нее, целуя так, будто настал мой последний
час на земле.
   Мой хуй проскользнул внутрь.
   На этот раз я знал, что у меня получится. Я уже чувствовал это чудо.
   Я кончу ей прямо в пизду, суке. Я изолью в нее все свои соки, и она
никак уже не сможет остановить меня.
   Она моя. Я армия завоевателей, насильник, я ее повелитель, я смерть.
   Она беспомощна. Голова ее моталась из стороны в сторону, она стискивала
меня и хватала ртом воздух, издавая разные звуки....
   - Аррргг, ууггг, ох ох... ооофф... оооохх!
   Мой хуй питался ими.
   Я испустил странный звук - и тут же кончил.
   Через пять минут она уже храпела. Мы оба храпели.
   Наутро мы сходили в душ и оделись.
   - Я отвезу тебя завтракать, - сказал я.
   - Ладно, - ответила Мерседес. - Кстати, мы вчера ночью ебались?
   - Боже мой! Ты что - не помнишь? Да мы еблись, должно быть, минут 50!
   Я ушам своим не верил. Мерседес выглядела неубежденной.
   Мы пошли в одно место, за углом. Я заказал легкую глазунью с беконом и
кофе, пшеничные тосты. Мерседес - оладьи и ветчину, кофе.
   Официантка принесла заказы. Я откусил от яйца. Мерседес полила оладьи
сиропом.
   - Ты прав, - сказала она, - должно быть, ты меня выеб. Я чувствую, как
сперма стекает у меня по ноге.
   Я решил с нею больше не встречаться.


   70

   Я поднялся к Тэмми со своими картонными коробками. Сначала нашел то, о
чем она говорила. Затем - и другие вещи: другие платья и блузки, туфли,
утюг, сушилку для волос, одежду Дэнси, тарелки и столовые приборы, альбом
с фотографиями. Там стояло тяжелое плетеное кресло из ротанга,
принадлежавшее ей.
   Я снес вс это к себе. Получилось восемь или десять полных коробок. Я
сложил их под стенкой у себя в передней комнате.
   На следующий день я поехал на станцию встречать Тэмми и Дэнси.
   - Ты хорошо выглядишь, - сказала Тэмми.
   - Спасибо, - ответил я.
   - Мы будем жить у Мамы. Можешь нас туда отвезти. Я не смогу переть
против этого выселения. И потом - кому захочется оставаться там, где его
не хотят?
   - Тэмми, я вытащил бЛльшую часть твоих вещей. Они у меня в коробках
сложены.
   - Хорошо. Можно их там ненадолго оставить?
   - Конечно.
   Потом тэммина мать тоже поехала в Денвер проведать ее сестру, и в тот
же вечер я отправился к Тэмми надраться. Та сидела на колесах. Я принимать
не стал. Дойдя до четвертой полудюжины, я сказал:
   - Тэмми, я не вижу, что ты нашла в Бобби. Он ничтожество.
   Она закинула одну ногу на другую и покачала ею взад и вперед.
   - Он думает, что его трп очарователен, - сказал я.
   Она продолжала покачивать ногой.
   - Кино, телик, трава, комиксы, порнуха - вот весь его бензобак.
   Тэмми качала ногой все сильнее.
   - Тебе он действительно небезразличен?
   Она по-прежнему качала ногой.
   - Ты ебаная сука! - сказал я.
   Я дошел до двери, захлопнул ее за собой и сел в фольк. Погнал его
сквозь вс уличное движение, виляя туда и сюда, уничтожая сцепление и
передачу.
   Вернулся к себе и стал загружать в машину коробки ее дряни. А кроме
этого - пластинки, одеяла, игрушки. В фольксваген, разумеется, много не
вмещалось.
   Я рванул обратно к Тэмми. Подъехал и встал во втором ряду, включил
красные предупредительные огни. Вытащил коробки из машины и составил на
крыльцо. Накрыл одеялами, сверху - игрушки, позвонил в дверь и отчалил.
