Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Буковски Чарльз. Женщины -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -
а она разглядывала древнюю арену. - Здесь только две уборных, одна для мужчин, другая для женщин, и обе очень маленькие. Поэтому попробуй сходить либо до, либо после перерыва. - Ладно. В Олимпик ходили, в основном, латиносы и белые работяги из низших слоев, да несколько кинозвезд и знаменитостей. Там было много хороших мексиканских боксеров, и дрались они всем сердцем. Плохими были только те бои, когда встречались белые или черные, особенно тяжеловесы. Сидеть там с Кэтрин было странно. Человеческие отношения вообще странны. Я имею в виду, что вот некоторое время ты - с одним человеком, ешь с ним, и спишь, и живешь, любишь его, разговариваешь, ходишь везде, а потом это прекращается. Потом наступает короткий период, когда ты ни с кем, потом приезжает другая женщина, и ты ешь уже с ней, и ебешь ее, и все это кажется таким нормальным, словно только ее и ждал, а она ждала тебя. Мне всегда не по себе в одиночестве; иногда бывает хорошо, а по себе - ни разу. Первый поединок был неплох, много крови и мужества. Смотря бокс или ходя на скачки, можно кое-чему научиться - как писать, например. Смысл неясен, но мне помогало. Вот что самое важное: смысл неясен. Слов тут нет - как в горящем доме, или в землетрясении, или в наводнении, или в женщине, выходящей из машины и показывающей ноги. Не знаю, чего требуется другим писателям: наплевать, я все равно их читать не могу. Я заперт в собственных привычках, собственных предубеждениях. Вовсе неплохо быть тупым, если только невежество - твое личное. Я знал, что настанет день, и я напишу про Кэтрин, и это будет тяжело. Легко писать о блядях, но писать о хорошей женщине несоизмеримо трудней. Второй бой тоже был ничего. Толпа вопила, ревела и накачивалась пивом. Они временно сбежали со своих фабрик, складов, боен, моек машин - в плен вернутся на следующий день, а пока они на свободе - они одичали от свободы. Они не думали о рабстве нищеты. Или о рабстве пособий и талонов на еду. Со всеми остальными нами вс будет в порядке, пока бедняки не научатся делать атомные бомбы у себя в подвалах. Все схватки были хороши. Я встал и сходил в уборную. Когда я вернулся, Кэтрин сидела очень тихо. Ей пристало бы посещать балет или концерты. Она выглядела такой хрупкой, однако ебаться с ней великолепно. Я пил себе дальше, а Кэтрин хватала меня за руку, когда драка становилась особенно жестокой. Толпа обожала нокауты. Они орали, когда кого-нибудь из боксеров вырубали. Били ведь они сами. Может, отыгрывались так за своих боссов или жен. Кто знает? Кому какое дело? Еще пива. Я предложил Кэтрин уехать до начала последнего боя. Мне уже хватило. - Ладно, - ответьла она. Мы поднялись по узкому проходу, воздух был весь сиз от дыма. Ни свиста нам навстречу, ни непристойных жестов. Моя битая харя, вся в шрамах, иногда оказывалась преимуществом. Мы дошли до малюсенькой стоянки под эстакадой шоссе. Синего фольксвагена 67 года на ней не было. Модель 67 года - последний хороший фольк, весь молодняк это знает. - Хэпбрн, у нас спиздили машину! - О, Хэнк, не может быть! - Ее нет. Она стояла вот тут. - Я ткнул пальцем. - Теперь ее нет. - Хэнк, что же нам делать? - Возьмем такси. Мне очень погано. - Ну почему люди так поступают? - Они без этого не могут. Это их выход. Мы зашли в кофейню, и я вызвал по телефону такси. Заказали кофе и пончики. Пока мы смотрели бокс, нам подстроили трюк с вешалкой - закоротили провод. У меня была поговорка: Забирайте мою женщину, но машину оставьте в покое. Я б никогда не стал убивать человека, уведшего от меня тетку; но того, кто угнал машину, убил бы на месте. Пришло такси. Дома, к счастью, нашлось пиво и немного водки. Я уже оставил всякую надежду сохранить достаточно трезвости для любви. Кэтрин