Шарлотта Бронте.
        Шерли


                                   Роман


     ---------------------------------------------------------------------
     Charlotte Bronte. 1816-1855
     Книга: Ш.Бронте. Шерли
     Перевод с английского
     Издательство ТОО "МиМ", Санкт-Петербург; "Фолио", Харьков, 1994
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 29 сентября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Роман  "Шерли" английской писательницы Ш.Бронте (1816-1855)  получил на
родине широкую известность -  он много раз переиздавался, его экранизировали
в кино и на телевидении, по нему готовили радиопередачи.
     Вот  уже  полтора столетия читателей волнует история любви двух героинь
романа к одному мужчине, их трагическая судьба.

     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


          Оглавление

     Глава I. Левиты
     Глава II. Фургоны
     Глава III. Мистер Йорк
     Глава IV. Мистер Йорк (Продолжение)
     Глава V. Домик в лощине
     Глава VI. Кориолан
     Глава VII. Священники в гостях
     Глава VIII. Ной и Моисей
     Глава IX. Брайермейнс
     Глава Х. Старые девы
     Глава XI. Филдхед
     Глава XII. Шерли и Каролина
     Глава XIII. Дальнейшие деловые отношения
     Глава XIV. Шерли ищет успокоения в добрых делах
     Глава XV. Изгнание мистера Донна
     Глава XVI. Троицын день
     Глава XVII. Школьный праздник
     Глава XVIII, которую любезный читатель может пропустить
     Глава XIX. Летняя ночь
     Глава XX. На следующий день
     Глава XXI. Миссис Прайор
     Глава XXII. Две жизни
     Глава XXIII. Вечер в гостях
     Глава XXIV. Долина смерти
     Глава XXV. Западный ветер
     Глава XXVI. Старые ученические тетради
     Глава XXVII. Первый "синий чулок"
     Глава XXVIII. Феб
     Глава XXIX. Луи Мур
     Глава XXX. Исповедь
     Глава XXXI. Дядюшка и племянница
     Глава XXXII. Школьник и лесная нимфа
     Глава XXXIII. Мартин берется за дело
     Глава XXXIV. Домашние неурядицы
     Глава XXXV, в которой дело продвигается, но не намного
     Глава XXXVI, написанная в классной комнате
     Глава XXXVII. Заключительная
     Комментарии



        "ГЛАВА I"