   Когда я вернулся со второй партией, первой уже не было. Я сделал еще
одну кучу, позвонил и рванул оттуда, как баллистическая ракета.
   Когда я вернулся с третьей партией, второй уже не было. Я сделал новую
кучу и позвонил в дверь. Затем снова умчался навстречу утренней заре.
   Вернувшись к себе, я выпил водки с водой и обозрел то, что осталось.
Тяжелое ротанговое кресло и стоячая сушилка для волос. Я был в состоянии
сделать только одну ходку. Либо кресло, либо сушилка. Обоих фольксваген
переварить не мог.
   Я выбрал кресло. Было 4 утра. Машина моя стояла во втором ряду перед
домом со включенными габаритными огнями. Я прикончил водку с водой. Я все
больше пьянел и слабел. Взял плетеное кресло - тяжесть-то какая - и понес
по дорожке к машине. Поставил, открыл переднюю дверцу рядом с местом
водителя.
   Впихнул его внутрь. Попробовал закрыть дверцу. Кресло выпирало. Я
попытался вытащить его из машины. Застряло. Я выматерился и пропихнул его
глубже. Одна из ножек пробила ветровое стекло и вылезла наружу, торча в
небеса. Дверца не закрывалась по-прежнему. И близко не было. Я попробовал
протолкнуть ножку кресла еще дальше сквозь лобовое стекло, чтобы
прикрыть-таки дверцу. Она не поддавалась. Кресло застряло намертво. Я
попытался вытянуть его. Оно не пошелохнулось. Отчаянно я тянул и толкал,
тянул и толкал. Если приедет полиция - мне кранты. Через некоторое время я
изнемог. Я залез на водительское сиденье. На улице мест для стоянки не
было. Я подъехал к пиццерии, открытая дверца болталась взад-вперед. Там я
бросил машину - с открытой дверцей, с зажженным в кабине светом. (Лампочка
на потолке не выключалась.) Ветровое стекло разбито, ножка кресла торчит
изнутри в лунный свет. Вся сцена эта непристойна, безумна. Отдает
убийством и покушением. Моя прекрасная машина.
   Пешком я вернулся к себе. Налил еще водки с водой и позвонил Тэмми.
   - Слушай, крошка, я влип. У меня твое кресло торчит сквозь лобовое
стекло, я не могу его вытащить и засунуть внутрь тоже не могу, а дверца не
закрывается. Стекло разбито. Что мне делать? Помоги мне, ради Бога!
   - Придумай сам что-нибудь, Хэнк.
   Она повесила трубку.
   Я набрал номер снова.
   - Бэби....
   Она повесила трубку. После этого она ее больше не клала:
   бзззз, бзззззз, бзззз....
   Я вытянулся на постели. Зазвонил телефон.
   - Тэмми....
   - Хэнк, это Валери. Я только что домой пришла. Я хочу тебе сказать, что
твоя машина стоит на стоянке пиццерии с открытой дверью.
   - Спасибо, Валери, но я не могу ее закрыть. Там плетеное кресло
застряло в ветровом стекле.
   - О, я не заметила.
   - Спасибо, что позвонила.
   Я уснул. Сон мой был беспокоен. Мою машину отбуксируют. Меня оштрафуют.
   Я проснулся в 6.20 утра, оделся и пошел к пиццерии. Машина стояла на
месте. Всходило солнце.
   Я нагнулся и схватил кресло. Оно по-прежнему не поддавалось. Я
рассвирепел и стал тянуть его и дергать, матерясь. Чем невозможнее это
казалось, тем больше я психовал. Неожиданно раздался треск дерева. Я
воодушевился, откуда-то взялась сила. В руках остался отломившийся кусок
ножки. Я взглянул на него, отшвырнул на середину улицы и снова принялся за
работу. Оторвалось еще что-то. Дни, проведенные на фабриках, за разгрузкой
вагонов, за поднятием ящиков с мороженой рыбой, за перетаскиванием туш
убитого скота на плечах принесли свои плоды. Я всегда был силен, но в
равной же степени - и ленив. Теперь я раздирал это кресло на куски.
