Чарльз Буковски.
    Макулатура


    Перевод В. Голышева
    Роман
    Источник: http://ch-bukowski.chat.ru/
    Spell-checking, proof-reading: shoorah


                         Плохой литературе посвящается

1
     Я  сидел  в  своем  кабинете, аренда кончилась, и Маккелви  уже  начал
процедуру  выселения. Стояла адская жара, кондиционер не работал.  По  моему
столу ползла муха. Я протянул руку и ладонью выключил ее из игры. Вытер руку
о штанину, и тут зазвонил телефон. Я взял трубку.
     -- Да?
     --  Селина читали? -- спросил женский голос. Он звучал  чувственно.  У
меня давно никого не было. Годы.
     -- Селин, -- сказал я. -- Хм-м.
     -- Я разыскиваю Селина, -- сказала она. -- Он мне нужен.
     Такой чувственный голос, меня прямо разбирало.
     --  Селин? -- сказал я. -- Дайте мне какие-нибудь сведения. Поговорите
со мной, леди. Не молчите...
     -- Застегнитесь, -- сказала она.
     Я посмотрел на брюки.
     -- Как вы узнали? -- спросил я.
     -- Неважно. Мне нужен Селин.
     -- Он умер.
     -- Нет. Найдите мне его. Он мне нужен.
     -- А если я найду только кости?
     -- Нет, дурак, он жив!
     -- Где?
     -- В Голливуде. Я слышала, что он крутится возле книжного магазина Реда
Колдовски.
     -- Так почему вы сами его не найдете?
      --  Во-первых, я должна быть уверена, что это в самом  деле  Селин.  Я
должна знать это наверняка.
     -- Но почему вы обратились ко мне? В городе сотни детективов.
     -- Вас рекомендовал Джон Бартон.
      --  А-а, Бартон, ну да. Послушайте. Мне нужен какой-нибудь аванс. И  я
должен встретиться с вами лично.
     -- Буду у вас через несколько минут, -- сказала она.
     Она повесила трубку. Я застегнул ширинку.
     И ждал.
2
     Она вошла.
      То  есть  я хочу сказать -- это просто нечестно. Платье обтягивало  ее
так, что чуть не лопалось по швам. Перебирает с шоколадками. А каблуки такие
высокие, что смахивают на ходульки. Она шла, как пьяный калека, ковыляла  по
комнате. Головокружительная роскошь тела.
     -- Садитесь, леди, -- сказал я.
      Она  села  и закинула ногу на ногу, черт-те куда, чуть не вышибла  мне
глаз.
     -- Приятно видеть вас, леди, -- сказал я.
      --  Пожалуйста,  перестаньте пялиться. Ничего для себя  нового  вы  не
увидите.
     -- Тут вы не правы, леди. Можно узнать ваше имя?
     -- Леди Смерть.
     -- Леди Смерть? Вы из цирка? Из кино?
     -- Нет.
     -- Место рождения?
     -- Это несущественно.
     -- Год рождения?
     -- Не пытайтесь острить...
     -- Просто хочу получить какие-то сведения...
      Я  как-то смешался, стал глядеть ей на ноги. Ноги для меня --   первое
дело. Это первое, что я увидел, когда родился. Но тогда я пытался вылезти. С
тех пор я стремлюсь в обратную сторону, но без большого успеха.
     Она щелкнула пальцами.
     -- Эй, очнитесь!
     -- А? -- Я поднял глаза.
     -- Речь о Селине. Помните?
     -- Ну конечно.
     Я разогнул скрепку и концом показал на нее.
     -- Хорошо бы чек в оплату за услуги.
     -- Конечно. -- Она улыбнулась: -- Сколько вы берете?
     -- Шесть долларов в час.
      Она вынула чековую книжку, что-то нацарапала там, вырвала чек и кинула
мне.  Он  спланировал  на стол. Я поднял его. Двести сорок  долларов.  Таких
денег  я  не видел с тех пор, как угадал в экспрессе в Голливудском парке  в
1988 году.