                                 Левиты{5}

     За  последние годы на севере Англии появилось великое множество младших
священников; особенно посчастливилось нашей гористой местности: теперь почти
у  каждого приходского священника есть один помощник,  а  то и больше.  Надо
полагать,  что они сделают немало добра,  ибо они молоды и энергичны.  Но мы
собираемся вести повествование не о  последних годах,  мы обратимся к началу
нашего столетия;  последние годы подернуты серым налетом,  выжжены солнцем и
бесплодны;  забудем же о знойном полудне, погрузимся в сладостное забытье, в
легкую дремоту и в сновидениях увидим рассвет.
     Читатель,  если по  этому вступлению ты предполагаешь,  что перед тобой
развернется романтическое повествование,  - ты ошибаешься. Ты ждешь поэзии и
лирических  раздумий?  Мелодрамы,  пылких  чувств  и  сильных  страстей?  Не
рассчитывай увидеть так много,  тебе придется довольствоваться кое-чем более
скромным.  Перед  тобой  предстанет  простая  будничная  жизнь  во  всей  ее
неприкрашенной правде, нечто столь же далекое от романтики, как понедельник,
когда труженик просыпается с мыслью, что нужно скорее вставать и приниматься
за работу.  Возможно,  в  середине или в конце обеда тебе подадут что-нибудь
повкуснее,  но первое блюдо будет настолько постным,  что и католик - и даже
англо-католик{5} - не согрешил бы, отведав его в страстную пятницу: холодная
чечевица с  уксусом без масла,  пресный хлеб с  горькими травами и  ни куска
жареной баранины.
     Итак, за последние годы север Англии наводнили младшие священники, но в
тысяча восемьсот одиннадцатом или  двенадцатом году такого наплыва не  было:
младших священников тогда насчитывалось немного;  не  было еще ни приходской
кассы   вспомоществования,    ни   благотворительных   обществ,    способных
позаботиться  об  одряхлевших  приходских  священниках  и   предоставить  им
возможность нанять  молодого  деятельного собрата,  только  что  окончившего
Оксфорд  или  Кембридж.  Нынешних  преемников  апостолов,  учеников  доктора
Пьюзи{6} и  членов коллегии миссионеров,  в те дни еще пестовали под теплыми
одеяльцами и  няни подвергали их  животворному обряду омовения в  умывальном
тазу.  Увидев их тогда,  вы не подумали бы, что накрахмаленная пышная оборка
чепчика обрамляет чело  будущего носителя духовного сана,  предопределенного
свыше преемника св. Павла, св. Петра или св. Иоанна. И вы бы, уж конечно, не
разглядели в  складках их детских ночных рубашонок белый стихарь,  в котором
им  предстояло впоследствии сурово наставлять своих  прихожан и  повергать в
полное изумление старомодного священника, - этот стихарь так бурно колыхался
теперь над кафедрой, тогда как прежде он лишь чуть шевелился внизу.
     Однако  и   в   те   скудные  времена  помощники  священников  все   же
существовали,  но  лишь  кое-где,  как  редкостные растения.  Впрочем,  один
благословенный округ  Йоркширского  графства  мог  похвастать  тремя  такими
жезлами  Аарона{6},  которые  цвели  пышным  цветом  на  небольшой площади в
каких-нибудь двадцать квадратных миль. Сейчас ты их увидишь, читатель. Войди
в  уютный домик на окраине города Уинбери и загляни в маленькую комнатку,  -
вот  они  обедают.  Позволь  тебе  их  представить:  мистер  Донн,  помощник
священника  из  Уинбери;  мистер  Мелоун,  помощник  священника Брайерфилда;
мистер Суитинг, помощник священника из Наннли. Владелец этого домика - некий
Джон Гейл,  небогатый суконщик,  у которого квартирует мистер Донн,  любезно
пригласивший сегодня своих собратьев отобедать у него.  Подсядем к ним и мы,
посмотрим на них, послушаем их беседу. Сейчас они поглощены обедом; а мы тем
временем немного посудачим.
     Джентльмены  эти  в  расцвете  молодости;   от  них  веет  силой  этого
счастливого возраста,  силой,  которую  старые  унылые  священники  пытаются
направить на  стезю  христианского долга,  убеждая своих  молодых помощников
почаще  навещать больных  и  усердно  надзирать за  приходскими школами.  Но
молодым левитам такие скучные дела не  по  душе:  они предпочитают расточать
свою  кипучую  энергию  в  особой  деятельности,  -  казалось бы,  столь  же
утомительно однообразной, как труд ткача, но доставляющей им немало радости,
немало приятных минут.  Я имею в виду их непрерывное хождение в гости друг к
другу,  какой-то замкнутый круг или,  вернее,  треугольник визитов,  в любое
время года:  и зимой,  и весной,  и летом,  и осенью.  Во всякую погоду,  не
страшась ни снега,  ни града, ни ветра, ни дождя, ни слякоти, ни пыли, они с
непостижимым рвением ходят один к  другому то пообедать,  то выпить чаю,  то
поужинать.  Что влечет их друг к другу,  трудно сказать; во всяком случае не
дружеские чувства -  их встречи обычно кончаются ссорой;  не религия - о ней
они никогда не говорят;  вопросы богословия еще изредка занимают их умы,  но
они никогда не касаются благочестия;  и  не чревоугодие -  каждый из них и у
себя дома мог бы съесть столь же добрый кусок мяса,  такой же пудинг,  столь
же поджаристые гренки,  выпить столь же крепкого чаю. По мнению миссис Гейл,
миссис Хог и  миссис Уипп -  квартирных хозяек,  -  "это делается только для
того,  чтобы  доставить  людям  побольше  хлопот".  Под  "людьми"  эти  дамы
подразумевают,  конечно,  себя,  да и нельзя не согласиться,  что постоянные
нашествия гостей хлопот доставляют немало.
     Как уже было упомянуто, мистер Донн и его гости сидят за обедом; миссис
Гейл им прислуживает,  но в  глазах у нее сверкает отблеск жаркого кухонного
огня.  Она  находит,  что за  последнее время ее  жилец злоупотребляет своим
правом приглашать к  столу  друзей без  дополнительной оплаты,  о  чем  была
договоренность при найме квартиры.  Сегодня еще только четверг, однако уже в
понедельник  к  завтраку  явился  мистер  Мелоун,   помощник  священника  из
Брайерфилда,  и  остался к  обеду.  Во вторник тот же мистер Мелоун вместе с
мистером Суитингом из  Наннли зашли  выпить по  чашке  чаю,  потом  остались
ужинать и  переночевали на запасных кроватях,  а  в среду утром соизволили и
позавтракать;  и  вот нынче в четверг оба они снова тут как тут!  Обедают да
наверняка еще и проторчат целый вечер.  "C'en est trop"*,  - сказала бы она,
если бы говорила по-французски.
     ______________
     * Это уж слишком (франц.).

