звестного мне крупного  промышленного ворья вы  самый  изворотливый,  самый
замаскированный,  самый мудрый и  матерый  ворюга. Настоящий  урна!  Нет, не
поэтому. Это всe детали сюжета. Крючок же в другом фаэтоне. В другом.  Скоро
кучер Вася  откроет ворота  и  закачаемся  мы с вами,  гражданин  Гуров,  на
мягких,  как  пух,  рессорах,  и  поплывет  мимо  нас,  когда  откинет ветер
занавески  окон,  наше  прошлое  в коротких штанишках,  забрызганных кровью,
дробленой костью и серым веществом.
     Ах, вам дурно? Можете не завтракать.  Это ваше личное дело. Поголодайте
денек-другой. Вам - только  на пользу.  Жирок скинете, нагуляете аппетит. Я
же  с  вашего разрешения врежу  еще икорочки  и пропущу рюмочку.  Никогда не
думал, что так трудно будет разговориться, хотя ждал сей минуты давно. Очень
давно.  Всю  жизнь,  можно сказать.  Предвосхищать  ее в  воображении  порой
трухал, то есть  боялся, ибо игру  я вел смертельно опасную и понимал, что в
любой момент можно с треском погореть. Да! Да! Не промахнуться, не допустить
ошибку,  такого  со  мной быть не  может,  и  вы убедитесь  в  этом  вскоре,
гражданин Гуров, а просто погореть. Даже самые главные наши старые урки и то
не  уверены, что  их вдруг не заметет какой-нибудь  шустряк помоложе. Ленина
схавали, Троцкому темечко  раздробили,  Сталина довели до  кондрашки,  Берию
замочили,  Никите  заячьи   уши   замастырили,  а  меня,  мелкую,  в  общем,
мандавошку, можно в один миг вывести политанией.
     Помните  события  в  Португалии?  Врезал дуба  Салазар, преемника  его,
Каэтану, болван Спинола скинул, и вот слушаю я дома "Немецкую волну" и серею
от болотного страха. Арестована вся тайная полиция. Я, хотите верьте, хотите
не  верьте, впал в детство и представил,  как  вдруг  ни с того,  ни с сего,
просто в  силу существования  политических случайностей, происходит  ужасный
катаклизм.  Рабочие  заводов  "Красный пролетарий", "Серп  и  молот",  "ВИЛ"
совместно  со   злорадстеующей  либеральной  интеллигенцией  и   с   помощью
кремлевского караула, ошалевшего  от тлетворной службы в мавзолее,  очистили
барак на Старой площади  от старых урок, затем, тут  рукой подать,  оцепляют
родную мою Лубянку,  откуда я  месяцами  не выходил,  бывало, работал, жрал,
спал и срал, и попадаю я сам в трюм... ¦
     Еле  добрался  тогда  на  карачках  до  телефона.   Сердечный  приступ.
Очухался, слава Богу. Очухался, но ужас от того, что время идет, а минуточка
заветная все еще за горами, так и не сгинул из сердца. Конечно, кому-кому, а
мне думать  и, главное, представлять в жутких  образах происшедший катаклизм
по меньшей  мере глупо. Структурочку нашу я  знаю. Крепка наша структурочка.
Однако держится-то она  на  страхе!  Вот  вы  инстинктивно, гражданин Гуров,
кивнули, и ясно мне, что вы тоже это прекрасно понимаете.
     Есть  у меня кирюха,  связаны  мы были крепко кое-чем в прошлом, первым
секретарем  обкома  всю  свою  жизнь  он  проработал.  Приезжает  в  Москву,
встретились, пообедали, идем по Красной площади, он  и  говорит: "Все, Рука!
