Александр Бойм
   История одной поездки

alexandrboim@mail.ru

                                 И, А, СЫНЬ

                           История одной поездки

Она, потянувшись, опустила голову ему на плечо:

-  Опять  ты  уезжаешь... бросаешь меня, - жалобно проговорила Лана, шутливо
шмыгнув носом.

- Что делать, котенок, кушать хочется.

- Я буду скучать, - она стала почти серьезна.

- Да ну, брось, всего-то неделя, не в первый же раз.

- А я все равно буду, - капризничала она, - возвращайся скорей.

- Будем стараться, - пообещал он.

Игорь  рывком  поднялся  и  остановился голый посреди комнаты. Поеживаясь от
холода,  он  скосился  на  Лану,  подавляя  сильнейшее  желание  нырнуть под
пуховое  одеяло,  в  тепло  нагретой  постели, и, прижавшись к ней, блаженно
сомкнуть глаза.

Но  он  был  челнок,  а  челнок  должен ехать, иначе пройдет месяц, и начнет
зудеть  под  кожей,  и  будет  сниться  аэропорт, и тянуть туда - в грязь, в
мерзость, взятки, таможни и границы.

Сборы  заняли  у  него  от  силы  минут  десять,  и, хотя сумка была хитрая,
многократно  раскладывающаяся,  в  нынешнем  своем  виде занимавшая не более
четверти  от  своего  экстремального размера, его пожитки жалко болтались на
дне,  отчего  сумка,  с  вжатыми  боками,  отчетливо  напоминала  старческую
мошонку.

Игорь  улыбнулся,  вспомнив их с Ланой поездки на юг, у нее на сборы уходило
по  двое  суток,  квартира  при этом превращалась в совершеннейший дурдом, а
она болезненно морщила лобик, обдумывая, куда бы всунуть магнитофон и фен.

В  результате  даже  ему,  профессионально привычному к переноске тяжестей и
выносливому, как верблюду, приходилось нелегко.

Собственно,  он  мог бы поваляться еще часа два, но Ланка тогда бы ни за что
не уснула, а ей ведь завтра на работу...

Зато теперь она уже спала, сладко потягивая носом.

"Какая  красивая... Даже, наверно, слишком... для тебя". Кольнуло привычно в
груди.

В  единственной комнате миниатюрной их квартиры обшарпанная хозяйская мебель
причудливо   сочеталась   с   новеньким  музыкальным  центром  и  моноблоком
последней модели.

Любила,  любила  Лана  красивые  вещи,  но Игорь, к чести его будет сказано,
никогда  на  это  не жаловался, всеми фибрами ощущая: вокруг нее должно быть
красиво.

Здорово,  конечно,  было бы скопить на квартиру и даже, в общем-то, реально,
но  слишком  уж  много  они  тратят.  Однако  это  "много",  великолепно  им
понимаемое,  куда-то  тонуло,  когда  Игорь видел ее в купленной за безумные
деньги  ночнушке  или каком-то сногсшибательно-великолепном платье. Мыслимое
ли дело заговорить осуждающе, когда так по-детски светятся ее глазища?

В  этих  вещах  Лана  казалась  вышедшей  с  иллюстрации  солидного женского
журнала,  и  часто, очень часто, проснувшись, Игорь несколько секунд не смел
открыть  глаза, боясь, что она ушла из их жалкой квартирки туда, где было ей
место,  в  дорогие  интерьеры "Космополитена", но каждый раз она была рядом:
сонная, красивая, любимая...

Вот  за  что  он  ее  ругал,  так  это  за  два  своих  костюма,  снабженных
блистательными  лейблами  и  ценами,  зашкаливающими  за немаленькую Ланкину
месячную  зарплату,  и  прочие,  совершенно ненужные ему рубашки, галстуки и
ботинки.

Впрочем,  ни  ласковые уверения о полном его безразличии к громким именам на
ярлыках,  ни  логичные  убеждения,  что  те  же  вещи можно купить и впятеро
дешевле,  отказавшись от пагубного пристрастия к роскошным бутикам, ни явное
пристрастие  его  к  джинсам  и свитерам решительнейшим образом не помогали.
Снисходительно выслушав Игоря, Лана предпочтений своих не меняла.

В  эту  сбрую,  добытую  строжайшей  экономией, Ланка заботливо наряжала его
перед  встречами со своими подругами и их гладкими многодолларовыми дружками
с пустым взглядом.

Игорь  выключил свет и, еще раз полюбовавшись на нее в мягком свете уличного
фонаря,  перешел  на  кухню.  Он сварил себе кофе и закурил, раскачиваясь на
стуле. Потом, вспомнив, выложил ключи и документы на машину.

