мы оба лежим на пляже, и нас окружает человек 45 или 50, и мужчин, и
женщин, большинство - в купальных костюмах. Собрались вокруг тесным
кругом. Солнце стоит высоко, море накатывает и откатывает, и его хорошо
слышно. Время от времени две-три чайки вьют низкие круги у нас над
головами.
   Таня сосала и покусывала, а они смотрели, и я слышал их замечания:
   - Господи, глянь, как захватывает!
   - Дешевая охуевшая потаскуха!
   - Отсасывает у мужика на 40 лет старше!
   - Оттащите ее! Она ненормальная!
   - Нет, постойте! Как набрасывается, а?
   - И ПОСМОТРИТЕ на эту штуку только!
   - УЖАС!
   - Эй! Я ей щас в жопу засажу, пока она занята!
   - Она СУМАСШЕДШАЯ! БЕРЕТ ЗА ЩЕКУ У ЭТОГО СТАРОГО МУДАКА!
   - Давайте подпалим ей спинку спичками!
   - СМОТРИ, ВО ДАЕТ!
   - СОВСЕМ СПЯТИЛА!
   Я нагнулся, схватил Таню за голову и всадил свой хуй прямо в центр ее
черепа.
   Когда она вышла из ванной, я уже приготовил два стакана. Таня
отхлебнула и посмотрела на меня.
   - Тебе понравилось, правда? Я так и поняла.
   - Ты права, - ответил я. - Тебе симфоническая музыка нравится?
   - Фолк-рок, - сказала она.
   Я подошел к приемнику, передвинул на 160, включил его, врубил погромче.
Приехали.


   104

   Я отвез Таню в аэропорт на следующий день. Мы выпили в том же баре.
Мулатки нигде не видать; вся эта нога сейчас с кем-то другим.
   - Я тебе напишу, - сказала Таня.
   - Хорошо.
   - Ты думаешь, я потаскушка?
   - Нет. Ты любишь секс, а в этом ничего дурного нет.
   - Да ты и сам от него шалеешь.
   - Во мне много пуританского. А пуритане наслаждаются сексом больше кого
бы то ни было.
   - Ты действительно ведешь себя невиннее любых других мужиков из всех,
кого я знала.
   - В каком-то смысля я всегда был девственником....
   - Вот бы о себе так сказать.
   - Еще выпьешь?
   - Конечно.
   Мы пили молча. Потом пришло время посадки. На прощанье я поцеловал Таню
рядом с контрольным постом, спустился вниз на эскалаторе.
   Возвращение домой прошло без событий. Я думал: что ж, я снова один.
Надо хоть написать что-нибудь, еби его мать, - или же снова в дворники
подаваться. Обратно на почту меня никогда уже не возьмут. Человек должен
быть на своем месте, как говорится.
   Я въехал во двор. В почтовом ящике ничего. Я сел и набрал Сару.
   Та была в Таверне.
   - Как оно вс? - спросил я.
   - Эта сука уехала?
   - Уехала.
   - Давно?
   - Только что посадил на самолет.
   - Тебе она понравилась?
   - У нее были кое-какие качества.
   - Ты ее любишь?
   - Нет. Послушай, мне бы хотелось тебя увидеть.
   - Я не знаю. Мне было ужасно трудно это вс. Откуда я знаю, что ты не
поступишь так снова?
   - Никто никогда не может быть вполне уверен в том, что сделает.
   Ты и сама не уверена, как поступишь.
   - Я знаю, как мне бывает.
   - Слушай, я ведь даже не спрашиваю, чем ты занималась, Сара.
   - Спасибо, ты очень добрый.
   - Я бы хотел тебя увидеть. Сегодня вечером. Приезжай.
   - Хэнк, ну, я не знаю....
   - Приезжай. Просто поговорим.
   - Я просто дьявольски расстроена. Мне плохо как черту было.
   - Слушай, давай, я так скажу: ты у меня - номер первый, а второго
номера вообще не существует.
   - Ладно. Буду около семи. Слушай, меня два клиента ждут....
   - Хорошо. Увидимся в семь.
   Я положил трубку. Сара в самом деле - добрая душа. Потерять ее ради
Тани - просто смешно. Однако, и Таня кое-что мне дала. Сара же заслуживает
лучшего обращения. Люди обязаны друг другу некой верностью, что ли, - даже
если не женаты. В каком-то смысле, доверие должно заходить еще глубже
именно потому, что оно не освящено законом.
   М-да, нам нужно вино, хорошее белое вино.
   Я вышел, сел в фольксваген и подъехал к винной лавке рядом с
супермаркетом. Мне нравится часто менять винные лавки, поскольку продавцы
запоминают твои привычки, если приходишь денно и нощно и закупаешь
огромные количества. Я ощущал их недоумение, почему это я еще не сдох, и
от этого мне становилось неловко. Возможно, правда, они ни о чем подобном
и не думают, но человек, в конце концов, становится параноиком, когда у
него по 300 бодунов в году.
   В этой новой точке я нашел четыре бутылки хорошего белого вина и вышел
с ними наружу. Снаружи стояли четверо пацанов-мексиканцев.
   - Эй, мистер! Дай нам немного денег! Эй, мужик, ну дай денег-то!
   - Зачем вам?
   - Надо, мужик, надо, сам знаешь!
   - Коки купить?
   - Пепси-колы, чувак!
   Я дал им 50 центов.

   (БЕССМЕРТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ПРИХОДИТ НА ВЫРУЧКУ УЛИЧНЫМ БЕСПРИЗОРНИКАМ)

   Они убежали прочь. Я распахнул дверцу фолька и поставил вино на
сиденье. Не успел я этого сделать, как мимо пронесся фургон, его дверца с
лязгом распахнулась. Изнутри грубо выпихнули женщину. Молодая мексиканка,
года 22, без грудей, в серых брючках. Черные волосы - немыты и жидки.
Мужик орал на нее из кабины:
   - БЛЯДЬ ПРОКЛЯТАЯ! БОЛЬНАЯ ЕБАНАЯ БЛЯДЬ! ДАВНО ПОРА БЫЛО ТЕБЕ
 ПИНКА ПОД СРАКУ ДАТЬ!
   - ТУПОЕ МУДАЧЬЕ! - орала в ответ та. - А ОТ ТЕБЯ ГОВНОМ ВОНЯЕТ!
   Мужик выскочил из фургона и побежал за ней. Она рванула в сторону
винной лавки. Он увидел меня, бросил погоню, вернулся в кабину и с ревом
дернул по стоянке, затем развернулся и укатил вниз по Бульвару Голливуд.
   Я подошел к ней.
   - С вами вс в порядке?
   - Да.
   - Я могу для вас что-нибудь сделать?
   - Да, отвезите меня на Ван-Несс. Угол Ван-Несс и Фрэнклина.
   - Хорошо.
   Она залезла в фольксваген и мы выехали на Голливуд.
   Я свернул вправо, потом влево - и мы оказались на Фрэнклине.
   - А у тебя много вина, правда? - спросила она.
   - Угу.
   - Я думаю, мне выпить надо.
   - Выпить почти всем надо, только они об этом не знают.
   - Я знаю.
   - Можем ко мне поехать.
   - Ладно.
   Я развернулся, направляясь обратно.
   - У меня есть немного денег, - сказал я ей.
   - 20 баксов, - ответила она.
   - За щеку берешь?
   - Как никто другой.
   Когда мы добрались до дому, я нацедил ей стакан вина. Оказалось теплым.
Она не возражала. Я тоже выпил теплого. Потом стащил с себя штаны и
вытянулся на постели. Она вошла в спальню вслед за мной. Я вытянул из
трусов свою квелую нитку. Она на нее сразу набросилась. Она была ужасна -
совершенно никакого воображения.
   Да это чистое говно, подумал я.
   Я поднял с подушки голову.
   - Давай же, малышка, начинай! Какого хуя ты там делаешь?
   У меня никак не получалось отвердеть. Она его сосала и смотрела мне в
глаза. Худшая сосюра, что у меня вообще была. Она потела, наверное, минуты
две, потом отползла. Вытащила из сумочки носовой платок и сплюнула в него,
как будто сперму отхаркивала.
   - Эй, - сказал я, - какого это черта ты мне тут вешаешь? Я не кончил.
   - Нет, кончил, кончил!
   - Эй, ну уж я-то знаю!
   - Ты спустил мне прямо в рот.
   - Кончай херню пороть! Ну-ка вниз!
   Она начала заново, но так же погано. Я не стал ей мешать, надеясь на
лучшее. Блядина еще та. Она кусала и сосала. Как будто только
притворялась, что берет, как будто мы оба всего лишь притворялись. Мой хуй
оставался мягок. Она продолжала.
   - Ну ладно, ладно, - сказал я, - хватит уже. Забудь об этом. - Я
дотянулся до штанов и вытащил из кармана бумажник. - Вот твоя двадцатка.
Теперь можешь идти.
   - Как насчет прокатиться?
   - Ты меня только что прокатила.
   - Мне надо на угол Фрэнклина и Ван-Несс.
   - Ладно.
   Мы вышли к машине, и я отвез ее на Ван-Несс. Отъезжая, я заметил, как
она подняла руку с оттопыренным большим пальцем. Она ехала стопом.
   Вернувшись, я позвонил Саре еще раз.
   - Ну, как оно вс? - спросил я.
   - Сегодня - медленно.
   - Ты по-прежнему приезжаешь вечером?
   - Я же сказала, что да.
   - У меня есть хорошее белое вино. Все будет как в старые времена.
   - А ты еще с Таней встречаться собираешься?
   - Нет.
   - Не пей ничего, пока я не приеду.
   - Ладно.
   - Мне идти надо.... Только что клиент зашел.
   - Хорошо. До вечера.
   Хорошая женщина Сара. Мне следует подтянуться. Мужику нужно много баб
только тогда, когда все они никуда не годятся. Мужик может вообще личность
свою утратить, если будет слишком сильно хреном по сторонам размахивать.
Сара заслуживает гораздо лучшего, нежели я ей даю. Теперь вс зависит от
меня. Я вытянулся на кровати и вскоре уснул.
   Разбудил меня телефон.
   - Да? - спросил я.
   - Вы - Генри Чинаски?
   - Да.
   - Я всегда обожала вашу работу. Я думаю, никто не пишет лучше вас!
   Голос у нее был молодой и сексуальный.
   - Я кой-чего хорошего действительно написал.
   - Я знаю. Я знаю. У вас в самом деле были все эти романы с женщинами?
   - Да.
   - Слушайте, я тоже пишу. Я живу в Лос-Анжелесе, и мне бы хотелось
приехать к вам повидаться. Я бы хотела показать вам свои стихи.
   - Я не редактор и не издатель.
   - Я знаю. Слушайте, мне 19 лет. Я просто хочу приехать к вам в гости.
   - Сегодня вечером я занят.
   - Ох, да любой вечер подойдет!
   - Нет, я не могу вас увидеть.
   - Вы действительно тот самый Генри Чинаски, писатель?
   - Ну еще бы.
   - Я миленькая цыпа.
   - Весьма вероятно.
   - Меня зовут Рошель.
   - До свиданья, Рошель.
   Я положил трубку. Ну, вот я это и сделал - на сей раз.
   Я зашел в кухню, открыл пузырек витамина Е, 400 международных единиц
каждый шарик, и проглотил несколько, запив полстаканом воды Перье. Хорошая
это будет ночь у Чинаски. Солнце наискось падало сквозь щели в жалюзи,
рисуя на ковре знакомый узор, а в холодильнике остывало белое вино.
   Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Там сидел незнакомый кот.
   Громадная тварь, кошак, с черной блестящей шерстью и светящимися
желтыми глазами. Меня он не боялся. Он подошел, урча, и потерся об одну из
моих ног.
   Хороший парень - он и сам это знал. Животные такие штуки понимают. У
них инстинкт. Я вернулся в дом, и он вошел следом.
   Я открыл ему банку белого тунца Стар-Кист. Закатан в родниковой воде.
Вес нетто 7 унций.