Отбздел  я свое. Пензия! Теперь мне ничего не  страшно. Дети пристроены. Все
за границей.  Внуки  тоже пойдут по дипломатической линии.  Ни война мне  не
страшна, ни переворотик. В том  и другом случае  за границей будет лучше. Мы
еще пожалеем, что не зарываемся в  землю, как косорылые китаезы. Пожалеем! А
что  делается  внутри?  Ужас,  Рука,  ужас!  Лично  моя  область  спилась  в
сардельку!  Двое врачей-психиатров  наводить  взялись  статистику. Сколько у
меня   алкашей,   пьяниц,  пристращающихся,  уже  подохших  от  алкоголизма,
получивших  инвалидность, сколько калек породила вся эта шваль  и так далее.
Взял я с врачей подписку о неразглашении данных. Приносят однажды статистику
свою. Еб  твою мать,  Рука! Глаза у меня  на лоб полезли от ихних цисрр.  Но
дело-то  не  в том,  что  пьют. Тыщу  лет Россия пьет. Дело  в том, что Пьют
сивушное говно,  от  которого наступает  перерождение клеток  мозга, дуреют,
сволочи,  на  работе и  дома! Шмурдяк  какой-то жрут,  бормотуху, Солнцедар,
чернила,  и главное, с  ЦРУ  это  никак не увяжешь,  или с жидами. Вот в чем
трудность антиалкогольной  пропаганды.  Велеть  бы  промышленности выпускать
очищенное зелье,  чтоб хоть  не  дурели  рабы  моей области,  но  тут  снова
заколдованный  круг!  Надо  расширять  мощности,  а Косыгин денег  не  дает.
Справляйтесь сами. Улучшить качество зелья  за  счет  уменьшения количества?
нельзя! Резко возрастет  инфляция, а я по  борьбе  с  ней на первом  месте в
Союзе.  Алкоголизм  съедает  избыток  моих  бумажных  денег. Что  делать? От
сивушной  дури  растет  преступность.  Хулиганье  людям  проходу   не  дает.
Огнестрельное оружие делать  стали  в "ящиках" всякие умельцы. А ты думаешь,
не добралась до нас сексуальная революция? Добралась и шагнула еще дальше. В
общем, глаза у  меня на лоб полезли от той статистики. Но и это  - полбеды.
Жрать нечего!  Вот в  чем  вопрос!  Мяса  нет,  рыба соленая  и  тухлая,  от
консервов рыбных  гастрит пошел, тысячи работяг на больничных, а в ЦК насчет
жратвы  лучше  не звонить.  Ответ один: во  время  войны  было  хуже,  и  то
победили.  Дают понять,  чтобы вообще не  совался  с  этим  делом.  И  снова
невезуха: выездной  рейд  этой  ебаной  шмакадявки  "Литературки". Социологи
решили выяснить, как у меня обстоит дело с разводами, анкетирование развели,
дотошные  паразиты.  И  вот  тебе  - уже  готовы  результаты:  75 процентов
разводов  из-за  полной  и частичной импотенции мужчин.  Опросили мужиков. И
снова - у  75 процентов не стоит из-за алкоголизма и регулярного недоедания
мяса, рыбы и прочего гематогена. Начальник УКГБ приносит сводочку: болтовня,
пессимизм,   ропот,  доходящий  до   прямых   выпадов,   попытки   некоторых
интеллигентов  проанализировать  внутреннее  положение  страны   при  полном
отсутствии  информации  о нем  в прессе  и так  далее.  Просто  предбунтовая
обстановочка.  Объявись  какой-нибудь  Стенька  Пугачев, и  как  минимум  не
миновать  забастовки.  Принимаю  меры.  Прошу  командующего  округом  начать
маневры. Провожу  процесс  диссидента  Булькова  по  обвинению в  содержании
притона.  Печатаю  фельетоны насчет жидов из галантереи и облснаба, запрещаю
грузинам  и  армяшкам  торговать  на  рынке  овощами,  фруктами  и  цветами,
устраиваю показательные выступления наших прославленных фигуристов, зову  на
помощь Зыкину,  Никулина,  Ореро, Песняров, Райкиным и Кобзоном глотку своим
либералам-жидам затыкаю и разряжаю слегка обстановку. Уф! Неужели, думаю, до
пензии  не  дотяну,  неужели  они  там,  наверху,  не   могут  прикрыть  эту
полушпионскую  лавочку -  социологию?  Неужели  не  понимают, что разрядка,
детант проклятый, хоть он и на руку нам  внешнеполитически, нож медленный  в
спину  -  мне же,  у  меня дома? И  тут  снова  невезуха.  Всего,  Рука, не
предусмотришь. Это у нас, большевиков-сталинцев, слабость §  1. Домработница
моя, Тася  Пекшева, проститутка, исполнительница бывшая, лейтенант,  опытный
человек, убийца, пошла домой из обкомовского ларька пешком. Пешком, блядища,
пошла. Что-то стряслось с  автомобилем. Шофера я вышиб  после той истории из
партии. Пошла, значит, гадина, пешком с сумкой полной и авоськой. Слабость у
нее, видишь  ли, была к  авоськам. Идет и  не  замечает,  как два  стерляжьи
хвоста из  этой проклятой авоськи выглядывают.  Подходят  трое  пьяных,  как
назло не жиды  и с самиздатом не связаны филолог,  историк  и физик. Дружки.
