Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
Speaking In Tongues
Чарлз Буковски
Женщины
Перевел М. Немцов
a publishing in tongues publication 1996
charles bukowski
women
(c) 1978 by Charles Bukowski
(c) М. Немцов, перевод, 1994
Этот роман - художественное произведение, и ни один персонаж не призван
намеренно изображать реальное лицо или сочетание реальных лиц, живых или
же мертвых.
Сколько хороших мужиков оказалось под мостом из-за бабы.
- Генри Чинаски
1
Мне уже стукнуло 50, и с женщиной в постели я не был четыре года.
Друзей-женщин у меня не водилось. Я смотрел на женщин всякий раз, когда
проходил мимо на улицах или в других местах, но смотрел без желанья и с
ощущением тщетности. Дрочил я регулярно, но сама мысль завести отношения с
женщиной - даже на не-сексуальной основе - была выше моего воображения. У
меня была дочь 6 лет, внебрачная. Она жила с матерью, а я платил алименты.
Я был женат много лет назад, когда мне было 35. Тот брак длился два с
половиной года.
Моя жена со мной разошлась. Влюблен я был всего один раз. Она умерла от
острого алкоголизма. Умерла в 48, а мне было 38. Жена была на 12 лет
моложе меня. Я полагаю, сейчас она тоже уже умерла, хотя не уверен. 6 лет
после развода она писала мне длинные письма к каждому Рождеству. Я ни разу
не ответил...
Я не уверен, когда впервые увидел Лидию Вэнс. Лет 6 назад, наверное, я
только-только бросил службу на почте, где просидел двенадцать лет, и
пытался стать писателем. Я пребывал в ужасе и пил больше, чем обычно.
Пробовал писать первый роман. Каждую ночь, за работой, я выпивал пинту
виски и две полудюжины пива. Курил дешевые сигары, печатал, пил и слушал
по радио классическую музыку до зари. Я поставил себе целью десять страниц
в ночь, но всегда узнавал только на следующий день, сколько написал на
самом деле. Обычно я поднимался утром, блевал, потом выходил в переднюю
комнату и смотрел на тахту - сколько страниц. Свою десятку я всегда
превышал. Иногда там лежало 17, 18, 23, 25 страниц. Конечно, работу каждой
ночи нужно было либо чистить, либо выбрасывать. На первый роман у меня
ушла двадцать одна ночь.
Хозяева двора, где я тогда обитал, сами жившие на задворках, считали
меня сумасшедшим. Каждое утро, когда я просыпался, на крыльце у меня стоял
большой коричневый бумажный пакет. Содержимое менялось, но обычно внутри
лежали помидоры, редис, апельсины, зеленый лучок, банки супа, красный лук.
Время от времени по ночам я пил с хозяевами пиво, часов до 4-5 утра.
Старик отрубался, а старуха и я держались обычно за руки, и иногда я ее
целовал. В дверях всегда припечатывал ей по-настоящему. Она была ужасно
морщиниста, но что ж тут поделаешь. Она была католичкой и выглядела очень
славно, когда надевала розовую шляпку и воскресным утром отправлялась в
церковь.
Я думаю, что познакомился с Лидией Вэнс на своем первом поэтическом
чтении. Оно проходило в книжном магазине на Кенмор-Авеню - в Подъемном
Мосту. Опять-таки, я был в ужасе. Надменен, но в ужасе.
Когда я вошел, оставались только стоячие места. Перед Питером,
заправлявшим той лавочкой и жившим с черной девчонкой, лежала куча налички.
- Вот говно же, - сказал он мне, - если б я всегда мог их сюда так
напихивать, мне б еще раз на Индию хватило.
Я вошел, и они зааплодировали. Если говорить о поэтических чтениях, то
мне предстояло порвать себе целку.
Я читал 30 минут, потом попросил перерыв. Я еще был трезв и чувствовал,
как на меня из темноты пристально смотрят глаза. Подошли поговорить
несколько человек. Затем, во время затишья, подошла Лидия Вэнс. Я сидел за
столом и пил пиво. Она возложила обе руки на края стола, нагнулась и
посмотрела на меня. У нее были длинные коричневые волосы приличной длины,
выдающийся нос, а один глаз не совсем сочетался с другим. Но от нее
исходила жизненная сила - ее нельзя было игнорировать. Я чувствовал, как
между нами побежали вибрации.
Некоторые - замороченные и нехорошие, но вс. равно они были. Она
посмотрела на меня, я посмотрел на нее в ответ. На Лидии Вэнс была
замшевая ковбойская куртка с бахромой на вороте. Груди у нее были ничего.