     Мистер Суитинг мелко  режет  ростбиф и  жалуется,  что  он  жесткий как
подошва;  мистер Донн сетует на  слабое пиво.  Вот это хуже всего!  Будь они
учтивы,  хозяйке было бы  не так обидно;  если бы ее угощение пришлось им по
вкусу,  она  бы  им  многое  простила,  но  "молодые  священники слишком  уж
заносятся и на всех смотрят сверху вниз;  они дают ей понять,  что она им не
ровня",  и  позволяют себе  дерзить ей  только потому,  что  она  не  держит
служанки и ведет хозяйство сама,  по примеру своей покойной матери; вдобавок
они  постоянно бранят йоркширские обычаи и  йоркширцев,  а  это,  по  мнению
миссис Гейл,  говорит о  том,  что они не  настоящие джентльмены,  во всяком
случае не благородного происхождения.  "Разве сравнишь этих юнцов со старыми
священниками!  Те  умеют  себя  держать  и  одинаково обходительны с  людьми
всякого звания".
     "Хле-ба!" -  крикнул мистер Мелоун,  и его выговор,  хотя он и произнес
всего  лишь  двусложное слово,  тут  же  выдал  уроженца края  трилистника и
картофеля{8}.  Этот священник особенно неприятен хозяйке,  однако он внушает
ей трепет -  так он велик ростом и широк в кости! По всему его обличью сразу
видно,  что это истый ирландец,  хотя и не "милезианского" типа{8},  подобно
Даниелю О'Коннелу{8};  его скуластое,  словно у североамериканского индейца,
лицо характерно лишь для известного слоя мелкопоместных ирландских дворян, у
которых  на   лицах   застыло  высокомерно-презрительное  выражение,   более
подобающее  рабовладельцам,   чем  помещикам,  имеющим  дело  со  свободными
крестьянами.  Отец Мелоуна считал себя джентльменом;  почти нищий,  кругом в
долгах, а надменности хоть отбавляй; таков же и его отпрыск.
     Миссис Гейл поставила хлеб на стол.
     - Нарежь его, женщина, - приказал гость.
     И "женщина" повиновалась. Дай она себе в эту минуту волю, она, кажется,
заодно отрезала бы и голову священнику;  такой повелительный тон возмутил до
глубины души гордую уроженку Йоркшира.
     Священники,  обладая  изрядным  аппетитом,  съели  изрядное  количество
"жесткого  как   подошва"  жаркого  и   поглотили  немало   "слабого"  пива;
йоркширский пудинг и две миски овощей были уничтожены мгновенно, как листва,
на  которую налетела саранча;  сыру  также было воздано должное,  а  сладкий
пирог вмиг исчез бесследно,  как видение! И только на кухне ему была пропета
отходная Авраамом,  сыном и наследником миссис Гейл,  малышом шести лет;  он
рассчитывал,  что и ему кое-что перепадет,  и при виде пустого блюда в руках
матери отчаянно заревел.
     Тем   временем  священники  потягивали  вино,   правда,   без   особого
удовольствия,  ибо  оно  не  отличалось высоким качеством.  Что и  говорить,
Мелоун попросту предпочел бы виски, но Донн как истый англичанин не держал у
себя такого напитка. Потягивая портвейн, они спорили; спорили не о политике,
не о философии,  не о литературе -  эти темы никогда их не интересовали -  и
даже не о  богословии,  практическом или догматическом;  нет,  они обсуждали
незначительные частности церковного устава,  мелочи, которые всем, кроме них
самих,  показались бы пустыми,  как мыльные пузыри.  Мистер Мелоун ухитрился
осушить два  стакана,  в  то  время  как  его  друзья  выпили по  одному,  и
настроение его  заметно поднималось:  он  развеселился на  свой лад  -  стал
держать себя вызывающе,  заносчивым тоном говорил дерзости и  покатывался со
смеху от собственного остроумия.
     Каждый из сотрапезников по очереди становился мишенью для его острот. У
Мелоуна всегда был наготове запас плоских шуточек,  которыми он угощал своих
приятелей при дружеских встречах,  не пытаясь быть разнообразным;  это и  не
требовалось, ибо сам он не находил себя скучным, а о том, что думают другие,