Наконец, я вырвал его из машины. Я набросился на него прямо на стоянке. Я
расколотил его на куски, я разломал его на части. Потом собрал их все и
аккуратно сложил на чьем-то парадном газоне.
   Я залез в фольксваген и нашел пустую стоянку рядом со своим двором.
Теперь оставалось только найти автомобильную свалку на Авеню Санта-Фе и
купить новое стекло. Это могло подождать. Я вернулся в дом, выпил два
стакана ледяной воды и лег спать.


   71

   Прошло четыре или пять дней. Зазвонил телефон. Тэмми.
   - Чего ты хочешь? - спросил я.
   - Слушай, Хэнк. Ты знаешь этот маленький мостик, по пути к моей маме?
   - Ну.
   - Так вот, там, прямо рядом с ним распродажу со двора устроили.
   Я зашла и увидела эту пишущую машинку. Всего 20 баксов, и в хорошем
рабочем состоянии. Пожалуйста, купи ее мне, Хэнк.
   - Зачем это тебе машинка?
   - Ну, я никогда тебе не говорила, но мне всегда хотелось стать
писателем.
   - Тэмми....
   - Пожалуйста, Хэнк, всего лишь один последний раз. Я буду тебе другом
на всю жизнь.
   - Нет.
   - Хэнк....
   - Ох, блядь, ну ладно.
   - Встретимся на мостике через 15 минут. Я хочу побыстрее, пока ее не
забрали. Я нашла себе новую квартиру, и Филберт с моим братом помогают мне
переехать....
   Тэмми не было на мосту ни через 15 минут, ни через 25. Я снова залез в
фольк и поехал к ее матери. Филберт грузил коробки в машину Тэмми. Меня он
не видел. Я остановился в полуквартале от дома.
   Тэмми вышла и увидела мой фольксваген. Филберт садился к себе в машину.
У него тоже был фольк, только желтый. Тэмми помахала ему и сказала:
   - Увидимся позже!
   Потом зашагала по улице ко мне. Поравнявшись с моей машиной, она
растянулась на середине улицы и осталась лежать. Я ждал. Тогда она
поднялась, дошла до машины, влезла.
   Я отъехал. Филберт сидел в машине. Я помахал ему, когда мы проезжали
мимо. Он не ответил. Глаза его были печальны. Для него вс это только
начиналось.
   - Знаешь, - сказала Тэмми, - я сейчас с Филбертом.
   Я рассмеялся. Непроизвольно вырвалось.
   - Поехали побыстрее. Машинку могут купить.
   - А почему ты не хочешь, чтобы Филберт купил тебе эту поеботину?
   - Слушай, если не хочешь, то можешь просто остановиться и высадить меня!
   Я остановил машину и распахнул дверцу.
   - Слушай, сукин ты сын, ты же сам мне сказал, что купишь машинку! Если
не купишь, я сейчас начну орать и бить тебе стекла!
   - Ладно. Машинка твоя.
   Мы подъехали к тому месту. Машинку еще не продали.
   - Всю свою жизнь до сегодняшнего дня эта машинка провела в приюте для
умалишенных, - сообщила нам дама.
   - Она достатся как раз кому надо, - ответил я.
   Я отдал даме двадцатку, и мы поехали назад. Филберта уже не было.
   - Ты не хочешь зайти на минутку? - спросила Тэмми.
   - Нет, мне надо ехать.
   Она могла донести машинку и без моей помощи. Машинка была портативной.


   72

   Я пил всю следующую неделю. И ночью, и днем, и написал 25 или 30 скорбных
стихов об утраченной любви.
   Телефон зазвонил в пятницу вечером. Это была Мерседес.