это понимала. Я мерял шагами комнату взад и вперед, говоря только о своем синем фольксвагене 67 года. Последняя хорошая модель. Я даже в полицию позвонить не мог - был слишком пьян. Приходилось ждать до утра, до полудня. - Хэпбрн, - сказал я, - это не ты виновата, ты ведь ее не крала! - Уж лучше б я ее украла, у тебя б она уже была. Я подумал о паре-тройке пацанов, рассекающих на моей синей малютке по Прибрежной Трассе, куря дурь, хохоча, потроша ее. Потом - обо всех свалках вдоль Авеню Санта-Фе. Горы бамперов, ветровых стекол, дверных ручек, моторчиков от дворников, частей двигателя, шин, колес, капотов, домкратов, мягких сидений, передних подшипников, тормозных башмаков, радиоприемников, пистонов, клапанов, карбюраторов, кривошипов, трансмиссий, осей - моя машина скоро станет кучей запчастей. Той ночью я спал, прижавшись к Кэтрин, но на сердце у меня было печально и холодно. 38 К счастью, машина была застрахована, хватило как раз на прокат другой. В ней я повез Кэтрин на бега. Мы сидели на солнечной палубе Голливуд-Парка, рядом с поворотом. Кэтрин сказала, что ставить ей не хочется, но я завел ее внутрь и показал доску тотализатора и окошечки для ставок. Я поставил 5 на победителя на 7-ю, причем на 2 ранних рывка - моя любимая лошадь. Я всегда прикидывал: если суждено проиграть, лучше это сделать вперед; заезд выигрывался, пока тебя никто не побил. Лошади пошли вровень, отрываясь лишь в самом конце. Это оплачивалось 9.40 долларами, и я на 17.50 опережал. В следующем заезде она осталась сидеть, а я пошел ставить. Когда я вернулся, она показала на человека двумя рядами ниже. - Видишь вон того? - Ну. - Он сказал мне, что вчера выиграл 2.000, и что на 25.000 опережает по сезону. - Сама не хочешь поставить? Может, мы все выиграем. - О нет, я ничего в этом не понимаю. - Тут вс просто: даешь им доллар, а тебе возвращают 84 цента. Это называется взятка. Штат с ипподромом делят ее примерно поровну. Им наплевать, кто выигрывает заезд, их взятка берется из общего котла. Во втором заезде моя лошадь, 8-ая с 5-ю на фаворита, пришла второй. Неожиданный дальнобойщик подрезал ее у самой проволоки. Платили 45.80. Человек в двух рядах от нас повернулся и посмотрел на Кэтрин. - У меня она была, - сказал он ей, - у меня была десятка на носу. - Ууу, - ответила ему Кэтрин, улыбаясь, - это хорошо. Я обратился к третьему заезду, для ни разу не выводившихся 2-леток среди жеребцов и кастрированных меринов. За 5 минут до столба проверил тотализатор и пошел ставить. Уходя, я видел, как человек в двух рядах от нас повернулся и заговорил с Кэтрин. Каждый день на ипподроме тусовалась, по меньшей мере, дюжина таких, кто рассказывал привлекательным женщинам, какие великие они победители, - в надежде, что неким образом закончат с этой женщиной в постели. А может, они так далеко и не загадывали; может, они лишь смутно надеялись на что-то, не вполне уверенные, чем именно оно окажется. Помешанны и замороченны по всем счетам. Разве можно их ненавидеть? Великие победители, но если понаблюдать, как они ставят, то видно их обычно только у 2-долларового окна, каблуки стерты, одежда грязна. Отребье рода человеческого. Я взял четного на деньги, и он выиграл на 6, и оплачивался 4.00 долларами. Не густо, но десятка была на победителя. Человек повернулся и посмотрел на Кэтрин. - У меня было, - сказал он, - 100 долларов на победителя. Кэтрин не ответила. Она начинала понимать. Победители языков не распускают. Боятся, что их прикончат на стоянке. После четвертого заезда, выиграв 22.80, он повернулся снова и сообщил Кэтрин: - Эта у меня тоже была, десять поперек. Она отвернулась: - У него лицо такое желтое, Хэнк. Ты видел его глаза? Он болен. - Он болен мечтой. Мы все больны мечтой, поэтому-то мы и здесь. - Хэнк, пойдем, а? - Ладно. В ту ночь она выпила полбутылки красного вина, хорошего