     -- Спасибо, леди...
     -- ...Смерть, -- сказала она.
      --  Да,  --  сказал  я. -- А теперь чуть-чуть подробнее  об  этом  так
называемом Селине. Вы что-то говорили про книжный магазин?
      --  Он  околачивался  в  магазине Реда, листал книжки...  спрашивал  о
Фолкнере, о Карсон Маккалерс, о Чарльзе Мэнсоне...
     -- Околачивается в книжном магазине? Хм...
      --  Да,  --  сказала она, -- вы знаете Реда. Любит выгонять  людей  из
магазина. Можете истратить там тысячу долларов, потом задержитесь на  лишнюю
минуту-другую, и Ред скажет: "А не убраться ли тебе к чертям?"  Ред  хороший
человек,  но  с  приветом. Короче говоря, он все время  вышвыривает  Селина.
Селин  идет в бар Муссо и сидит там грустный. Через день-два приходит снова,
и все повторяется.
      -- Селин умер. Селин и Хемингуэй умерли тридцать два года назад. Один,
и через день -- другой.
     -- Я знаю о Хемингуэе. Хемингуэй у меня.
     -- Вы уверены, что это был Хемингуэй?
     -- О, да.
     -- Так почему вы не уверены, что Селин в самом деле Селин?
     -- Не знаю. Какой-то у меня с ним затор. Никогда такого не было. Может,
я слишком долго в этом бизнесе. И вот пришла к вам. Бартон вас хвалит.
     -- И вы полагаете, что настоящий Селин жив? Он вам нужен?
     -- Ужасно, малыш.
     -- Билейн. Ник Билейн.
      --  Хорошо.  Билейн. Мне нужна определенность. Что это  в  самом  деле
Селин, а не какой-то недоделанный хотень. Слишком много их развелось.
     -- Мне ли не знать.
     -- Так приступайте. Мне нужен лучший писатель Франции. Я долго ждала.
      Она  встала  и вышла вон. Никогда в жизни я не видел такого  зада.  Не
поддается описанию. Не поддается ничему. Не мешайте мне сейчас. Я хочу о нем
подумать.
3
     На другой день.
     Я отменил свое выступление перед Торговой палатой в Палм-Спрингс.
      Шел дождь. Потолок протекал. Дождь капал сквозь потолок -- ПЛЯМ, ПЛЯМ,
ПЛЯМ,  И  ПЛЯМ, И ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ, И ПЛЯМ, И ПЛЯМ, ПЛЯМ,  и  ПЛЯМ,  и
ПЛЯМ, и ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ, ПЛЯМ...
      Я  согревался с помощью саке. Но как согревался? До нуля градусов. Вот
мне  55  лет,  а  у  меня  нет  горшка, чтобы подставить  под  капель.  Отец
предупреждал  меня: кончишь тем, что будешь спускать в кулак на  чьем-нибудь
чужом  крылечке в Арканзасе. Ну, время еще есть. Автобусы туда  отправляются
каждый  день.  Только у меня от них запор, и там всегда храпит  какой-нибудь
старпер с вонючей бородой. Пожалуй, лучше заняться Делом Селина.
      Селин ли Селин или кто-нибудь еще? Иногда мне казалось, что я не  знаю
даже, кто я такой. Ладно, я Ники Билейн. Но это не точно.
      Кто-нибудь  заорет:  "Эй,  Гарри! Гарри  Мартел!"  И  я  скорее  всего
откликнусь:  "Да,  в чем дело?" В смысле -- я могу быть  кем  угодно,  какая
разница? Что в имени тебе моем?
      Жизнь  --  странная штука, правда? В бейсбольную команду  меня  всегда
включали  последним -- знали, что могу запулить их паршивый мяч  к  чертовой
матери в Денвер. Завистливые хорьки!
      Я  был талантлив, и сейчас талантлив. Иногда я смотрел на свои руки  и
видел, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь.
      И чем же занимались мои руки? Чесали яйца, выписывали чеки, завязывали
h-c`*(,  спускали воду в унитазе и т.д. Прошляпил я свои руки.  И  мозги.  Я
сидел под дождем.
