а,  начинать жизнь сначала?
Куда бы он ни уехал, его всюду будет сопровождать видение Жуки Бадаро;
вот  он  падает  с  лошади,  зажимая  рану  рукой,   -   это   видение
представлялось Виржилио отраженным в оконном стекле, по которому бежит
вода.  Он видел его своими сухими без слез глазами и думал, что так же
сухо его сердце, на которое отбросило свою мрачную тень какао.
     Нет смысла думать о бегстве,  теперь его ноги  увязли  в  клейком
соке  этой земли,  клейком соке какао и клейкой крови.  Никогда больше
ему и не мечтать об иной жизни.  Теперь он стал таким же,  как  и  все
тамошние жители,  совсем таким же.  "Нельзя больше мечтать,  Эстер", -
думает он.
     Глаза его сухи, руки дрожат, сердце преисполнено страдания. Эстер
крепко спит в эту холодную дождливую ночь. В этот вечер, в четверг, на
дороге  в  Феррадас  человек  выстрелом  сбил  Жуку  Бадаро  с лошади.
Виржилио обнимает женщину. Эстер, полусонная, улыбается:
     - Не сейчас, милый...
     И тоска нарастает.  Виржилио торопливо  одевается.  Он  чувствует
потребность  побыть  под  дождем,  чтобы  ливень  охладил его пылающую
голову,  смыл кровь с его  рук,  обмыл  его  загрязненное  сердце.  Он
забывает,  что  должен  спуститься  на  цыпочках,  чтобы  не разбудить
служанок.  И через двор выходит на железнодорожное полотно,  срывает с
себя шляпу,  давая каплям дождя катиться по лицу, как будто это слезы,
хотя он и не плакал.

5

     Однако не было причин ни для  тоски  Виржилио,  ни  для  радости,
которую  Жессе  рассчитывал  увидеть  на лице Орасио,  остановившегося
переночевать у него в Табокасе. Полковник с того времени, как начались
стычки  из-за Секейро-Гранде,  перестал ездить ночью по дорогам,  даже
если его сопровождали жагунсо.  В  Табокасе  его  задержали  кое-какие
дела,  и он остался, с тем чтобы выехать на следующее утро. А сейчас в
конце  дня  развлекался,  сидя  в  кабинете  Жессе,  который  принимал
больных.  И так как все они были его знакомыми и избирателями,  Орасио
не терял даром времени. Для каждого у него находилось доброе слово. Он
расспрашивал их о жизни, о семьях. Когда хотел, он умел быть любезным.
А в этот день он чувствовал себя очень хорошо:  ему было весело, и эта
веселость  возрастала  по мере наступления вечера.  Из окна врачебного
кабинета он видел Жуку Бадаро в сапогах со шпорами,  разгуливавшего по
улицам  Табокаса,  вот  он  выходит из лавки скобяных товаров Азеведо.
Орасио с удовлетворением улыбнулся,  задержал взгляд на фигуре  врага,
который, по-видимому, нервничал.
     В этот момент посланный им жагунсо уже направлялся к месту засады
на дороге в Феррадас. Нелегко было убедить Виржилио... Орасио нравился
адвокат,  и он был уверен,  что оказывает большую услугу, предоставляя
ему,  Виржилио,  честь  уничтожения  Жуки  Бадаро,  не  подвергая себя
опасности.  Он высунулся из окна,  чтобы поздороваться с женой  Силэио
Маозинья,  владельца небольшого участка,  граничащего с Палестиной,  -
одной из крепких опор Орасио в этом краю.
     Эта женщина  пришла  за доктором Жессе;  она еле добралась сюда с
плантации,  притащив  с  собой  изнуренного   лихорадкой   мужа.   Они
остановились   в  своем  домике  по  ту  сторону  реки.  Женщина  была
обеспокоена состоянием больного.  Пришлось принести его с плантации  в
гамаке, Силвио не смог даже сесть на лошадь.
     Орасио проводил доктора к больному,  помог ему уложить Силвио  на
кровать,  предложил свои услуги.  Спросил жену,  не нуждается ли она в
деньгах.  Жессе было известно,  что Орасио держался любезно со  своими
избирателями  и  друзьями,  однако  ему  показалось,  что  в этот день
Орасио,  пожалуй,  перебарщивает,  он даже не  захотел  уйти,  остался
помогать   женщине   -   подложить  больному  судно,  сменить  одежду,
пропитавшуюся потом,  подать лекарства,  за которыми послали в аптеку.
Выходя, Жессе отвел полковника в сторону и предупредил:
     - Дело пропащее...
     - Да что вы говорите!..
     У врача не было никакой надежды.
