позавтракали молча.  Тимофей  сразу  же  встал  из-за  стола  и  принялся
отбивать косы. Звонкий стук поплыл со двора Марьи Белоглазовой  и  отозвался
колокольчиком на другом краю деревни. Между делом заглянула  соседка,  потом
другая - Тимофей словно не замечал никого, стучал и стучал по звонкой бабке,
закусив край нижней губы.
   - По росе-то теперь не поспеем, - убирая со стола,  жалела  Марья.  -  По
росе-то легко косится и не жарко... Куда же ты Ивана Николаевича отослала? И
не поел, пошел...
   - Собираться домой, Марья Егоровна, - сказала Анна. - Пора нам...
   Марья выпустила из рук недомытую плошку, села.
   - Как - домой? Так и сразу?
   - Да, нужно ехать.
   - Что же ты, доченька, вчера мне не сказала? - всплеснула руками Марья. -
Я-то тебя мучила на покосе... Думала, вы еще поживете.
   - У вас теперь вон какой  помощник!  -  Анна  кивнула  на  Тимофея.  -  И
ухаживать за кем есть. Марья глянула на сына, глаза ее потеплели.
   - Помощник-то помощник... Токо со злобой пришел он в сердце, -  зашептала
она. - Говорит, долг  получить  надо.  Всю  ночь  добивалась  от  него,  что
задумал... Луку-то этого, говорит, поймаю и голым к дереву привяжу. Еще срок
заработаю, а рассчитаюсь... Ой, боюсь я!  Слова  лишнего  сказать  боюсь,  и
удержу ли от греха - не знаю. Одумайся, советую, меня пожалей!  А  он  свое:
казнить Луку буду... А он, Лука-то, и так несчастный. Тут и змея укусила...
   - Я вернусь еще, - пообещала Анна. - Вернусь и долго буду жить у вас.
   - Ждать буду, ты уж не забывай. - Она стала строгой:
   - Люди-то что про вас сказывали? А ты как пришла, так и Тимофей вернулся.
   - Он бы и без меня вернулся...
   - Не-ет, - запротестовала Марья.  -  Это  от  тебя...  Токо  к  добру  ли
вернулся? .;
   - Все будет хорошо, - Анна встала, намереваясь пойти  за  рюкзаком.  -  К
добру, Марья Егоровна. Только вы Леонтия не пускайте к себе.  Обманывает  он
вас, не старовер он, пришлый человек, чужой.
   - Чувствую я, доченька, чувствую. Но ласковый он, и говорит-то как!..  Не
знаю, что и думать. Ты вот говоришь - я слушаю, он говорит - слушаю. Все так
говорят хорошо... Да что мне Леонтий теперь! Тимофей вернулся!
   - Теперь у вас все будет, Марья Егоровна, есть с кем говорить.
   - Дай бы Бог, - вздохнула она. - Дай бы Бог-Марья проводила ее за ворота.
Поклонились они друг другу в пояс. Марья перекрестила ее, махнула рукой:
   - Ступай с Богом. И не оглядывайся, а то тосковать будешь.
   Анна пошла, не оглядываясь. Звонкий дребезг отбиваемой косы  нагонял  ее,
опережал и уносился вдаль. И возвращался эхом, очищенным от дребезга, легким
и певучим.
   Так бы, может быть, и ушла, чтобы не тосковать потом, но вдруг  оборвался
стук, и она оглянулась: Марья стояла у ворот,  а  за  ее  спиной  возвышался
Тимофей и глядел ей вслед из-под руки.
   Едва Лука Давыдыч  отринул  Бога  и  сжег  на  костре  иконы,  наказанием
господним взыграла покоренная плоть.
   Наевшись ухи, сырой рыбы и саранок - его желудок выносил и не такое -  он
метался на лежанке в душной келье и стонал, сучил коленями в  толстую  немую
стену. Несколько раз, по старой привычке, он призывал господа, однако тут же
матерился, поминая его имя, вскакивал и начинал скакать вокруг  избушки.  Не
помогало. Вернее, отвлекало на время, но стоило лечь и  закрыть  глаза,  как
вырастала перед глазами Марья Белоглазова. Молодая еще девка на выданье и  в
таком виде, что, будь он верующим, за год грехов не замолить. Было Луке  лет
шестнадцать, когда он бегал к белоглазовской бане  подсматривать  в  окошко.