      Зазвонил  телефон.  Я  вытер  его насухо  просроченным  извещением  из
Налогового управления, поднял трубку.
     -- Ник Билейн, -- сказал я. Или я Гарри Мартел?
     -- Это Джон Бартон, -- раздалось в трубке.
     -- Да, вы меня рекомендовали, спасибо.
     -- Я наблюдал за вами. У вас есть талант. Немного неотшлифованный, но в
этом его прелесть.
     -- Приятно слышать. Дела идут плохо.
     -- Я наблюдал за вами. Все наладится, надо только потерпеть.
     -- Да. Чем могу служить, мистер Бартон?
     -- Я пытаюсь обнаружить Красного Воробья.
     -- Красного Воробья? Что еще за птица?
     -- Я уверен, что он существует. Просто надо его найти, я хочу, чтобы вы
его нашли.
     -- Ниточки какие-нибудь есть?
     -- Нет, нет, но я уверен, что Красный Воробей где-то там.
     -- У этого Воробья есть имя, или как?
     -- В каком смысле?
     -- В смысле -- имя. Ну, Генри или Абнер. Или Селин?
      --  Нет, это просто Красный Воробей, и я не сомневаюсь, что вы  можете
его найти. Я в вас верю.
     -- Это будет стоить вам, мистер Бартон.
      --  Если  найдете Красного Воробья, я буду платить вам сто долларов  в
месяц до конца жизни.
     -- Хм-м... Слушайте, а может, дадите все вперед -- чохом?
     -- Нет, Ник, вы спустите их на бегах.
      --  Хорошо,  мистер  Бартон, дайте мне ваш номер телефона,  и  я  этим
займусь.
     Бартон дал мне номер телефона и сказал:
     -- Я очень на вас надеюсь, Билейн.
     И повесил трубку.
      Так, дела пошли на лад. Но потолок протекал еще сильнее. Я стряхнул  с
себя  несколько  капель, врезал саке, скрутил сигаретку,  зажег,  вдохнул  и
закашлялся   от   дыма.   Потом  надел  мой  коричневый   котелок,   включил
автоответчик, медленно подошел к двери, открыл ее... Там стоял  Маккелви.  У
него была широченная грудь и плечи словно подбитые ватой.
      -- Твоя аренда кончилась, гнида! -- рявкнул он. -- Выметайся отсюда  в
жопу!
     Тут я обратил внимание на его брюхо. Оно напоминало мягкую гору дерьма,
и  кулак  мой утонул в ней. Маккелви согнулся пополам, я встретил  его  лицо
коленом. Он упал, откатился в сторону. Отвратное зрелище. Я подошел, вытащил
его бумажник. Фотографии детей в порнографических позах.
     Не убить ли его, подумал я. Но вместо этого взял его кредитную карточку
"Золотая Виза", пнул его в зад и спустился на лифте.
      Решил  пойти  в  магазин Реда пешком. Когда я на  машине,  меня  вечно
штрафуют за неправильную парковку, а платные стоянки мне не по карману.
     Я шел к Реду в угнетенном настроении. Человек рождается, чтобы умереть.
Что  это  значит? Болтаешься и ждешь. Ждешь маршрута А. Августовским вечером
ждешь  пару  больших  грудей в гостиничном номере Лас-Вегаса.  Ждешь,  когда
заговорит рыба. Когда свистнет рак. Болтаешься.
     Ред был на месте.
      --  Тебе повезло, -- сказал он, -- разминулся с этим пьяницей Чинаски.
Приходил тут, хвастался своей новой серией марок.
      -- Это ладно, -- сказал я. -- У тебя есть подписанный экземпляр "Когда
я умирала" Фолкнера?
     -- Конечно.
     -- Сколько стоит?
     -- Две тысячи восемьсот долларов.
     -- Я подумаю...
     -- Прошу прощения, -- сказал Ред.
      Он  повернулся  к человеку, листавшему первое издание "Домой  возврата
нет".
