вился?

     Да! Он сказал, что владеть небом имеет право только  тот, кто полностью
оторвался от земли!  Оторваться от земли  - оторваться от всех ее дел, от ее
мелочных  забот и страстей. А  для  этого надо переродиться, уйти  от самого
себя, достичь нирваны, познав истины неба...

     Выходит,  что  Цзонхава  призывал  всех   повторить  подвиг  Будды,  но
по-своему?  Он  возвысил учение,  сделал  его  равным  небу,  зачеркнув  его
простоту, будничность  и  приземленность.  Зачем -  понятно: он  хотел пойти
дальше и выше  Будды! Но как и почему  Цзонхава осмелился оспорить  главное:
небо не для избранных, а для всех, кто праведной жизнью своей  и бесконечной
цепью перерождений достигнет нирваны и сольется с вечностью?

     Дальше...  Идти  к Истине  можно одному, а можно вести  к  ней  других,
жаждущих ее познания. Будда шел один, но лам - носителей его учения - много.
Если все они достигнут нирваны и станут богами, то не слишком ли густо будет
заселено небо?

     Гонгор рассмеялся: сейчас в пантеоне махаяны их больше шести тысяч! Как
же Цзонхава  сумел перешагнуть через это  святотатство и  наложить  на  свой
первый след-узор - второй, еще более дерзкий?

     По-видимому, он рассуждал так: свой путь  Будда прошел  один, но это не
значит, что при желании и воле его нельзя повторить!  И потому повторить его
может  каждый,  освободивший  себя  от  земного.  Но  это  -  хинаяна: малая
колесница, везущая к небу одного святого! Мастер же выбрал другую  колесницу
- большую, везущую к небу многих!2

     Гонгор потер лоб.  Если стоять на каноне  буддизма неколебимо, то путей
для колесниц Цзонхавы на небо нет и быть  не может! Но  ведь Великий Учитель
их нашел! И не только нашел для себя и своих избранных, но и для всех людей!

     - Надо во всем разобраться самому, подсказки мудрецов мне не помогут! -
Гонгор  прошелся по келье, подбрасывая  и ловя монету, доставленную от Мунко
лхрамбой Бабыем. - Таши-лама торопит, иначе не было бы посланца...

     Поняв путь Цзонхавы, проложенный им по буддизму, Гонгор  легко проложит
свой путь по  ламаизму,  создав  каноны  новой веры на  основе двух старых -
каноны Шамбалы.  Таши-лама дал опасное  задание. Опасное и трудное! Если он,
Гонгор, запутается и исказит  основу основ,  ему не сносить головы... Панчен
Ринпоче  ничего  не возьмет на  себя, кроме славы! Он  только даст имя новой
религии и отошлет миссионеров ее на запад.

     - Надо спешить! Этот лхрамба  Бабый  не  может  ждать долго. К тому же,
Самдан...

     Это было  самое неприятное -  если Самдан узнает,  над чем работает он,
Гонгор, неизбежно вмешается,  и  тогда таши-лама будет иметь  дело  только с
ним!  А потерять доверие  Панчена  Ринпоче  много опаснее, чем вызвать  гнев
Тубданя Джямцо, далай-ламы...

     Гонгор снял тяжелого бурхана с книги Цзонхавы и снова начал поиск тайны
Великого Мудреца.

     Лхрамба  "Эрдэнэ-дзу" Самдан пришел с караваном в пять верблюдов  через
три дня. Выгрузив мешки на складах своей лаборатории, сняв  пыльные одежды и
обмыв тело, он вызвал Нанжина.

     - Говори о новостях в дацане.

     - Приехал лхрамба от таши-ламы. Имени я не знаю.

     - Что он делает?

     - С ним все время беседует  сам хубилган. С другими гость  разговоры не
ведет и все свободное время читает книги.

     - Что же,  он приехал в дацан,  чтобы книги  читать? - криво усмехнулся
Самдан. - Постарайся разузнать о нем все, что нужно!

     - Слушаюсь, гэлун.

     Самдан почувствовал неясную тревогу в  душе, но не дал ей разрастись  в
озабоченность. "От таши-ламы мудрецы приезжают по серьезным делам! Но почему
к Гонгору, разве он занимается обучением лам?"

     Их  отношения  с ширетуем дацана  давно  уже  были натянутыми.  А  ведь
когда-то  жили  душа  в  душу   и  хорошо  понимали  друг  друга!   Причиной
подозрительности,  а потом и  раздора  стал  нездоровый  интерес  Гонгора  к
научным делам Самдана.

     - Может,  прямо  спросить у  Гонгора,  что  за  гость живет в дацане? -
произнес Самдан вслух  и рассмеялся: -  Так он и  скажет! Впрочем, что-то он
все равно скажет...

     Заперев  дверь   лаборатории,   Самдан   не  спеша,   с   достоинством,
соответствующим  его  рангу  и  значению в "Эрдэнэ-дзу",  двинулся к  покоям
хубилгана.  По  пути  он заглянул в  библиотеку, чтобы  взять последний  том
"Махабхараты"3.  Заходить  к хамбо-ламе  ученому  ламе  без  книги  было  не
принято, как и без приспособлений для письма. Не четки
     же ему перебирать, как какому-нибудь зачуханному баньди, типа Нанжина!

     В библиотеке  Самдан увидел незнакомого ему ламу в чалме, склонившегося
над  листами  книги Цзонхавы.  Прижав  ладонь к  сердцу, Самдан  поклонился,
прилепив к губам вежливую улыбку. Незнакомец  ответил таким же кивком, но на
лице его была растерянность, если не испуг. Странно, от чего бы это?

     - Извините, что помешал вам.

     -  Это  я  должен извиниться  перед вами, что занял  помещение, которое
принадлежит всем ламам дацана!

     Незнакомец  говорил  на   хорошем   тибетском  'языке,  но  с  каким-то
неуловимым  акцентом, не похожим на бурятский, тем  более монгольский. Уж не
китаец ли он?

     - Я сейчас уйду,  но должен вам заметить, что  в дацане  имеется лучший
Цзонхава, чем тот, который читаете вы. Это  - копия, к тому же плохая: много
пропусков, неточностей и просто ошибок.

     - Оригинал читает хамбо-лама Гонгор.

     -  Гонгор?  -  удивился  Самдан.  -  Читает  Цзонхаву? Это была  вторая
неожиданная  новость! Гонгор,  который вообще  равнодушен  к  книгам,  вдруг
взялся  за "Лам-рим  чэн-по"! С чего  бы это вдруг?! Уж  не  связано  ли это
как-то с поручением таши-ламы и странным гостем?

     - Послушайте, уважаемый... Вы и есть тот лхрамба, что прибыл с каким-то
поручением к Гонгору?

     - Да, я - лхрамба Бабый.

     - Очень странное имя для монгола...

     -  Я  -  бурят по  матери  и калмык по  отцу.  Отсюда - имя  и  акцент.
Извините.

     - Очень  рад  был с  вами познакомиться,  хотя ваше  имя мне ничего  не
говорит. А я знаю многих ученых лам... Я - лхрамба дацана Самдан, лекарь.

     Бабый  вздрогнул: имя было громким. Уж не тот ли это Самдан, который по
пульсу  мог  определить  300  болезней? Лхрамба дацана  прошел  к одному  из
дальних шкафов и, взяв какую-то книгу, склонился в прощальном поклоне:

     -  Мы еще  увидимся с вами,  лхрамба,  и  обо  всем более  обстоятельно
поговорим! В том числе и о благословенном Цзонхаве...

     Самдан ушел, но тяжесть  не снялась с души Бабыя. Она удесятерилась. Не
сегодня, так завтра этот лхрамба невзначай  устроит ему  экзамен, и  если он
его  не выдержит...  О своем позоре  самозванца Бабый думать  не  хотел.  Он
теперь  думал  только  о  побеге  из   дацана.  Но  это  был  первый  порыв.
Успокоившись, Бабый пришел к  мысли, что лхрамба-лекарь не так и страшен для
него,  как,   если   бы   ему   подвернулся   лхрамба-богослов...   Впрочем,
покровительство хубилгана Гонгора тоже ведь что-нибудь стоит?

     Решительно  отодвинув  том  Цзонхавы,  Бабый  прошел к тем  шкафам, где
выбирал  себе  книгу  лхрамба Самдан.  Но  здесь  были не  медицинские и  не
богословские сочинения, как он  предполагал,  а записи  древних индийских  и
китайских легенд... Он что, еще и поэт, этот лекарь Самдан?

     А  лхрамба Самдан  и  не подозревал даже,  что  так  напугал  гостя.  В
общем-то Бабый ему понравился, и, судя  по  первому  впечатлению, со стороны
нового лхрамбы  ему  никакая  опасность не грозила. Выполнив  поручение,  он
уедет. А вот Гонгор останется. И останутся их натянутые отношения, медленно,
но неуклонно переходящие во вражду.