"Славно,  что  Ланка  теперь будет на машине", - ему очень не нравился хмырь
из  ее  офиса,  ставший последнее время чересчур часто подвозить Лану домой.
Не  то  чтобы  Игорь  ревновал: Лана была действительно красивой женщиной, и
возле  нее  неизбежно  крутилась толпа мужиков, но этот, на новеньком "БМВ",
очень  уж  походил  на  хахалей  ее подруг - такой же гладенький, холеный, с
портмоне крокодиловой кожи в кармане роскошного костюма.

Все  они  -  и  хахали,  и  хмырь  на  "БМВ", и красивые подруги с порочными
глазами  -  были из одного мира, из мира казино, модных ресторанов и отпуска
в  пятизвездочном отеле на Гавайях, из мира, в который он так хотел и не мог
попасть.

Игорь  вкалывал,  как каторжный, он изъездил полмира, подорвав свое здоровье
вокзальной  солянкой, тысячи пуховиков и кроссовок прошли через его руки, но
все  равно  заработки его не составляли и трети доходов холеных коммерческих
директоров.

И  что  с  того,  что  он  закончил с "красным" дипломом физфак, а они в это
время  фарцевали  на  улицах,  оплачивая  заработанным сессию в каком-нибудь
железнодорожном  институте.  Что  с  того,  что сам профессор Гнессман, ныне
звезда  хайфского  "Техниона", считал его лучшим своим учеником. Что с того,
что  он  зачитывался Сартром и Кафкой. Что с того... здесь были нужны другие
козыри, а у него этих козырей не было.

Но  все-таки Лана возвращалась из этого сверкающего мира "Невского паласа" и
"Виктор-клуба",  возвращалась  к  нему  и  теперь, и раньше, когда у него не
было даже этих тяжелых, густо просоленных потом баксов.

Игорь  знал,  что  она будет его ждать, знал, что, когда он вернется, она не
даст  ему  спать до утра, выжимая из него, одуревшего от бессонницы, остатки
мужчины,  а  потом  прижмется  и  будет говорить, говорить, говорить... а он
снова будет ловить сквозь полудрему слова и снова будет счастлив.

Да,   ради  этого  стоило  ворочать  неподъемные  стокилограммовые  мешки  и
изнывать от омерзения в китайской грязи.

Игорь  улыбнулся,  вспомнив,  как  однажды  нечаянно подслушал ее разговор с
подругой.  Лана,  гневно вздыбив головку, отстаивала свое право на него и на
любовь.  Он  даже  сейчас  толком  не мог вспомнить, действительно ли он это
видел или только слышал разговор, а картинку дорисовал потом сам.

Признаться,  иногда  он  недоумевал  так  же, как и подруга: что привязало к
нему  эту высокую красавицу? Познакомились они совершенно случайно, в ночном
клубе, куда пригласил его приехавший в гости из Штатов однокашник.

Воспоминания  о  первых месяцах их романа снова растянули его губы в улыбке.
Не   то   чтобы   Лана   принадлежала   к   недоброй  памяти  породе  хищных
вымогательниц,  но  как-то  она не представляла, что на свидание можно пойти
куда-нибудь, кроме как в место, где от нулей бежит по спине холодок.

Он  тогда  занимался термоядерным синтезом, для иностранцев могу пояснить: у
"Токомака"  зарплаты платят баснословные, то есть питаться будешь в основном
баснями  о  повышении  ставок  и Соросовских стипендиях. Подрабатывал Игорь,
сооружая базы данных.

Лана  из-за  места  их  знакомства и чрезвычайной живописности его комнаты в
родительской   квартире,   заваленной   пеплом,   дискетами  и  книгами,  со
старенькой  "писишкой"  в  углу,  принимала  Игоря  за слегка шизанутого, но
высокооплачиваемого    компьютерного   маньяка.   На   мысль   о   некоторой
невменяемости   Игоря   ее   навела   странная  бедность  его  гардероба,  а
окончательно  она  в этом убедилась, когда он, слегка выпив, начал читать ей
стихи, что было приятно, но, согласитесь, явно ненормально.

Продолжаться  так  долго не могло, и, разумеется, пришел тот день, когда он,
упершись  взглядом в пол, содрогаясь от стыда и страха, сознался, что у него
ни копейки и никуда они сегодня не пойдут.

Однако  Лана  не только его не бросила, но даже, более того, стала на каждое
приглашение  отвечать испуганным взглядом: а не останется ли он назавтра без
сигарет?

Но   все-таки  настало  время,  когда  из  "Токомака"  деньги  вовсе  капать
перестали,  да и на ниве компьютерного обеспечения не подворачивалось ничего
путного.  Тут  очень  кстати  его  пригласил в первую поездку один приятель,
подающий  большие  надежды  миколог.  Таким обычным и даже банальным образом
влился  Игорь  в  армию  челноков. Челнок, кстати говоря, вышел из него, как
это ни удивительно, оборотистый и удачливый.

Если  вы  захотите  узнать  мое  мнение  и  спросите, чего же хотела Лана, я
отвечу:  да,  хотела,  причем  безусловно.  Хотела  теплым весенним вечером,
когда  стайка  девиц с бесконечными ногами, сидя за столиками открытого кафе
на  Невском,  потягивают  мартини  и вдыхают насыщенный сиренью воздух через
фильтр  дорогих сигарет, со свистом притормозить шикарную двудверную повозку
с  трехлучевой  звездой  на  капоте. Хотела, весело выпорхнув из нее, начать
мазать щеки диоровской помадой.

Но так же безусловно хотела Лана, чтобы платил за это именно он.

Попивая  кофе и листая цветастый Ланин журнал, Игорь провел те томительные в
своей  бездарности  часы,  когда  лопнули  уже  нити, связывающие человека с
домом, а дорога не вступила еще в свои права.

Наконец,  глянув  на  часы,  он  прошел в комнату, потом, нацепив подсумок с
деньгами  и документами, нагнулся над женой и, чмокнув ее в щеку, отправился
к  выходу. В последний момент он вернулся на кухню и, пососав секунду ручку,
набросал  в  блокноте,  валявшемся у телефона: "С добрым утром! Люблю, хочу,
скучаю..."

Надев  старый жуткий пуховик и такие же сапоги, он глянул на себя в зеркало:
"Мдааа... видок-то кошмарный, ну да ладно, чай, не на бал - в Китай".

                                    ***

Такси  мягко  шелестело вдоль тревожных фонарей, раздвигая широту проспектов
большого  города,  горько  и  остро  пахнущего  февралем,  был  час блядей и
поэтов, час, когда замирает промерзший до костей город.

Весна,  весна,  изматывая  неторопливостью  поступи,  приближалась к городу.
Осталось  совсем  недолго,  совсем  чуть-чуть  -  и  она придет, и почернеют
сугробы,  и птицы закружат свою галдящую карусель, и снова проснется, дуя на
озябшие  руки, надежда, и настанет четвертый их с Ланой год, и он перестанет
неотвязно думать о подонках в дорогих машинах.

Осталось совсем недолго, только уехать и вернуться.

Почти  пуст  был  светивший  сквозь  немытые стекла аэропорт, лишь испуганно
дремали  в  креслах  редкие  пассажиры  немногочисленных  ночных  рейсов  да
неторопливо  прогуливались  жгучие  брюнеты  с  колючими  щеками,  оживленно
перекликаясь на языках тюркской группы.

Все   малоопытные   пассажиры   самолетов   страдают   особой  формой  мании
преследования:  боясь  опоздать  на  свой  рейс,  эти несчастные приезжают в
аэропорт  за  час  до  начала  регистрации,  нервно подпрыгивают в креслах и
вслушиваются  в объявления диктора, потом они сломя голову несутся к стойке,
размахивая  тяжелыми чемоданами, и, собрав из себе подобных длиннющий хвост,
деловито  толкаются.  В  результате  они, уставшие и довольные, полтора часа
сидят  в накопителе, испепеляя завистливым взглядом людей опытных, пришедших
в  последний момент, когда унылая девушка в голубом одиноко скучает у стойки
регистрации.

Игорек,  налетавший  по  скромным  подсчетам  часов  пятьсот, был вальяжен и
многоопытен.  Дикторские  причитания  о  регистрации, заканчивающейся и даже
закончившейся,  вызывали у него только презрительную улыбку. Он, конечно же,
был превосходно знаком со всеми несложными аэрофлотовскими уловками.

Сегодня,  впрочем,  он  от  безделья  приехал  за  добрых  полчаса  до конца
регистрации.  Войдя  в  здание,  Игорь  сразу  же отправился на второй этаж,
единственное  место, где в нашем аэропорту работают ночью кафе, и даже сразу
два.   В   одном,   щедро  разукрашенном  заморскими  рекламами,  цветастыми
этикетками   и  другой  сверкающей  дребеденью,  торгуют  колой,  аппетитной
пиццей,  хот-догами  и  прочими  гамбургерами,  в  другом, даже не в кафе, а
скорее  точке  общепита,  предлагают  вялые сосиски, сомнительные чебуреки и
шницель, вызывающий болезненные воспоминания.

В  этой  борьбе  общественных  укладов,  в извечном столкновении с западным,
красивым,  но  не  родным,  войне  прошлого  и  будущего  Игорь,  как всякий
патриот,  мужественно  и  без  колебаний  принял  сторону  первого: в буфете
торговали пивом.

За  грязным  столиком  уже  сидело  трое коллег по предстоящему путешествию.
Во-первых,  Леша,  мужик лет сорока, бывший таксист. Во-вторых, Андрей, или,
как  звали его гораздо чаще, Буба, уже упомянутый выше миколог, умудряющийся
между  поездками  и  торговлей  писать  в  своем  институте  диссертацию, и,
наконец,  второй  Андрей,  он  же Фил, студент-расстрига, бросивший года три
назад  университет.  Последний из компании - Олег, студент последнего курса,
еще не пришел.

Сотоварищи,  не  отрываясь  от  пива,  приветствовали  его помахиванием рук.
Игорь, не теряя времени, ухватил у стойки пару бутылок и присоединился.

- Здорово, - последовали краткие рукопожатия.

- Ну, чего в волнах слышно?

-  По  метеорологическим  условиям  аэропорт города Омска... в общем, сидим,
отдыхаем.

- И сколько отдыхать?

- Пока до полшестого, а там, сам понимаешь.

Игорь  понимал,  и  было  это  невесело,  они имели совершенно реальный шанс
вообще  никуда  не улететь. Тем более что с Омском ему не везло никогда, там
постоянно   то  не  принимали,  то  не  выпускали;  время  от  времени,  для
разнообразия, там кончался керосин.

Буба,  известный  паникер, немедленно начал предлагать способы облета Омска,
на  случай,  если  ожидание  затянется.  Ему  сразу  же  вежливо  предложили
заткнуться и не портить окружающим нервы раньше времени.

В  это  время  к  ним  вальяжной  походочкой  - сексуальное движение от чуть
покачивающегося  бедра - подплыл чисто выбритый и прилично одетый Олег, даже
по дороге в Китай выглядевший как на свидании.

Зарегистрировавшись,    вся   компания   продолжила   пивной   праздник,   с
неподдельным  интересом слушая очередную сексуальную побасенку Фила. На этот
раз он повествовал о некой Наташе из Житомира, с которой он ездил в Турцию.

То  есть  все,  разумеется, знали, что он трепло и ничего подобного не было,
но  рассказано  было  так убедительно и смачно, что внимали с любопытством и
уважением к фантазии автора.

Филу   было  крайне  тяжело  развернуть  повествование  в  окружении  людей,
превосходно  знакомых  как  с  ним,  так  и  с его непомерно ревнивой женой.
Некоторую  нейтральную  территорию  ему предоставляли холостая юность да три
или четыре поездки в Турцию, прошедшие без присутствующих коллег.

Из  этого  нехитрого  материала  им,  на  зависть  любому  борзописцу,  было
состряпано бессчетное множество живописнейших приложений к Камасутре.

Леша,  утомленный  пивом,  не  теряя  времени, выставил на стол первый литр.
Будучи  человеком,  отягощенным женой, двумя детьми и местами на трех рынках
города,  он в поездке постоянно бил копытом, выискивая собутыльников. Челнок
вообще   любит   выпить,   челнок-трезвенник   -   такая  же  редкость,  как
целомудренная  порнозвезда,  то есть они, конечно, попадаются: язвенники там
или  подшитые,  но  редко  -  профессия  требует крепкого здоровья и сильных
нервов.

Словом,  к  полшестого  накачались  они  изрядно  и  на посадку шествовали с
некоторой  напряженностью,  держась  неестественно  прямо, прихватив с собой
еще  пару  литровок,  несмотря  на слабые протесты Игоря, который, как самый
малопьющий  и ответственный, невольно, с самого начала их совместных рейдов,
стал главнокомандующим.

В  самолете, правда, банкета не вышло, все мгновенно отрубились в полупустом
уюте  второго  салона.  Игорек  и  сам бы с удовольствием вздремнул, но Буба
уселся  рядом  с  ним  и,  полностью оправдывая прозвище, бубнил монотонно и
бессвязно: что брать и как провезти.

Игорь,  проявив  чудеса  мужества  и  выдержки,  терпел  его не меньше часа,
односложно  отвечая  и  не  отводя  взгляда  от угадывающегося в темноте, за
иллюминатором,  темного  силуэта  крыла  и  красного  мигающего маячка, но в
конце  концов  не  сдержался  и  в  кратких, но емких выражениях указал Бубе
маршрут. Буба обиделся, но заткнулся.

В  Омске  стюардесса  долго и безуспешно пыталась выгнать их из самолета, но
бесконечно  крепок  сон  пьяного  русского  человека,  страшно  выразительна
краткость  его  языка.  Усталая барышня, поразмыслив, решила приравнять их к
беременным женщинам и затихла.

Леша  проснулся  где-то на полпути между Омском и Читой. Со вкусом покурив в
туалете,  пуская  дым  в  унитаз, он вернулся в салон и оценивающим взглядом
окинул соратников.

Решительной походкой подошел он к Филу и, ткнув того в плечо, предложил:

- Ну чего, по децилу?

Фил,  очнувшись  от  полусна, потянулся, зевнул и, почесав в затылке, так же
кратко согласился:

- Тащи.

Понемногу  стали просыпаться и остальные; Олег, проснувшись, обреченно повел
глазом,  принял пластиковый стаканчик от хозяйственного Леши, выпил, крякнул
и, категорически подняв ладонь, достал цветастый детектив.

Минут  через  двадцать  по  очереди  раскрыли глаза и Игорь с Бубой. Игорек,
легонько  ткнув  Бубу  под  ребро,  кивнул головой назад. Буба секунд десять
обозревал  умилительную  сценку:  разливающие  и  выпивающие Леша с Филом, а
рядом сосредоточенно уткнувшийся в книгу Олег.

- М-даа, смольнинка в гусарской казарме.

-  Не,  скорее  профессор  Лейпцигского  университета  в  окружении турецких
рабочих.

- Прикольно, никогда ведь не скажешь, что у них бабок раз в пять побольше.

В  самом  деле,  хотя  Олег  и  не  был  совсем уж бездарным в коммерции, а,
напротив,  обладал  хорошим  чутьем,  самым  важным,  пожалуй, в нелегкой их
профессии, но слишком уж много тратил.

Если  Леше  и  Филу  довольно  было  литра-другого  на  тихой  кухоньке, под
нехитрую закуску, Олег гулял в дорогих барах.

Пока  остальные сколачивали капитал, он тратился на дорогие шмотки и хорошую
машину.

И  теперь  ему,  небережливому,  приходилось  собирать  деньги  на поездку в
компании   с  двумя,  а  то  и  тремя,  такими  же,  как  он,  аутсайдерами.
Стремительно  разбухшие  цены,  тарифы  и  взятки, объединяясь с нараставшей
конкуренцией, требовали увеличения капитала.

Крутобедрая  барышня  с  хмурой  мордашкой  поверх форменного кителя толкала
никелированную  тележку, на которой громоздились коробки с посиневшей курой,
следом  другая,  соревнуясь  в  крутобедрой хмурости, щедро оделяла кофе или
чаем.

Кофе,  выбранный  Бубой и Игорем, оказался, к удивлению, не жидкими помоями,
а (реформа!) приличным растворимым и бразильским.

-  Кушать  будете?  -  мрачно  спросила  она у нарочито уткнувшегося в книгу
Олега.

-   А   дадите?   -   поднял  он  голову,  одарив  плейбойской  полуулыбкой,
полунамекнув, полупредложив.

- Дадим, - растаяв, откликнулась она, протянув в ответном пасе "и".

Олег,  мгновенно  потеряв  отчего-то  интерес  к  продолжению,  то ли просто
поленившись  искать  следующий  ход,  безразлично  принял подносик. Девушка,
нахмурясь   еще  сильнее,  протолкала  тележку  дальше,  снабдив  выпивающих
закусью.

Катящееся  к  заходу  солнце тонуло, силясь пробиться через перистую толщу к
невидимым  и  безлюдным  таежным  лесам, а может, и к сопкам, спрятанным под
облаками.  Громкоговорящая  девушка  пообещала  посадку  в  Чите  и повелела
пристегнуться.  Буба задумался на секунду и пристегнулся, Игорь подумал и не
стал, Фил и Леша хлопнули еще по одной.

Девушка  не  соврала,  двигатели  напомнили о себе сменившейся тональностью,
самолет  нырнул  вниз,  и  сразу  заложило  уши.  Спустя минут двадцать "наш
авиалайнер  совершил  посадку в аэропорте города Чита" (или Читы? А черт его
знает,  не  помню).  Мерзкий  город