     -- Пожалуйста, поставьте книгу в шкаф и убирайтесь к чертовой матери!
      Это  был  хрупкий человечек, весь согнутый. И одет в  какой-то  желтый
резиновый костюм.
      Он  поставил книгу в шкаф и прошел мимо нас к двери; глаза у него были
на мокром месте. А дождь на улице перестал. Желтый резиновый костюм был ни к
чему.
     Ред посмотрел на меня.
      --  Можешь  представить,  некоторые из них  приходят  сюда,  облизывая
мороженое!
     -- Могу представить себе кое-что похуже.
      Тут я заметил, что в магазине еще кто-то есть. Он стоял в глубине.  Я,
кажется, узнал его по фотографиям. Селин. Селин?
      Я  медленно подошел к нему. Совсем близко. Уже мог разглядеть, что  он
читает. Томас Манн. "Волшебная гора".
     Он увидел меня.
     -- У этого парня проблема, -- сказал он, подняв книгу.
     -- Какая же? -- спросил я.
     -- Он считает скуку Искусством.
     Он поставил книгу на полку и стоял передо мной, похожий на Селина.
     Я посмотрел на него.
     -- Это поразительно, -- сказал я.
     -- Что?
     -- Я думал, вы умерли, -- сказал я.
     Он посмотрел на меня.
     -- Я думал, что вы тоже умерли, -- сказал он.
     Мы стояли и смотрели друг на друга.
     Потом я услышал Реда.
     -- ЭЙ, ТЫ! -- заорал он. -- УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
     Нас было только двое.
     -- Кому из нас убираться? -- спросил я.
     -- ТОМУ, КОТОРЫЙ ПОХОЖ НА СЕЛИНА! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
     -- Но почему? -- спросил я.
     -- Я СРАЗУ ВИЖУ, КОГДА ОНИ НЕ СОБИРАЮТСЯ ПОКУПАТЬ!
     Селин, или кто он там, направился к выходу. Я за ним.
     Он пошел к бульвару, остановился у газетного киоска.
      Сколько  помню, этот киоск стоял там всегда. Я вспомнил, как  двадцать
или тридцать лет назад подцепил там трех проституток. Я отвел их всех к себе
домой, и одна дрочила моей собаке. Им это казалось забавным. Они были пьяные
и  на  колесах.  Потом одна проститутка пошла в ванную, упала  там,  разбила
голову о край унитаза и все вокруг залила кровью. Я подтирал за ней большими
мокрыми  полотенцами.  Потом уложил ее в постель, посидел  с  остальными,  и
наконец  они ушли. Та, что в постели, пробыла еще четыре дня и четыре  ночи,
выпила  все  мое  пиво и без конца говорила о своих двух детях  в  восточном
Канзас-Сити.
      А  этот  человек  -- Селин? -- стоял у киоска и читал журнал.  Подойдя
ближе,  я разглядел, что это "Нью-Йоркер". Селин(?) положил его на  место  и
посмотрел на меня.
     -- У них только одна проблема.
     -- Какая?
     -- Они просто не умеют писать. Ни один из них.
     Мимо проезжало пустое такси.
     -- ЭЙ, ТАКСИ! -- крикнул Селин.
     Такси притормозило, он подскочил к машине, задняя дверь открылась, и он
влез.
     -- ЭЙ! -- закричал я. -- Я ХОТЕЛ У ВАС СПРОСИТЬ!
      Такси  промчалось к Голливудскому бульвару. Селин высунулся  из  окна,
показал мне средний палец. И уехал.
      Первый раз за десятки лет я повстречал в этих местах такси --  то есть
незанятое, без пассажира.
     Ну, дождь перестал, но тоска не проходила. К тому же стало прохладно, и
пахло так, как будто кто-то мокрый испортил воздух.
     Я втянул голову в плечи и отправился к Муссо.
      У  меня  была кредитная карточка "Золотая Виза". Я был жив. И кажется,
даже стал ощущать себя Ники Билейном. Я стал напевать мотивчик Эрика Коутса:
Ад таков, каким ты его устроишь.
