...
     Она взяла книгу,  раскрыла ее наугад и,  стоя,  прочла.  Ее  руки
немного дрожали, но голос звучал твердо:
     "А если будет вред,  то отдай душу за душу,  глаз за глаз, зуб за
зуб, руку за руку, ногу за ногу".
     Синьо поднял голову,  у него уже не оставалось никаких  сомнений.
Знаком  он  велел женщинам выйти.  Олга и Раймунда пошли к дверям,  но
дона Ана не двинулась с места.  Те были уже в коридоре,  а она все еще
стояла в зале с библией в руке, смотря на отца. Жуке хотелось поскорее
ее спровадить, чтобы поговорить с братом наедине. Синьо сказал суровым
голосом:
     - Я ведь велел тебе идти спать, дона Ана. Чего ты ждешь?
     И тогда  она  процитировала  на память,  не заглядывая в библию и
устремив глаза на отца:
     "Не иди против меня, вынуждая меня покинуть тебя и уйти, ибо куда
бы ты ни пошел, туда пойду и я; и где бы ты ни остался, там останусь и
я".
     - Это не женское дело... - начал было Жука.
     Но Синьо прервал его:
     - Пусть она останется.  Она - Бадаро. Придет день, когда ее дети,
Жука,  станут  собирать  какао  на  плантациях Секейро-Гранде.  Можешь
остаться, дочь моя.
     Жука и  дона  Ана  сели  рядом с ним.  И они начали разрабатывать
планы  борьбы  за  овладение  лесами  Секейро-Гранде.  Дона  Ана  была
довольна,  и  эта  радость  делала  еще  красивей  ее смуглое личико с
горящими черными глазами.

12

     В эту ночь разнузданных  страстей,  чаяний  и  грез  вокруг  леса
зажглись огни. Керосиновые лампы в доме Орасио и в доме Бадаро. Свеча,
которую дона Ана поставила  у  подножья  статуи  богородицы  в  алтаре
каза-гранде,  моля помочь Бадаро.  Свеча,  зажженная у тела покойного,
которого несли к дочерям в Феррадас.  Огни на фазенде  Бараунас,  куда
почти   одновременно  прибыли  Жука  Бадаро  и  Манека  Дантас,  чтобы
переговорить с Теодоро.  Красный и  дымный  свет  коптилок  в  хижинах
работников,  проснувшихся раньше обычного,  чтобы послушать рассказы о
негре Дамиане,  который дал промах и скрылся неизвестно куда.  Свет  в
доме Фирмо, где дона Тереза на кровати из жакаранды ожидала мужа. Огни
в домах  мелких  землевладельцев,  разбуженных  неожиданным  прибытием
Фирмо  с  жагунсо  Орасио:  Фирмо  привез  им приглашение на завтрак к
полковнику.  Вокруг леса горели огни  фонарей,  светильников,  ламп  и
коптилок. Они обозначили границы леса Секейро-Гранде с севера и с юга,
с востока и с запада.
     Люди верхом или пешком кое-где пересекали небольшие участки леса,
чтобы сократить путь.  Они ездили с фазенды на фазенду, с плантации на
плантацию  и приглашали на переговоры,  которые должны были состояться
на следующее утро.  Людские страсти  зажгли  вокруг  леса  огни,  люди
галопом  поскакали по дорогам.  Но ни огни,  ни топот не разбудили лес
Секейро-Гранде;  вековой сон лежал на его стволах и  ветвях.  Отдыхали
ягуары, змеи и обезьяны. Не проснулись еще птицы, чтобы приветствовать
зарю.  Только  светлячки  -  фонарики  призраков  -   освещали   своим
изумрудным  огнем густую зелень деревьев.  Лес Секейро-Гранде спал,  а
вокруг жадные до денег и власти люди строили планы его  завоевания.  В
сердце  сельвы,  в  самом укромном месте леса,  освещенном мигающими и
мерцающими огнями светлячков, спал колдун Жеремиас.