красного вина, и была печальна и тиха. Я знал, что она сопоставляет меня с ипподромным народом и с толпой на боксе - так и есть, я с ними, я один из них. Кэтрин знала, что во мне живет что-то нездоровое, в смысле того, что здоров тот, кто здорЛво поступает. Меня же привлекает совсем не то: мне нравится пить, я ленив, у меня нет бога, политики, идей, идеалов. Я пустил корни в ничто; некое не-существование, и я его принимаю. Интересной личностью так не станешь. Да я и не хотел быть интересным, это слишком трудно. На самом деле, мне хотелось только мягкого, смутного пространства, в котором можно жить, и чтоб меня не трогали. С другой стороны, когда я напивался, то орал, чудил, совершенно отбивался от рук. Один род поведения не подходит к другому. Мне все равно. Ебля в ту ночь была очень хороша, но в ту же ночь я ее и потерял. Ничего не мог с этим сделать. Я скатился и вытерся простыней, пока она ходила в ванную. Где-то вверху полицейский вертолет кружил над Голливудом. 39 На следующий вечер зашли в гости Бобби и Валери. Они недавно переехали в мой дом и теперь жили через двор от меня. На Бобби была рубашка плотной вязки. Вс всегда сидело на Бобби идеально: брюки хорошо пригнаны и какой надо длины, ботинки правильные, а волосы уложены. Валери тоже одевалась мЛдово, но не так осознанно. Люди звали их куколками Барби. С Валери вс было нормально, когда я заставал ее в одиночестве, она оказывалась умна, очень энергична и дьявольски честна. Бобби тоже был более человечен, когда мы с ним оставались наедине, но стоило возникнуть новой тетке, как он становился очень туп и очевиден. Он направлял вс свое внимание и разговор на эту женщину, будто его присутствие само по себе интересно и восхитительно, но беседа складывалась предсказуемо и скучно. Мне было интересно, как с ним справится Кэтрин. Они сели. Я развалился в кресле у окна, а Валери сидела между Бобби и Кэтрин на тахте. Бобби начал. Он наклонился вперед и, игнорируя Валери, обратил вс свое внимание на Кэтрин. - Вам нравится Лос-Анжелес? - спросил он. - Да ничего, - ответила Кэтрин. - А вы здесь еще надолго? - На некоторое время. - Вы из Техаса? - Да. - И родители из Техаса? - Да. - Там что-нибудь хорошее по телику идет? - Примерно то же самое. - У меня дядя в Техасе. - О. - Да, он живет в Далласе. Кэтрин ничего на это не ответила. Затем сказала: - Извините меня, я пойду сделаю бутерброд. Кто-нибудь чего-нибудь хочет? Мы ответили, что не хотим. Кэтрин встала и ушла в кухню. Бобби поднялся и пошел следом. Слов было не разобрать, но он определенно продолжал задавать вопросы. Валери пристально смотрела в пол. Кэтрин и Бобби пробыли в кухне довольно долго. Вдруг Валери подняла голову и начала со мною разговаривать. Она говорила очень быстро и нервно. - Валери, - остановил ее я, - нам не нужно разговаривать, нам можно и не говорить. Она снова опустила голову. Потом я сказал: - Эй, парни, что-то вы там долго. Вы что - полы там натираете? Бобби засмеялся и начал ритмично постукивать по полу ногой. Наконец, Кэтрин вышла, Бобби - за ней. Она подошла ко мне и показала свой бутерброд: арахисовое масло на черством белом хлебе с ломтиками банана и кунжутными семечками. - Смотрится хорошо, - сказал я. Она села и начала его есть. Стало тихо. Так некоторое время и оставалось. Затем Бобби произнес: - Ну, нам, наверное, пора.... Они ушли. Когда закрылась дверь, Кэтрин взглянула на меня и сказала: - Только ничего не думай, Хэнк. Он просто пытался произвести на меня впечатление. - С тех пор, как я его знаю, он со всеми женщинами так поступает. Зазвонил телефон. Бобби. - Эй, дядя, что ты сделал с моей женой? - Что случилось? - Она просто сидит и вс, у нее полный депрессняк, даже разговаривать не хочет! - Ничего я с твоей женой не делал. - Я ничего не понимаю! - Спокойной ночи, Бобби. Я повесил трубку. - Это был Бобби, - сообщил я Кэтрин. - Его жена в депрессии. - В самом деле? - Кажется, да. - Ты уверен, что не хочешь бутерброда? - А ты можешь сделать такой же, как себе? - О, да. - Тогда съем. 40 Кэтрин осталась еще на 4 или 5 дней. Мы вступили в такой период месяца, когда ебаться ей было рискованно. Я терпеть не мог резинок. У Кэтрин была какая-то предохранительная пена. Тем временем, полиция отыскала мой фольксваген. Мы поехали туда, куда его загнали. Он был цел и в хорошей форме, если не считать севших аккумуляторов. Мне его оттащили в голливудский гараж, где вс привели в порядок. Попрощавшись в последний раз в постели, я отвез Кэтрин в аэропорт на своем синеньком фольке ТРВ 469. Тот день не стал для меня счастливым. Мы сидели, особо не разговаривая. Потом объявили ее рейс, и мы поцеловались. - Эй, все видели, как эта юная девушка целует старика. - Плевать.... Кэтрин поцеловала меня еще раз. - Ты на самолет опоздаешь, - сказал я. - Приезжай ко мне, Хэнк. У меня хороший дом. Я живу одна. Приезжай. - Приеду. - Пиши! - Напишу.... Кэтрин вошла в посадочный туннель и скрылась. Я дошел до стоянки, влез в фольксваген и подумал: вот что у меня по-прежнему осталось. Какого черта, еще не вс потеряно. Он завелся сразу. 41 В тот вечер я запил. Без Кэтрин будет нелегко. Я нашел кое-что, ею позабытое: сережки, браслет. Надо вернуться к машинке, подумал я. Искусство требует дисциплины. За юбками любой козел бегать может. Я пил, думая об этом. В 2.10 утра зазвонил телефон. Я допивал последнее пиво. - Алло? - Алло. - Женский голос, молодой. - Да? - Вы Генри Чинаски? - Да. - Моя подруга обожает, как вы пишете. Сегодня у нее день рождения, и я пообещала позвонить вам. Мы так удивились, когда нашли вас в справочнике. - Я в нем есть. - Так вот, у нее сегодня день рождения, и я подумала, славно будет, если мы к вам в гости заглянем. - Ладно. - Я сказала Арлине, что у вас там, наверное, везде женщин полно. - Я затворник. - Так, значит, ничего, если мы подъедем? Я дал им адрес и объяснил, как найти. - Только вот что еще. У меня кончилось пиво. - Мы привезем вам пива. Меня зовут Тэмми. - Уже третий час. - Пиво мы найдем. Декольте способно на чудеса. Они приехали через 20 минут с декольте, но без пива. - Ну, сукин сын! - сказала Арлина. - Раньше всегда нам давал. А сейчас обдристался. - Ну его на хер, - сказала Тэмми. Обе уселись и объявили свой возраст. - Мне 32, - сказала Арлина. - Мне 23, - сказала Тэмми. - Сложите их вместе, - сказал я, - и получусь я. У Арлины волосы были длинными и черными. Она сидела в кресле у окна, расчесывая их, подправляя лицо, глядя в большое серебряное зеркальце и болтая. Очевидно, на колесах. У Тэмми было почти-совершенное тело и свои длинные рыжие волосы. Она тоже втухала по колесам, но не так сильно. - Кусочек жопки будет стоить тебе 100 долларов, - сказала мне Тэмми. - Я пас. Тэмми была крута, как и большинство девок чуть за двадцать. Лицо акулье. Я невзлюбил ее сразу же. Они ушли около половины четвертого, и я лег спать один. 42 Два утра спустя, в 4 часа, кто-то стал ломиться мне в дверь. - Кто там? - Это рыжая потаскушка. Я впустил Тэмми. Она села, и я открыл пару пив. - У меня изо рта воняет, два зуба сгнили. Тебе нельзя меня целовать. - Ладно. Мы поговорили. Вернее, я слушал. Тэмми сидела на спиде. Я слушал и смотрел на ее длинные рыжие волосы, а когда она отвлекалась, то не мог оторвать взгляда от ее тела. Оно просто вырывалось из одежды, умоляя, чтобы его выпустили. Она говорила и говорила. Я ее не трогал. В 6 утра Тэмми дала мне свой адрес и номер телефона. - Мне пора идти, - сказала она. - Я провожу тебя до машины. У нее был ярко-красный камаро, совершенно разбитый. Передок вдавлен, один бок вспорот, а стекол вообще не было. Внутри валялись тряпки, рубашки, коробки клинекса, газеты, пакеты из-под молока, бутылки коки, проволока, веревки, бумажные салфетки, журналы, картонные стаканчики, туфли и гнутые цветные соломинки для коктейлей. Эта масса громоздилась на полу и заваливала сиденья. Только вокруг руля оставалось немного свободного места. Тэмми высунула голову из окошка, и мы поцеловались. Затем она рванула от тротуара и, сворачивая за угол, делала уже 45. На тормоза она, правда, жала, и ее камаро дергался вверх-вниз, вверх-вниз. Я вошел в дом. Улегся в постель и стал думать о ее волосах. Я никогда не знал настоящих рыжих. Огонь просто. Словно молния с небес, подумал я. Ее лицо почему-то уже не казалось таким жстким. 43 Я позвонил ей. Был час ночи. Я подъехал. Тэмми жила в маленьком флигеле за домом. Она открыла мне дверь. - Только потише. Не разбуди Дэнси. Это моя дочь. Ей 6 лет, и она спит сейчас в спальне. У меня с собой была полудюжина пива. Тэмми поставила ее в холодильник и вышла с двумя бутылками. - Моя дочь ничего не должна видеть. Два зуба у меня по-прежнему испорчены, от этого изо рта пахнет. Целоваться мы не можем. - Ладно. Дверь в спальню была закрыта. - Слушай, - сказала она, - мне надо принять витамин В. Придется стянуть штаны и всадить его в жопу. Смотри в другую сторону. - Ладно! Я наблюдал, как она закачивает жидкость в шприц. Потом отвернулся. - Мне его надо весь вколоть, - сказала она. Когда с этим было покончено, она включила маленькое красное радио. - Миленькое место у тебя тут. - Я уже за месяц задолжала. - Ох... - Да не, нормально. Хозяин - он живет вон там, спереди, - я могу еще немного протянуть его за хвост. - Хорошо. - Он женат, хуила. И знаешь, что? - Что? - Как-то днем жена его куда-то свалила, а этот старый мудак пригласил меня к себе. Я прихожу, сажусь, и знаешь, что? - Он его заголил. - Нет, поставил порнуху. Думал, эта срань меня заведет. - Не завела? - Я говорю: Мистер Миллер, мне идти надо. Мне нужно Дэнси из садика забрать. Тэмми дала мне амфетамина. Мы вс говорили и говорили. И пили пиво. В 6 утра Тэмми разложила тахту, на которой мы сидели. Внутри лежало одеяло. Мы скинули обувь и залезли под одеяло, прямо в одежде. Я обнял ее сзади, уткнувшись во всю эту рыжую копну волос. Я отвердел. Вдавился в нее сзади, сквозь одежду. Я слышал, как ногтями она вцепилась в край тахты и царапала его. - Мне пора, - сказал я Тэмми. - Слушай, мне надо только накормить Дэнси завтраком и отвезти ее в садик. Если она тебя увидит - ничего. Ты подожди, пока я вернусь. - Я поехал, - ответил я. Я поехал домой, пьяный. Солнце стояло на самом деле высоко, болезненное и желтое.... 44 Я спал на ужасном, выпиравшем в меня пружинами матрасе несколько лет. В тот день, проснувшись, я стянул его с постели, вытащил наружу и привалил к мусорному баку. Потом зашел обратно, оставив дверь открытой. Было 2 часа дня и жарко. Тэмми вошла и уселась на кушетку. - Мне надо идти, - сказал я ей. - Я должен купить себе новый матрас. - Матрас? Ладно, тогда я пошла. - Нет, Тэмми, постой. Пожалуйста. Все это займет минут 15, не больше. Подожди меня здесь, пивка попей. - Хорошо, - ответила она. Кварталах в трех по Западной была мастерская по перетяжке матрасов. Я затормозил прямо перед входом и влетел внутрь. - Парни! Нужен матрас... СРОЧНО! - На какую кровать? - На двуспальную. - У нас вот такой есть, за 35 баксов. - Беру. - Вы можете к себе в машину его погрузить? - У меня фольксваген. - Ладно, сами доставим. Адрес? Тэмми вс еще была дома, когда я вернулся. - А где матрас? - Приедет. Выпей еще пива. У тебя колесика не найдется? Она дала мне колесико. Свет пробивался сквозь ее рыжие волосы. Тэмми выбрали Мисс Солнечный Кролик на Ярмарке Апельсинового Округа в 1973 году. Теперь прошло четыре года, но в ней вс сохранилось. Она была большой и сочной, где нужно. Рассыльный уже стоял в дверях с матрасом. - Давайте, я вам помогу. Рассыльный оказался доброй

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору