оганый маршрут.
   На горке оказалось хуже, поскольку туда приходилось тянуть еще и
собственную тушу.
   Полдень пришел и ушел. Без обеда. Четвертый или пятый отрезок. Даже в
сухой день маршрут был бы невозможен. А теперь -- невозможен настолько,
что нельзя было даже думать о нем.
   Наконец, я вымок так, что подумал: тону. Отыскал крыльцо с козырьком,
где капало не очень сильно, встал и умудрился зажечь сигарету. Я сделал
примерно три спокойные затяжки, когда услышал за спиной голосок еще одной
старушенции:
   -- Почтальон! Почтальон!
   -- Да, мэм? -- спросил я.
   -- У ВАС ПОЧТА МОКНЕТ!
   Я опустил глаза к мешку и точно -- кожаный клапан остался открытым.
Капля или две попали туда через дыру в козырьке.
   Я ушел. Вс, пиздец, подумал я: только идиот станет терпеть то, что
приходится терпеть мне. Сейчас найду телефон и скажу им, чтоб приезжали,
забирали почту -- и в жопу их работу. Джонстон победил.
   В тот момент, когда я решил все бросить, мне полегчало. В дожде я
разглядел здание у подножия холма: похоже, в нем может оказаться телефон.
Я стоял на склоне. Спустившись, увидел, что это маленькое кафе. Работал
обогреватель.
   Ладно, блин, подумал я, хоть обсушусь. Снял дождевик и кепку, швырнул
мешок с почтой на пол и заказал чашку кофе.
   Кофе был очень черным. Выпаренный из спитой гущи. Хуже кофе я никогда
не пробовал, но он был горячим. Я выпил три чашки и просидел там час, пока
полностью не высох. Затем выглянул наружу: дождь кончился! Я вышел,
поднялся на горку и стал разносить почту снова. Не торопясь, закончил
маршрут. На 12-м отрезке я уже шел по темноте. К тому времени, как я
вернулся в участок, стояла ночь.
   Служебный вход был заперт.
   Я забарабанил в жестяную дверь.
   Появился маленький ночной дежурный и открыл.
   -- Где ты шлялся так долго, черт побери? -- заорал он на меня.
   Я подошел к ящику и сбросил мокрый мешок, полный возвратов, отказов и
почты до востребования. Затем снял ключ и жахнул им по ящику. За ключ при
выдаче и сдаче надо было расписываться. Я беспокоиться не стал. Он стоял и
смотрел на меня.
   Я тоже на него взглянул.
   -- Паря, если ты мне скажешь еще хоть одно слово, если даже чихнешь,
помоги мне, Господи, я тебя убью!
   Паря не издал ни звука. Я отметился и ушел.
   На следующее утро я все ждал, чтобы Джонстон повернулся ко мне и
что-нибудь сказал. Он вел себя как ни в чем ни бывало. Дождь закончился, и
штатные больше не болели. Булыжник отправил троих подменных домой без
оплаты, меня -- в том числе. Я чуть не полюбил его за это.
   Я пришел домой и пристроился к теплой заднице Бетти.
   11
 Но потом дождь пошел снова. Булыжник послал меня на так называемую
Воскресную Выемку, и если вы думаете, что это как-то связано с церковью,
то не стоит. Берешь грузовик в Западном Гараже и планшет. На планшете
написано, какие улицы, во сколько там нужно быть и как проехать к
следующему ящику для выемки.
   Вроде 14:32, угол Бичер и Авалона, Л3 П2 (что означает три квартала
налево и два направо) 14:35, и не врубаешься, как можно вынуть почту из
одного ящика, проехать пять кварталов за три минуты и закончить вычищать
следующий. Иногда все три минуты занимала выемка всей воскресной почты
только из одного ящика. К тому же, планшеты были неточны. Иногда переулок
они считали улицей, а иногда улицу -- тупиком. Понятия не имеешь, где ты.