Подходят  к Таське и  спрашивают, что это  за рыба у  нее и откуда.  Где  ее
выбросили интересуются. Таська  не  растерялась, сбрехнула что-то и мотанула
от  них. Снова догнали, физик схватил ее за грудки и завопил: "Коля! Клянусь
Курчатовым,  это   -  стерлядь!".  Таська  обоссалась   сразу   от  страха,
распатронили дружки на виду у  всех  мою  сумку  и авоську и все катастрофа.
Вывалили либералы проклятые  на асфальт  стерлядь, банки  с  икрой, колбасу,
ананасы,   вырезку,  спецсосиски,  масло   экспортное,  карбонад,  мороженую
клубнику  и жевательную резинку для жены. Полгорода  сбежалось поглазеть  на
партийную  снедь. Не  тебе мне рассказывать, что  там  при  этом говорилось,
какие восклицания  слышались, намеки и аналогии, не тебе, Рука.  Наперли  на
Таську, она и раскололась, откуда волокет продукты. Но и это  полбеды. Будто
бы  никто ничего  о нас  не знает. Знают. Рыкают  даже сквозь зубы.  Таська,
когда  отбили  ее гебисты от толпы, психанула и  заорала:  "Я вас, суки, вот
этими  руками стреляла и еще  стрелять  буду!  Всех  на  мушку возьму! Слава
Сталину!"  Город  забурлил.  И  тут  я  обьявляю  ему шах. Кидаю  в магазины
продукты из армейских запасов, гоню стратегических  свиней на  мясокомбинат,
занимаю  у соседа сгущенку,  пивом  велю  на улицах торговать и по  местному
телевидению приказываю пустить "Семнадцать мгновений". Уф! Отлегло. И с ходу
ставлю мат. Объявляю  по радио  о выявлении чумного больного. Чума! Сценарий
сочинил лично  я. После "мгновений" этих сраных  дикторша, я ее  лично драл,
сообщала  о ходе  противочумных  операций.  Пришлось  гебистам похимичить  с
инсценировочками.  Но им  все равно делать было нехера. Выиграл я этот бой у
народа. Выиграл. Вышиб из партии пару председателей колхозов, отдал кое-кого
под  суд  за  срыв  снабжения  населения  продуктами  первой  необходимости,
прилавки опять опустели, но тут сняли Подгорного, опубликовали  проект новой
конституции, и жизнь вошла в свою колею. Под конец немного повезло. Приходит
один из психиатров, занимавшихся алкогольной статистикой, и доносит мне, что
его коллега  собирается все собранные чудовищные  данные  о моих спивающихся
пролетариях переслать  Сахарову,  которого очень  вы, Рука,  проморгали. Что
делать? Иду по банку. Предлагаю сучьей  роже-стукачу кафедру в  институте, а
он хочет  облздравотдел. Там  миллион  за  пару лет  сколотить  можно, потом
купить  дом  в  Крыму  и послать нашу бесплатную  медицину  ко всем  чертям.
Соглашаюсь.  Обещаю. Но не перестану я удивляться, как это за шестьдесят лет
нашей власти наплодилось  в моей лично области так  много настоящих злодеев.
Ну, мы-то с тобой -  ладно. Таких,  как  мы, всего пятеро: я,  ты, Кудин, в
черном ботинке Блондин и  еще в  пизде один. А  этому стукачу  тридцать пять
лет.  Работа есть, жена, дети,  музыку любит, стихи пишет, книжка в "Молодой
гвардии" вот-вот выйдет, а он, скотина, стучит так гнусно и грязно на своего
коллегу  и друга.  Сам понимаешь, облздравотдел  - плата слишком большая за
донос  даже   при  нашей  инфляции.  Хмырь  болотный  обязался  убрать  того
либералишку. Я  поставил  жесткий  срок:  два  дня. Сработал,  надо сказать,
мерзавец чисто: отрава, укол и медзаключение:  инфаркт. Статистику я сжег, а
хмырине  говорю:  "С завтрашнего  дня будешь  лектором  обкома  по  борьбе с
алкоголизмом.  Ты - убийца.  Я  убийцу  при  всем  своем  желании  не  могу
назначить завоблздравом. Ты у меня всю область перетравишь, а работать и так
некому. И не пи-тюкай, падла! Скажи спасибо, что сейчас не тридцать седьмой!
Ты бы уже рядом со своим дружком  на Горьком кладбище осенний  дождь пустыми
глазами  пил  и червяками закусывал! Понял,  говорю,  змей? Веришь, Рука, он
даже не побледнел, и  нагло, блядь такая, выпросил  у меня из  фонда  обкома
однотомники Булгакова, Мандельштама и, кажется, Ахматовой. Ушел с книжечками
под мышкой.  Зачем они там в  Москве дают  народу читать про Пилата, Христа,
Белую  Гвардию и  так  далее? Лучше уж что-нибудь про еблю  пусть  печатают.
Отвлекать народ  надо, а не  привлекать... Ах,  Иуды, Иуды! Большой путь  вы
проделали  от тридцати сребреников до моего облздравотдела. Его, однако, вам
не видать, как своих ушей. Ну, что ты скажешь, Рука?..
     А  что  мне было  ответить,  гражданин Гуров,  своему  кирюхе?  Велика,
говорю,  Россия,  а неподслушанным можно  быть только  в лесу или на Красной
площади... Разошлись,  прикинув,  что на  наш век советской власти хватит, а
там гуляйте, урки, по буфету как знаете и бейте хрустальные фужеры об черепа
врагов!
     Однако минуточку заветную я начал торопить, чтобы шестидесятилетие свое
справить достойно  и ни о чем уже не мечтать больше. Мы ведь погодки с вами,
гражданин Гуров? Погодки...

3

     Здорово же вы, гражданин Гуров, захавались  за полвека, что хер за мясо
не считаете, как говорят шакалы-урки, и вот даже за борщом ни крошки хлеба в
рот не взяли. Понимаю: лишний вес, атеросклероз, запоры, запоры, запоры... А
ведь зимою 1929  года шли вы по нашей завалившейся в теплые сугробы деревне,
по  нашей Одинке, шли по нашему  белому  покою в  бурочках,  в  полушубочке,
перепоясанный ремешками, в буденовке, пошитой специально по вашей головке, в
крагах собачьих,  и  держали вы  над собой  красный транспарант: "Кулаку  -
позор!  Хлеб - Родине!"... И было вам  двенадцать лет, гражданин  Гуров. Не
перебивайте, некорректно перебивать человека, дающего показания  и желающего
расколоться до самой  предстательной железы... И  было вам двенадцать лет, и
шел  за вами ваш  пионерский  отряд "Красные дьяволята".  Пели  вы, кажется,
"Варшавянку", а возможно,  сам "Интернационал". К песням этим у меня стойкая
и непрекращающаяся аллергия.  Поэтому точно не помню, какую  именно песню вы
пели. Не буду тужиться и вспоминать. К  чертовой матери эти песни! Бывало, я
перед  всякими пленумами,  собраниями и сьездами  принимал  наркотики,  жрал
валерьянку, чтобы  поспокойнее  переносить  пение партийного  гимна,  самой,
пожалуй, дьявольски хитрой песенки на белом свете... И шел за вами  отряд, а
мы,  пацанва, отогревали губами  да  носами полыньюшки  в окошках и  кричали
батькам и мамкам: "Красные дьяволята идут!"