Я сказал ей:
- Мне бы хотелось содрать с вашей куртки бахрому - с этого мы могли бы
начать.
Лидия отошла. Не сработало. Никогда не знаю, что говорить дамам.
Ну и корма же у нее. Я наблюдал за этой прекрасной кормой, когда Лидия
отходила.
Зад джинсов обнимал ее, и я следил за ней, пока она отчаливала.
Я закончил вторую половину чтений и забыл о Лидии, как забывал обо всех
женщинах, которых обгонял на тротуарах. Забрал свои деньги, подписал
несколько салфеток, несколько клочков бумаги, потом поехал назад, домой.
Я по-прежнему работал каждую ночь над первым романом. До 6.18 вечера
писать я никогда не садился. Именно в то время я отмечался на проходной
своего крыла терминала на почтамте. А они заявились в 6: Питер с Лидией
Вэнс. Я открыл дверь. Питер сказал:
- Смотри, Генри, смотри, что я тебе привез!
Лидия запрыгнула на кофейный столик. Джинсы сидели на ней еще туже. Она
мотала длинными коричневыми волосами из стороны в сторону. Она была
безумна; она была дивна. Впервые я рассмотрел возможность того, чтобы
действительно заняться с ней любовью. Она начала читать стихи. Свои. Это
было очень плохо. Питер пытался остановить ее:
- Нет! Нет! Никаких рифм в доме Генри Чинаски!
- Да пусть читает, Питер!
Я хотел поглядеть на ее ягодицы. Она расхаживала взад-вперед по
старенькому кофейному столику. Затем пустилась в пляс. Она размахивала
руками.
Поэзия была ужасна, тело и безумие - отнюдь.
Лидия спрыгнула.
- Как тебе понравилось, Генри?
- Что?
- Поэзия.
- С трудом.
Лидия замерла со своими листиками стихов в руке. Питер облапал ее.
- Давай поебемся, - сказал он ей. - Кончай, давай поебемся!
Она его оттолкнула.
- Ладно, - сказал Питер. - Тогда я уезжаю.
- Ну и вали. У меня своя машина, - ответила Лидия. - Я к себе и сама
доберусь.
Питер подбежал к двери, остановился и обернулся:
- Ладно, Чинаски! Не забывай, что я тебе привез!
Он хлопнул дверью и был таков. Лидия присела на тахту, поближе к двери.
Я сел примерно в футе и посмотрел на нее. Выглядела она великолепно. Я
боялся. Я протянул руку и коснулся ее длинных волос. Они были волшебны. Я
отдернул руку.
- И все эти волосы в самом деле твои? - спросил я. Я знал, что так оно
и есть.
- Да, - ответила она, - мои.
Я взялся рукой за ее подбородок и очень неумело попробовал повернуть ее
голову к своей. Я никогда не уверен в таких ситуациях, как эта. Я слегка
поцеловал ее.
Лидия подскочила:
- Мне надо идти. Я плачу няньке.
- Послушай, - сказал я, - останься. Заплачу я. Останься на немного.
- Нет, не могу, - ответила она. - Идти надо.
Она пошла к дверям, я следом. Открыла дверь. Потом обернулась. Я
потянулся к ней еще один, последний раз. Она подняла лицо и выделила мне
крохотный поцелуй. Затем отстранилась и вложила мне в руку какие-то
отпечатанные на машинке листки. Дверь закрылась. Я сел на кушетку с
бумагами в руке и стал слушать, как заводится ее машина.
Стихи были скреплены вместе, откопированы и назывались Еiiii. Я прочел
несколько. Интересны, полны юмора и половой чувственности, но плохо
написаны. Авторы - сама Лидия и три ее сестры, все вместе - такие
задорные, такие храбрые, такие сексуальные. Я отбросил листики и
распечатал пинту виски. Снаружи было темно. Радио играло, в основном,
Моцарта, Брамса и Б.
2
Через день или около того по почте пришло стихотворение от Лидии. Оно
было длинным и начиналось так:
Выходи, старый тролль, Выходи из своей темной норы, старый тролль,
Выходи на солнышко с нами и Позволь нам вплести маргаритки тебе в волосы...
Дальше поэма рассказывала мне, как хорошо будет танцевать в полях с
нимфообразными женскими существами, которые принесут мне радость и
истинное знание. Я убрал письмо в ящик комода.
На следующее утро меня разбудил стук в стеклянную панель входной двери.
На часах было 10:30.
- Уходите, - сказал я.
- Это Лидия.