   Накрапывал один из таких затяжных дождей -- не лило, но и не
прекращалось. Местность, по которой я ехал, была новой, но, по крайней
мере, света, чтобы читать планшет, хватало. Однако по мере того, как
темнело, труднее становилось и читать (при свете приборной доски), и
замечать ящики. Мало того, на улицах прибывала вода, и несколько раз я
ступал в лужу по самые лодыжки.
   Потом приборная доска погасла. Планшет не прочтешь. Где я -- без
понятия.
   Без планшета -- как в пустыне заблудился. Но удача от меня еще не
отвернулась -- пока. У меня с собой было два коробка спичек, и прежде, чем
отправляться к новому ящику, я чиркал спичкой, запоминал указания и ехал
дальше. В кои-то веки я перехитрил Напасти, этого Джонстона в небесах,
который наблюдал за мной сверху вниз.
   Тут я свернул за угол, выскочил разгрузить ящик, а когда вернулся,
планшета НЕ БЫЛО!
   Джонстон на Небеси, Смилуйся! Потерялся в темноте под дождем. Я что --
на самом деле какой-то идиот? Сам на себя навлекаю неприятности? Вполне.
   Возможно, я ненормальный, и мне повезло, что я вообще еще жив.
   Планшет был привязан к приборной доске. Я прикинул, что он мог
выскользнуть из кабины при последнем резком повороте. Я вылез из
грузовика, закатав штаны, и побрел по колено в воде. Было темно. Никогда
эту проклятую дрянь мне не найти! Я шел, чиркая спичками, -- но ничего,
ничего. Его смыло. Когда я дошел до угла, мне хватило здравого смысла
заметить, куда течет поток, и я пошел по течению.
   Потом заметил, как что-то плывет, зажег спичку -- ВОТ он! Планшет.
   Невероятно! Я чуть не расцеловал эту дуру. Добрел до грузовика, влез,
откатал штанины и по-настоящему присобачил планшет к доске. Разумеется, из
графика я уже давно выбился, но, по крайней мере, отыскал этот хренов
планшет. Я не потерялся на задворках Нигде. Не придется звонить в двери и
спрашивать у кого-то, как проехать к почтовому гаражу.
   У меня в ушах уже рычал голос какого-нибудь ебилы из теплой гостиной:
   -- Так-так. Вы же почтовый служащий, не правда ли? Вы что, не знаете,
как вернуться в свой собственный гараж?
   И вот поехал я дальше, чиркая спичками, выскакивая в водовороты и
опорожняя почтовые ящики. Я устал, промок и был с бодуна, но это мое
обычное состояние, поэтому я брел вброд сквозь усталость, как сквозь
потоки воды. Не переставая, я думал о горячей ванне, о прекрасных ногах
Бетти и -- чтоб поддержать дух -- представлял себя в кресле-качалке, со
стаканом в руке, ко мне подходит собачка, и я треплю ее по голове.
   Но до этого было еще долго. Остановкам на планшете конца, казалось, не
предвиделось, а когда я дошел до низу, там было сказано:
   Переверните -- я перевернул планшет, и, естественно, на обороте был еще
один список остановок.
   С последней спичкой я сделал последнюю остановку, сдал почту на
указанный участок -- ну и груз же это был -- и поехал назад в Западный
Гараж. Он находился на западном конце города, а на западе местность была
очень плоской, система стоков не справлялась с водой, и когда бы ни шел
дождь, сколько бы он ни шел, у них начиналось то, что называется потопом.
Название точное.
   Еду я, еду, а вода все прибывает и прибывает. Замечаю вокруг вставшие и
брошенные машины. Херово. А мне хочется одного -- скорее в это кресло,
стакан скотча в кулак, и смотреть, как зад Бетти колышется по комнате. Тут
возле светофора вижу Тома Мото, еще одного джонстонского сменщика.
   -- Ты куда? -- спрашивает Мото.
   -- Кратчайшее расстояние между двумя точками, как меня учили, -- это
прямая, -- отвечаю я.
   -- Лучше не надо, -- говорит он. -- Я этот район знаю. Там уже океан
просто.
   -- Ерунда, -- говорю, -- тут кишки нужны, больше ничего. Спичка есть?
   Подкурил я и бросил его под светофором.
   Бетти, крошка, я еду!
   Ага.
   Вода поднималась все выше и выше, но почтовые грузовики делают с
повышенной проходимостью. Я срезал угол по жилому кварталу, на полной
скорости, вода вокруг меня так и летела. Лило как из ведра. Вокруг -- ни
машины. Я был единственным движущимся объектом.
   Бетти-крошка. Йе.
   Какой-то парень, стоявший на крыльце, заржал и заорал мне:
   -- ПОЧТА ДОЛЖНА ПРИЙТИ!
   Я обматерил его и показал средний палец.
   Тут я заметил, что вода уже заливает дно кабины и закручивается вокруг
моих ботинок, но гнал дальше. Осталось три квартала!
   Грузовик остановился.
   Ох. Ох. Говно.
   Я сидел и пытался его раскочегарить. Один раз он завелся, потом снова
сдох.
   Затем совсем перестал реагировать. Я сидел и смотрел на воду. Два фута,
должно быть. И что я должен делать? Сидеть, пока спасателей не пришлют?
   Что говорит Почтовая Инструкция? Где она вообще есть? Я не знал ни
одного человека, который ее видел.
   Вот хуйня.
   Я запер грузовик, положил ключи зажигания в карман, шагнул в воду --
чуть не по пояс -- и побрел к Западному Гаражу. Дождь не переставал. Вдруг
вода поднялась еще на три-четыре дюйма. Оказывается, я шел по газону и
теперь провалился в кювет. Грузовик остался стоять на чьей-то парадной
лужайке.
   В какой-то миг я подумал, что вплавь быстрее, потом решил: нет, это
будет выглядеть смешно. Я добрался до гаража и подошел к диспетчеру. Вот
он я какой, мокрее уже не бывает, а он на меня уставился.
   Я швырнул ему ключи от кабины и зажигания.
   Затем на куске бумаги написал: Плаза Горный Вид, 3435.
   -- Ваш грузовик -- по этому адресу. Поезжайте и забирайте.
   -- Хотите сказать, вы его там бросили?
   -- Хочу сказать, я его там бросил.
   Я отошел, отметился, разделся до трусов и встал перед обогревателем.
Сверху повесил одежду. Потом поднял голову: на другом конце комнаты возле
другого обогревателя стоял Том Мото -- тоже в одних трусах.
   Мы оба заржали.
   -- Преисподняя, правда? -- спросил он.
   -- Невероятно.
   -- Думаешь, Булыжник это все предусмотрел?
   -- Черт, конечно! Он даже дождь вызвал!
   -- Ты тоже застрял?
   -- Ну да, -- ответил я.
   -- И я.
   -- Слушай, малыш, -- сказал я, -- моей машине 12 лет. У тебя -- новая.
Я уверен, что моя застряла. Как насчет подтолкнуть, а?
   -- Ладно.
   Мы оделись и вышли наружу. Мото купил машину новой модели примерно три
недели назад. Я ждал, пока его двигатель заведется. Ни звука. Ох ты ж,
Господи, подумал я.
   Дождем залило весь пол в кабине.
   Мото вылез.
   -- Без толку. Сдохла.
   Я попробовал свою безо всякой надежды. Аккумулятор еще как-то
шевелился, какая-то искра проскакивала, хоть и слабенько. Я подкачал
бензина, дал еще раз.
   Завелась. Я дал ей пореветь. ПОБЕДА! Я ее хорошенько разогрел. Потом
сдал назад и начал подталкивать новую машину Мото. Я толкал его милю.