4
     Я посмотрел в словаре Вебстера. Селин, 1891 -- 1961. На дворе был 1993-
й.  Если  он  жив, значит, ему 102 года. Неудивительно, что ЛЕДИ СМЕРТЬ  его
разыскивает.
     А тот, в книжном магазине, выглядел на 40-50. Ну ясно. Он не Селин. Или
&%  он придумал, как победить процесс старения. Взять кинозвезд: они снимают
кожу  с  зада  и  приживляют  к  лицу. На заду кожа  морщится  позже  всего.
Последние годы они дохаживают с ягодицами вместо лиц. Пошел бы на это Селин?
Кому  охота  дожить до 102 лет? Только дураку. И с чего бы Селину захотелось
жить так долго? Все это -- какое-то сумасшествие. Леди Смерть сумасшедшая. Я
сумасшедший. Пилоты авиалайнеров сумасшедшие. Никогда не смотри  на  пилота.
Поднимайся на борт и заказывай выпивку.
      Я  понаблюдал, как трахаются две мухи, и решил позвонить Леди  Смерти.
Расстегнул ширинку и ждал ответа.
     -- Алло, -- послышался ее голос.
     -- М-м-м, -- сказал я.
     -- Что? А, это вы, Билейн. Как продвигается дело?
     -- Селин мертв. Он родился в 1891 году.
     -- Статистика мне известна, Билейн. Слушайте, я знаю, что он жив... где-
то...  и  в  книжном магазине мог быть он. Вы что-нибудь  выяснили?  Он  мне
нужен. Очень нужен.
     -- М-м-м... -- сказал я.
     -- Застегнитесь.
     -- А?
     -- Дурак, я сказала застегнись.
     -- А... Сейчас...
      --  Я должна определенно знать, есть он или нет его. Я вам сказала:  у
меня  с  ним  не  клеится. Психологический тормоз. Бартон рекомендовал  вас,
сказал, что вы один из лучших.
      --  А,  да,  кстати,  я  как раз сейчас работаю  на  Бартона.  Пытаюсь
разыскать Красного Воробья. Что вы об этом думаете?
      --  Слушайте, Билейн, распутайте историю с Селином, и я вам скажу, где
Красный Воробей.
     -- В самом деле, леди? О, я бы для вас что угодно сделал!
     -- Ну например!
     -- Ну, убил бы моего любимого таракана, выпорол бы ремнем мать, если бы
она была здесь...
     -- Хватит молоть! Я начинаю думать, что Бартон меня разыграл.
      Беритесь-ка лучше за дело. Или вы распутаете историю с Селином, или  я
за вами приду.
     -- Одну минутку, леди.
     Трубка у меня в руке молчала. Я положил ее на рычаг. Ох. За мной-то она
явится без всяких тормозов. Меня ждала работа. Я поискал глазами: нет ли где
мухи, чтобы убить.
      Дверь распахнулась, на пороге стоял Маккелви и большая слабоумная куча
дерьма. Маккелви посмотрел на меня и кивнул на кучу.
     -- Это Томми.
     Томми смотрел на меня мутными глазками.
     -- Очень приятно, -- сказал он.
     Маккелви улыбнулся мне жуткой улыбкой.
      -- Так вот, Билейн, Томми здесь с одной целью, и эта цель --  медленно
превратить вас в лепешку кровавого куриного говна. Так, Томми?
     -- Угу, -- сказал Томми.
      По виду он весил килограммов сто семьдесят. Ну, состричь на нем шерсть
--  будет этак сто шестьдесят. Я любезно улыбнулся ему.
     -- Слушай, Томми, ты ведь меня не знаешь, правда?
     -- Угу.
     -- Так зачем тебе меня бить?
     -- Потому что мистер Маккелви так велел.
      --  Томми,  а  если мистер Маккелви велит тебе выпить твое  пи-пи,  ты
выпьешь?
     -- Ты не путай моего парня! -- сказал Маккелви.