     Ни деревья,  ни  животные,  ни  колдун  не  подозревали,  что лес
находится в опасности,  что  он  окружен  корыстными  и  честолюбивыми
людьми,  что  дни  гигантских  деревьев,  диких  животных  и  страшных
призраков уже сочтены.  Колдун  спал  в  своей  убогой  хижине,  спали
деревья и животные.
     Сколько лет могло быть этому негру Жеремиасу с  седыми  курчавыми
волосами,  с  затуманившимися  незрячими  глазами,  с согбенным телом,
тощему,  с  лицом,  изрезанным  морщинами,  с  беззубым  ртом,  неясно
бормотавшим какие-то слова, смысл которых надо было угадывать?
     На двадцать лиг вокруг Секейро-Гранде никто не  знал  этого.  Для
всех Жеремиас - лесное существо,  такое же грозное, как ягуары и змеи,
как стволы,  переплетенные лианами,  как сами  призраки,  которыми  он
управляет  и  которых  выпускает на волю.  Он хозяин и властелин этого
леса Секейро-Гранде,  который оспаривают Орасио и Бадаро.  От морского
побережья,  от  порта Ильеуса до самого отдаленного поселка на дорогах
сертана люди говорили о Жеремиасе,  о колдуне,  который излечивает  от
болезней  и  заговаривает  от  пуль  и укусов змей,  дает лекарства от
любовных недугов и знает колдовство,  заставляющее женщину привязаться
к  мужчине сильнее,  чем клейкий сок зерен какао к ногам.  Слава о нем
дошла до города и поселков,  которых он сам никогда,  не  видел.  Люди
издалека приходили к нему за советом.
     Жеремиас обосновался в сельве много лет назад,  когда лес занимал
гораздо  большее пространство,  когда люди еще и не помышляли вырубать
его под плантации какао, в то время еще не завезенное сюда с Амазонки.
Он был тогда молодым негром,  бежавшим от рабства. Охотники за беглыми
рабами преследовали его. Он скрылся в лесу, где жили индейцы, и больше
уже  не  выходил  оттуда.  Он  бежал  с плантации сахарного тростника,
хозяин которой избивал своих рабов кнутом.  В течение  многих  лет  он
ходил  с  рубцами  на  спине  - следы побоев.  Но даже когда эти рубцы
исчезли,  даже когда он узнал,  что рабство отменено,  он  не  захотел
выйти из леса.  Вот уже много лет,  как он живет здесь.  Жеремиас даже
потерял счет времени,  события далекого прошлого  улетучились  из  его
памяти.  Он сохранил лишь воспоминание о черных богах, привезенных его
предками  из  Африки,  богах,  которых  он  не  захотел   сменить   на
католических  святых  - покровителей владельцев сахарной плантации.  В
лесу он жил в обществе своих богов - Огума, Омолу, Ошосси и Ошолуфана.
От   индейцев  он  узнал  секреты  лечения  травами.  Он  путал  своих
негритянских богов с туземными идолами, и, когда кто-нибудь приходил к
нему  в  сердце сельвы просить совета или лекарства,  он обращался и к
тем,  и к другим богам.  А народу приходило много, приезжали даже люди
из города, и со временем к его хижине уже вилась дорожка, протоптанная
больными и страждущими.
     Он видел, что белые люди подобрались близко к его лесу, наблюдал,
как вырубались другие леса,  как индейцы бежали отсюда в далекие края,
как   зарождались  первые  плантации  какао,  как  создавались  первые
фазенды.  Жеремиас  уходил  все  дальше  и  дальше  вглубь  сельвы,  и
понемногу его обуял страх,  боязнь,  что в один прекрасный день придут
люди  и  вырубят  лес  Секейро-Гранде.  Он  предсказывал,  что   тогда
произойдут неисчислимые беды.  Всем,  приходившим к нему,  он говорил,
что в лесу живут боги и  каждое  дерево  в  нем  священно;  если  люди
наложат руку на сельву, боги безжалостно за это покарают.