Хренотень даже не перднула. Я впихнул его в гараж, оставил там и, выбирая
где повыше и посуше, добрался до беттиной задницы.
   12
 Любимым доставщиком у Булыжника был Мэттью Бэттлз. Бэттлз никогда не
приходил на работу в мятой рубашке. Фактически, все, что он носил, было
новеньким, выглядело новеньким. Ботинки, рубашка, брюки, кепка. Башмаки
его сияли по-настоящему, вся одежда, казалось, ни разу не бывала в стирке.
Как только рубашка или пара штанов хоть чуточку пачкались, он их
выбрасывал.
   Булыжник часто говорил нам, когда Мэттью проходил мимо:
   -- Вот, это почтальон идет!
   И он не шутил. Его глаза чуть ли не сияли любовью.
   А Мэттью стоял у своего ящика, прямой и чистый, отдраенный и
выспавшийся, башмаки победно блистали, и смахивал эти письма внутрь с
радостью.
   -- Ты -- настоящий почтальон, Мэттью!
   -- Благодарю вас, мистер Джонстон!
   Однажды утром в 5 я зашел и сел ждать за спиной у Булыжника. Под
красной рубашкой он как-то обмяк.
   Мото сидел рядом. Он-то мне и сказал:
   -- Вчера забрали Мэттью.
   -- Забрали?
   -- Ага, за то, что из почты крал. Открывал письма для Храма Некалаи и
вытаскивал деньги. Проработав на почте 15 лет.
   -- А как узнали, как он попался?
   -- Старухи. Старухи слали Некалае письма, полные денег, и не получали в
ответ ни спасибочки, ничего. Некалая сказал на Почтамте, и Почтамт
приставил к Мэттью шпика. Его застукали у кипятильника, вскрывал письма и
выуживал деньги.
   -- Без говна?
   -- Без говна. Средь бела дня залетел.
   Я откинулся на стенку.
   Некалая построил такой большой храм и выкрасил стены в тошнотно зеленый
цвет, наверное, чтоб бабки напоминал, и у него работал штат, человек
30-40, которые только распечатывали конверты, вытаскивали чеки и наличку,
записывали сумму, отправителя, дату получения и так далее, и больше ничем
не занимались.
   Другие рассылали по почте книги и брошюры, написанные Некалаей, а на
стене висела его фотография, большая такая: Н., в жреческих хламидах и
бороде, -- и живописный портрет Н., тоже очень большой, надзирал за
конторой, высматривал.
   Некалая утверждал, что как-то раз шел по пустыне и встретил Иисуса
Христа, и Христос ему все рассказал. Они вместе посидели на камне, и И.Х.
все ему выложил.
   А теперь он делится секретами с теми, кто может себе это позволить. К
тому же, каждое воскресенье он проводил службу. Его помощники, они же --
паства, приходили на работу и уходили по звонку.
   И представьте себе Мэттью Бэттлза, который пытается облапошить Некалаю,
повстречавшего в пустыне Христа!
   -- А Камешку кто-нибудь что-нибудь сказал? -- спросил я.
   -- Ты что -- смеешься?
   Мы просидели так час или два. На ящик Мэттью назначили сменщика. Другим
подменным дали другие задания. Я остался сидеть один за спиной у Булыжника.
   Потом встал и подошел к его столу.
   -- Мистер Джонстон?
   -- Да, Чинаски?
   -- А где сегодня Мэттью? Заболел?
   Голова Булыжника поникла. Он смотрел на бумажку, которую держал в руке,
и делал вид, что продолжает ее читать. Я вернулся на место и сел.
   В 7 часов Булыжник обернулся:
   -- Для тебя сегодня ничего нет, Чинаски.
   Я встал и пошел к дверям. Остановился на пороге.
   -- Доброго вам утра, мистер Джонстон. И приятного дня.
   Он не ответил. Я дошел до винной лавки и купил себе полпинты Большого
Папы на завтрак.