     - Эта  лихорадка  такова,  что  если сразу не побьешь ее,  то уже
ничего не помогает. Ему не протянуть до завтра... А вы должны пойти со
мной и принять ванну,  промыть руки спиртом.  С этой лихорадкой шутить
нельзя, можно вмиг заразиться...
     Однако Орасио рассмеялся и пробыл в доме Силвио до вечера, обещал
попозже еще зайти. И лишь перед тем, как сесть обедать, он вымыл руки,
подтрунивая  над  опасениями  доктора  и уверяя,  что лихорадка его не
берет.  Жессе пустился в научные объяснения; эта неизвестная лихорадка
составляла  одну  из его главных забот.  Она за короткое время убивала
человека,  и не было лекарств,  которые излечивали бы ее. Однако ничто
не  нарушило  радостного  настроения  Орасио  в  этот  вечер.  Он  был
настолько любезен, что вернулся в дом Силвио, чтобы помочь больному, и
сам пошел за доктором Жессе, когда у Силвио началась агония. По дороге
он предупредил падре. Когда они пришли, Силвио уже скончался, жена его
плакала  в  углу.  Орасио  вспомнил,  что  в  эту  минуту Жука Бадаро,
очевидно,  тоже  уже  мертв;  он  лежит  распростертый  на  дороге   с
открытыми,  остекленевшими глазами,  такими же,  как у Силвио.  Орасио
предложил вдове оплатить  расходы  по  погребению  и  помог  переодеть
покойника.
     Но на самом деле не было оснований ни для радости Орасио,  ни для
страданий  Виржилио.  Виновник  этой  радости  и этих страданий - Жука
Бадаро - ехал верхом на фазенду;  на  дороге  остался  труп  человека,
который поджидал его в засаде.  За Жукой, согнувшись на осле, которого
вел под уздцы Вириато,  ехал раненый Антонио Витор,  вторично  спасший
хозяину жизнь. Но теперь это был счастливый случай. Когда находившийся
в засаде жагунсо,  вглядевшись в первого всадника и узнав в  нем  Жуку
Бадаро,  поднял уже ружье и стал целиться, Антонио Витор вдруг услышал
еле заметный шорох у дороги.  Подумав,  что это какая-нибудь пака  или
броненосец, он направил осла прямо в заросли, держа в руке револьвер -
ему хотелось убить животное и  отвезти  его  в  подарок  доне  Ане.  И
неожиданно увидел жагунсо,  поднимающего ружье.  Тут же выстрелил,  но
промахнулся.  Человек в  засаде  мгновенно  повернулся  к  нему,  тоже
выстрелил  и  ранил Антонио Витора в ногу;  он не попал в грудь только
потому,  что тот соскакивал в этот момент с  осла.  Услышав  выстрелы,
Жука  и Вириато подъехали туда,  и жагунсо не успел спастись бегством.
Прежде,  чем убить его,  и даже прежде,  чем  оказать  помощь  Антонио
Витору,  Жука  обратился  к  жагунсо  с вопросом:  (Пака - бразильская
свинка.)
     - Скажи - кто, и я отпущу тебя с миром...
     Жагунсо признался:
     - Доктор Виржилио и полковник Орасио...
     Когда он уже уходил,  Вириато  вскинул  ружье,  вспышка  выстрела
осветила ночной мрак,  человек упал лицом вперед. Жука, перевязывавший
Антонио Витору ногу куском своей шелковой  рубашки,  вскочил,  услышав
выстрел:
     - Разве я не сказал,  что он может уйти с миром!  -  закричал  он
раздраженно.
     Вириато начал оправдываться:
     - Ну что ж, хозяин, одним меньше...
     - Я научу тебя повиновению.  Если я что-нибудь приказываю,  так и
должно быть. Жука Бадаро слов на ветер не бросает.
     Вириато опустил  голову,  ничего  не  ответил.  Они   подошли   к
человеку, он только что скончался. Жука сделал недовольную гримасу.
     - Иди-ка, помоги! - обратился он к Вириато.
     Они посадили Антонио Витора на осла. Вириато взялся за поводья, и
они тронулись шагом.  Так дошли они до фазенды;  керосиновые лампы еще
горели - Синьо волновался за брата,  которого ожидал много раньше. Все
вышли во двор;  прибежали жагунсо и работники и помогли Антонио Витору
сойти  с осла.  Посыпались вопросы,  люди столпились,  стремясь помочь
раненому.  Сам Синьо Бадаро подхватил Антонио Витора за плечи, и отвел
внутрь дома, где его уложили на скамью.
     Дона Ана кликнула Раймунду,  велела ей принести  спирта  и  воды.