     Он питался корнями и травами,  пил чистую воду из  протекавшей  в
лесу реки,  в его хижине были две ручные змеи, пугавшие посетителей. И
даже самые грозные полковники,  даже Синьо Бадаро - политический лидер
и всеми уважаемый человек,  даже сам Орасио, про которого рассказывали
столько историй,  даже сам Теодоро дас Бараунас с его страшной  славой
злодея,  даже  сам  Бразилино,  символ  храбрости,  -  никто не внушал
большего страха в краю Сан-Жорже-дос-Ильеус,  чем колдун Жеремиас. Ему
были подчинены сверхъестественные силы,  те, что отклоняют полет пуль,
останавливают руку убийцы, занесшего кинжал, превращают в обычную воду
самый опасный яд самой страшной змеи.
     Спит в своей хижине колдун Жеремиас.  Но  его  уши,  привыкшие  к
лесным шумам, даже во сне различают приближающиеся торопливые шаги. Он
открывает усталые очи, поднимает покоящуюся на земле голову. Старается
разобрать   что-нибудь   в  тусклом  свете  едва  зарождающейся  зари,
выпрямляет свое худое тело,  одетое  в  лохмотья.  Шаги  слышатся  все
ближе,  кто-то  бежит по тропинке,  ведущей к хижине.  Кто-то,  ищущий
лекарства или совета,  либо кто-то с отчаянием в сердце.  Жеремиас уже
привык  различать  тревогу  людей  по  тому,  с  какой  скоростью  они
пересекают лес. Этот явно в отчаянии - он бежит по тропинке, на душе у
него,  видно,  очень  тяжело.  Сквозь  ветви пробивается тусклый свет,
который слабо освещает змею,  ползущую по хижине.  Жеремиас садится на
корточки и ждет.  Тот,  что приближается, не несет с собой огня, чтобы
осветить дорогу,  его страдание освещает ему путь,  ведет его.  Колдун
бормочет невнятные слова.
     И вдруг в хижину врывается негр Дамиан,  он падает  на  колени  и
целует Жеремиасу руки.
     - Отец Жеремиас, со мной случилась беда... У меня нет слов, чтобы
рассказать, чтобы выразить... Отец Жеремиас, я пропал...
     Негр Дамиан  весь  дрожит,  его  огромное  тело  кажется   тонким
бамбуком,  раскачиваемым  ветром  на  берегу реки.  Жеремиас кладет на
голову негра свои исхудалые руки.
     - Сын  мой,  нет  такой  напасти,  от  которой  нельзя  излечить.
Расскажи мне все, старый негр даст тебе лекарство...
     Его голос  слаб,  но  слова  обладают силой убеждения,  Дамиан на
коленях подползает еще ближе.
     - Отец мой, не знаю, как это случилось... Никогда этого не было с
негром Дамианом.  С тех пор как ты заговорил мое тело от  пуль,  я  ни
разу не промахнулся, не испытывал страха, когда убивал... Не знаю, что
со мной, отец Жеремиас, это прямо какое-то наваждение...
     Жеремиас слушал   молча;  руки  его  спокойно  лежали  на  голове
Дамиана.  Змея перестала ползать,  свернулась клубком на теплом месте,
где недавно спал колдун.  Дамиан дрожал,  он то торопливо рассказывал,
то останавливался, с трудом подбирая слова:
     - Синьо   Бадаро   послал   меня  убить  Фирмо  -  его  плантация
близехонько отсюда.  Я засел на тропинке,  и вот мне явился призрак  -
его жена, дона Тереза, и я лишился разума...
     Он ждал. Сердце его сжалось, неведомые раньше чувства переполняли
грудь. Жеремиас промолвил:
     - Рассказывай дальше, сын мой.