   13
 Голоса у людей были одинаковы: куда бы ни носил почту, слышал одно и то
же снова и снова.
   -- Опоздали, правда?
   -- А где постоянный почтальон?
   -- Привет, Дядя Сэм!
   -- Почтальон! Почтальон! Это не нам!
   На улицах было полно безумных и тупых людей. Большинство жило в
красивых домах и, казалось, на работу не ходило -- непонятно, как им это
удавалось. Был один парень, который не давал опускать почту в ящик. Он
стоял в проезде и наблюдал, как ты подходишь, за два или три квартала --
просто стоял и протягивал руку.
   Я спрашивал у других, кто разносил почту по этому маршруту:
   -- А что с этим парнем, который стоит и руку протягивает?
   -- С каким парнем, который стоит и руку протягивает?
   У них у всех тоже был тот самый голос.
   Однажды, когда мне достался этот маршрут,
человек-который-стоит-и-протягивает-руку был в полуквартале от своего
дома. Он разговаривал с соседом, оглянулся, когда мне оставалось пройти
еще квартал, и понял, что еще успеет дойти до дома и встретить меня. Едва
он повернулся ко мне спиной, я побежал. Наверное, так быстро я почту
никогда не доставлял: в едином порыве, весь движение, не останавливаясь,
без передышки, я был готов его убить.
   Письмо уже наполовину пролезло в щель его ящика, когда он обернулся и
увидел меня.
   -- О НЕТ НЕТ НЕТ! -- завопил он, -- НЕ КЛАДИТЕ ЕГО В ЯЩИК!
   И рванул ко мне по улице. Все, что я видел, -- это сплошной мазок на
месте ног. Должно быть, он сделал сто ярдов за 9.2.
   Я вложил письмо ему в руку. Посмотрел, как он его распечатывает, идет
по веранде, открывает дверь и уходит в дом. Что это означало, пусть мне
расскажет кто-нибудь другой.
   14
 Снова я попал на новый маршрут. Булыжник всегда ставил меня на трудные,
но время от времени, в связи с обстоятельствами вещей, он был вынужден
давать мне маршруты менее убийственные. Номер 511 шебуршился довольно
славно, и там я даже начал подумывать об обеде опять -- об обеде, который
никогда не наступал.
   Средний жилой район. Многоквартирных зданий нет. Просто один дом за
другим, с ухоженными лужайками. Но это был новый маршрут, и я ходил и
думал: где же тут ловушка? Даже погода стояла хорошая.
   Ей-богу, думал я, у меня получится! Обед, назад -- по графику! Жизнь,
наконец, стала сносной.
   Эти люди даже собак не держали. Никто не стоял снаружи, дожидаясь
писем. Я не слышал человеческого голоса часами. Может, я достиг своей
почтовой зрелости, чем бы она ни была. Я шагал дальше, эффективный, почти
преданный своему делу.
   Помню, один из почтальонов постарше показал мне на сердце и сказал:
   -- Чинаски, когда-нибудь и до тебя дойдет, прямо вот сюда проникнет!
   -- Что, инфаркт?
   -- Преданность службе. Вот увидишь. Еще будешь гордиться.
   -- Чушь!
   Но тот человек был искренен.
   Я думал о нем, пока шел.
   Тут мне попалось заказное письмо с квитанцией.
   Я подошел и позвонил в дверь. Открылось маленькое окошечко. Лица не
видно.
   -- Заказное письмо!
   -- Отойдите! -- произнес женский голос. -- Отойдите от двери, чтобы я
лицо увидела.
   Ну вот, пожалуйста, подумал я, еще одна ненормальная.
   -- Послушайте, дамочка, зачем вам мое лицо? Я могу оставить квитанцию в
ящике, придете и заберете свое письмо на почте. Документы не забудьте.
   Я сунул квитанцию в ящик и начал спускаться с крыльца.
