Дональд Бартельм
Рассказы


   Дональд Бартельм
   ФЛОРЕНС ГРИН - 81
   Восстание индейцев
   Стеклянная гора
   Critique de la vie quotidienne

   Из книги "Возвращайтесь, доктор Калигари" (1964)

   Перевел Алексей Михайлов

   Ужин с Флоренс Грин. Старушка сегодня явно в ударе: Хочу, говорит, по
заграницам. Ни фига себе заявочка! Все просто отпали. Самое главное, ни-
каких вам объяснений или там деталей.  Удовлетворенно окинув стол взгля-
дом, она - бац! - снова засыпает. Девчонка справа от нее здесь новенькая
и явно не рубит. Я пялюсь на нее, откровенно заискивая (в смысле, как бы
говорю:  не кипишись,  Кэтлин,  я все объясню позже, приватно). Чечевица
произрастает  в глубинах четвертой реки мира,  сибирской реки Обь длиной
3.200 миль. Мы болтаем о Кимое и Мацу. "...нужно с позиции силы. Как это
сделать лучше всего? Отказать засранцам в островах, даже если эти остро-
ва сами по себе бесполезны." Баскервилль,  второкурсник Школы  Известных
Писателей в Вестпорте, Коннектикут, (которую он, кстати, посещает именно
с целью стать великим писателем),  лихорадочно строчит.  Мацалки у  этой
новенькой...  Как коленки у моей секретарши - аж глаза лопаются. Флоренс
начала вечер многозначительно:  "Ванная наверху протекает, знаете ли..."
Что думает Герман Кан о Кимое и Мацу? Не могу вспомнить, не могу...
   Ох, Баскервилль!  Тупой  ты сукин сын!  Как ты можешь рассчитывать на
писательскую известность, если до сих пор не умеешь в первую очередь ду-
мать о себе? Разве это правильно? Разве умные люди так живут? Задумайся!
Вместо того,  чтобы пускать слюни по поводу Дж  Д.Рэтклиффа!  Санта-Ана,
самый маленький стотысячник Соединенных Штатов.  И все его 100.350 жите-
лей,  совместно коротающих бальбоански-синие тропические вечера,  думают
только о себе.  А я...  Молодой, даровитый и очень хочу нравиться. Впро-
чем,  подхалимничать мне приходится от беспомощности (читай, страха нас-
кучить вам).  Ага... Вот сижу, почеркиваю левой рученькой в журнальчике.
Акселератском таком,  развитом.  "Не напрягайся!"  называется  (социаль-
но-психологические изыскания на тему разборок, писем к редакторам и кры-
синых неврозов).  Ну не безвкусица ли? Бесспорно, но кто заплатит печат-
нику,  если Флоренс Грин упрет свой кошелек за границу.  Ответьте мне! В
журнале пишут: "Страх пациента наскучить доктору - единственный источник
беспокойства  в  классических случаях психоанализа." Врач,  естественно,
тоже за себя держится - не отдерешь.  Каждый час выделяет 10  сладостных
минут, чтобы выкурить сигаретку и вымыть руки. Ну так что, Читатель? Как
там у тебя с головой,  от всех этих разговоров про  сибирскую  реку  Обь
длиной 3.200 миль? У нас с тобой отличные роли: ты - Доктор (руки не за-
бываешь мыть?),  и аз,  который есмь,  который думает,  в общем, псих. Я
жонглирую ассоциациями.  Утонченно макаю твой нос в жижицу своей пробле-
мы. Ты думаешь, я боюсь тебе наскучить? Какого хрена? Это вот журнал "Не
напрягайся!" напрягает все,  что угодно: будь то кряхтение тверди земной
(приобские толчки) или межличностные отношения (Баскервилль  и  эта  но-
венькая).  И мы прямо таки "осязаем", как много напряга в мире. Или даже
в совершенном экземпляре меня.  С животом как  сжатый  кулак.  Замечаете
подхалимаж?  Единственый способ его расслабить, я имею в виду желудок, -
влить туда кварту джина "Фляйшман".  По моему,  вообще  отличный  способ
снимать напряжение.  Благословляю вас,  забегаловки, дарующие "Фляйшман"
на всех углах Санта-Аны и всяких прочих городишек! Без дураков.
   Новенькая - тоньше тонкого.  Со здоровенной грудью, сигналящей из вы-
реза,  и черными дырами вокруг глаз,  многообещающих глаз.  А уж как рот
откроет, такие жабы полезут... Я борюсь с искушением задрать майку и об-
рушить на нее великолепие своего пресса,  бицепсов и всего грудинно пле-
чевого пояса.  Джексон считал себя уроженцем Южной Каролины, что и запи-
сал его биограф Эймос Кендалл: мол, родился в округе Ланкастер. Но потом
появился Партон со своими документами. И Джексон заново родился. В Союз-
ном округе,  Северная Каролина,  а оттуда до границы с Южной меньше чет-
верти мили.  Джексон - мой идеал. Мне даже наплевать на современные слу-
хи,  что у него были паршивые трицепсы.  Вот такой я.  Культурист, поэт,
почитатель джексонова тулова, отец одного аборта и четырех недоношенных.
Ну? У кого из вас столько же подвигов и ни одной жены? Баскервиллю тяжко
не только в этой его Школе Известных Писателей в Вестпорте, Коннектикут.
Ему везде тяжко.  Потому что он - тормоз.  "Тормозит парень,  однако," -
сказал его первый учитель.  Второй был категоричней: "Этот парень тормо-
зит по всей трассе". Третий оказался самым честным: "Просто какой-то су-
кин тормоз,  мать его!" Главное,  все они были чертовски правы.  Пока  я
изучал Эндрю Джексона и аборты,  толпы вас шатались по улицам Санта-Аны,
штат Калифорния,  и прочих городишек,  и ведать не ведали обо всем этом.
"В случаях, когда пациент воспринимает доктора, как мудрого и многоопыт-
ного собирателя психологического материала,  знатока экзотических привы-
чек, у него нередко возникает тенденция представить себя красочней, экс-
центричней (или безумней),  чем на самом деле. Или он острит напропалую,
или  фантазирует." Сечете?  В журнале навалом такой фигни,  вползающей в
извилины.  Я, конечно, не стал бы открыто и печатно защищать джин Фляйш-
мана, как способ снять напряжение, но действительно как-то раз опублико-
вал статью под заголовком "Новое мнение об алкоголе",  написанную  одним
моим  талантливым  знакомым алкашом и вызвавшую поток одобрительных,  но
тщательно составленных писем от тайных пьянчуг с факультетов  психологии
по всей этой огромной, сухой и неверно понятой стране...
   "Просто какой-то  сукин тормоз,  мать его!" - отметил его третий учи-
тель на обсуждении специального курса для студентов-тупиц.  Имя  Баскер-
вилля в этом списке,  так сказать, занимало одно из почетных мест. Моло-
дой Баскервилль, вечно кривящийся от песчинок, которые морской ветер су-
ет ему в техасские глаза,  как счет за бесплатный солярий.  С ручонками,
судорожно сжимающими брошюрки на 20 баксов,  выхаренные конторой  у  Джо
Вейдера. (Интересно, думал Баскервилль, а эти борцы с кошмаром - они по-
хожи на пожарников? они что, правда с кошмаром борются? или наоборот его
создают?  Последнее - явно баскервилльский план-максимум). Представляете
тип?!  Даже тогда вынашивал замысел романа "Армия детей", для чего и по-
сещал лекции,  на которых его учили писать.  "Вы далеко пойдете, Баскер-
вилль," - брякнул секретарь приемной комиссии,  а восхитительные резуль-
таты  творческого  конкурса  лежали перед ним непроверенными.  "Теперь -
марш в бухгалтерию." "Доктор,  я тут пишу толстый роман.  Он будет назы-
ваться "Армия детей"!  (Интересно,  почему это мне кажется, что цветного
доктора с его смуглой рукой,  прикрывающей красную редиску, зовут Памела
Хэнсфорд  Джонсон?) Флоренс Грин - маленькая жирная бабенка восьмидесяти
одного года.  Со старушечьими синюшными ногами и множеством зеленых  де-
нег.  Нефтяные залежи глубоко в земле. Слава тому, кто наполнил вас про-
дуктом "Тексако".  Продукт "Тексако" разбивает мне сердце. Продукт "Тек-
сако" исключительно остр. Флоренс, которая не всегда была маленькой жир-
ной бабенкой, однажды совершила вояж со своим супругом, мистером Грином,
на "Графе Цеппелине". В шикарном салоне с шикарным роялем. Не обошлось и
без шикарного пианиста, Мага Мандрагора. Правда он не был расположен по-
бегать пальчиками.  С гелием тогда были проблемы. Тамошнее правительство
отказывалось его продавать хозяевам "Графа".  Название моей второй книги
непременно будет "Водород после Лейкхчрста".  Всю первую часть вечера мы
слушали занимательную историю о проблемах с ванной: "Я вызвала слесаря -
ну, чтобы посмотрел. А он мне говорит: надо менять. А я ему: у меня что,
225 долларов лишние что ли.  Не нужно мне новой, я просто хочу, чтобы вы
эту починили..." Может предложить ей раздобыть ванну из чистого гелия? Я
ведь не подхалимничаю? Она ведь думает о себе? "...А он мне говорит, что
ванна старая и запчастей к ней сейчас не сыщешь..." Теперь она неряшливо
спит во главе стола, если не считать ее таинственного заявления за супом
(Хочу по заграницам!),  и при том ничего о себе не рассказав...  Диаметр
Земли по нулевому меридиану составляет 7899,99 миль,  тогда как по эква-
тору - 7926,68. Запомните и запишите. Ничуточки не сомневаюсь, что цвет-
ной чурек передо мной - доктор. Дух эскулапа, сознание собственной необ-
ходимости  так  и  витают вокруг него.  Он встревает в разговор с видом:
сделайте меня Госсекретарем,  и тогда посмотрите. "Я вам одно скажу, там
чертовски  много китайцев".  До уссачки уверенная в собственной мудрости
Флоренс.  С одной почкой. Я - с двумя, плюс камни. Баскервилль. Забросан
камнями  педсоветом  Школы  Знаменитых Писателей после первого же своего
семинара.  Обвинен в формализме. Обмочен формалином. А Флоренс-то, поме-
шана на докторах. Почему я не соврал ей с самого начала? Представился бы
видным клиницистом, убыло бы меня? Зато смог бы сказать, что деньги нуж-
ны  для  важного  научного проекта (использование радиоактивных изотопов
для лечения рептилий).  С возможным применением в исследованиях  раковых
метастаз в желудке (аппендикс - натуральное земноводное). Оттяпал бы це-
лую кучу бабок безо всякого труда. Рак пугает Флоренс. Они бы просто сы-
пались с неба,  как радиоактивные осадки в Нью-Мексико.  А я...  Молодой
даровитый подхалим.  Сижу,  почеркиваю левой рученькой в  журнальчике...
по-моему,  это уже было? Да? И вы меня поняли? А имя ей точно не Кэтлин.
Джоан Грэхем еще куда ни шло.  Когда нас представляли она спросила: "О!!
Вы уроженец Далласа, мистер Баскервилль?" Нет, Джоан, крошка... Я корен-
ной бенгазиец. Прислан сюда ООН, чтобы ввинтить твою восхитительную жоп-
ку в сыру земельку...  Не сказал,  конечно.  А было бы четко, ей-Богу...
Потом она спросила Баскервилля, чем он занимается. Качок и поэт? (други-
ми словами,  силач и умница, каких еще земля не носила). "Оно движется,"
- воскликнул Мандрагор, указывая на рояль. И, хотя никто не заметил мед-
ленного скольжения,  все согласились.  Волшебная сила личности. (Флоренс
говорит, что тот рояль в салоне был незыблем, как Гибралтар).
   Человек, растусовавший материковых китайцев,  чешет в затылке,  где у
него, похоже, жировая киста. (Я могу прояснить ситуацию. Моим инструмен-
том будет доклад по теории игр.) Что, если Мандрагор все же сыграл бы...
Нет...  Что, если бы он уселся за инструмент, воздел кисти и... Что? Ос-
новные моря... Хотите послушать об основных морях? Флоренс расталкивают.
Люди начинают задавать вопросы. Если не эта страна, тогда какая? Италия?
"Нет," - Флоренс скалится сквозь свои изумруды,  - "не Италия.  Я была в
Италии. Хотя мистер Грин был просто очарован Италией." "Наскучить докто-
ру для пациента означает стать похожим на других.  Пациент изо всех  сил
борется за признание своей исключительности. И это, конечно, тактический
ход, уклонение от самой сути психоанализа." Первое, что Хоть-Куда-Амери-
канский-Парень сказанул Флоренс на самом краешке их знакомства: "Садам в
Вест-Сайрил-Коннолли пора закрываться." Такая реприка была  ей  приятна,
просто замечательная реплика, силою этой реплики Баскервилль и был снова
приглашен.  И во второй раз не оплошал:  "Прежде чем цветы дружбы увяли,
дружба усушила Гертруду Стайн". Джоан похожа на этих ослепительных деву-
шек из "Вог", дразнящих в своем микенском неглиже, голенькие животики со
льдом.  "Он движется," - произнес Мандрагор, и рояль приподнял себя вол-
шебно на несколько дюймов и закачался из стороны в сторону в  осторожном
болдуиновом  танце.  "Он  движется,"  - согласились остальные пассажиры,
околдованные постгипнотическим влиянием.  "Они движутся," - говорит Джо-
ан,  отсылая  к своему вырезу,  где тоже колышется из стороны в сторону,
вибрирует тайное движение Хайнца.  Я выношу супу серьезное  предупрежде-
ние,  задрапированное самыми недвусмысленными что ни есть выражениями, и
Джоан благодарно лыбится,  но не мне,  а Памеле Хэнсфорд Джонсон.  Может
быть,  Виргинские острова? "Мы там были в 1925-м, мистер Грин пон_сил, я
провозилась с его желудком всю ночь, и мухи, мухи - это что-то невероят-
ное." Они задают неправильные вопросы. "Где" - вместо "зачем". "Я как-то
читала, что средний возраст добровольцев Чана - тридцать семь лет. Да, с
такой компанией многого не навоюешь". Это точно, мне тоже тридцать семь,
и если Чан Кай-ши решил положиться на мужчин моего сорта,  ему  придется
распрощаться с материком. Охо-хо, нет ничего лучше интеллигентских поси-
делок,  за исключением перепихона, сдобренного легким итальянским апери-
тивом.
   Несмотря на  свою  уже упомянутую тормознутость,  которая,  возможно,
объясняет его равнодушие к великолепному индивидуальному плану обучения,
Баскервилль  никогда  не  рисковал застояться.  Напротив,  его постоянно
продвигали.  Хотя бы потому, что его стульчик постоянно нужно было усту-
пать какому-нибудь другому дитяте. (Баскервилль, таким образом, несмотря
на внушительный рост и огромный потенциал,  классифицируется как  дитч.)
Отчасти так.  Особенно, для тех кто никогда не думал, что Баскервиль мо-
жет вымахать до шести футов,  изучая технику Эндрю Джексона, гелий-водо-
род и аборты.  Где теперь мои мама и папа,  а? Со слов Флоренс, в цирку-
лярный июньский полдень 1945 года шел дождь, да такой, что им можно было
наполнить  таз  размером  с  море.  Она посиживала в шезлонге в северной
спальне (на одной из стен этой спальни висит двадцать фотографий Флоренс
в одинаковых рамках, от восемнадцати лет до восьмидесяти одного, она бы-
ла красоткой в восемнадцать) и читала номер "Лайфа". Там как раз напеча-
тали  первые  снимки  из Бухенвальда,  и она не могла отвести глаз,  она
прочла текст - или часть текста - и ее стошнило. Придя в себя, она проч-
ла  статью,  но не поняла ни слова.  Что значит "тотальное уничтожение"?
Ничего это не значило,  свидетель припоминал маленькую девочку - еще жи-
вую, ее за ногу швырнули в кузов на гору трупов, подготовленных к сожже-
нию.  Флоренс стало дурно. Она безотлагательно выехала в Гринбрайер, ку-
рорт в Западной Вирджинии.  Позже она позволила мне рассказать об основ-
ных морях:  Южно-Китайском,  Желтом,  Андаманском, Охотском. "Я вижу, вы
культурист," - говорит Джоан.  "Но не поэт," - парирует Баскервилль.  "А
что вы написали?" - спрашивает она.  "По большей части, я произношу реп-
лики,"  - говорю.  "Реплики - не литература." "У меня еще есть роман," -
отвечаю,  - "во вторник ему исполнится двенадцать лет". "Опубликован?" -
спрашивает. "Незавершен, - говорю, - но все равно очень суров и своевре-
менен. Знаете, там про армию, собранную из детей, совсем маленьких. Но я
их хорошо вооружил:  М-1,  карабины, пулеметы 30-го и 50-го калибра, 105
гаубиц, безоткатные пушки, нормально, словом. Центральная фигура - Гене-
рал. Ему пятнадцать лет. Однажды эта армия появляется в городе, в парке,
и занимает позиции.  А потом начинает убивать людей,  понимаете?" "Я ду-
маю,  мне не понравится".  "Мне тоже," - говорит Баскервиль, - "но какая
разница,  нравится мне или нет. Мистер Генри Джеймс пишет художественную
литературе, будто Оскар Уайльд из-под палки".
   Думает ли Флоренс о себе? "...А он мне говорит, что она старая и зап-
частей к ней не сыщешь..." В прошлом году Флоренс  пыталась  вступить  в
Корпус Мира,  а когда ей отказали, звонила и жаловалась самому Президен-
ту.  "Я всегда восхищалась сестрами Эндрюс," - говорит Джоан. Меня лихо-
радит. Вы не смерите мне температурку, доктор? Баскервилль, этот недоуч-
ка, высасывает всю нью-йоркскую мальвазию Тэйлора в пределах досягаемос-
ти,  попутно  обмозговывая  свой Грандиозный Замысел.  Франция?  Япония?
"Только не Япония,  дорогуша. Мы там прекрасно провели время, но я бы не
хотела попасть туда снова. Во Франции у меня маленькая племянница. У них
есть двадцать два акра возле Версаля.  Он граф и биохимик. Правда, заме-
чательно?" Еще кивок.  Они-то знают, что замечательно. Основные моря за-
мечательны,  важнейшие озера Земли замечательны, метрическая система во-
обще охуительна.  Давай замеряем что-нибудь вместе, Флоренс Грин, детка.
Я махну тебе здоровенный гектометр на один-единственный золотой  микрон.
Тишина  за  столом.  Словно  тусовка  ослеплена тремя сотнями миллионов.
Кстати, я не говорил, что у Флоренс Грин есть триста миллионов долларов?
У Флоренс Грин восьмидесяти одного года, с синюшными ногами, есть триста
миллионов долларов,  и в 1932-м она была платонически влюблена в диктора
Нормана Брокеншира,  влюблена в его голос.  "А тем временем муж Эдны Кэ-
зер,  который водит меня в церковь, у него в Порту такая хорошая работа,
у него вообще все здорово,  он второй муж Эдны,  первый был Пит Дафф, он
еще в эти неприятности попал,  о чем это я бишь? А, да! Когда Пол позво-
нил и сказал, что не может прийти, потому что его грыжа - ну, вы слышали
о его грыже - Джон сказал,  что сам подъедет и посмотрит.  Учтите, я все
это время пользовалась ванной на первом этаже!" Факт,  история флоренси-
ных радио-посиделок действительно интересна. Факт, я обещал написать це-
лый доклад "Полная История Радио-Посиделок Флоренс Грин". Или даже в ду-
хе семнадцатого века:  "Полная и Правдивая История Радио-Посиделок  Фло-
ренс Грин". Или даже... Вы заскучали, я чувствую. Позвольте мне. Я толь-
ко хочу сказать,  что она все еще способна вытягивать из  своей  древней
гортани особые душераздирающие звуки,  которыми обычно начинается "Капи-
та-а-а-ан Ми-и-идна-а-а-йт"... За столом затишье. Мы все погрязли в жес-
токой паузе. Здоровенное вводное слово (здесь я вставлю описание тросто-
чек.  Тросточки Флоренс занимают специальную комнату. Комнату, в которой
их целая коллекция. Тут их сотни: черные и гибкие тросточки Фреда Астера
и шершавые изжеванные альпенштоки,  терновник и дубины,  окованные желе-
зом,  дрыны  и чванливые аристократы,  бамбук и железное дерево,  клен и
ложный вяз, трости из Танжера, Мэна, Цюриха, Панама-Сити, Квебека, Того,
Дакот и Борнео, покоящиеся в своих неглубоких ложах, похожие на ружейные
пирамидки в арсенале.  Куда бы Флоренс не наведывалась, она всегда поку-
пала одну или несколько тросточек.  Некоторые она сделала сама,  обдирая
кору с зеленого невыдержанного дерева.  Потом осторожно  их  высушивала,
потом накладывала слой за слоем специальный лак,  потом полировала. Бес-
конечно.  Вечерами.  После заката и ужина), огромное, как Охотское море,
590,000  квадратных миль.  Я вспоминаю себя в немецком ресторане на Лек-
сингтон - выдуваю пузыри в кружке.  За соседним столом - шестеро немцев,
молодых,  смеются и разговаривают.  Здесь и сейчас,  за столом у Флоренс
Грин сидит поэт Вперед Христианин, у чьих очков - дужки широкие и сереб-
ряные,  а не тускло-черепаховые,  как у настоящих поэтов и качков, и чьи
стихи непременно начинаются со  слов  "Сквозь  все  мои  звенящие  мгно-
венья...". Меня беспокоят его реплики. Вдруг они лучше моих? Мы воскрес-
нем силою наших ослепительных реплик.  Что он ей говорит? Что он говорит
Джоан? Какой сорт лапши он впихивает ей в уши? Я едва удерживаюсь, чтобы
не подойти и не попросить его показать справку о почетном отчислении  из
Школы Известных Писателей.  Что может быть величественней и необходимей,
чем "Армия детей"?  "Армия юности под стягами истины," - как  мы  обычно
пелив  четвертом классе Школы Скорбящей Богоматери,  под неумолимым оком
Сестрицы Схоластики,  которая знает,  сколько ангелов может танцевать на
острие иголки...
   Флоренс, по  моим наблюдениям,  старательно избегает жизненных неувя-
зок.  Она выставляет себя несчастнее,  чем на самом деле. Она раз и нав-
сегда решила быть интереснее. Она опасается нам наскучить. Она подтверж-
дает свою индивидуальность.  Она вовсе не собирается уходить  на  покой.
Знает ли Вперед Христианин что-нибудь о кру