     - Я сидел в засаде,  поджидая человека,  и вот появилась женщина,
беременная женщина;  она стала говорить мне, что ребенок погибнет, что
негр  Дамиан  убьет  всех троих...  Она меня уговаривала,  приставала,
забивала  мне  голову;  она  лишила  мою  руку  силы,  глаз  меткости.
Наваждение,  отец  мой!  Негр Дамиан промахнулся...  Что теперь скажет
Синьо Бадаро?  Он -  хороший  человек,  я  предал  его...  Я  не  убил
человека, это наваждение, меня околдовали, отец мой!
     Жеремиас замер,  его почти незрячие глаза застыли.  Он понял, что
за историей негра Дамиана кроется что-то гораздо более важное,  что за
его судьбой стоит судьба всего леса Секейро-Гранде.
     - Почему Синьо послал тебя, сын мой, расправиться с Фирмо?
     - Фирмо не хотел продавать плантацию,  как же Синьо мог  войти  в
лес,  в этот лес,  отец мой?  И вот я предал его,  я не убил человека.
Глаза женщины,  отняли у меня смелость. Клянусь, я все это видел, негр
не лжет, нет...
     Жеремиас выпрямился.  Сейчас  ему  не  нужен  был  посох,   чтобы
удерживать на ногах свое столетнее тело.  Он сделал несколько шагов по
направлению к выходу. Теперь его почти слепые глаза отлично видели лес
во  всем  его  великолепии.  Он  видел его с далекого прошлого до этой
ночи,  обозначившей его конец.  Он понял, что люди проникнут в сельву,
вырубят деревья,  перебьют зверей,  станут сажать какао на земле,  где
сейчас находился лес Секейро-Гранде.  Он видел уже, как огонь выжигает
лес,  извивается по лианам,  лижет стволы, слышал рычание преследуемых
ягуаров,  визг обезьян,  шипение обожженных змей.  Он  видел  людей  с
топорами и ножами, вырубавших то, что осталось после огня, расчищавших
все дочиста,  выкорчевывающих не только пни, но и самые глубокие корни
деревьев.  Он  видел  не  негра  Дамиана,  предавшего своего хозяина и
оплакивавшего теперь свой поступок. Он видел опустошенный, вырубленный
и  сожженный  лес,  видел молодые деревья какао.  И его охватила лютая
ненависть.  Он уже не бормотал,  как обычно;  он обращался  уже  не  к
трясущемуся и рыдающему негру Дамиану, ждущему слов, которые освободят
его  от  страданий.  Слова  Жеремиаса  были  обращены  к  его   богам,
привезенным из Африки, - к Огуму, Ошосси, Иансану, Ошолуфану, Омолу, к
Эшу - дьяволу.  Он взывал к ним,  чтобы они обратили свой гнев на тех,
кто собирается нарушить мир там, где он живет. И он промолвил:
     - Око сострадания помутилось,  потому что враги  смотрят  на  лес
оком  злобы.  Теперь  они  проникнут в лес,  но сначала погибнет много
мужчин, женщин и детей, много птиц. Их погибнет столько, что не хватит
ям,  чтобы похоронить их;  даже хищные урубу не смогут пожрать столько
падали; земля покраснеет от крови; кровь потечет рекой по дорогам, и в
ней утонут близкие,  соседи и друзья убитых,  все без исключения. Люди
проникнут в лес,  но они пройдут через трупы,  топча  мертвых.  Каждое
срубленное  дерево  отомстит  за  себя  убитым  человеком,  и  столько
появится урубу, что они заслонят солнце. Трупы людей удобрят почву для
деревьев какао,  каждый росток будет полит их кровью,  кровью всех их,
всех до единого.
     И он вновь выкрикнул имена своих любимых богов. Выкрикнул также и
дьявола Эшу,  моля его о мщении;  голос Жеремиаса разносился по  лесу,
пробуждая птиц,  обезьян,  змей и ягуаров.  Он крикнул еще раз,  и это
прозвучало как страшное проклятие:
     - Сын будет сажать свое какаовое дерево на крови отца!..