   Дверь открылась, и она выскочила. На ней было одно из таких прозрачных
неглиже и никакого лифчика. Одни темно-синие трусики. Непричесана, волосы
торчат дыбом, как будто пытаются сбежать от нее. На физиономии, похоже,
что-то вроде крема, в основном -- под глазами. Кожа на теле белая, словно
никогда не видела солнца, нездоровый цвет лица. Рот раззявлен. На нем
осталось немного помады; сложена же она была вся...
   Я все это отметил, пока она ко мне неслась. Я как раз засовывал
заказное письмо обратно в сумку.
   Она заорала:
   -- Отдайте мое письмо!
   Я сказал:
   -- Леди, вам придется...
   Она выхватила у меня письмо и побежала к двери, открыла и заскочила
внутрь.
   Черт возьми! Возвращаться без заказного письма или без подписи нельзя!
Там за все расписываться нужно!
   -- ЭЙ!
   Я погнался за ней и всунул ногу в щель как раз вовремя.
   -- ЭЙ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!
   -- Уходите! Уходите! Вы злой человек!
   -- Слушайте, дамочка! Попробуйте понять! Вам нужно за это письмо
расписаться! Я не могу его вам просто так отдать! Вы грабите почту
Соединенных Штатов!
   -- Уходите, злой человек!
   Я налег на дверь всем весом и ввалился в комнату. Внутри было темно.
Все жалюзи опущены. Все жалюзи в доме были опущены.
   -- ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА ВХОДИТЬ КО МНЕ В ДОМ! ВОН!
   -- А вы не имеете права грабить почту! Или отдавайте мне письмо, или
распишитесь. Тогда я уйду.
   -- Хорошо. Хорошо. Распишусь.
   Я показал ей, где расписываться, и дал ручку. Я смотрел на ее груди и
на нее остальную и думал: какая жалость, что она чокнутая, какая жалость,
какая жалость.
   Она вернула мне ручку и подпись -- сплошные каракули. Открыла письмо,
начала читать, а я повернулся уходить.
   Тут она оказалась в дверях, расставив руки. Письмо валялось на полу.
   -- Злой злой злой человек! Вы пришли сюда изнасиловать меня!
   -- Послушайте, леди, дайте пройти.
   -- У ВАС ЗЛО НА ЛБУ НАПИСАНО!
   -- Тоже мне, новость. А теперь пропустите!
   Одной рукой я попытался ее оттолкнуть. Она вцепилась ногтями мне в
щеку, хорошенько так. Я уронил сумку, кепка скатилась, и когда я
промакивал кровь платком, она дотянулась и гребнула другую щеку.
   -- АХ ТЫ ПИЗДА! ЧТО, НЕ ВСЕ ДОМА, К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ?
   -- Вот видите? Видите? Вы злой!
   Она прямо вся прижалась ко мне. Я схватил ее за жопу и впился в нее
ртом.
   Эти груди ко мне прижимались, она вся ко мне приклеилась. Закинула
назад голову, подальше от меня -- -- Насильник! Насильник! Злой насильник!
   Я нагнулся, ртом захватил ей одну сиську, переключился на другую.
   -- Насилуют! Насилуют! Меня насилуют!
   Она была права. Я спустил ей трусы, расстегнул ширинку, вставил, довел
ее так до кушетки. Мы оба на нее рухнули.
   Она задрала ноги повыше.
   -- НАСИЛУЮТ! -- вопила она.
   Я ее кончил, застегнул молнию, подобрал сумку с почтой и вышел, оставив
ее спокойно таращиться в потолок...
   Обед я пропустил, но все равно в график не уложился.
   -- Ты опоздал на 15 минут, -- сказал Булыжник.
   Я ничего не ответил.
   Булыжник взглянул на меня.
   -- Боже всемогущий, что у тебя с лицом? -- спросил он.
   -- А у тебя? -- спросил его я.
   -- Ты о чем?
   -- Не грузись.
   15
 Я опять был с похмелья, опять установила