- Ладно. Минутку.
Я надел рубашку, какие-то штаны и открыл дверь. Потом сбегал в ванную и
проблевался. Попробовал почистить зубы, но только блеванул еще раз: от
сладости зубной пасты вывернуло желудок. Я вышел.
- Ты болеешь, - сказала Лидия. - Мне уйти?
- О, нет, я в порядке. Я всегда так просыпаюсь.
Лидия выглядела хорошо. Сквозь шторы просачивался свет и сиял на ней.
Она держала в руке апельсин и подбрасывала его. Апельсин вращался в
солнечном свете утра.
- Я не могу остаться, - сказала она, - но я хочу тебя кое о чем
спросить.
- Давай.
- Я скульптор. Я хочу вылепить твою голову.
- Ладно.
- Надо будет прийти ко мне. Студии у меня нет. Придется делать у меня
дома. Ты ведь не будешь из-за этого нервничать, правда?
- Не буду.
Я записал ее адрес и как добраться.
- Постарайся подъехать часам к одиннадцати. После обеда дети из школы
приходят, и это отвлекает.
- Буду в одиннадцать, - пообещал я.
Я сидел напротив Лидии в обеденном уголке. Между нами лежал крупный ком
глины. Она начала задавать вопросы.
- Твои родители еще живы?
- Нет.
- Тебе нравится Лос-Анжелес?
- Мой любимый город.
- Почему ты так пишешь о женщинах?
- Как - так?
- Сам знаешь.
- Нет, не знаю.
- Ну, я думаю, стыдно человеку, который пишет так, как ты, просто ни
черта не знать о женщинах.
Я ничего не ответил.
- Черт возьми! Куда Лиза задевала...? - Она стала шарить по комнате. -
Ох мне эти девчонки, вечно убегают с маминым инструментом!
Нашелся другой.
- Приспособим вот этот. Посиди спокойно теперь, расслабься, но не
шевелись.
Я сидел к ней лицом. Она работала над комом глины какой-то деревянной
штукой с проволочной петлей на конце. То и дело она взмахивала ею в мою
сторону из-за кома. Я наблюдал за ней. Глаза ее смотрели на меня. Большие,
темно-карие. Даже ее плохой глаз - тот, что не совсем подходил к другому -
выглядел здЛрово. Я тоже смотрел на нее. Лидия работала. Шло время. Я был
в трансе. Потом она сказала:
- Как насчет прерваться? Пива хочешь?
- Прекрасно. Да.
Когда она направилась к холодильнику, я пошел следом. Она вытащила
бутылку и захлопнула дверцу. Стоило ей повернуться, как я схватил ее за
талию и притянул к себе. Я прильнул к ней ртом и телом. Она держала
бутылку с пивом на вытянутой руке, отставив ее в сторону. Я поцеловал ее.
Потом поцеловал еще раз. Лидия оттолкнула меня.
- Ладно, - сказала она, - хватит. Работать пора.
Мы снова сели, я допивал пиво, Лидия курила сигарету, а глина лежала
между нами. Звякнул дверной звонок. Лидия поднялась. Там стояла толстая
тетка с неистовыми, умоляющими глазами.
- Это моя сестра, Глендолина.
- Здрасьте.
Глендолина подтащила стул и заговорила. Говорить она могла. Она б
говорила, если б даже стала сфинксом, если б даже стала камнем, она бы
говорила. Я просто не знал, когда она устанет и уйдет. Даже когда я
перестал слушать, похоже было, что тебя избивают крохотными шариками от
пинг-понга. Глендолина не имела ни представления о времени, ни малейшего
понятия о том, что, быть может, помешала нам. Она все говорила и говорила.
- Послушайте, - сказал я наконец, - когда вы уйдете?
И тут начался сестринский спектакль. Они заговорили между собой.
Обе стояли, размахивая руками друг у друга перед носом. Голоса набирали
пронзительности. Они грозили друг другу физическими увечьями. Напоследок -
когда уже замаячил конец света - Глендолина совершила гигантский изгиб
торсом, выбросилась в дверной проем сквозь оглушительно хлопнувшую летнюю
дверь - и пропала из виду. Но мы по-прежнему слышали ее, заведенную и
стенавшую, до самой ее квартиры в глубине двора.
Мы с Лидией вернулись в обеденный уголок и сели. Она взялась за
инструмент. Ее глаза заглянули в мои.
3
Однажды утром, несколько дней спустя, я вошел к Лидии во двор, когда сама
она появилась из переулка. Она сидела у своей подруги Тины, жившей в
многоквартирном доме на углу. Выглядела она в то утро электрически, почти
как в первый раз, когда пришла ко мне с апельсином.