     Затем он устремил пристальный взгляд  вверх;  над  Секейро-Гранде
взошла  заря.  Лес  наполнился  щебетаньем птиц.  Тело Жеремиаса стало
ослабевать,  слишком велики были его усилия.  Он весь обмяк, глаза его
потускнели,  ноги  подкосились,  и  он  упал  на  землю  перед  негром
Дамианом,  который похолодел от  страха.  Уста  его  не  испустили  ни
единого  вздоха,  ни  единой  жалобы.  В  предсмертной агонии Жеремиас
силился еще раз произнести  свое  проклятие,  ненависть  исказила  его
немеющие уста.  На деревьях птицы пели свою утреннюю песню.  Свет зари
осветил лес Секейрс-Гранде.


РОЖДЕНИЕ ГОРОДОВ

1

     Жили-были три сестры:  Мария,  Лусия и Виолета;  у них были общие
игры,  общие радости.  Лусия с черными косами, Виолета с безжизненными
глазами,  Мария,  самая младшая из трех.  Жили-были три сестры,  у них
была общая судьба.
     Отрезали косы Лусии,  округлились ее груди,  бедра стали походить
на колонны,  они были смуглые,  цвета корицы. Пришел хозяин и увел ее.
Кровать из кедра с периной, подушками, одеялами. Жили-были три сестры.
     Открылись глаза  на  мир   у   Виолеты,   груди   у   нее   стали
остроконечными, ягодицы пышными, походка волнующей. Пришел надсмотрщик
и увел ее.  Железная койка с волосяным матрацем, простыни и дева Мария
на стене. Жили-были три сестры.
     Мария, самая младшая из трех,  с маленькими грудями,  с гладким и
нежным животом. Пришел хозяин и не пожелал ее. Пришел надсмотрщик и не
увел ее.  Но вот пришел Педро,  работник  с  фазенды.  Топчан,  обитый
коровьей  шкурой,  без  простыни,  без  одеяла - не кровать из кедра с
периной - и Мария со своей любовью.
     Жили-были три сестры:  Мария,  Лусия и Виолета;  у них были общие
игры,  общие радости.  Лусия  со  своим  хозяином,  Виолета  со  своим
надсмотрщиком и Мария со своей любовью. Жили-были три сестры, разная у
них была судьба.
     Отросли косы  у  Лусии,  потеряла  форму ее пышная грудь,  бедра,
похожие на колонны,  покрылись фиолетовыми  синяками.  Куда  уехал  ее
хозяин  на  автомобиле  по большой дороге?  Он увез с собой кровать из
кедра, подушки, одеяла. Жили-были три сестры...
     Закрыла глаза Виолета, страшась взглянуть вокруг; обвисшие груди,
ребенок на руках.  В один прекрасный день на своей гнедой лошади уехал
надсмотрщик,  чтобы  никогда  больше  не вернуться.  Он увез с собой и
железную койку. Жили-были три сестры...
     Мария, младшая  из  трех,  нанялась  со  своим мужем на плантацию
какао,  а когда вернулась оттуда,  казалась старшей из  трех.  Однажды
Педро покинул ее:  он не был ни хозяином,  ни надсмотрщиком, он ушел в
дешевом гробу,  оставив топчан, обитый коровьей шкурой, и Марию без ее
любви. Жили-были три сестры.
     Где косы Лусии, груди Виолеты, любовь Марии?
     Жили-были три сестры в доме бедных проституток.  У них были общие
страдания,  общая тоска.  Мария,  Лусия,  Виолета,  общая у  них  была
судьба.