Услышав имя мулатки,  Антонио Витор обернулся.  И только он и дона Ана
заметили, что руки Раймунды дрожали, когда она передавала пакет ваты и
флакон  со  спиртом.  Она осталась помочь доне Ане сделать перевязку -
пуля лишь пробила мякоть ноги, не задев кости, - и ее грубые и тяжелые
руки  стали  нежными,  мягкими.  Для  Антонио  Витора  они  были  куда
приятнее, нежнее и ласковее, чем легкие изящные ручки доны Аны Бадаро.

6

     Ясным, солнечным  утром   мулатка   Раймунда   вошла   в   хижину
работников.  Она  принесла  бутылку  молока  и хлеб,  который дона Ана
послала Антонио  Витору.  В  хижине  было  пусто,  работники  ушли  на
плантацию  собирать  какао.  Антонио Витор спал беспокойным горячечным
сном.  Раймунда остановилась у постели спящего и посмотрела  на  него.
Перевязанная  нога  высунулась  из-под старенького одеяла.  Видна была
огромная ступня,  покрытая засохшим клейким соком какао.  В этот вечер
он  не будет ждать ее на берегу реки,  чтобы помочь ей поднять бидон с
водой. Раймунда неожиданно испугалась. Неужели он умрет? Правда, Синьо
Бадаро сказал,  что рана пустяковая,  что через три-четыре дня Антонио
Витор будет уже на ногах и сможет участвовать в новых делах. Но все же
Раймунда испугалась,  и,  если бы негр Жеремиас не умер, она, пожалуй,
решилась бы сходить в лес к колдуну  за  снадобьем.  Она  не  доверяла
этому   аптечному  лекарству,  стоящему  рядом  с  топчаном  больного,
лекарству,  которое она сейчас должна ему дать. Раймунда знала молитву
против  лихорадки и укуса змеи:  этой молитве научила ее мать на кухне
каза-гранде.  Она опустилась на колени и, прежде чем разбудить Антонио
Витора и дать ему лекарство, прочла молитву:
     "Проклятая лихорадка,  я тебя трижды зарою вглубь земли. В первый
раз во имя Отца;  во второй раз во имя Сына;  в третий раз во имя Духа
Святого;  милостью девы Марии и всех святых.  Я  тебя  заклинаю,  злая
лихорадка, приказываю тебе вернуться вглубь земли, оставив моего..."
     Как учила старая негритянка Ризолета, дойдя до этого места, нужно
было назвать степень родства больного по отношению к тому, кто за него
молится:  моего брата, моего мужа, моего отца, моего хозяина. Раймунда
на  мгновение  заколебалась.  Если бы состояние Антонио Витора не было
таким серьезным и он в эту минуту не  спал,  мулатка  Раймунда,  может
быть, и прервала молитву на этом месте. Но она решилась и продолжила:
     "...оставив моего милого излеченным от всех недугов. Аминь".
     Антонио Витор   проснулся.   Ее   лицо   снова  приняло  сердитое
выражение. Она грубо обратилась к нему:
     - Пора принимать лекарство...
     Мулатка своею полной рукой приподняла ему голову.  Антонио  Витор
проглотил ложку лекарства,  взглянул на Раймунду воспаленными глазами.
Она подошла к очагу, вернее, к тому, что здесь именовалось очагом: это
были  три  камня,  между  которыми  лежали  потухшие  угли и несколько
головешек.  Выплеснула воду,  налила в банку молока,  разожгла  огонь.
Антонио  Витор  взглядом  следил  за ней.  Он не знал,  с чего начать.
Раймунда присела на корточки у очага,  ожидая,  пока  закипит  молоко.
Антонио Витор решился и позвал:
     - Раймунда.
     Она повернула голову, посмотрела на него.
     - Поди сюда.
     Она подошла с недовольным видом, маленькими шажками, не спеша.
     - Сядь здесь, - попросил он, освобождая место на краю топчана.
     - Нет.
     Антонио Витор взглянул на нее и, собравшись с силами, спросил:
     - Хочешь выйти за меня?
     Она рассердилась еще больше.  Лицо ее нахмурилось,  руки теребили
подол юбки, глаза уставились в пол. Ничего не ответив, она поспешила к
очагу, где закипало молоко:
     - Чуть не убежало...
     Антонио Витор вытянулся на постели, утомленный сделанным усилием.
Она вскипятила воду для кофе,  налила в кружку,  размочила хлеб, чтобы
ему было легче есть. Затем вымыла посуду и залила в очаге огонь.
     - В полдень я вернусь.
     Антонио Витор ничего не сказал,  он только смотрел на нее. Прежде
чем  выйти,  она  еще раз остановилась перед ним,  снова уставившись в
пол, теребя юбку, лицо ее было сердитым, голос тоже:
     - Если крестный Синьо позволит, я согласна, ладно...
     И исчезла.  Антонио Витор почувствовал,  что у  него  поднимается
температура.

7

     Жука Бадаро  только  что  договорился с Синьо о последних деталях
вырубки леса. В понедельник они начнут. Они уже выбрали людей - и тех,
кто  будет рубить деревья и выжигать лес,  и тех,  кто будет с ружьями
охранять их.
     - В понедельник я отправляюсь в лес...
     Синьо сидел  в  своем  высоком  кресле.  Жука  хотел  еще  что-то
сказать, Синьо ждал.
     - Хороший парень этот Антонио Витор...
     - Да, он молодец, - согласился Синьо.
     Жука рассмеялся:
     - И  чудной же этот народ.  Я заходил к нему поговорить.  Ведь он
меня уже второй раз спасает от беды... Первый раз в Табокасе, помнишь?
     - Как же, помню...
     - Вчера снова.  Я зашел, спрашиваю, чего бы он хотел. Говорю, что
решил  подарить  ему  тот  участок  земли,  который  мы в прошлом году
выжгли,  но не успели засадить,  на границе  с  Репартименто.  Хорошая
земля,  там получится порядочная плантация...  Так знаешь,  что он мне
ответил?
     - Что же?
     Жука снова рассмеялся:
     - Он  сказал,  что  желает  только одного - чтобы ты разрешил ему
повенчаться с Раймундой.  Нет,  ты только подумай!..  У  каждого  своя
мания...  Я дарю дураку землю,  а он предпочитает эту ведьму...  Ну, я
обещал, что ты дашь согласие...
     Синьо Бадаро не стал возражать:
     - А когда женится,  пусть получит и землю. Будешь в Ильеусе, вели
Женаро оформить дарственную запись в нотариальной конторе.  Он хороший
мулат...  И Раймунда тоже имеет право,  я обещал отцу,  что, когда она
надумает выходить замуж, не оставлю ее без приданого. Я согласен.
     Он хотел уже кликнуть Раймунду и  дону  Ану,  чтобы  сообщить  им
новость, но Жука остановил его жестом:
     - Дело в том, что со мной говорили еще об одном предложении...
     - Еще об одном?  Ты что же это,  стал для наших работников святым
Антонио?
     - На этот раз речь идет не о работнике...
     - А о ком же?
     Жука раздумывал, не зная, как приступить к делу:
     - Ведь  действительно  смешно...  Раймунда  и  дона  Ана   одного
возраста,   обе   вскормлены  одной  негритянкой  Ризолетой...  Вместе
росли...
     - Дона  Ана?  -  Синьо  Бадаро  прищурил  глаза,  провел рукой по
бороде.
     - Речь  идет  о  капитане Жоане Магальяэнс.  Он говорил со мной в
Ильеусе... Похоже, дельный человек...
     Синьо Бадаро закрыл глаза. Потом открыл их и произнес:
     - Я заметил,  что дело клонится к этому.  Достаточно было видеть,
как  дона  Ана  льнет  к  капитану...  И  здесь,  и в Ильеусе во время
праздничной процессии...
     - Ну, и как твое мнение?
     Синьо задумался:
     - Дело  в том,  что его здесь никто толком не знает.  Он говорит,
что в Рио он важная персона, что у него там и то и это, но никто о нем
ничего толком не знает. А тебе что известно?
     - Я знаю не больше твоего.  Но думаю,  что у него ничего нет. Тут
все  начинается  заново,  Синьо,  тебе  ведь это хорошо известно,  все
начинается заново,  и ценность человека определяется лишь со временем.
Кто  знает,  что  у  кого  осталось  позади?  Важно то,  что у каждого
впереди.  А капитан, мне кажется, человек, способный смело окунуться в
нашу жизнь.
     - Возможно...
     - Он  взялся  обмерять  землю  без  регистрации здесь диплома;  я
уверен, он это сделал ради денег, а не из дружбы. Но дону Ану он хочет
получить не ради денег,  а по любви. Я знаю людей так же хорошо, как и
землю...  Он хочет жениться;  возможно, у него за душой нет ни гроша и
ему придется начинать все с начала.  Но он действует смело.  Он лучше,
чем кто-нибудь другой, помышляющий лишь о праздной жизни...