нимало не  заботился.  Он высказался насчет чрезмерной худобы и  вздернутого
носа   мистера   Донна,   поехидничал,   критикуя  некий   весьма   потертый
шоколадно-коричневый  сюртук,   к   которому  сей  джентльмен  питал  особое
пристрастие во  всех  случаях  жизни  и  при  любой  погоде,  посмеялся  над
выговором приятеля  и  вульгарными словечками,  которыми тот  пересыпал свою
речь, что, безусловно, придавало ей своеобразное "изящество" и колоритность.
     Суитинга он попрекнул тщедушным видом,  - тот рядом с верзилой Мелоуном
и в самом деле казался чуть ли не ребенком, - посмеялся над его музыкальными
талантами,  ибо Суитинг играл на  флейте и  пел гимны ангельским голосом (по
мнению некоторых его  юных прихожанок),  назвал его "дамским угодником" и  в
довершение всего  принялся ехидничать насчет  нежной  привязанности юноши  к
матушке  и   сестрицам,   о  которых  тот  имел  неосторожность  говорить  в
присутствии ирландца,  чье  черствое сердце начисто лишено было  родственных
чувств.
     Жертвы воспринимали его нападки каждый по-своему: Донн противопоставлял
им  броню  самодовольной тупости  и  невозмутимой важности,  заменявшей  ему
чувство  собственного  достоинства;   Суитинг  -   равнодушие  покладистого,
веселого юнца, который о поддержании достоинства вовсе не заботится.
     Но  когда  насмешки  стали  чересчур  колкими,  жертвы  объединились  и
попытались отплатить обидчику той же монетой. Они полюбопытствовали, сколько
мальчишек кричали ему сегодня вслед:  "Питер-ирландец!" (Мелоуна звали Питер
- преподобный Питер Огест Мелоун);  поинтересовались, не из Ирландии ли идет
странный  обычай  -  навещать  своих  прихожан  с  заряженными пистолетами в
карманах  и  с  дубинкой в  руках,  предложили разъяснить им  значение слов:
покр-ров,  твер-рдость,  р-руль, гр-роза (так, раскатывая "р", произносил их
мистер Мелоун),  - словом, пускали в ход все свое природное остроумие, чтобы
побольнее его уколоть.
     Разумеется,  ни к чему хорошему это не привело. Мелоун, не отличавшийся
ни благодушием,  ни спокойным нравом,  вышел из себя.  Он кричал, размахивая
руками,  а Донн и Суитинг хохотали.  Он вопил,  что они саксы и снобы, и его
пронзительный кельтский голос звенел на  самых высоких нотах;  они  в  ответ
напомнили ему,  что он уроженец завоеванной страны. От имени своей "рродины"
он  грозил им восстанием,  изливал накипевшую в  нем ненависть к  господству
Англии;  они  тыкали  ему  в  глаза  лохмотья,  нищету,  болезни его  родной
Ирландии.  В маленькой гостиной поднялся невообразимый шум.  Казалось, такая
ядовитая перебранка неминуемо должна закончиться дракой.  Было  удивительно,
что хозяева не  пугаются,  не посылают за констеблем для водворения порядка;
но они уже привыкли к подобного рода бурным спорам, знали, что у священников
ни обед,  ни чай не обходились без состязаний в  красноречии и что это ничем
не грозит; знали также, что от их ссор больше шума, чем вреда, и что в каких
бы  отношениях  не  расстались друзья  сегодня  вечером,  завтра  утром  они
встретятся как ни в чем не бывало.
     Итак,  почтенные  супруги  сидели  у  кухонного очага,  прислушиваясь к
громким ударам кулака Мелоуна по обеденному столу красного дерева,  к  звону
подскакивающих   стаканов   и   графина,    к   насмешливому   хохоту   двух
союзников-англичан  и  несвязным выкрикам их  одинокого противника-ирландца,
как вдруг на  крыльце послышались чьи-то шаги и  настойчиво застучал дверной
молоток.
     Мистер Гейл пошел отворять.
     - Кто это у вас шумит наверху? - властно спросил чей-то гнусавый голос.
     - Никак это мистер Хелстоун?  В  темноте я  вас не сразу и разглядел...
теперь так рано темнеет. Милости просим, сэр, входите.
     - Сначала мне нужно знать, стоит ли входить. Кто у вас там?