2

     У двери глинобитной хижины,  некрашеной и небеленой, остановилось
трое людей.  Юноша и пришелец из Сеара  держали  гамак  с  покойником,
старик  отдыхал,  опираясь на посох.  Они немного постояли у двери.  В
этот ранний час на улице,  где  жили  проститутки,  не  было  никакого
движения. Юноша сказал:
     - А что, если она спит с каким-нибудь молодцом?
     Старик развел руками.
     - Все равно придется будить.
     Они похлопали  в  ладоши,  но в доме никто не отозвался.  Тишина.
Окраинная уличка в поселке  Феррадас.  Небольшие  глинобитные  хижины;
некоторые из них покрыты соломой,  две-три - черепицей,  большинство -
железом.  Здесь  жили  распутные  женщины,  сюда  в  праздничные   дни
приходили  работники  с  фазенд за любовью.  Старик постучал посохом в
дверь. Постучал еще и еще. Наконец послышался сонный голос женщины:
     - Кто там? Какого чорта вам нужно?
     Тут же мужской голос добавил:
     - Ступай дальше... Здесь полно... - и человек закатился довольным
смехом.
     - У них посетители...  - заметил юноша.  Ему казалось невозможным
передать покойника дочерям, когда те спят с мужчинами.
     Старик на мгновение задумался:
     - Выхода нет... Надо же все-таки сдать его...
     Сеаренец вмешался в разговор:
     - Не лучше ли обождать?
     - Ну, а с ним что делать? - и старик показал на труп. - Его давно
пора хоронить. Надо бедняге успокоиться...
     И закричал:
     - Лусия! Виолета! Лусия!
     - Ну что тебе там еще надо? - спросил на этот раз мужской голос.
     Старик кликнул третью дочь:
     - Мария! Эй, Мария!
     На пороге соседнего дома показалась старая заспанная женщина. Она
вышла,  чтобы отругать за шум,  но,  увидев покойника,  остановилась и
только спросила:
     - Кто это?
     - Их отец... - ответил сеаренец, показывая на дом.
     - Что, убили его? - поинтересовалась женщина.
     - Нет, умер от лихорадки...
     Женщина подошла к ним.  Взглянула на труп и отвернулась.  Лицо ее
исказилось от ужаса:
     - Какой кошмар!..
     Старик спросил:
     - Они дома? Что-то никто не выходит...
     - У них  этой  ночью  была  пирушка.  Праздновали  день  рождения
Жукиньи,  что  гуляет с Виолетой.  Пьянствовали до утра.  Поэтому и не
просыпаются.
     Она тоже стала кричать вместе со стариком:
     - Виолета! Виолета!
     - Что там такое? Какого дьявола вам нужно?
     Женщина пронзительно закричала:
     - Это твой отец!
     - Что? - донесся из дома пораженный голос.
     - Твой отец!
     На мгновение наступила тишина,  сменившаяся вскоре шумом;  люди в
доме заметались.  Дверь открылась,  и в ней показалась женская голова.
Виолета увидела группу людей,  вытянула шею и узнала в покойнике отца.
Она испустила крик. Шум в доме усилился.
     Вскоре вся улица пришла в движение. Из домов высыпали женщины, за
ними  стали  выбираться и ночевавшие у них мужчины.  Проститутки вышли
полураздетые,  некоторые были в одной рубашке. Они окружили покойника,
вполголоса обменивались замечаниями:
     - Умер от лихорадки...
     - Никто от нее не выживает.
     - Не заразит он здесь еще кого-нибудь?
     - Говорят, зараза передается даже по воздуху...
     - Лучше бы его поскорей похоронить...
     - Он  так  долго  не  видел  дочерей...  Когда он узнал,  что они
сбились с пути, то пришел в ярость...
     - Говорят,  что он не появлялся в Феррадасе,  потому что ему было
стыдно.
     У женщин  помятые  лица - это мулатки,  негритянки,  одна или две
белые.  На ногах и руках,  а у некоторых и на  лице  следы  побоев.  В
воздухе носился запах спиртного перегара, смешанный с дешевыми духами.
Одна мул