     Синьо думал  с  полузакрытыми  глазами,  разглаживая  свою черную
бороду. Жука продолжал:
     - Учти одно,  Синьо.  У тебя единственная дочь,  у меня вовсе нет
детей,  разве что на улице,  но те не носят моего имени. Олга не может
иметь  детей,  врач  уже  ей  сказал  об этом.  Придет день - и я паду
сраженный  выстрелом;  ты  знаешь,  что  так  будет.  Врагов  у   меня
достаточно...   Я   не  доживу  до  конца  этой  борьбы.  А  когда  ты
состаришься,  кто будет тот Бадаро, что станет собирать какао и делать
политику в Ильеусе? Кто?
     Синьо не отвечал, Жука добавил:
     - Он человек того же склада,  что и мы...  Кто знает, может быть,
он профессиональный игрок...  Возможно, и так, мне об этом говорили. А
здесь  все  игра,  игра  с  дракой  под  занавес.  Такой  человек  нам
пригодится... Когда меня убьют, он займет мое место...
     Жука зашагал  по  комнате,  схватил  хлыст,  лежавший  на скамье,
ударил им по сапогу.
     - Ты  можешь  выдать  ее замуж за адвоката или врача,  но какой в
этом толк?  Он проест доходы с какао и никогда не  разведет  ни  одной
плантации,  никогда не станет вырубать лес. Вместо этого он отправится
путешествовать,  наслаждаться тем,  что раньше  ему  было  недоступно.
Капитан все это уже испытал, теперь он хочет сажать какао. Потому, мне
кажется, он нам подходит...
     Раймунда вошла было в комнату подмести пол, но Синьо знаком велел
ей уйти. Жука продолжал:
     - Я ему сказал:  только одно условие, капитан - тому, кто женится
на доне Ане,  придется взять ее имя.  Это  противоречит  существующему
всюду  в  мире  обычаю:  муж  дает имя жене.  Кто женится на доне Ане,
должен стать Бадаро...
     - Ну, и что же он ответил?
     - Поначалу это ему не понравилось.  Он заявил,  что  Магальяэнсы,
мол,  тоже  известная фамилия.  Потом,  когда увидел,  что нет выхода,
согласился.
     Синьо Бадаро крикнул:
     - Дона Ана! Раймунда! Подите сюда!
     Они вошли.  Дона Ана,  по-видимому,  подозревала,  о чем говорили
отец и дядя.  Раймунда пришла со щеткой в руке - она  думала,  что  ее
зовут подмести комнату. Синьо начал с нее.
     - Антонио Витор хочет на  тебе  жениться...  Я  дал  согласие.  В
приданое  я  тебе дарю землю,  что позади плантации Репартименто.  Как
ты-то, согласна?
     Раймунда не знала, куда девать глаза.
     - Если вы, крестный, одобряете...
     - Тогда готовься к свадьбе. Мы ее скоро справим; что терять время
даром... Можешь идти к себе.
     Раймунда вышла. Синьо велел доне Ане подойти поближе:
     - Просят и твоей руки, дочка. Жука одобряет, а я вот не знаю, что
сказать... Это тот капитан, что был здесь... Как ты на это смотришь?
     Дона Ана выглядела сейчас так  же,  как  Раймунда  перед  Антонио
Витором.  Она уставилась в пол,  руки ее теребили юбку,  она не знала,
что ответить:
     - Капитан Жоан Магальяэнс?
     - Он самый. Ну что, он тебе нравится?
     - Да, папа, нравится.
     Синьо Бадаро медленно поглаживал бороду:
     - Возьми библию, посмотрим, что она нам скажет...
     Тогда дона Ана подняла глаза от  пола,  оторвала  руки  от  юбки,
голос ее прозвучал твердо и решительно:
     - Что бы там ни  говорилось,  отец,  я  выйду  только  за  одного
человека   в  мире  -  за  капитана.  Даже  если  вы  мне  откажете  в
благословении...
     Сказала и бросилась отцу в ноги, обнимая его колени.

8

     Доктор Жессе   покинул   представление   на   середине.  Любители
табокасской  труппы  остались  без  своего  режиссера,   выполнявшего,
кстати,   и   обязанности   суфлера.  Это  несколько  помешало  успеху
спектакля,  так как некоторые артисты недостаточно хорошо  знали  свои
роли  и  играли  под  суфлера.  Все же уход доктора Жессе не мог иметь
большого значения,  потому что жители Табокаса уделили  мало  внимания
обсуждению   спектакля   "Вампиры   общества",  -  город  был  охвачен
волнением,  вызванным вестью,  принесенной человеком,  которого срочно
прислали за доктором: Орасио заболел, он заразился лихорадкой.
     Доктор Жессе  ушел  с  середины  спектакля,  собрал   в   чемодан
лекарства и тут же сел на лошадь.  Человек,