Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Алешковский Юз. Рука -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  -
... Возвращайтесь на работу. Осмыслите, отрешившиоь от многих догм, происходящее, и тогда ваше освобождение и включение в нормальную общественную жизнь будет не за горами! Наши замечательные ученые, поэты, композиторы, художники и журналисты начали на днях исторический эксперимент. Цель его: доказать возможность постепенного возвращения массе людей человеческого облика, потерянного ими в условиях гражданской войны, многолетней партийной свары, вызванной беспринципной борьбой за власть, и неорабовладельчества так называемых пятилеток. Партия просит участвовать в нем всех. Эволюция начинается! Ура! Многие радостно и свободно закричали: "Ура-а~" Но были там просто хлопавшие ушами дебилы, были мужички с оглядкой, которых время научило крепко стоять на ногах, когда кораблишко бросает о борта на борт, и были твердокаменные. Эти, дождавшись через двадцать лет свободы, до сих пор оправдывают любую страшную, допущенную по тупости или произволу ошибку исторической необходимостью, а желание осмыслить природу "ошибок" для того, чтобы предотвратить их и искоренить - преступным ревизионизмом. Правильно я говорю, Понятьев?.. Кивает. Улетел я с Колымы, насмотревшись там такого, что если бы не память о прошлом и не надежда на будущее, то встал бы я на колени и взмолился бы, как взмолился при мне один зэк: Господи! У тебя бесчисленное количество солнц и звездных систем! И жизнеспоообных планет в них больше, чем уездов в России. Так порази же мгновенным ударом жизнь хотя бы Колымского края за все, что мы делаем с ней и с самими собой. Порази, Господи, всю землю, чтобы не было обидно колымчанам. Порази, ибо от стыда перед Тобою нет силы жить. Но если, Господи, нет нигде больше в твоих бесконечных краях ни планетки, ни звездочки с какой ни на есть захудалой жизнюшкой, если одни мы, родимые, у Тебя, то прости меня великодушно и милосердно за грешную и похабную эту просьбу. Все, что ниспослано Тобою в виде стихий и случаев, все обиды и раны, нанесенные нами самими друг другу, от которых слепнут очи и холодеет душа, я лично вынесу, как выношу уголек из зоны в ладонях, дабы согрел моих братьев людей в вечной мерзлоте костер твоей стихии, и боль горелую в руках приму как награду и смысл. Услышал я случайно эту молитву зэка, когда зашел в одну зону. Начальничек ее, действительно, оказался небывалым садистом и буквально заражал им остальных надзирателей. Жалобу зэков, с риском для жизни, передал мне вольный горный инженер. Проверил я ладони добытчиков золотишка, на которое содержалса, кстати, ряд зарубежных компартий в те времена. Ожоги, ожоги, ожоги. О прочих измывательствах я говорить не буду... Приказываю начальничку, который тоже произвел на меня впечатление человека, вырванного из вращения круга жизни, выстроить в зоне всех зэков. Объясни, - говорю добродушно, - присутствующим, почему ты не разрешаешь им пользоваться спичками и велишь выносить огонь из зоны только в руках, на нежных ладонях? - Граждане заключенные, - сказал начальничек обычным и уверенным, как на партсобрании, голосом. - Вы у нас есть - враги народа, фашисты, вредители, сектанты, поповщина и агенты. Вы, проповедуя буржуазный гуманизм, бросали яды в ясли, взрывали мосты, заливали в бензобаки танков по утрам мочу и замазыаали фары броневиков дерьмом. Вы выводили породы рыб с острыми костями, застреваашими в горлах ударников и стахановок. Вы за бесценок продавали чертежи наших линкоров-невидимок англичанам и японцам. Вы пропитывали колхозные поля польским искусственым гноем, губившим урожай на корню. Вы через вену подмешивали в сперму крупного рогатого скота сухую ртуть с целью снижения роста поголовья в колхозах. Вы разбавляли чугун и сталь аммиаком и добавляли в бензин соль. Вы делали головки спичек из глины и швейные иголки из свинца. Ваша изобретательность, жестокость и коварство были беспредельны. Вы потеряли право называться людыми, отказавшись принять добровольно классовую мораль. Но мы сделаем из каждого из вас человека с большой буквы. Вы начали все сначала под руководством великого и любимого учителя всех народов, товарища Сталина. Вы начали с борьбы за огонь, граждане заключенные1 Тажело? Да! Тяжело! Больно? Да! Больно! А им, скажите, было легко тысячи лет тому назад, я книгу читал "Борьба за огонь" одноименную, легко? Нелегко! Тогда не было лагерей с казенной шелюмкой, и еду приходилось добывать самим, а не рыться а помойках я ждать хлеба по пять дней, размнув рыло. Тогда никто никому не выдавал казенных бушлатсв, ушанок, простынок и соломенных матрацев, не строил нар и никого не охранял от нападения мамонтов. Но разгорелось же из искры пламя! Разгорелось и подожгло царскую Россию - тюрьму народов, в которой сгорело все старое: и распорядок дня, и правила поведения заключенных, и нормы питания, и срока, и надзиратели, и зверства жандармских полковников. Сгорело. А вы что хотели? Потушить пожар мировой революции? Тут кто-то заорал: - В том-то и трагедия, что мы хотим ее разжечь, а нас посадили! - Молчать! Не позволю! Вранье! - возразил начальничек. - Все вы сектанты, троцкисты, священники и огнетушители! - Мы требуем и просим соблюдения норм человеческого общежития! - раздался громкий голос. - Норм? Норму температуры в бараке и на объектах надо заслужить! - сказал начальничек. - Пайку надо заработать. Одежда не нравится? Вспомните, в чем ходили те, искру которых вы мечтали залить ядами и мочой! Вспомнили? Поэтому жалоб никаких не принимаю. Начинайте все сызнова: с борьбы за огонь! Херню эту мне надоело слушать. Я вытащил пистолет, который в нарушение всех правил принес в зону, и сказал: - За потерю человеческого облика, попытку поставить органы над народом и злодейский план возвращения контингента заключенных к первобытному состоянию начальник лагеря Напропалуев Юрий Викторович приговорен особым совещанием к расстрелу. Методы его руководства лагерем осуждены. Надзиратели уволены из органов. Условия жизни будут улучшены. Для зэков все это было сказкой. Дал я им пару минут понаблюдать за начальничком, который начал меняться в лице, и, не глядя, пустил ему пулю в лоб. Кто-то из священников подошел, прикрыл веки убитому и помолился. В общем, улетел я с Колымы, плюнув уже и на Понятьева, и на свою жизнь. Если бы не отъявленные злодеи, по которым пуля плакала с двадцатых годов, я покончил бы с собой. В изведении их была цель моей жизни, но то, что происходило в те времена с невинными, всеобщая деморализация, ничтожества, забравшиеся в кресла своих предшественников, иногда еще большие подонки, чем они сами, и умевшие только зычно гаркать любимое слово партии: "Давай! " - все это бросало меня в ярость и подавляло своей безысходностью. Вон - Понятьев замотал головой. Он считает, очевидно, что никакой деморализации не было. В вас, гражданин Гуров, зреет решение?.. Думайте.. 66 Вдруг звонят мне в сорок первом, в мае, и сообщают, что Понатьев нашелся. Елки-палки! Опять лечу туда, на Колыму. Где, вы думаете, нахожу я вашего папеньку? Десять фантастов, если начнут гадать и выдумывать - не нагадают и не выдумают, и интересно мне: соотнесете вы после моего рассказа все услышанное с природой дьявольской идеи, сняв с нее, конечно, красивые слова, или же жуткие тракты, повиснув в воздухе, будут ожидать тыщу лет установления своего с нею родства. Очень интересно. Добираюсь до межзонального лазарета. - Хотите, - спрашивает главврач с нормальным человеческим лицом, - аттракцион посмотреть и сеансов, как у нас говорят, поднабраться? Там