     - Молодые священники, сэр.
     - Как, все трое?
     - Да, сэр.
     - Обедали здесь?
     - Да, сэр.
     - Отлично.
     С этими словами в дом вошел пожилой мужчина,  весь в черном. Он пересек
кухню, отворил внутреннюю дверь и, подняв голову, прислушался. Да и было что
послушать - спорщики, как нарочно, шумели пуще прежнего.
     Посетитель буркнул что-то  себе  под  нос;  затем,  обратясь к  мистеру
Гейлу, спросил:
     - И часто они у вас этак развлекаются?
     Мистер    Гейл,    бывший    церковный   староста,    всегда   проявлял
снисходительность к особам духовного звания.
     - Молоды еще, сэр, сами знаете, - сказал он примирительно.
     - Молоды!  Проучить их надо!  Негодники,  бездельники!  Ведь если бы вы
были диссидентом{11},  а  не  добрым сыном англиканской церкви,  они бы  все
равно вели себя так же, они бы себя позорили... но уж я...
     Не  закончив фразы,  он  вышел  из  кухни,  затворил за  собой  дверь и
поднялся по лестнице.  На верхней площадке он снова остановился и  послушал.
Затем без стука распахнул дверь комнаты и остановился на пороге.
     Все трое смолкли,  оторопело уставясь на  него;  неожиданный гость тоже
замер на месте. Это был человек невысокого роста, но с очень прямым станом и
широкими плечами,  а  его маленькая головка с  острыми глазами и крючковатым
носом  делала  его  похожим на  ястреба;  не  сочтя  нужным снять  или  хоть
приподнять свою широкополую шляпу,  он скрестил руки на груди и, не двигаясь
с места,  спокойно, свысока разглядывал своих молодых приятелей, если только
это были его приятели.
     - Что я слышу! - начал он, произнося слова, уже не гнусавым, а глубоким
раскатистым голосом.  -  Что  я  слышу?  Уж  не  повторилось ли  чудо духова
дня{11}?  Уж не снизошли ли с небес разделяющиеся языки?  Но где они? Только
что  этот  шум  наполнял  весь  дом.  Я  различил семнадцать наречий  сразу:
парфяне,  и мидяне, и еламиты, жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта
и Асии,  Фригии и Памфилии,  Египта и частей Ливии,  прилежащих к Киринее, и
пришедшие из  Рима,  иудеи  и  прозелиты,  критяне и  аравитяне -  все  они,
по-видимому, были здесь, в этой комнате, две минуты тому назад.
     - Извините,  мистер Хелстоун!  - начал Донн. - Не присядете ли вы, сэр,
не налить ли вам вина?
     На  это  учтивое предложение ответа  не  последовало;  ястреб в  черном
одеянии продолжал:
     - Что я толкую о даре языков!  Дар, как бы не так! Я перепутал главы, и
книги,  и  заветы!  Новый завет с  Ветхим,  Деяния апостолов с книгой Бытия,
Иерусалим с долиной Сенаар{12}.  Нет,  тот шум,  что буквально оглушил меня,
это не  дар языков,  а  вавилонское столпотворение.  Это вы-то апостолы?  Вы
трое? Разумеется, нет. Три самонадеянных вавилонских каменщика - вот вы кто!
     - Уверяю вас,  сэр,  мы просто болтали за стаканом вина после дружеской
трапезы. Ну и взялись разносить диссидентов...
     - Диссидентов,  вот  оно  что!  И  Мелоун тоже разносил диссидентов?  А
мне-то  показалось,  что он разносит своих собратьев.  Вы просто ругали друг
друга.  И  вы трое шумели ничуть не меньше,  чем наш портной Моисей Барраклу
вкупе со своими слушателями, когда они войдут в раж в методистской молельне.
А ведь, наверно, все из-за тебя, Мелоун.
     - Из-за меня? Что вы, сэр!
     - Конечно,  из-за тебя.  До твоего приезда и Донн,  и Суитинг вели себя
смирно и опять присмиреют,  если ты уедешь. Тебе бы следовало, отправляясь к
нам,  оставить свои  ирландские привычки по  ту  сторону  пролива{12};  быть
может,  там,  среди болот и  в диких горах Коннота{12},  повадки дублинского
студента сходят священнику с  рук,  но здесь,  в  благопристойном английском
приходе,  они  неуместны.  Вы  все  позорите и  самих себя и,  что еще ху