Все не везло: то на мужиков натыкался, то на старух, а  однажды  заглянул  и
обмер в испуге и немом восхищении - Марья!.. Так бы и  остался  тайной  грех
юности, но на исповеди он признался деду Хрисогону и  был  выдран  узловатой
веревкой. И вот теперь ему грезилась та молодая Марья и  не  давала  уснуть.
Отчаявшись, он побежал к озеру, скинул одежду и выкупался в  холодной  воде.
Отлегло на сердце, утихла  плоть.  Лука  вернулся  в  избушку  с  намерением
поспать в утренние часы, однако в это время появился странник Леонтий.
   - Выздоровел, праведник? - участливо поинтересовался Леонтий. - Одыбался,
раб Божий?
   - Одыбался, - настороженно сказал Лука. Леонтий присел на бревно,  устало
вытянул ноги.
   - Слушай внимательно, Христов любимчик: собирайся,  пойдешь  в  Макариху.
Найдешь там странников - анчихристов, что у Марьи остановились, и  последишь
за ними, куда они поедут. До самого Колпина за  ними  езжай,  понял?  Как  в
самолет сядут - возвращайся назад. Вот тебе сто рублей, возьми. Пригодятся в
дороге.
   Лука взял деньги, повертел, засунул в карман.
   - Чего это у тебя нужда такая? - сощурился он. -  Раз  тебе  надо,  ты  и
езжай. А я не шестерка, чтобы их легавить. Леонтий  вскинул  брови,  выкатил
черные глаза:
   - Лука Давыдыч? Что с тобой?
   - Во! - Лука сложил фигу и сунул Леонтию под нос. А денежки мне сгодятся,
на лечение. У меня от гадова укуса не токо рука болит,  душу  ломит.  И  все
из-за тебя!
   - Ах ты... чудотворец! - взъярился Леонтий и медленно пошел на Луку. - Ах
ты... утопленник! Ты кому фигу кажешь, парашник вонючий? Ты  на  кого  хвост
поднял?
   - Уйди!! - заблажил Лука, хватая котел с недоеденной ухой. - Уйди!  Я  по
здоровью на фронт не братый! А после гадова укуса - убью, и  ничего  мне  не
будет!
   Леонтий, расставив руки, шел на Луку. Тот отступал, пока не уперся спиной
в стену избушки. Леонтий сделал резкий выпад, норовя поймать  противника  за
руку, но Лука изловчился и  опустил  котел  на  голову  странника.  Странник
ойкнул и медленно завалился набок...
   "Убил! - пронеслось в голове Луки. - Как есть  убил!..  А  кто  видал?  А
никто не видал! И кто его, бродягу, хватится? Никто не хватится! Закопаю - и
шито-крыто!"
   Он схватил лопату и затрусил к лесу.  Потом  вернулся,  взял  Леонтия  за
ноги, словно в оглобли впрягся, и  потащил.  В  лесу  он  выбрал  место  под
колодиной и начал рыть яму. Мягкий лесной грунт поддавался легко, скоро Лука
по пояс ушел в землю. "Пожалуй, хватит, - решил он. - Его, бы, гада,  зверям
на съедение бросить за позор, который мне учинил..."
   Он отбросил лопату, вылез из ямы и наклонился над Леонтием, чтобы свалить
его в могилу.
   Но Леонтий вдруг застонал и, открыв глаза, сел.
   Волосы на голове Луки встали  дыбом.  Он  попятился  заорал,  перекашивая
лицо, и, развернувшись, бросился в лес...
   В Останине действительно  стоял  "на  парусах"  скоростной  катер  водной
инспекции. Анна поднялась на палубу, заглянула в капитанскую рубку:
   - Попутчиков возьмете?
   Парень в речной форме весело подмигнул, улыбнулся:
   - Такую попутчицу на край света возьму! Располагайся!
   - Иван, забирайся сюда! - распорядилась она.  -  Сначала  рюкзаки,  потом
сам.
   Капитан сразу потерял интерес и, подняв рупор, чуть, не в ухо прокричал:
   - Поднимайся живей! Отчаливаем!
   Иван перевалился через леера, оглядел берег.
   - Никого? - спросила Анна.
   - Черт его знает... - выругался Иван. - Возле  меня  все  вон  тот  мужик
вертелся, спрашивал, куда едем и зачем - Вон стоит!
   Невысокого роста мужичок в безрукавной сорочке махал  фуражкой  и  что-то
спрашивал. Но непонятно, то ли у капитана катера, то ли у Ивана.
   - Леонтий слежку установил, - сказала Анна.
   - Да ну, - бросил Иван. - Если от Макарихи никого не было, тут не  будет.
Не организация же у него подпольная?
   Отчаливший было катер  описал  полукруг  и  вновь  потянул  к  берегу,  к
машущему мужичонке. Анна взглянула на капитана, отвернулась. Между тем катер
ткнулся в берег, и мужичок проворно поднялся на палубу.
   - От и ладненько! - забалагурил он. - Компанией завсегда веселей плыть...
А у вас, хлопцы, пожрать ничего нету?
   - Нету! - отрезала Анна, хотя в рюкзаке  был  собранный  на  скорую  руку
"подорожник". Мужик потерся спиной о рубку, покряхтел от удовольствия и  сел
на палубу, свесив ноги за борт.
   - До Колпина не жрамши-то и помереть можно, - проговорил  он  невесело  и
больше в разговоры не вступал.
   По дороге к Останину  Анна  рассказала  Ивану  о  последних  событиях,  и
теперь, устроившись на садовой  скамейке  на  корме  катера,  они  сидели  с
книгами в руках, листали желтые страницы и тихо переговаривались.  Мужик  на
носу изредка ерзал и поворачивал к ним большое оттопыренное  ухо.  На  борту
было" еще двое мужчин в высоких фуражках с крабами и дубовыми листьями -  по
виду речфлотское начальство. На палубе они не показывались, сидели в  тесном
кубрике, рылись в бумагах.
   Где-то на середине пути между Останином и  Егановом  капитан  подозвал  к
себе мужичка и Ивана, не оставляя штурвала, распорядился:
   - Швабры в кормовом трюме, попутчики. Мыть надо от кормы к носу, усекли?
   - Знакомое дело! - развеселился мужик и приобнял Ивана. - Аида,  корешок,
в матросы!
   Анна посмотрела, как мужчины драют палубу, и вошла в рубку:
   - В Еганове остановите?
   - Что так быстро? - без интереса  спросил  капитан.  -  Я  думал,  вы  до
Колпина с нами...
   - Надо.
   Капитан  молча  дернул  плечами.  ...Еганово   выплыло   из-за   поворота
неожиданно,  расстелилось  приземистыми  домиками  на  высоком  яру,  и  его
отражение в тихой по-вечернему воде  изломалось,  растрескалось  на  волнах,
словно украшенная резьбой ваза. Анна подхватила рюкзак, вышла на корму, Иван
послушно двинулся за ней.
   - Вы что? - удивился мужик. - Здесь, что ли, причаливаете?
   Они не отвечали, демонстративно отвернувшись.  Не  откровенничать  же  со
"шпионом"...
   - Тогда и я слезу, - решил "шпион". - За компанию... Когда катер отчалил,
Иван приблизился к Анне и зашептал:
   - Давай попугаем его? Макнем в воду?
   - Пошли, - скомандовала Анна. - Пусть вяжется...
   Мужичок плелся за ними только до магазина. Там он остановился, махнул  на
прощанье кепкой и принялся стучать в закрытые изнутри двери.
   Начальника милиции Глазырина они разыскали дома, в кругу семьи. Он  сидел
за самоваром, вспотевший от чая, благодушный.
   - А, странники прибыли! Ну, располагайтесь... Жена, наливай гостям чаю!
   - Нам не до чая, - вздохнула Анна. - Нам срочно нужна ваша помощь.
   - Что такое? - насторожился Глазырин. - Белоглазов что натворил?
   - Нет, Тимофей косит сено у матери,  -  успокоила  Анна  и  рассказала  о
книгах Леонтия, которые сейчас, по-видимому, хранятся у Власова.
   - Я же говорил! - обрадовался начальник милиции. - Книги есть! Сам видел.
   - Их нужно взять, - сказала Анна. - Во что бы то  ни  стало.  Неизвестно,
зачем собирает книги Леонтий и куда их потом отправляет. Если не  возьмем  -
книги уйдут.
   - Кто это - Леонтий?
   - Я точно не знаю кто, - Анна помолчала. - Говорит, пришел из  Иерусалима
от гроба господня, паломник. Но он не паломник,  это  точно.  Умный,  хитрый
человек, хорошо знает  старообрядчество,  но  сам  не  старообрядец.  У  них
правило есть: на чужие иконы нельзя молиться, а он  заходит  к  кержакам,  у
порога падает на колени и к иконам... Я специально  интересовалась.  Правило
это незыблемо, а он его не выполняет, потому что не знает. А  их  с  детства
учат.
   - Так, интересно! -  начальник  милиции  снял  рубаху  со  стула,  надел,
погремел ключами в кармане. - Идемте в отдел! Мы сейчас все проверим.
   - Нет, - Анна качнула головой. - Проверяйте без нас. Нам нужно к Власову.
Нужно взять книги. С нами приехал человек Леонтия, он следит за нами.
   - Вон даже как!
   И жена начальника милиции тоже насторожилась, разглядывая гостей.
   - Можно изъять эти книги? - спросила Анна.
   - Изъять? - задумался Глазырин. - А на каком основании? Тут не  просто...
Погодите, я за прокурором схожу, он наискосок живет.
   Глазырин ушел и скоро вернулся с прокурором, невысоким, тучным  человеком
в очках, со шрамом через всю щеку.  Прокурор  выслушал  Анну,  неуловимым  и
привычным движением ощупал шрам.
   - Да... Санкцию на обыск и на  изъятие  книг  я  дать  не  могу.  Состава
преступления нет. Уголовного дела тоже нет.
   - Как же нет? - не выдержала  Анна.  -  Человек  без  всякого  разрешения
собирает и вывозит книги, исторические ценности - и нет преступления?
   - Простите, но где это написано, в  каком  законе,  что  нельзя  собирать
книги? - обиделся прокурор. - Если бы этот человек скупал пушнину, золото  -
другое дело. Или бы, к примеру, скупал те же книги и продавал по  завышенной
цене. Тут чистая спекуляция... Да и то:  где  написано,  сколько  стоят  эти
книги?
   - Но он же - мошенник! - возмутилась Анна. - Он обманом забирает книги  у
старообрядцев. Это их имущество!
   - А жалобы есть? - спросил прокурор. - Жалобы, заявления?
   Анна беспомощно посмотрела на Глазырина. Тот развел руками.
   - Он по всем заимкам прошел, все книги собрал,  -  вставил  Иван.  -  Он,
больше некому...
   -  Тем  более,  -  вздохнул  прокурор.  -  Взял  брошенное,   .   Видите,
гражданочка, книги - ценность особой категории...
   - Да! Особой категории! И потому я прошу вас вмешаться! - повысила  голос
Анна. - Мошенник собирает  древние  книги,  которые  давно  уже  принадлежат
государству!
   - Но где записано, что они принадлежат государству, а не частным лицам? -
спросил прокурор, не теряя выдержки. - Покажите мне такой документ.
   Анна сжала кулаки, отвернулась.
   - Ты займись-ка  этим...  мошенником,  -  сказал  прокурор  Глазырину.  -
Проверь, что за деятель там появился.
   - Сделаю, - кивнул Глазырин. - Деятель, похоже, интересный.
   - Ну вот, - заключил прокурор. - Когда милиция проверит, тогда и разговор
продолжим.
   - Тогда книг уже не будет! -  бросила  Анна.  Прокурор  снова  пробежался
пальцами по шраму.
   - Интересно... Я десять лет в милиции проработал, семь  -  судьей  и  уже
пять - прокурором, а сталкиваюсь с таким  делом  первый  раз...  А  книги  у
Власова лежат?
   - Лежат, - сказал начальник милиции. - Сам видел, в кадках.
   - Да... А изъять -  нет  оснований.  Они,  эти  книги,  здесь  у  каждого
второго... Ты смотри, Глазырин, не мудри там, - предупредил прокурор, уходя,
- а то точно жалоб не оберешься.
   После его ухода начальник милиции снял с вешалки фуражку,  расправил  ее,
сел.
   - Вот что, странники, - сказал он, раздумывая. - Пимен Власов  выпить  не
промах. Правда, только не на свои... А выпивший - он  хвастун  и  трепло.  -
Глазырин взглянул на Ивана. - Мне, как видели, прокурор запрещает мудрить. У
меня служба, инструкции.
   Он встал, надел фуражку.
   - Переночевать можно у меня, а я в отдел пойду.
   - Нам нельзя у вас, - сказала Анна. - Мы в гостиницу...
   - Конспирация, - улыбнулся Глазырин. - В этом есть смысл... Раз  так,  то
до завтра. Только меня держите в курсе дел.
   Взвалив  рюкзаки,  стараясь  быть  незамеченными,  они  вышли  со   двора
начальника милиции и пошли к гостинице...
   Иван Зародов пришел к избе Власова сразу же после  открытия  магазина,  в
девятом часу утра. Постучал.
   - Э! Хозяин! Есть кто живой?
   В избе была тишина. Из приоткрытой двери выглядывал серый кот и  жмурился
на солнце.
   - Хозяин! - позвал Иван. - Дай стаканчик! Ну, не могу я так!
   Наконец в избе заскрипели половицы, но скрипели так,  словно  по  ним  не
шли, а ползли, - медленно, протяжно, мучительно. Потом  затарахтели  дверные
петли, и в проеме показался заспанный, взлохмаченный Пимен  Власов.  На  нем
были широкие брезентовые штаны на резинке, расстегнутая косоворотка и опорки
от валенок. Пимен пнул кота, тот побежал через улицу.
   - Чего? - хрипло спросил он.
   - Слышь, хозяин, стаканчика, говорю, не найдется? Ну не могу я из  горла,
вечером могу, а утром не могу. Дай стаканчик!
   - Алкаши проклятые, - заворчал Власов, - Как утро, так гужом прете. Я  уж
столько стаканов передавал - счету нет... И чего вы ее жрете? Чего вы в  ней
находите?
   - Так башка болит, - жалобно сказал  Иван.  -  Вчера  по  литре  на  рыло
приняли. Не дай пропасть, хозяин.
   - Эх, а молодой парень, - пожурил Пимен Аверьяныч. - По литре...  Ну  вот
заглотаешь ты с утра, и какой потом  из  тебя  работник?  Опять  целый  день
дурака валяет.
   - Ну, хозяин, - заныл Иван. - Не ругайся... Дай  стаканчик...  И  хлебца,
занюхать...
   Власов сжалился. Скрывшись на минуту  в  избе,  вынес  стакан  и  кусочек
хлеба, но такой, что и занюхать не хватит.
   - На, жри, - сунул в руки. - Токо здесь, а то  упрешь  стакан...  Дружки,
поди, за углом дожидаются?
   - Жди! - обрадованно махнул рукой Иван. - Дружки, известное дело, наелись
вчера за мой счет, а теперь слиняли...
   - Так-так, - подтвердил Пимен Аверьяныч. - За чужой счет все  мастаки....
Ну, зайди во двор, чего у ворот-то пить?
   Иван вошел во двор, присел под забор, в тень.  Трясущимися  руками  вынул
из-под рубахи бутылку "Московской", выдернул пробку.
   - Слышь, хозяин, а я один не могу, -  сказал  он.  -  У  одного  душа  не
принимает. Тащи еще стакан.
   - Я не потребляю, - сказал Пимен. - Мне на работу к девяти.
   - Да брось ты, - Иван сморщился. - По махонькой-то ничего. Мы ж не пьянки
ради, а чтобы вкус  не  забыть.  Кончай  ломаться,  при  стакан,  дергаем  и
разбегаемся.
   - Э-эх, - ворчливо протянул Власов. - Дал стакан, так еще недоволен,  еще
кандибобер строит... Ладно, сейчас.
   Он принес второй стакан, вытер его подолом рубахи.
   - Токо чуть на донышко...
   Иван щедро налил ему полстакана, потом себе.
   - Давай!
   Выпили. Иван сморщился, зажал руками рот и, скрючившись, уткнулся головой
в заплот.
   - Чего? - испуганно спросил Власов, осушивший свой стакан одним глотком.
   Иван помахал рукой, простонал:
   - Первая всегда так идет...
   - Так-так, - согласился Пимен, присаживаясь рядом на корточки.  -  Я  вот
думаю: откуда люди деньги  берут,  чтобы  каждый  день  вот  так  пить?  Тут
работаешь, угробляешься, можно сказать, а получил сотню новыми  -  куда  ее?
Кусать-то тоже что-то надо.
   - А, -  отмахнулся  Иван.  -  Деньги  -  ерунда.  Деньги  -  дерьмо,  для
человеческого разврата созданы. Деньги надо зарабатывать уметь.
   Он налил еще. Выпили.
   - Заработаешь, - проворчал Пимен. - Нынче за них  здоровье  класть  надо.
Вот я раньше на сплаве работал - во были  заработки.