я сразу отлегло от сердца, когда увезли  монаха,  все
существо  которого  отражало  мое  "я" в чудовищных, искаженных
чертах. Я радовался своему отъезду в герцогскую резиденцию, ибо
мне  думалось,  что  там  с  меня  будет  снято  тяжкое   бремя
придавившего  меня  Рока  и  там  я  смогу, окрепнув, свергнуть
власть опутавшей мою жизнь злой  силы.  После  завтрака  подали
опрятный, запряженный добрыми лошадьми возок лесничего.
     Мне  с  превеликим трудом удалось навязать хозяйке немного
денег за оказанное мне  гостеприимство,  а  обеим  ее  дочерям,
писаным  красавицам,  я  подарил  какие-то безделушки, случайно
оказавшиеся у меня. Вся семья так сердечно простилась со  мной,
как  будто  я  был  давним другом их дома, а старик не преминул
снова подшутить над моей меткой  стрельбой.  С  легким  сердцем
тронулся я в путь.

     Глава четвертая. ЖИЗНЬ ПРИ ДВОРЕ ГЕРЦОГА

     Резиденция  герцога была совсем непохожа на покинутый мною
торговый  город.  Значительно  меньшая  по  площади,  она  была
правильнее  разбита и красивее застроена, но пуста и малолюдна.
Некоторые  улицы,  вдоль  которых  тянулись  аллеи,   казались,
скорее,  частью дворцового парка, чем города; все двигались тут
медленно и торжественно, а тишина редко нарушалась  дребезжащим
грохотом  карет.  Даже  в  одежде  местных  жителей  вплоть  до
простолюдинов и в  их  манере  держаться  замечалось  некоторое
изящество, стремление к внешнему лоску.
     Дворец   герцога  был  отнюдь  не  велик  и  не  отличался
величавостью   архитектурных   форм,   но   по   изяществу    и
соразмерности  частей  был одним из прекраснейших зданий, какие
мне только случалось видеть;  к  нему  примыкал  восхитительный
парк,  по  приказанию  либерального герцога всегда открытый для
прогулок обитателей столицы.
        В  гостинице,  где  я  остановился,  мне  сказали,  что
герцогская  чета  имеет  обыкновение  прогуливаться под вечер в
парке и многие горожане не упускают случая увидеть  там  своего
доброго  государя.  Я  поспешил в парк в указанное время, и при
мне герцог и его супруга вышли из замка с небольшой свитой.
     Ах!.. вскоре я глаз не мог оторвать от герцогини, до  того
она была похожа на мою названую мать!
     Та  же  величавость,  то  же изящество в движениях, тот же
выразительный взгляд, то  же  открытое  чело,  та  же  небесная
улыбка.
     Но  мне  показалось,  что она выше ростом, полнее и моложе
аббатисы.   Она   приветливо   разговаривала    с    женщинами,
повстречавшимися  в  аллее,  а тем временем герцог с живостью и
увлечением беседовал с каким-то серьезным господином.
     Одежда  герцогской  четы,  манера   держаться,   облик   и
поведение  свиты  прекрасно  сочетались  со всей обстановкой. И
было очевидно, что  столичные  жители  своим  степенным  видом,
спокойствием,   непритязательней  ловкостью  обращения  обязаны
влиянию двора. Случай свел меня с весьма общительным человеком,
который любезно отвечал на все мои вопросы  и  порой  сдабривал
свои  объяснения  меткими  замечаниями.  Когда  герцогская чета
проследовала мимо,  он  предложил  прогуляться  с  ним,  обещая
показать  мне  как приезжему многочисленные, разбитые со вкусом
уголки парка; я был этому очень рад и  действительно  убедился,
что  повсюду  царил  дух  изящества  и  изысканный вкус; однако
многие  из  разбросанных  по  парку  зданий  были  сооружены  в
античном  стиле,  требующем  грандиозных  пропорций,  а зодчему