   - Я вышла замуж, - сказала она, - за Маленького Джека. Ты с ним
познакомился на вечеринке, когда читал в Венеции. Он славный парень, и
деньги у него есть. Мы переезжаем в Долину.
   - Хорошо, Мерседес, удачи тебе во всем.
   - Но я скучаю по тому, как мы с тобой пили и разговаривали.
   Ничего, если я сегодня заеду?
   - Давай.
   Она была у меня уже через 15 минут, забивала косяки и пила мое пиво.
   - Маленький Джек - хороший парень. Мы счастливы вместе.
   Я потягивал пиво.
   - Я не хочу ебаться, - сказала она. - Я уже устала от абортов, я на
самом деле от абортов устала.
   - Что-нибудь придумаем.
   - Я хочу просто покурить, поболтать и попить.
   - Мне этого недостаточно.
   - Вам, парням, только и надо, что поебаться.
   - Мне нравится.
   - Ну, а я не могу ебаться, я не хочу ебаться.
   - Расслабься.
   Мы сидели на тахте. Не целовались. Мерседес разговаривать не умела. Она
неинтересна. Но у нее ноги, задница, волосы и молодость. Я встречал
интересных женщин, Бог тому свидетель, но Мерседес в их список не входила.
   Пиво текло, косяки шли по кругу. Мерседес работала вс там же - в
Голливудском Институте Человеческих Отношений. У нее плохо бегала машина.
   У Маленького Джека короткий жирный член. Она сейчас читает Грейпфрут
Йоко Оно. Она устала от абортов. В Долине жить можно, но она скучает по
Венеции. Ей не хватает велосипедных прогулок по набережной.
   Не знаю, сколько мы разговаривали, вернее, она разговаривала, но уже
намного, намного позже она сказала, что слишком надралась, чтобы ехать
домой.
   - Снимай одежду и марш в постель, - сказал ей я.
   - Но только без ебли, - сказала она.
   - Пизду твою я трогать не буду.
   Она разделась и легла. Я тоже разделся и пошел в ванную. Она смотрела,
как я выхожу оттуда с банкой вазелина.
   - Что ты собираешься делать?
   - Не бери в голову, малышка, не бери в голову.
   Я натер вазелином себе член. Затем выключил свет и залез в постель.
   - Повернись спиной, - велел я.
   Я просунул под нее одну руку и поиграл с одной грудью, другой рукой
обхватил ее сверху и поиграл со второй. Приятно лицом утыкаться ей в
волосы. Я отвердел и скользнул им ей в задницу. Схватил ее за талию и
притянул ее жопу поближе, жестко проскальзывая внутрь.
   - Уууууухх, - сказала она.
   Я заработал. Я вкапывался вс дальше. Ягодицы у нее большие и мягкие.
Вколачивая в нее, я начал потеть. Потом перевернул ее на живот и
погрузился еще глубже. Там становилось Нже. Я ткнулся в конец ее прямой
кишки, и она заорала.
   - Заткнись! Черт бы тебя подрал!
   Она очень туга. Я скользнул еще дальше внутрь. Хватка у нее там
невероятная. Пока я таранил ее, у меня вдруг закололо в боку, ужасной
жгучей болью, но я продолжал. Я разделывал ее напополам, по самому хребту.
Взревев безумцем, я кончил.
   Потом я просто лежал на ней. Боль в боку меня просто убивала.
   Мерседес плакала.
   - Черт возьми, - спросил я ее, - чего ты ревешь? Я ведь не трогал твою
пизду.
   Я скатился с нее.
   Утром Меседес говорила очень мало, оделась и поехала на работу.
   Ну что ж, подумал я, вот еще одна.


   73

   На следующей неделе пьянство мое притормозилось. Я ездил на бега за
свежим воздухом, солнышком и пешей ходьбой. Ночью пил, недоумевая, почему
до сих пор жив, как же этот механизм работает. Я думал о Кэтрин, о Лидии,
о Тэмми.
   Мне было не очень хорошо.
   Вечером в ту пятницу зазвонил телефон. Мерседес.
   - Хэнк, мне бы хотелось заехать. Но просто поговорить, попить пива и
раскумариться. Ничего больше.
   - Заезжай, если хочешь.
   Мерседес приехала через полчаса. К моему удивлению, мне она показалась
очень хорошенькой. Я никогда не видел таких коротких мини-юбок, и ноги у
нее выглядели прекрасно. Я счастливо ее поцеловал. Она отстранилась.
   - Я два дня ходить не могла после того последнего раза. Больше не
раздирай мне попку.
   - Ладно, честное индейское, не буду.
   Дальше вс было примерно так же. Мы сидели на кушетке со включенным
радио, разговаривали, пили пиво, курили. Я целовал ее снова и снова.
   Не мог остановиться. Похоже, ей хотелось, однако, она настаивала, что
не может.
   Маленький Джек любил ее, а любовь много значит в нашем мире.
   - Конечно, много, - соглашался я.
   - Ты меня не любишь.
   - Ты - замужняя женщина.
   - Я не люблю Маленького Джека, но он мне очень дорог, и он меня любит.
   - Прекрасно звучит.
   - Ты когда-нибудь был влюблен?
   - Четыре раза.
   - И что потом? Где они сегодня вечером?
   - Одна умерла. Три остальных - с другими мужчинами.
   Мы разговаривали долго в ту ночь и выкурили немеряно косяков.
   Около 2 часов Мерседес сказала:
   - Я слишком вторчала, домой не поеду. Только машину угроблю.
   - Снимай одежду и ложись в постель.
   - Ладно, но у меня есть идея.
   - Типа?
   - Я хочу посмотреть, как ты эту штуку отобьешь! Я хочу посмотреть, как
она брызнет!
   - Хорошо, это честно. Договорились.
   Мерседес разделась и легла. Я тоже разделся и встал рядом.
   - Сядь, чтоб лучше видно было.
   Мерседес села на край. Я плюнул на ладонь и начал тереть себе хуй.
   - Ох, - сказала Мерседес, - он растет!
   - У-гу....
   - Он становится больше!
   - У-гу....
   - Ох, он весь лиловый и вены большие! Он бьется!
   Какая гадость!
   - Ага.
   Продолжая дрочить, я приблизил хуй к ее лицу. Она наблюдала.
   Когда я уже совсем был готов кончить, то остановился.
   - Ох, - сказала она.
   - Слушай, у меня есть мысль получше....
   - Какая?
   - Сама его отбей.
   - Ладно.
   Она приступила.
   - Я правильно делаю?
   - Немного жстче. И поплюй на ладонь. И три почти по всей длине, бЛльшую
часть, не только возле головки.
   - Хорошо.... Ох, Господи, ты посмотри на него... Я хочу увидеть, как из
него брызнет сок!
   - Дальше, Мерседес! ОХ, БОЖЕ МОЙ!
   Я уже почти кончал. Я оторвал ее руку от своего хуя.
   - Ох, пошел ты! - сказала Мерседес.
   Она склонилась и взяла его в рот. Начала сосать и покусывать, проводя
языком по всей длине моего члена, всасываясь в него.
   - Ох ты, сука!
   Потом она оторвала свой рот.
   - Давай! Давай! Прикончи меня!
   - Нет!
   - Ну так иди в пизду!
   Я толкнул ее на спину, на постель, и прыгнул сверху. Яростно ее
поцеловал и вогнал хуй внутрь. Я работал неистово, качая и качая. Потом
застонал и кончил. Я вкачал в нее всю, чувствуя, как она входит, как она
устремляется в нее.


   74

   Мне нужно было лететь в Иллинойс, проводить чтения в Университете. Я
ненавидел чтения, но они помогали платить за квартиру и, возможно,
продавать книги. Они вытаскивали меня из восточного Голливуда, они
поднимали меня в воздух вместе с бизнесменами и стюардессами, с ледяными
напитками и маленькими салфеточками, с солеными орешками, чтоб изо рта не
воняло.
   Меня должен был встречать поэт Уильям Кизинг, с которым я переписывался
с 1966 года. Впервые я увидел его работу на страницах Быка, который
редактировал Дуг Фаззик.То был один из первых мимеографированных журналов,
если вообще не вожак всей революции самиздата.
   Никто из нас не был литературен в должном смысле: Фаззик работал на
резиновой фабрике, Кизинг раньше был морским пехотинцем в Корее, отсидел и
жил на деньги своей жены Сесилии. Я работал по 11 часов в ночь почтовым
служащим. К тому же, в то самое время на сцене возник Марвин со своими
странными стихами о демонах.
   Марвин Вудман был самым лучшим чертовым демоническим писателем в
Америке. Может, в Испании и Перу - тоже. В тот период я подрубался по
письмам. Я писал всем 4-х и 5-страничные послания, дико раскрашивал
конверты и листы цветными карандашами.
   Вот тогда-то я и начал писать Уильяму Кизингу, бывшему морпеху, бывшему
зэка, наркоману (он торчал, в основном, по кодеину).
   Теперь, много лет спустя, Уильям Кизинг обеспечил себе временную работу
- преподавал в Университете. Умудрился заработать себе степень-другую в
перерывах между арестами и обысками. Я предупреждал его, что преподавание
- опасная работа для человека, желающего писать. Но, по крайней мере, он
учил свой класс многому из Чинаски.
   Кизинг с женой ждали в аэропорту. У меня весь багаж был с собой,
поэтому мы сразу пошли к машине.
   - Боже мой, - сказал Кизинг, - я никогда не видел, чтобы с самолета
сходили в таком виде.
   На мне было пальто покойного отца, слишком большое. Штаны чересчур
длинны, отвороты спускались на башмаки до самой земли - и это хорошо,
поскольку носки у меня не совпадали, а каблуки сносились до основания. Я
терпеть не мог парикмахеров, поэтому стригся всегда сам, когда не мог
заставить какую-нибудь тетку. Мне не нравилось бриться, и длинные бороды
мне тоже не нравились, поэтому я подстригался ножницами раз в две-три
недели. Зрение у меня плохое, но я не любил очков, поэтому никогда их не
носил - только для чтения.
   Зубы были свои - но не очень много. Лицо и нос покраснели от пьянства,
а свет резал глаза, поэтому я щурился сквозь крохотные щелочки. В любых
трущобах я сошел бы за своего.
   Мы отъехали.
   - Мы ожидали кого-нибудь не такого, - сказала Сесилия.
   - О?
   - То есть, голос у тебя такой тихий, и кажется, что ты человек мягкий.
Билл рассчитывал, что ты сойдешь с самолета пьяный, матерясь и приставая к
женщинам....
   - Я никогда не бравирую своей вульгарностью. Я жду, пока она не придет
ко мне сама по себе.
   - Чтения у тебя завтра вечером, - сказал Билл.
   - Хорошо, сегодня повеселимся и про вс забудем.
   Мы ехали дальше.
   В тот вечер Кизинг был так же интересен, как его письма и стихи.
   У него хватало здравого смысла не трогать литературу в нашем разговоре,
разве только изредка. Мы беседовали о другом. Мне не сильно везло на
личные встречи с большинством поэтов, даже если их стихи и письма были
хороши. С Дугласом Фаззиком я познакомился с менее чем очаровательным
исходом. Лучше всего держаться от других писателей подальше: просто
заниматься своим делом - или просто не заниматься своим делом.
   Сесилия ушла спать рано. Утром ей нужно было ехать на работу.
   - Сесилия со мной разводится, - рассказывал Билл. - Я ее не виню. Ей
осточер