      --  Томми, а если мистер Маккелви велит тебе съесть мамино  ка-ка,  ты
съешь мамино ка-ка?
     -- А?
     -- Заткнись, Билейн, здесь разговариваю я!
     Он повернулся к Томми.
      --  А ну-ка, разорви мне этого типа, как старую газету, разорви его  в
клочья и пусти к чертям по ветру, понял?
     -- Я понял, мистер Маккелви.
     -- Ну так чего ты ждешь, последней розы лета?
      Томми  шагнул  ко  мне.  Я  вынул из ящика  стола  люгер  и  навел  на
(a/.+(-a*cn тушу.
      --  Стой,  Томас, или сейчас тут будет больше красного,  чем  на  всех
футболках стенфордской команды!
     -- Э, -- сказал мистер Маккелви, -- откуда у тебя эта штука?
      --  Сыщик без машинки все равно что кот с презервативом. Или часы  без
стрелок.
     -- Билейн, -- сказал Маккелви, -- ты чушь порешь.
     -- Мне уже говорили. А теперь скажи своему парню "тпру", или я проделаю
в нем такое окошко, что арбуз пройдет!
     -- Томми, -- сказал Маккелви, -- отойди назад и встань передо мной.
     Томми повиновался. Теперь надо было решить, что с ними делать. Это было
непросто. В Оксфорде мне стипендию не платили.
     Биологию я проспал и в математике не отличался. Но до сих пор умудрялся
остаться в живых. Кажется.
      А  пока что я сдал себе некоего туза из некоей заряженной колоды.  Ход
был за мной. Сейчас или никогда. Приближался сентябрь. Вороны держали совет.
Солнце исходило кровью.
     -- А ну-ка, Томми, -- сказал я, -- на четвереньки! Живо!
     Он посмотрел на меня так, как будто не очень хорошо слышал.
     Я холодно улыбнулся ему и щелкнул предохранителем.
     Томми был глуп, но не окончательно.
      Он  упал на четвереньки, встряхнув весь 6-й этаж, как землетрясение  в
5,9 балла. Мой фальшивый Дали упал на пол. Тот что с подтаявшими часами.
     Глыбясь как Большой Каньон, Томми глядел на меня снизу.
      -- А теперь, Томми, -- сказал я, -- ты будешь слоном, а Маккелви будет
погонщиком!
     -- А? -- сказал Томми.
     Я посмотрел на Маккелви.
     -- Давай-давай! Залезай!
     -- Билейн, ты спятил?
     -- Как знать? Безумие относительно. Кто определяет норму?
     -- Я не знаю, -- сказал Маккелви.
     -- Залезай давай!
      --  Ладно,  ладно.  Но  у меня никогда не было таких  неприятностей  с
должниками.
     -- Залезай, жопа!
      Маккелви  вскарабкался на Томми. Но свесить ноги ему было  трудно.  Он
чуть вдоль не разорвался.
      --  Хорошо,  --  сказал я. -- Теперь, Томми, ты слон,  и  ты  повезешь
Маккелви по коридору к лифту. Приступай!
     Томми пополз из кабинета.
      --  Билейн, -- сказал Маккелви, -- я тебе отплачу. Клянусь лобком моей
матери!
     -- Залупись еще раз, Маккелви, и я заткну твой член в мусоропровод!
     Я открыл дверь, и Томми со своим погонщиком уполз из кабинета.
      Он  пополз по коридору, а я, засовывая люгер в карман пиджака, нащупал
там  что-то  --  скомканный листок. Я вынул его. Мои  письменные  ответы  на
экзамене, когда я пересдавал на водительские права. Все исчеркано красным. Я
провалился.
     Я бросил бумажку за спину и последовал за моими друзьями.
     Мы подошли к лифту, и я нажал кнопку.
     Я стоял, напевая мотивчик из "Кармен".
      И  вдруг  вспомнил, как давным-давно прочел в газете о  смерти  Джимми
Фоккса  в номере какой-то загаженной гостиницы. Такой бейсболист --  и  умер
среди клопов.
      Подошел лифт