волей-неволей приходилось  размениваться  на  мелочи.  Античные
колонны,  до  капителей  которых  высокого  роста  мужчина  мог
дотянуться рукой, были попросту смешны. В  другой  части  парка
было воздвигнуто несколько сооружений в совсем ином, готическом
стиле,   но  их  карликовые  размеры  тоже  производили  жалкое
впечатление. Слепое заимствование готических форм,  я  полагаю,
даже  опаснее подражания античным образцам. Хотя очевидно, что,
созидая   маленькие   часовенки,    архитектор,    ограниченный
предписанными  размерами  и  скудостью  средств,  был  вынужден
подражать  готике,   но   незачем   было   воспроизводить   все
стрельчатые арки, причудливые колонны, завитушки, как в той или
иной  церкви,  ибо  лишь  тот  зодчий  сможет  создать что-либо
действительно достойное в этом роде, который проникнется духом,
вдохновлявшим старых мастеров, а те умели из произвольно взятых
и на первый взгляд несовместимых составных  частей  воздвигнуть
исполненное   глубокого  смысла  замечательное  целое.  Словом,
готический  зодчий   должен   обладать   незаурядным   чувством
романтического,  ибо  здесь  не  может быть и речи о том, чтобы
придерживаться преподанных в школе  правил,  как  при  усвоении
античных  форм.  Я высказал эти мысли моему спутнику; он вполне
согласился  со  мной,  но  старался  найти   оправдание   этому
мелочному подражанию; по его словам, ради большего разнообразия
решено  было  разбросать  по  всему  парку, на случай внезапной
непогоды или для отдыха, небольшие строения, а это  и  повлекло
за  собой подобные промахи... Но, думалось мне, милее всех этих
карликовых храмов и часовенок были бы  самые  что  ни  на  есть
простые,   незатейливые   беседки,   бревенчатые   хижины   под
соломенными крышами, прячущиеся среди  живописно  разбросанного
кустарника,  они  отлично  достигали бы своей цели... А если уж
непременно хотелось возводить каменные здания,  то  талантливый
зодчий,  ограниченный размерами строений и недостатком средств,
мог найти стиль, который, склоняясь либо к  античному,  либо  к
готическому,  производил  бы  впечатление изящества и уюта, без
мелочного подражания и притязаний на то величие, каким отмечены
творения старых мастеров.
     -- Я совершенно согласен с вами, -- промолвил мой спутник,
-- но дело в том, что все эти  здания  и  разбивка  парка  были
задуманы  самим  герцогом, а это обстоятельство способно у нас,
здешних жителей, смягчить любой приговор.
     Такого хорошего человека, как  наш  герцог,  на  свете  не
найти,  он  всегда  придерживался отеческого отношения, говоря,
что  не  подданные  существуют  для  него,  а  скорее  он   для
подданных...   Свобода   высказывать  любое  мнение,  невысокие
налоги,  а  значит,   и   дешевизна   всех   продуктов   первой
необходимости,  ограничение  произвола  полиции,  которая у нас
никогда не  терзает  из  служебного  усердия  своих  граждан  и
чужеземцев,  но  лишь  пресекает,  без  лишнего  шуму, злостные
нарушения порядка; устранение всяких  солдатских  бесчинств  и,
наконец отрадный покой, который столь благоприятствует развитию
торговли и промыслов, -- все это скрасит вам пребывание в нашей
маленькой  стране.  Держу  пари, у вас еще не осведомились, как
вас зовут, чем вы занимаетесь, и хозяин гостиницы тотчас  после
вашего  приезда  торжественно  не явился к вам с толстой книгой
под мышкой, как в других городах, и не заставил вас  нацарапать
тупым  пером  и  водянистыми  чернилами  ваше звание и приметы.
Словом,  весь  общественный  распорядок   в   нашем   крохотном
государстве, как восторжествовала подлинная житейская мудрость,
-- это  заслуга  нашего  превосходного  герцога,  а ведь до его
правления, как мне говорили, двор мучил подданных  придирчивыми
предписаниями,  являя  собой  миниатюрный сколок двора соседней
большой державы. Наш герцог любит искусство и науки,  и  потому
каждый  дельный  художник  или выдающийся ученый находит у него
достойный прием, и глубина их знаний и сила таланта заменяет им
вереницу  высокородных  предков  и  открывает  доступ  к  особе
герцога, в его ближайшее окружение. Но как раз именно в науке и
в  искусстве  наш  разносторонне  образованный  герцог страдает
известным  педантизмом,  который  привит  ему   воспитанием   и
выражается в рабской приверженности к тем или иным затверженным
формам.  Он  с  опасливой  точностью  предписывает  архитектору
малейшие  детали  сооружения,  прилагая  даже  чертежи,  и  его
приводят  в  ужас самые незначительные отступления от заданного
строителю образца, которого герцог с трудом  доискался,  изучая
всякого  рода  антикварные  издания;  стесненные обстоятельства
вынуждают   его   уменьшать   масштабы,   и   порой   возникает
дисгармония. Пристрастие герцога к тем или иным формам вредит и
нашему  театру,  которому  не  позволено  теперь отклоняться от
заданной  ему  раз  и  навсегда  манеры,  в  какой   приходится
исполнять  даже  самые  чуждые ей произведения. Заметьте, что у
герцога одни увлечения сменяются  другими,  но  они  какому  не
причиняют  вреда.  Когда  разбивали этот парк, он был страстным
архитектором и садоводом;  затем  его  воодушевили  современные
успехи  в музыке, и этому увлечению мы обязаны появлением у нас
образцовой капеллы... А там  его  стала  занимать  живопись,  в
которой  он  сам  проявил  незаурядные  способности.  Эта смена
увлечений сказывается даже  на  будничных  развлечениях  нашего
двора...  Одно  время  у  нас  много  танцевали, а теперь в дни
приема гостей играют в фараон,  и  герцог,  которого  никак  не
назовешь  страстным игроком, забавляется причудливым сочетанием
случайностей; но достаточно пустячного повода, чтобы  появилось
какое-то  новое  развлечение.  Эти метания навлекают на бедного
герцога упрек в том, что ему  несвойственна  подлинная  глубина
духа,  которая,  как  ясная поверхность залитого солнцем озера,
правдиво отражала бы все богатство красок действительной жизни;
но,  по  моему  мнению,  это  несправедливо,   так   как   лишь
исключительная  духовная  подвижность  побуждает  его  страстно
следовать то одному, то другому увлечению, причем он отнюдь  не
забывает  о  прежних,  столь  же благородных, и не пренебрегает
ими. Поэтому-то, как видите, парк отлично  содержится,  капелла
наша  и  театр  получают необходимую поддержку, не прекращаются
заботы об их совершенствовании, а  картинная  галерея,  в  меру
наших  возможностей,  продолжает  пополняться.  Что же касается
смены придворных развлечений, то  она  носят  характер  веселой
игры,  которая  служит любящему разнообразие герцогу отдыхом от
серьезных, а порой и тягостных занятий, и никто его за  это  не
осуждает.
     В  это  время  мы  как раз проходили мимо купы прекрасных,
живописно сгруппированных деревьев и кустов, и я с  восхищением
отозвался о них, а спутник мой сказал:
     -- Эти  уголки парка, насаждения, цветочные клумбы созданы
заботами нашей  превосходной  герцогини,  она  сама  выдающаяся
пейзажистка,  а  естественная  история--излюбленная  ею отрасль
науки. Вот почему вы найдете у нас  заморские  деревья,  редкие
растения и цветы, но не выставленные напоказ, а сгруппированные
с  таким  глубоким  пониманием  и  так  свободно, будто они без
малейшего  содействия  искусства  выросли  на  родной  земле...
Герцогиня  была  в ужасе от грубо изваянных из песчаника статуй
богов и богинь,  наяд  и  дриад,  которыми  кишмя  кишел  парк.
Истуканы  эти  изгнаны, но вы найдете здесь несколько искусных,
дорогих герцогу по воспоминаниям, копий с  античных  скульптур,
которые  ему  хотелось  бы  сохранить; герцогиня, идя навстречу
невысказанному желанию герцога, так  прекрасно  их  расставила,
что  на всякого, даже не посвященного в личную жизнь герцогской
семьи, они производят удивительное впечатление.
     Мы покинули парк поздно вечером, и спутник мой принял  мое
предложение  поужинать  вместе  с  ним в гостинице, назвавшись,
наконец, хранителем герцогской картинной галереи.
     За столом,  когда  мы  с  ним  уже  несколько  сошлись,  я
высказал  ему  свое  горячее  желание приблизиться к герцогской
чете, и он заверил меня, что это очень просто,  ибо  каждый  не
лишенный  дарований  чужеземец  вправе рассчитывать на радушный
прием при дворе.  Мне  только  следует  побывать  с  визитом  у
гофмаршала  и  попросить  его  представить  меня  герцогу. Этот
дипломатический способ завязать отношения с герцогом был мне не
по  душе,  ибо  я   опасался,   что   гофмаршал   станет   меня
расспрашивать, откуда я, к какому принадлежу сословию и какое у
меня звание; поэтому я предпочел выждать случая, который указал
бы  путь  более  короткий,  и  вскоре  так оно и вышло. Однажды
утром, прогуливаясь по совершенно безлюдному в эти часы  парку,
я  повстречался  с  герцогом,  который был в простом сюртуке. Я
поклонился  ему,  словно  человеку,   вовсе   незнакомому,   он
остановился  и  начал  разговор  вопросом,  не  приезжий  ли я.
Ответив утвердительно, я прибавил, что на этих днях остановился
тут проездом, но прелесть местоположения,  а  главное,  царящий
вокруг   безмятежный   покой  побуждают  меня  на  время  здесь
остаться. Человек совершенно независимый, я посвятил себя науке
и  искусству,  а   так   как   все   тут   в   высшей   степени
благоприятствует  моим  занятиям  и очень меня привлекает, то я
подумываю, не пожить ли мне в резиденции подольше. Герцог,  как
видно,  рад был это слышать и предложил мне стать моим чичероне
и ознакомить с парком. Я благоразумно умолчал о  том,  что  все
уже  видел,  и он показал мне гроты, храмы, готические часовни,
павильоны, а  я  терпеливо  выслушивал  пространные  объяснения
герцога  по  поводу  каждого  сооружения. Герцог сообщал всякий
раз, по какому образцу оно было выстроено, обращал мое внимание
на  то,  как  точно  все  воспроизведено,  в   соответствии   с
поставленной  задачей,  и  особенно распространялся об основном
замысле, какому следовали при разбивке  этого  парка  и  какого
вообще  надлежит придерживаться при любой планировке парков. Он
поинтересовался  моим  мнением;  я  с  похвалой   отозвался   о
живописном   местоположении  парка,  о  прекрасных,  так  пышно
разросшихся насаждениях и не преминул высказаться  относительно
архитектурных  сооружений  так же, как в разговоре с хранителем
галереи. Он внимательно выслушал меня и, казалось,  не  решался
прямо  опровергнуть  некоторые  мои  суждения, однако прекратил
дальнейший разговор об  этом  предмете,  заметив,  что  хотя  в
отвлеченном  смысле  я,  быть может, и прав, но мне, как видно,
недостает  практического  умения  воплощать  идеалы  красоты  в
жизнь.  Разговор коснулся искусства, и я, выказав себя недурным
знатоком живописи и музыки, осмеливался порой возражать  против
его  суждений,  в  которых он остроумно и точно высказывал свои
взгляды; ибо видно было, что  его  художественное  образование,
хотя  и  несравненно  основательнее того, какое обычно получают
высокопоставленные особы, все же слишком поверхностно и он даже
не  представляет  себе  тех  глубин,  где  зарождается   дивное
искусство   настоящего   художника,  который,  восприняв  искру
божественного огня, загорается стремлением  к  правде.  Но  мои
возражения и взгляды он счел лишь доказательством дилетантизма,
характерного  для  людей,  не обладающих подлинным практическим
знанием искусства. Он стал поучать меня, каковы истинные задачи
живописи и музыки и каким условиям должны  отвечать  картины  и
оперы.
     Мне   пришлось   много  узнать  о  колорите,  драпировках,
пирамидальных группах,  о  серьезной  и  комической  операх,  о
партиях   примадонны,   о   хорах,   всевозможных  эффектах,  о
светотени, освещении и т. д. Я слушал  все  это,  не  перебивая
герцога,   которому,   кажется,   нравилось   обо   всем   этом
разглагольствовать. Но вот он прервал свою речь и задал вопрос:
     --А вы не играете в фараон?
     Я ответил отрицательно.
        -- Это изумительная игра, -- продолжал он, -- при  всей
своей простоте она как бы предназначена для людей с выдающимися
способностями.  Приступив  к  ней, человек словно отрешается от
своего "я", вернее сказать, становится на такую точку зрения, с
которой   он   может   наблюдать   за   непостижимо   странными
переплетениями  и  сцеплениями,  незримые  нити  которых прядет
некая таинственная сила,  называемая  нами  Случай.  Выигрыш  и
проигрыш  --  как  бы два полюса, а между ними снует загадочный
механизм, который мы только приводим в движение,  но  действует
он  по  своему  собственному  произволу...  Вам непременно надо
выучиться игре в фараон, я сам ознакомлю вас с ее правилами.
     Я стал его уверять, что никогда не  испытывал  интереса  к
игре  в  карты,  которая,  как  мне  говорили,  весьма опасна и
разорительна.
     Герцог рассмеялся и продолжал, зорко  вглядываясь  в  меня
своими живыми и ясными глазами:
     -- Ну,  это  ребячество  со  стороны  тех,  кто вас в этом
уверял. Но чтобы вы  в  конце  концов  не  заподозрили  во  мне
игрока, заманивающего вас в сети, я должен назвать себя... Я --
герцог,  и если вам нравится в моей резиденции, оставайтесь тут
и  посещайте  мой  кружок,  где  подчас  играют  в  фараон,  не
подвергаясь  опасности  разорения,  ибо я этого не допущу, хотя
игра и должна быть крупной, чтобы возбуждать интерес, ведь если
ставки мизерны, Случай становится ленивым.
     Герцог   совсем   было   собрался   уходить,   но   снова,
повернувшись ко мне, спросил:
     -- Однако с кем я разговариваю?
     Я  назвался  Леонардом  и  сказал, что занимаюсь науками и
живу на свои частные средства, что не принадлежу  к  дворянству
и,  следовательно, едва ли смогу воспользоваться его милостивым
приглашением бывать при дворе.
     --Да что там дворянство, дворянство! -- горячо  воскликнул
герцог.  --  Вы, как я лично убедился, образованный и одаренный
человек... Наука -- вот ваша дворянская грамота, и она дает вам
право являться к  моему  двору.  Adieu,  господин  Леонард,  до
свидания!
     Таким образом, желание мое исполнилось скорее и легче, чем
я мог ожидать.
     Впервые  в  жизни мне предстояло появиться при дворе, даже
войти  в  придворный  круг.  И  мне  вспоминались  всевозможные
истории  о  придворном  коварстве,  кознях  и интригах, которые
столь   изобретательно   измышляются   нашими   романистами   и
драматургами.  По  словам  этих  сочинителей,  государя  обычно
окружают злодеи и проходимцы, которые все  представляют  ему  в
ложном свете, а среди них особенно отличаются гофмаршал, гордый
своим  происхождением  пошлый  глупец,  затем  первый  министр,
коварный  и  алчный  злодей,  да  еще  камер-юнкеры,  беспутные
совратители   невинных   дев...   На   всех   лицах  притворная
приветливая  улыбка,  а  в  сердце  обман   и   ложь.   Они   в
приторно-нежных  словах  расточают  уверения  в своих дружеских
чувствах,  угодничают  и  извиваются,  но  каждый  из  них   --
непримиримый  враг  всех  остальных  и норовит подставить ножку
лицу, стоящему выше его, а самому занять его  место,  чтобы  со
временем   подвергнуться   той   же   участи.  Придворные  дамы
некрасивы, горды, злоязычны и влюбчивы,  они  расставляют  свои
сети и силки, которых надо беречься как огня.
     Так я представлял себе жизнь двора по многим прочитанным в
семинарии   книгам;   мне   всегда  казалось,  что  там  сатана
невозбранно ведет свою  игру,  и  хотя  Леонард  рассказывал  о
дворах,  при  которых  он  бывал,  много  такого,  что никак не
вязалось с моими понятиями о жизни в этой высокой сфере, все же
в душе у меня оставалась  известная  настороженность  ко  всему
придворному, и она-то проявилась теперь, когда мне предстояло у
видеть  двор.  Однако  меня непреодолимо тянуло ко двору, чтобы
поближе  стать  к  герцогине,  ибо  какой-то  внутренний  голос
смутно, но неустанно твердил мне, что здесь должна решиться моя
судьба;  потому-то  в назначенный час я не без тревоги явился в
аудиенц-залу дворца.
     Прожив  достаточно  долгое  время  в  имперском   торговом
городе,  я  совершенно  освободился  от  неловкости, косности и
угловатых манер, приобретенных в монастыре. Я  был  превосходно
сложен  и,  обладая  гибким  станом,  легко  усвоил  свободные,
непринужденные движения светского человека. Исчезла  бледность,
которая  портит  даже  красивые  лица  молодых монахов, я был в
расцвете сил, здоровый румянец пылал у  меня  на  щеках,  глаза
сверкали;   малейшие  с