     Ну, что, гражданин  Гуров, будете продолжать вертухаться?  В несознанку
глухую решили уйти? Это были не вы и - точка? Вы в тот момент учились в сто
тридцать  первой  школе  города  Брянска.  Шел  урок  истории,  вы  получили
"отлично"  за  рассказ  о  садистских штучках  помещицы  Салтычихи  и что-то
оттараторили насчет пролетарского гуманизма, гуманизма  нового типа?  Не так
ли? .. Наглая  ман-да-вош-ка! Ты отрекаешься от  своего пионерского детства,
блядь худая? Убью-у-у, сучара! .. Пардон... Пардон...
     А  за вами, значит, за сынками  революции, шли  ваши папеньки: "Особый,
отдельный   чекистский   отряд".   Иными   словами,  отряд   бешеный,  отряд
карательный. Наша деревня, недаром, наверно,  она и названа была Одинкой, не
пошла  в колхоз.  Отказалась.  И отнесли  ходоки письмо  Сталину.  В  письме
изложены  были  нехитрые  мужицкие  резоны, вопль  в  нем  был  предсмертный
земледельца  о  спасении  и  общая  угроза скорей издохнуть,  чем вступить в
колхоз,  поскольку это  еще бессмысленней, чем смерть.  Верховодил мой батя,
царство ему  небесное. Он и мысли излагал,  и записывал, и обсуждение вел, и
ходоков возглавлял. В приемной ЦК письма у них взяли, потом дали поджопника,
велели канать обратно и ждать ответа.
     Меж тем весь  наш уезд уже заколхозили. Отец прогноз верный дал, Мужики
матерые, кормильцы России, по этапу пошли, те, кого не  шпокнули, конечно, а
в деревнях вшивота осталась, самогонная  тварь, юродивые, калеки да старики.
Одинка же наша заявила руководству  и посыльным евонным,  что пока не придет
ответ от Сталина,  пусть лучше никто сюда не суется. Оборону  держать будем,
хоть Первую Конную присылайте с самим Буденным, нам на это насрать, подохнем
с последним патроном все, как один. Вот как дела обстояли, гражданин  Гуров,
ежели вы  их  слегка  подзабыли  или постарались забыть... Только спокойней!
Спо-койней!  Чекистским отрядом командовал  сам комбриг  Понятьев.  Вы  тоже
Понятьев...
     Ах, я шью  вам  дело, причем белыми  нитками? Взгляните, пожалуйста, на
выписку  из ЗАГСа. Отвечаю погонами, это - не туфта... Вы взяли в 1939 году
фамилию жены... Ну, наконец-то! Наконец-то отвисла ваша челюсть и покраснели
вы, как в  детстве, и  заработали ваши  невозмутимые  ранее надпочечники,  и
вдарил адреналинчик в изощренный,  в тщательно замаскированный  ваш головной
мозг!  Птичка  вы  моя  канаду,  которая  поет и  серет  на ходу,  посидите,
пошевелите полушариями, я ведь чую, какая сейчас в них запеклась каша, но не
вздумайте брякнуться в инсульт. Такого  подвоха я не переживу,  ибо говорить
мне, с удовольствием, повторяю еще раз, не с  кем больше,  кроме вас во всей
Вселенной, включая Дьявола и самого господа Бога! Ясно, гражданин  Понятьев,
он же Гуров? Я пошел в сортир.

4

     Ах,  вы захотели хлобыстнуть  рюмочку хорошего коньячку? Птичка вы  моя
нахохленная, лимончика клюнете? Бар у вас, надо сказать, отменный. Я такой в
первый раз  встречаю! Бар, магнитофон, телевизор, радиола-автомат, кнопочный
телефон: суперкомбайн!  Просто целое дело сейчас же  можно  завести.  Дело о
баре  гражданина Гурова. Убежден, что он куплен в каком-нибудь посольстве. Я
уж не буду называть вас, так и быть,  Понятьевым.  Хрен с  вами... Предлагаю
выпить за наше общее объективно несчастное детство и скажем за него мысленно
спасибо  товарищу Сталину... Хороший коньяк... Согласитесь,  что после того,
как расколешься, исчезает постепенно удручающее чувство раздвоения личности.
Парадоксальное явление.
     А вы, вот,  меня, интересно,  помните?.. Верю, что  нет. Я  сам себя не
узнаю  ежесекундно вот  уже тыщу лет.  И знаю, почему: меня нету!  Нету и -
все,  без  всякой, уверяю  вас,  мистики.  Имеется  же  в очевидном  наличии
трупешник,  Господин   Крематорий,   Товарищ   Полковник   Морг,  Рука!   Он
физиологически функционирует  и  работает  палачом.  Член КПСС с  1936 года.
Чудовищно!  Я  говорю это  бесстрастно,  но  чудовищно  помнить  себя  и  не
узнавать!  Ебитская,  ебитская  сила, гражданин Гуров!..  А  ведь  я  был не
таким... Не таким холодным, как сухой лед, трупом я был!
     Я  горячим своим носом  уткнулся тогда в оконную льдышку и  выскребывал
пошире вот этим ноготком глазок-полыньюшку и зенькал на вас, идущего впереди
своих  красных  дьяволят и  вместо  двух рожек росло на ваших буденовках  по
одному  рогу. Помните,  как  начали  вы  толковать  с  мужиками и  разводить
агитацию  по  зубрежке?  Батьки наши стояли  перед  церквой,  -  покачивали
головами и пытались прикинуть, как это вдруг, ни с того, ни с сего развелась
на Руси такая сопливая нечисть?  Может,  конец света настал? .. Я  прекрасно
помню,  но тошно  мне  сейчас  вспоминать все ваши дьяволятские  аргументы в
пользу колхозного ада, частушки гнойного жополиза Демьяна Бедного, идиотские
сценки  и так далее... "Будя!  - сказал тогда мой батька.  - Мы ответа  от
Сталина ждем. Неча нам мозги  засирать Демьяном Бедным. Милости просим на щи
с кашей и чтоб к вечерку не было тута ноги вашей! Демьяну  же передайте, что
говно он сраное, пересраное и даже в навоз не пройдет...". Вышибли тогда вас
наши батьки, как вышибали не раз всяких энтузиастов  городских,  которые  ни
хрена в сути крестьянского труда не понимали...
     И вот  наконец, через день  уж после  того,  как вас вышибли,  прибыл в
Одинку  нашу санный поезд комбрига  Понятьева. Ни  ружей мужики не увидели у
чекистов,  ни  пулеметое.  "Здорово,  Шибанов!  -  весело сказал  ваш папа,
гражданин Гуров, моему бате. - Письмо привез от Сталина. Вот оно!"
     Вынул  он  из-под бурки  конвертище  с  пятью  сургучами.  Обрадовались
мужики. Зазвал батя своих дружков,  Понятьееа и остальных живоглотов, их рыл
двадцать всего было, в наш дом. Баб и ребятишек прогнали. Один я притыриться
успел на полатях. И начал батя вслух читать ответ Сталина.
     "Уважаемые товарищи! Получил ваше письмо. Согласиться с
     "крестьянскими резонами", к сожалению, не могу, так как претворение в
     жизнь идеи коллективизации считаю исторически необходимой задачей.
     Свою так называемую Одинку вы сделали маленьким островком
     единоличников в море коллективных хозяйств. Не думаю, что вы
     окажетесь способными конкурировать с хорошо оснащенными с