- Уууу, - сказала она, - у тебя новая рубашка!
Так оно и было. Я купил себе рубашку, потому что думал о ней, о том,
как увижу ее. Я знал, что она это знает и посмеивается надо мною, но не
возражал.
Лидия отперла дверь, и мы зашли внутрь. Глина сидела в центре стола в
обеденном уголке под влажной тряпкой. Она стянула ткань.
- Что скажешь?
Лидия меня не пощадила. И шрамы были, и нос алкаша, и обезьянья пасть,
и сощуренные до щелочек глаза - и тупая довольная ухмылка тоже была на
месте, ухмылка счастливца, смешного, ощутившего свою удачу и еще не
понявшего, за что. Ей 30, мне - за 50. Наплевать.
- Да, - сказал я, - здЛрово ты меня. Мне нравится. Но похоже, ты ее
почти закончила. Мне будет тоскливо, когда ты все сделаешь. У нас с тобой
было несколько великолепных дней и утр.
- Это помешало твоей работе?
- Нет, я пишу, только когда стемнеет. Днем никогда не могу писать.
Лидия взяла свой отделочный инструмент и посмотрела на меня:
- Не волнуйся. Мне еще много. Я хочу, чтобы на этот раз все получилось,
как надо.
В первом перерыве она достала из холодильника пинту виски.
- А-а, - сказал я.
- Сколько? - спросила она, показывая на высокий стакан для воды.
- Напополам.
Она смешала, и я сразу же выпил.
- Я слыхала о тебе, - сказала она.
- Что, например?
- Как ты скидываешь мужиков со своего парадного крыльца. И бьешь своих
женщин.
- Бью своих женщин?
- Да, мне кто-то говорил.
Я схватил Лидию, и мы провалились в самый долгий поцелуй за вс это
время. Я прижал ее к краю раковины и начал тереться об нее членом.
Она оттолкнула меня, но я снова поймал ее на середине кухни.
Рука Лидии схватила мою и втолкнула ее за пояс джинсов в трусики.
Кончиком пальца я нащупал маковку ее пизды. Она была влажной. Продолжая
целовать ее, я пробирался пальцем поглубже. Потом вытащил руку, оторвался
от нее, дотянулся до пинты и налил еще. Снова сел за кухонный столик, а
Лидия обогнула его с другой стороны, тоже села и посмотрела на меня. Затем
опять начала работать с глиной. Я медленно тянул виски.
- Слушай, - сказал я. - Я знаю, в чем твоя трагедия.
- Что?
- Я знаю, в чем твоя трагедия.
- Что ты имеешь в виду?
- Ладно, - ответил я. - Забудь.
- Я хочу знать.
- Я не хочу оскорблять твои чувства.
- Но я хочу знать, о чем это ты, к чертовой матери.
- Ладно, если нальешь еще, скажу.
- Хорошо. - Лидия взяла пустой стакан и налила половину виски и
половину воды. Я снова все выпил.
- Ну? - спросила она.
- Черт, да ты сама знаешь.
- Что знаю?
- У тебя большая пизда.
- Что?
- Это не редкость. У тебя двое детей.
Лидия сидела, молча ковыряя глину. Затем отложила инструмент.
Отошла в угол кухни рядом с черным ходом. Я смотрел, как она
наклоняется и стаскивает сапоги. Потом стянула джинсы и трусики. Пизда ее
была там, смотрела прямо на меня.
- Ладно, подонок, - сказала она. - Сейчас я тебе покажу, что ты ошибся.
Я снял ботинки, штаны и трусы, встал на колени на линолеум, а потом
опустился на нее, вытянувшись. Начал целовать. Отвердел я быстро и
почувствовал, как проникаю внутрь.
Я начал толчки... один, два, три....
В переднюю дверь постучали. Детский стук - крохотные кулачки, яростные,
настойчивые. Лидия быстро спихнула меня.
- Это Лиза! Она не ходила сегодня в школу! Она была у....
- Лидия вскочила и принялась натягивать одежду. - Одевайся! - приказала
она мне.
Я оделся, как мог, быстро. Лидия подошла к двери - там стояла ее
пятилетняя дочь:
- МАМА! МАМА! Я порезала пальчик!
Я забрел в переднюю комнату. Лидия посадила Лизу себе на колени.
- Уууу, дай Мамочке посмотреть. Уууу, дай Мамочке поцеловать тебе
пальчик. Мамочка сейчас его вылечит!
- МАМА, больно!
Я взглянул на порез. Тот был почти невидим.
- Слушай, - сказал я, наконец, Лидии, - увидимся завтра.
- Мне жаль, - ответила она.
- Я знаю.
Лиза подняла на меня глаза, слезы вс капали и капали.
- Лиза не даст никому Мамочку в обиду, - сказала Лидия.
Я открыл дверь, закрыл дверь и пошел к своему меркурию-комете 1962 года.
4
В то время я редактировал небольшой журнальчик, Слабительный Подход. У
меня имелось два со-редактора, и мы считали, что печатаем лучших поэтов
своего времени. А также кое-кого из иных.
Одним из редакторов был недоразвитый студент-недоучка Кеннет Маллох
6-с-лишним футов росту (черный), которого содержала частично его мать, а
частично - сестра.
Другим был Сэмми Левинсон (еврей), 27 лет, живший с родителями, которые
его и кормили.
Листы уже отпечатали. Теперь предстояло сброшюровать их и скрепить с
обложками.
- Ты вот что сделаешь, - сказал Сэмми. - Ты устроишь брошюровочную
пьянку. Будешь подавать напитки и немного трпа, а они пускай работают.
- Ненавижу пьянки, - сказал я.
- Приглашать буду я, - сказал Сэмми.
- Хорошо, - согласился я и пригласил Лидию.
В вечер пьянки Сэмми приехал с уже сброшюрованным журналом. Он был
парнем нервного склада, у него подергивалась голова, и он не мог
дождаться, чтоб увидеть собственные стихи напечатанными. Он сброшюровал
Слабительный Подход сам, а потом присобачил обложки. Кеннета Маллоха нигде
не нашли: вероятно, он либо сидел в тюрьме, либо его уже комиссовали.
Собрался народ. Я знал очень немногих. Я пошел к домохозяйке на задний
двор. Та открыла мне дверь.
- У меня большая гулянка, миссис О'Киф. Я хочу, чтобы вы с мужем тоже
пришли. Много пива, претцелей и чипсов.
- Ох, Господи, нет!
- В чем дело?
- Я видела, что за люди туда заходят! Такие бороды, и все эти волосья,
и вс это тряпье дранозадое! Браслеты, бусы... да они похожи на банду
коммунистов! Как ты только таких людей терпишь?
- Я тоже этих людей терпеть не могу, миссис О'Киф. Мы просто пьем пиво
и разговариваем. Это ничего не значит.
- За ними глаз да глаз нужен. Они из тех, что трубы воруют.
Она закрыла дверь.
Лидия приехала поздно. Вошла в двери, как актриса. Первым делом я
заметил на ней большую ковбойскую шляпу с лавандовым перышком, приколотым
сбоку. Не сказав мне ни слова, она немедленно подсела к молодому продавцу
из книжного магазина и завязала с ним интенсивную беседу. Я начал пить
по-тяжелой, и из моего разговора испарились энергия и юмор. Продавец был
парень ничего, пытался стать писателем. Его звали Рэнди Эванс, но он
слишком глубоко влез в Кафку, чтобы добиться хоть какой-то литературной
ясности. Мы считали, что лучше его в Слабительном Подходе печатать, чем
обижать - к тому же, журнал можно было распространять через его магазин.
Я допил пиво и немного побродил вокруг. Вышел на заднее крыльцо, сел на
приступок в переулке и стал смотреть, как большой черный кот пытается
проникнуть в мусорный бак. Я подошел к нему. Но стоило мне приблизиться,
как он спрыгнул с бака. Остановился в 3-4 футах, наблюдая за мной. Я снял
с мусорного бака крышку. Вонь поднялась ужасающая. Я срыгнул в бак, уронив
крышку на мостовую. Кошак подпрыгнул и встал всеми четырьмя лапами на край
бака. Помедлил, а потом, яркий под полумесяцем, нырнул внутрь с головой.
Лидия все еще разговаривала с Рэнди, и я заметил, как под столом одна
ее нога касается рэндиной. Я открыл себе еще одно пиво.
Сэмми смешил толпу. У меня это получалось немного лучше, когда хотелось
рассмешить народ, но в тот вечер я был не в настроении. 15 или 16 мужиков
и всего две тетки - Лидия и Эйприл. Эйприл была жирной и сидела на диете.
Она растянулась на полу. Примерно через полчаса она поднялась и свалила с
Карлом, перегоревшим наспидованным маньяком. Поэтому осталось человек
15-16 мужиков и Лидия. На кухне я нашел пинту скотча, вытащил ее с собой
на заднее