     Хамбо-лама стоял у окна  и  о  чем-то  мучительно думал, держа в  левой
руке, бессильно опущенной вниз, длинный лист из книги Цзонхавы. Гость сказал
правду: Гонгор, действительно, зачем-то читал  знаменитую книгу  реформатора
буддизма! Кивнув  на вежливое  приветствие  лхрамбы, он вяло поинтересовался
его  самочувствием и  снова  кивнул,  не выслушав  ответа  до  конца.  Потом
оживился,  прошел  к столику,  положил прочитанный  лист  на стопку  других,
пригласил сесть и тихо заговорил о Цзонхаве:

     -  Великий учитель сумел использовать догматику буддизма для построения
ламаизма - в тогдашних условиях совершенно  нового религиозного течения4 - и
избежал при этом участи  других богохульников. Как  и почему это  случилось,
лхрамба?

     Самдан  нахмурился, побарабанил  пальцами по шелковому переплету  своей
книги,  лежащей у  него на  коленях, заговорил не спеша, обдуманно, зная  по
опыту коварство Гонгора:

     - В то время, когда Цзонхава взялся за обновление буддизма, он почти не
исповедывался  даже  в  Индии. Больше того, зарождались другие  религии, где
Будде  отводилась довольно  скромная  роль.  В частности, индуизм, набравший
силу уже на основе брахманизма5, вводил свой пантеон божеств:  Брахму, Вишну
и Шиву.  Эта новая  троица  имела  свои  законы  и своих богов-помощников. И
ламаизм хорошо ложился на буддизм, который уже был растворен в индуизме и не
имел  своих фанатичных поклонников. Цзонхава  больше рисковал, когда обряжал
статую Большого Будды, чем вводя институт лам, хубилганов и  ботисатв... Тем
более,  что  первые  богослужения  по  новому образцу  отличались вызывающей
пышностью, красочностью, массовостью... Буддисты, какие еще оставались, были
убеждены,  что  Цзонхава  возвеличивает  их угасающую  религию,  а  индуисты
верили, что Цзонхава делает  поклонения их богам более  удобными и понятными
для тибетцев,
     где прочно сидели секты Бонпо и не поддавались никаким влияниям...

     - Так просто все? - удивился Гонгор. Самдан ответил уклончиво:

     - Не  совсем  просто, были свои  трудности  и у Цзонхавы, но само время
помогло ему  - время  брожения умов  и непокорства черни, разногласий  между
сильными мира, неопределенность  и  бесформенность  государственных  границ,
войны...

     Удовлетворенный Гонгор опустился на сиденье, отыскивая ногой скамеечку.

     -  Нового  лхрамбу видели, Самдан?  - Гонгор заглянул  своему мудрецу в
глаза и рассмеялся.  - Можете  попросить  его помочь  вам  в  лаборатории  с
лекарствами, чтобы не скучал!

     - У меня есть хорошие помощники,  - отказался Самдан.  - Да и не совсем
удобно загружать гостя работой...
     Тем более, что у него, наверное, есть и более важные дела в дацане?

     Сейчас Гонгор или скажет правду или опять уйдет от ответа. Если второе,
то Нанжину придется потрудиться на совесть, чтобы все разнюхать!

     -  Он ждет, когда я выполню поручение таши-ламы, чтобы уехать с нужными
бумагами в Таши-Лумпо. Думаю, дня через три-четыре его не  будет в дацане! -
Гонгор  покосился  на книгу, лежащую у  Самдана на  коленях, и  почти весело
закончил:  - И вы сможете пользоваться библиотекой, лхрамба, когда хотите  и
сколько хотите!


     Вечером Нанжин пришел сам.

     - Ну?  -  спросил его Самдан строго. -  Что ты узнал? Соглядатай слегка
замялся:

     - Вы  же сами, гэлун,  говорили с ним сегодня... Самдан схватил его  за
ухо,  притянул к себе,  спросил свистящим шепотом, не  забывая  одновременно
выворачивать ухо своего соглядатая:

     - Ты и за мной шпионишь, подлый? Для кого?

     -  Помилуйте,  гэлун! - взвыл Нанжин. - Что  вы такое говорите мне?! Да
разве бы я, ничтожный, посмел?! Самдан неохотно отпустил ухо баньди:

     - Пока  ты не  доказал обратного!  Ты ничего не узнал, даже  его имени!
Говори, не сопи, как теленок!

     - Он не выходит из библиотеки  и почти не  говорит со  своими ховраками
Монгушем  и Шаиром,  которых ему дал  хубилган... Но  они думают,  что он не
гэлун, как вы, а гэцул. даже - баньди...

     - Баньди?! -  удивился Самдан. - Где  ты  видел баньди, который  читает
книги, а не крутит хурдэ? Но Нанжин-уже понял, что угодил:

     - Он молится как баньди! И ест как баньди! И ведет себя с ховраками как
баньди!
     Самдан рассмеялся:

     -  Не  дает затрещин и не  выгоняет  их пинками из библиотеки? Он же  -
гость,  чужой  человек!  Какой чужой лама будет обижать  чужих  ховраков?  А
добрый - не беда, многие высокие ламы отличаются добротой и скромностью,
     не то, что ты...

     - Виноват, - потупился Нанжин. - Я думал...

     - Ты не выполнил моего поручения! - строго сказал Самдан, хотя мысленно
и отметил наблюдательность своего соглядатая. - Ты плетешь всякую нелепицу и
хочешь  меня  убедить,  что  заслужил  награду?  Придется  тебя отправить  к
Чижону... Уж он-то знает, что приказать своим стражникам-головорезам!

     Нанжин побледнел:

     - Дайте мне еще день, гэлун! Только день!

     -  Я тебе даю два дня. Два! Потому, что через три дня  гость уезжает из
дацана! Два дня и две ночи, понял?

     Нанжин попятился  к  выходу, но у самого  порога споткнулся о  железную
кочергу и едва  не  упал.  Когда за ним  закрылась  дверь,  Самдан задумчиво
щелкнул пальцами и
     пробормотал:

     -  Баньди... Но если он баньди, то он не может быть  лхрамбой, а только
сричжанге! Что-то тут не то и не так...

     И тут  же вспомнил  вопрос Гонгора о Цзонхаве. Хубилган, а - неуч! Мало
ли их, скороспелок? Может, и этот Бабый - настоящий  лхрамба  из выскочек...
Впрочем, какое ему, Самдану, дело до всего этого?  Ему нужен Гонгор и только
Гонгор!

     В дверь  робко постучали. Вошли Байыр и  Монгул -  ученики и  помощники
Самдана. Хорошие,  знающие  парни,  которым  давно  пора  носить  не  только
коричневые и красные, но и желтые одежды лам. Но Гонгор и тут не торопится -
нет, говорит,  знатоков, которые могли  бы проверить  их, а ты,  лхрамба, их
наставник, потому не можешь задавать свои вопросы. Для чего он учил тогда их
своему мастерству? Чтобы Гонгор  или другой высокий лама дацана  отправил их
чистить конюшни?

     Байыр  и  Монгул втащили два больших мешка, вытряхнули их  содержимое в
сушильный шкаф, составленный из  крупных и мелких решет с подогревом горячей
водой и  раскаленным воздухом  от специального рукава, соединенного с печью.
Повернулись, чтобы уйти на склад за новым грузом, но Самдан остановил их:

     - Садитесь, я хочу поговорить с вами...

     Ховраки  переглянулись  -  грозный и  требовательный Самдан не очень-то
баловал  их своим вниманием в  последнее время, занятый тяжбой с хубилганом.
Но он их по-своему любил, и они  об этом знали, отвечая ему привязанностью и
терпением. Они робко присели на скамью, потупились, не зная,  куда девать не
отмытые от грязи ладони.

     - Вы умеете делать лекарства от смерти, - начал Самдан сухо и негромко.
- Теперь я вас буду учить делать лекарства от жизни. Мы  привезли достаточно
трав,  собранных  в горах  и степях,  для  изготовления этого лекарства. Оно
делается только из  весенних и осенних трав, а  также  кореньев,  переживших
зиму и  накопивших  достаточное  количество  лечебных веществ. Лекарство  от
жизни не менее ценное, чем и лекарство от смерти...

     И Самдан  рассказал своим  ученикам, что  в  Тибете  есть целые  семьи,
знающие тайны ядов и считающие отравление людей и животных своей профессией,
которая  передается  по наследству.  Эти  мастера  достигли  многого в своем
искусстве  -  они  умеют отравлять не  только пищей и чаем,  но  и  дорогими
подношениями - кинжалами, кольцами, четками, тканями... Предосудительной эта
профессия не считается, поскольку отравить  человека высокого положения даже
выгодно... И хотя сама по себе эта профессия опасна, она нужна многим людям,
а значит, она - полезна!

     У Байыра и Монгула сами собой распахнулись рты от удивления  и радости:
если они  овладеют искусством изготовления хороших лекарств от жизни, то они
станут всесильными!

     Самдан перебрал специально отложенные травы, показал некоторые из них:

     -  Вот блекота,  или бешеная трава. Лишает  человека  памяти,  вызывает
удушье  и  бесноватость...  А  это  - чистуха, или  собачье  мыло.  Вызывает
судороги и удушья...  Этот корень  - пьяная трава, от  которой человека рвет
кровью и он лишается разума...

     До позднего времени продолжал Самдан свои занятия. Он  словно торопился
передать  ученикам  все то, что знал и умел сам. А потом, отпустив ховраков,
долго  сидел в оцепенении, стиснув голову руками... Ничего еще не случилось,
но Самдан чувствовал - все рушится!

     Гонгор  раза четыре  приглашал  Бабыя  к себе,  советуясь  по  мелочам,
связанным не столько с идеологией нового вероучения, сколько с укладом жизни
скотоводов и землепашцев, пастухов и охотников, живущих на Алтае. Бабый мало
чем  мог ему помочь,  поскольку общался  с  этими  людьми  только  у себя  в
Бурятии. А записи сада Мунко,  которые  он  нашел  в дугане, были непонятны:
знаки,  символы,  имена, цифры... Может, ссылки  на какие-то  книги,  может,
условное  письмо, предназначенное только  для  таши-ламы,  задания  которого
старик так и не успел назвать...

     У  Бабыя  была  смутная  надежда,  что  хубилган  Гонгор  сам   спросит
что-нибудь  о записях  сада Мунко,  но  тот  молчал, интересуясь  пустяками,
которые  вряд  ли  могли  бы  ему  помочь  при  составлении  документов  для
Шамбалы...

     Однажды он даже поставил Бабыя в тупик:

     - Вы знакомы с русскими противниками православия?

     - Да, в Бурятии их много.

     - Как вы думаете, раскольники  чем-то отличаются друг от друга? Или все
они молятся Христу?

     - Да, они молятся Христу, но по-своему.

     -  Как вы  думаете, лхрамба, эти русские  раскольники  могли бы принять
какие-либо каноны буддизма?

     - Я  плохо их знаю,  хубилган, - растерялся Бабый. - Почти не общался с
ними, но  я знаю, что  у них есть  свои  святыни:  обо,  могилы, праздники с
огнем,  свои  жрецы  и  древние книги, их девушки  занимаются  тантрическими
обрядами перед зеркалом, среди зимы некоторые из них кулают свою  молодежь в
ледяной воде,  и почти все  они мечтают  о  благословенной земле, называя ее
Беловодией и  Синегорией, которая по своим общим признакам чем-то напоминает
нашу Шамбалу,  и все они ждут прихода  своего мессии, который спасет  мир от
беды, воздаст праведникам и сурово накажет святотатцев... Вот, пожалуй, все.

     Гонгор долго думал, отвернувшись в окно, потом вздохнул:

     -  Благодарю вас,  лхрамба. Я почему-то так  и думал...  Шамбала  будет
принята всеми, она отвечает всем желаниям людей...

     Бабый  ушел в  библиотеку со смешаным чувством  растерянности и досады:
Гонгор делал что-то не то и  не так, а он не мог  вмешаться и помочь  ему по
той  простой причине, что не знал сути поручения  сада Мунко. Вряд ли старик
занимался изучением жизни русских раскольников-семейских6! У него было более
важное  задание,  которое он  перепоручил  Бабыю,  но не успел объяснить его
сути... Но ведь о чем-то говорили его степени мудрости, о которых он поведал
перед смертью!  И  как все это  связывалось с  монетой, с нелепыми вопросами
Гонгора, с непонятным  ожиданием каких-то бумаг  для таши-ламы? В какую игру
высоких лам он втянут?

     До  самого  вечера  Бабый не  находил  себе  места,  без дела перебирал
манускрипты,  не  замечая даже, что  некоторые  из  них написаны  китайскими
иероглифами. Успокоился он только после того, как нашел монгольскую рукопись
и углубился в нее, разом забыв о дацане, о Гонгоре, о самом себе...

     А  вечером  в  гости  к  Бабыю  пришел Самдан. Разговор  лхрамба  начал
издалека,  с пустяков,  стараясь никак и  ничем не обеспокоить  гостя. Потом
начал потихоньку прощупывать Бабыя,  очерчивая незримые  круги дозволенных и
недозволенных  тем,  грани  которых пересекались,  давая  направления  новым
мыслям, рождающим неожиданные,  порой  нелепые  обобщения.  Но  Бабый  легко
выбрался из дебрей  казуистики, в которой поднаторел  еще в "Велик сайхана",
чем,   похоже,  немало  удивил  Самдана,  ждавшего  легкой  победы  и  почти
уверенного в ней. Подумав, лхрамба дац