и Понатьева своего увидите. Пошли. Зоны лазаретные, мужская и женская, разделены забором. Перелезть через него нельзя даже здоровому человеку. На нем проволока колючая и острые пики. По обе стороны забора - бараки, операционные, кухни, прогулочные дорожки, морги. Морг женский и морг мужской. Мы стояли в женской зоне, на вахте, оттуда хорошо просматривался весь забор. - Гони мужиков на прогулку! - распорядился главврач и сказал: - Наблюдайте, товарищ полковник. И вот товарищ полковник видит через некоторое время, как из дырок в заборе, из одной, третьей, десятой, двадцатой, вылезают разных размеров стоячие мужские члены, а один из них самый здоровый. Главврач и вахтенные охранники засмеялись. Я не сразу сообразил, над чем они хохочут. Да! Представьте себе, гражданин Гуров, вылезают на наших глазах стоячие мужские члены, которым бы сейчас жен своих радовать и веселить, бабенок-полюбоениц в сладкую пропасть закидывать, детишек зачинать, а они вылазят из дырок в заборе, залатанною во многих местах, вылазят в заново пробитые дырки, просовываются еще пять-шесть членов, и вот уже, визжа, горланя, хохоча, задирая на ходу юбки, платьица и комбинашки, бегут к членам из открытого барака несчастные бабешки... Облепили забор, тычутся кто задом, кто передом. Я остолбенел и как бы отлетел сам от себя, став бесплотной тенью, потому что душа, много чего повидавшая, не могла признать в первый момент реальности "провинциального аттракциона", как называли его главврач и надзиратели. Молодые и средних лет женщины прилаживались к детородным органам зазаборных мужчин, и я слышал, как сплетаются чисто, вульгарно, нежно, шутливо и страдательно их голоса из-за невозможности сплестись в желанной ласке рукам и ногам из-за черт знает кем изобретенной невозможности приникновения в счастьи самоотдачи к устам человеческим человеческих уст. Это было невыносимо, и за миг до того, как я пришел о себя, я ощутил в своей душе отрешенную от всего личного любовь к людям, а может быть, страстное сострадание. Что-то удержало меня дать приказ прекратить это безобразие. Я отвернулся от женщин, стараясь не слышать ни голосов их, ни смеха, ни выкриков, в которых чувствовался назревавший по мере необходимого возрастания в душах общего стыда, взрыв веселого, спасительного хулиганства, и смотрел на похабные лица надзирателей. Я вглядывался в них, потом спросил, откуда сами они родом? Смоленский. Вятский. С Урала. Крестьяне? Крестьяне... Чего с земли снялись? Вы же не призывные. В райком, сказывается, их вызвали и сказали, что охранять некому и поэтому они, как самые сознательные и трудолюбивые колхозники, должны взять винтовки в руки и идти на курсы надзирателей. Ну, а то, на что вы смотрите, интересно? - спрашиваю. За всех ответил главврач: - Интересно с точки зрения, до чего могут пасть изменники, воры, шпионы и вообще все враги народа. Идемте, говорю, в мужскую зону. Вызовите бригаду плотников. Снимите забор. Пусть совокупляются по-человечески. За демографический взрыв будете отвечать лично вы. Развели тут бордель! Колониалисты, фашисты, капиталисты и поме щики не позволяли себе измываться над первичными человеческими инстинктами. Вы же не только позволили, но и рыла свои осклабили. Доложу Берия! Всех перестреляю! Приходим в мужскую зону. Помните, Понятьев, тот момент?. Помнит. Он все помнит, в отличие от вас, гражданин Гуров.. Двое зеков держали его на руках, прижимая к забору Я поначалу не понял, что безногий и безрукий обрубок с совершенно голым черепом - ваш папашка. Это ему принадлежал самый длинный хер. Папашка силился получить удовольствие Я подумал, что вид мужиков, отфавлявших нужду в бабах был не так унизителен, беспомощен, жалок, не так разрывал сердце, как вид суетившихся перед забором женщин неловко совершавших мужские телодвижения и, возможно ухарски воображавших себя в эти минуты сильными, страстными, горячими мужиками. Внешне во всяком случае извращение человеческой природы меньше чувствовалооь в зоне мужской, а не в женской... Смотрите! Понятьев замотал головой, давая мне понять, что никакой ответственности за это извращение и принуждение к извращению его чудесная идея не несет и нести не может, ибо на ее знаменах, орошенных кровью рабочих и крестьян, не написано ничего такого, что обещало бы образование дырок в проклятом и бедном лазаретном заборе. Несерьезно. Но если оценивать способность идеи к самозащите, то талантливо. Сатана ведь хитер. Когда два добрых зэка оторвали мычавшего обрубка от забора и опуетили его в брюки, я сообразил, что это - йонятьев~.. А зэки сами бросились и дыркам, наверно, по второму разу, но и их уже торопили пляшущие от нетерпбжа худые, бледные люди в больничных халатах. Изможденные, импотенты и старикашки смотрели на них в сторонке снисходительно и с некоторым превосходством, как временно или невсегда бросившие пить смотрят на соблазненных знакомым пороком. Четверо из их числа снова подхватили папашку и всунули в дыру непадавший член. Боже мой, думал я, Понятьев! Объели-таки его! Но жив! Жив! Мало того - жив! Но и туда же лезет! Вот - порода! Вот - сила! Что-то омерзительно-восхитительное было в вашем папашке, гражданин Гуров. Неужели молчит сейчас ваше сердце? Мое ведь и то тогда дрогнуло. А когда до меня дошло, что он от шоков потерял речь, я понял, что с него хватит. Узнав меня, он взмолился глазами: убей, Рука, убей!.. Но мы об этом уже говорили. Живи, Понятьев. Ты свиделся с сыном. Не буду сейчас мешать вашей встрече. Побудьте наедине. Поскольку, если повезет, если простят, мне тоже предстоит встреча и ответ перед Иваном Абрамычем, я пойду и сделаю кое-какие распоряжения относительно замета всех следов. Так что к приезду сюда ваших родственников, гражданин Гуров, все будет убрано, вынесено, прибрано и приведено в полный порядок. Вам останется разыграть обобранного богатея с сердечным приступом и успокоить всех, что на их век хватит еще у вас деньжат и антиквариата. Если вы скажете "нет", то после моего представления вас вашей жене и внуку, в присутствии отца и приемной мамаши, я вас укокошу, а дом сожгу. Укокошу вас не я лично. Мне нельзя. У меня последний шанс и завтра - день рождения... Между прочим, к вам, кажется, рвутся Трофим и Трильби. Почуяли некий поворот судьбы. Почуяли, что не от вас, а от меня разит теперь мертвечиной... Рябов! Впусти тварей бедных!... Ишь ты! Ишь ты! Как папашку вашего обнюхали удивленно. Ласкайтесь. Повсхлипывайте. Есть над чем. И думайте. Думайте. Ровно через десять минут я приду за ответом. 67 Слушай меня, Рябов, внимательно. Если бы ты спросил меня, как я сейчас спрашивал Понятьева, иначе прожил бы я свою жизнь, если бы мне ее по волшебству возвратили и посадили обратно в детдомовский кандей с отмороженными навек яйцами, я бы не стал ничего отвечать. Я связал бы дежурного, оглушив его кулачиной, и это было бы мое последнее касательство до плоти человека. Я пробрался бы, закосив юродство, в уцелевший монастырь и молился бы ежеденно и еженощно за мой взбесившийся, изнасилованный, замордованный, страдающий, ослепленный и любимый народ. Я молился бы страстно за его исцеление и вознесение над обидой за насилие, сохранение достоинства и понимание смысла страдания, я молился бы, постясь, чтобы чище была моя молитва, за его душевные прозрения и сопротивление ожесточению... Я и теперь молюсь за все это. Но я грязен, бесконечно грязен, я сознаю напрасность своих греховных мстительных усилий. Мне хочется по-детски, от слабости душевной, свалить вину на своего бессмертного приятеля графа Монте-Кристо, ибо зла натворил я намного больше, чем добра, и жизни во мне осталось так мало, что думается сейчас: не угас ли в ладонях моих уголек, не остывает ли в них пух пепла? Имею ли я право, собственных грехов не замолив, печься за других, за тех, кто чище, выше и праведней меня стократ? Не имею. Я молюсь сейчас коротко и ясно за прозрение слепых, но сильных, злых, но не ведающих, что творят, восхищенных искусственной звездочкой, но заплевавших звездность души, за тех, кто душит дар Божий - свободу, но сам кандальный раб миражей в сатанинской пустыне... Слушай меня внимательно, Рябов. Он согласится. Я знаю. Я верю - он согласится. Нельзя не согласиться за такую цену. Но когда он согласится, и я полечу. .. неизвестно куда, скорей всего в тартарары, потому что, если Бог простит, то отец заупрямиться может, он упрямым до вредности иногда мужиком бывал, сам потом проклинал себя за упрямство, но мать прощала и вот: смотрю - они уже сидят на завалинке, семечки щелкают, и мать отцу говорит: "Дурак ты все же, Ваня, хоть и головаст". "Верно. Говнист. В кого бы это?" - смеясь, отвечал отец. Так что не знаю, заупрямится он или нет, но когда я полечу, ты заплати за меня Гурову сполна. Нельзя, чтобы вышел он сухим, падлина, из воды. Ты тело мое сразу отправь, куда следует, а родственников этих двух типов вызови самолетом, и пусть они все посидят, посто и посмотрят друг на друга, и череп Скотниковой пусть скалится на них, и Понятьев мычит пускай на сына, косясь одним глазом на программу "Время", где будет репортаж о проводах представителей иностранных компартий, и где он сам вполне мог бы, при своем скорпионном здоровье, лобызаться троекратно с Гусаками, Корваланами, Цеденбалами Холлами и прочими амбалами. Если Гуров выдержит свиданку - ты уж шлепни его. Возьми грех на душу, а я там похохочу, как ловко я его, паскуду, уделал в игре. Пусть Федя узнает, что мать его стукачка гнойная и многолетняя. Пусть он все узнает о деде и прадеде. Пусть узнает. Он должен знать все язвы всей волчанки мира, ибо призван его исцелять... Так... Что еще? Каша у меня какая-то в голове. В душе чище гораздо и проще... Пленки сожги. Папочку я сам в огонь кину... Вы все обеспечены и свободны. Делайте свое дело, сообразуясь только с совестью и высшим долгом. Моя жизнь вас кое-чему научила. Не проболтайтесь по пьянке, в какой сногсшибательно-романтической операции вам пришлось участвовать. Крупно погорите. Да! Пока не забыл: съездите все вместе на сороковой день в Одинку. Сядьте там на ту колодину, врежьте за помин моей души по стаканчику, закусите, посмотрите вокруг на эту землю, посмотрите и налейте еще и скажите: "Слава Богу!" Помолитесь, разумеется... Нелегко мне было. Впереди еще трудней, но это все-таки - путь. Путь... Но что же тогда то, что я прошел, проканал, прокандбхал? Жизнь... Жизнь... А это - путь. Завещания я не оставил. Незачем привлекать к кому-либо внимание. Возможно, я чего-нибудь не учел, что-то позабыл. Немудрено. Сам додумаешь. В комитете на Гурова не заведено никакого дела... Я для них в отпуске. Инсульт для полковников вроде меня - смерть легкая и почетная... Ну, я пошел к Гурову. 68 Вы что, не видите, что отец в сортир хочет? Берите его в охапку - он легкий - и несите.. . Вот так. Поухаживайте... Давайте уж, помогу... Не ставьте его близко от телевизора: глаза воспалятся... Включите. Сейчас будет передача про бои труда и капитала в Америке. Но о чем я, идиотина, думаю в эту минуту? Чего ты уставился на меня, Понятьев, своими крысиными глазками? Чему ты радуешься? Чего ты хохочешь? Ты думаешь, что загнал меня в конце концов в угол? Киваешь... Ваше слово, гражданин Гуров... Вы все обдумали, но по ряду причин не согласны... Этого я не ожидал. Не ожидал... Принимая решение, вы исходили из собственных интересов или успе

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору