Ксения Букша
   Дом, который построим мы


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Ксения Букша
     Email: da7da(а)mail.ru
     Date: 18 Aug 2004
     Изд. "Амфора", 2004
---------------------------------------------------------------

     Букша Ксения, 2002, С.-Петербург
     Роман




     Если знаешь, не говори;
     Если говоришь - не записывай;
     Если написал - не подписывайся;
     А если и знаешь, и говоришь,
     и пишешь, и подписываешься -
     не удивляйся.
     Народная мудрость






Глава 1: На троих

     Почему я должен говорить тише
     Вообще - должен я кому здесь
     Я хочу тоже в полный рост, слышишь
     Почему ложью я продернут весь

     Почему я должен занижать курсы
     И платить втрое за любой товар
     Я люблю солнце - мне велят "Щурься"
     Говорят "Стройся" и "Фильтруй базар"

     И не то чтобы я такой неслух
     И не то чтобы больше всех хочу
     Но земли утроба просто лопнет, если
     Я хотя бы на пробу вдруг замолчу

     Я могу только изо всех орудий
     По природе столько мне дано огня
     И меня такого не возьмут в люди
     Не пристроить к делу такого меня

     Пропаду, как последний дурень
     Истеку, как мягкое олово
     Не расти всем колосьям в уровень
     Не запудрить цыгану голову

     Хорошие  мысли  кому  попало  в голову  не приходят. Мысль  ищет  такую
голову,   которая,  во-первых,  сможет  ее  оценить.  Во-вторых,  сможет  ее
реализовать.  В-третьих,  не  свихнется.  Правда,  мысли иногда  ошибаются и
приходят в голову неподходящим людям. От этого все беды.

     Но наша мысль была умненькая девочка.

     Она долго-долго летала вокруг Земли, выбирая, куда бы ей  приземлиться,
и  выбрала   не  блаженные  Штаты,  не  жаркую  какую-нибудь   Малайзию,   а
Санкт-Петербург.  В Петербурге был  о  ту  пору  медовый сентябрьский вечер,
сумерки и  огни,  листья всех  оттенков,  вихри  ветра. Мысль  приземлилась,
осмотрелась  и отправилась выпить пива  в бар "Корсар",  что на  улице Малой
Морской. Там  она заказала себе  пива и  завертела головой  по  сторонам. По
стенам были развешаны картинки с пиратами, нарисованные  карандашом и как бы
потрепанные. Бар заполнялся народом.

     В центре зала играл гитарист, которого звали Ян Владиславович Веселуха.

     Вокруг  него светился  воздух  благородным дымным ореолом, и сиял он, и
почти не двигался, только руки  ходили,  одна -  по грифу, левая, а  другая,
правая,  так  била-молотила вверх и вниз, словно  бы Веселуха зверька какого
мучил.  Яну Веселухе  было на вид лет  тридцать пять, хотя на самом  деле  -
гораздо  больше. Есть слова: "Хорошо  сохранился", но только  Веселуха  - не
хранился.

     Веселуха играл на  гитаре вещь собственного сочинения, она называлась -
"Венецианский  карнавал", и  звучала по-разному  в зависимости от настроения
исполнителя. В  тот день уже  первые три аккорда прозвучали как  "хрясь! и -
эх!",  и  дальше пошло  лихо.  Гитарист с  лютым мастерством вдавался во все
завитки, кидало его в синкопы  - жаркий нрав был у этой музыки - но при этом
сам-то Ян Веселуха сидел как влитой, не тряс сивыми волосами с металлическим
отблеском, не откидывался назад.

     - А кто такой Ян Веселуха? - спросила любопытная мысль у мирового Ума.
     - Физик, - ответил ей мировой Ум.
     - А почему же он тогда играет в баре на гитаре? - удивилась мысль. - Он
что, плохой физик?
     -  Перекрестись,  он  отличный физик! Он гениальный физик, если  хочешь
знать. - К нему в голову приходили такие мысли!

     Здесь было  названо с полдюжины довольно известных  в физических кругах
концепций. Мысль  зарделась; ей  бы,  конечно, хотелось  оказаться  в  такой
хорошей компании, но ее смущала практическая сторона дела.

     -  Меня смущает  практическая сторона  дела, - пискнула  мысль, положив
ножку на ножку. - Ведь если он  - гениальный физик,  а  сам играет в баре на
гитаре, значит, он -  русская рохля и не  может  извлечь прибыль  из  своего
гения.  Мало  нашего  брата сгинуло в безвестности,  приходя в  голову таким
дуракам?

     Веселуха  играл,  волнами  расходились  от  него  металлические  вихри.
Гитарист как будто был центром помещения, а вокруг вращалась  вся окружающая
жизнь, с вкусными запахами, салатами и разными людьми.

     - Он не рохля и  не дурак. Просто  его  лавочка  прогорела,  -  ответил
Мировой Ум. - А в баре на гитаре он тоже не просто так играет. Ты послушай.

     Мысль вслушалась: от  "Венецианского  карнавала" хотелось  пить дорогое
вино и тратить деньги: в самый раз для бара. Бились рыбы  в темных омутах, и
герцог приводил  свои войска  в долину, и молния  из тугих жарких туч била в
ненасытную землю.

     - Он что, всегда был таким?
     - Его  сделали  профессором в  двадцать  восемь  лет. В советское время
продавцы в магазинах  приносили ему  со склада  все,  что  там было. Женщины
встают в позу, только завидев его на пути, - расхваливал Мировой Ум.
     - Ну-ну, - хмыкнула мысль. - Тоже мне! Это ведь не он, а его мысли!
     - Нет, дорогая, это его душа.

     Мысль  положила острые  локотки на стол и вздохнула. Если все обдумать,
то человек-то весьма и весьма сомнительный. А если  не обдумывать, то теплые
серые волны с серебристыми искрами, и хоть на Колыму за ним готова.

     - Ян Веселуха, - повторяла она, - Ян Веселуха. Разве это  русское имя -
Ян?
     - Ты, кажется, придираешься, - хохотнул Мировой Ум.
     - Ладно, а чем конкретно он занимается в физике? - спросила мысль.
     - Временем, - ответил Мировой Ум и отключился.

     Но  ведь  время  - не стихия, не субстанция.  В нем, как в  доме, живут
люди.  Время не накормишь музыкой, даже такой благородной и уверенной. Время
не зальешь светом призрачным. Нужно  решить трижды  триста задач и построить
железный замок  на бетонном острове. Об этом  думал Веселуха,  глядя  своими
серыми глазами на ночь, этого он желал всем сердцем, и грозная лилась музыка
с его  струн, как будто свежим и дымным ветром в грозу веяло.  Вечер делался
гуще и пьянее, и даже пираты на картинках опьянели, - валялись под столами и
прижимались  к   пушкам  да  мачтам.   Снаружи  был   заманчивый  и  медовый
сентябрьский вечер.

     А мысль слушала его, и пила пиво, и закусывала мало.

     Наконец, ночь вступила в свои права, народ разошелся. Свечи все потухли
у  картинок, и  пираты стали в темноте творить свои  пиратские  непотребства
(блевать на палубу, склонять головы на продажные груди).

     Мысль  поняла,  что через секунду будет поздно. Она поднялась с дубовой
лавки, оплатила счет, кинулась за Веселухой  вслед  и влетела  ему в  правое
ухо.

     Так  по пьянке  связала она свою судьбу  с этим человеком, о чем не раз
потом жалела.

     - Ага, - сказал Веселуха в восторге, остановившись и глядя вверх, - зуб
даю на холодец, что мне пришла в голову замечательная мысль. Теперь бы ее не
просрать.

     А мысль-то была, на взгляд неискушенного человека, довольно  прозаична,
и ничего в  ней  не  было, казалось бы, сверхъестественного.  Это была  идея
прибора  для определения редких  и  рассеянных элементов  в  любом  составе,
твердом,  жидком или газообразном,  по излучению,  которое  исходит  от этих
элементов.  Словом,  не  более чем новый тип рентгеновского  флуоресцентного
аппарата, простого и бесхитростного, с присущими ему  рентгеновской трубкой,
кристаллической   дифракционной   решеткой,  отбирающей  определенные   виды
излучения, и  детектором,  регистрирующим  импульсы,  исходящие  от  объекта
излучения.  Все  это, плюс  сам объект  излучения, будь то  вода,  фальшивая
банкнота или  речной  песок, должно было иметь взаимное расположение.  Вот и
все; мысль была, конечно, хорошая, она даже вполне тянула на изобретение. Но
приди она в голову не  Веселухе, а кому-нибудь другому, нечего было  бы  про
нее говорить.

     - Записывать! - скомандовал громким шепотом  Михаил Николаевич Рябинин,
лучший  друг  Веселухи,  -  записывать, тять перетять,  ыть  твою ллять! Где
бумажка! Карандашик! Писать давай!
     - Зачем писать, - хрипло отозвался Веселуха,  - они шептались, чтобы не
разбудить многочисленных  детей Рябинина, а  также жену и тещу,  спавших тут
же, - давай сначала дернем по маленькой.
     - Нет, давай писать! - голос  Рябинина сорвался на суворовского петуха.
- Пор-рядок должен быть, сять-пересять!
     -  Писать  не будем,  -  пререкался  Веселуха,  -  в Англии конституция
неписаная, и вообще, все хорошее - неописуемо, а мысль изреченная есть ложь.
Вот ты напишешь, и главное мы потеряем.
     -  Что же  надо  сделать,  чтобы  его не  потерять?  - ядовитым шепотом
осведомился Рябинин.
     - Закрепителя дернуть! - просипел Веселуха.

     Рябинин  выпустил  изо  рта  клуб  дыма и потушил  окурок  о  купидона,
голубевшего  во мраке на  столе. Он жил в  большой комнате на шестом этаже в
старом доме, а кресло, в котором теперь сидел Веселуха, было еще старее, чем
дом, - в том кресле сидел еще предок Рябинина, угодивший при Бироне на плаху
"за справедливый нрав" (за интриги и заговоры).

     - Ты оффуел, - зловеще прошипел Рябинин, шаря по столу обеими  руками в
поисках карандаша и бумажки. - Тебя Родина не простит!
     - Мастерство не пропьешь, - возразил Веселуха.

     Наконец, искомый карандашик был обретен; Рябинин стиснул его и принялся
при неверном свете фонаря, на  подоконнике,  заносить  концепцию Веселухи на
бумажку.  Так  прошло десять минут;  потом  Рябинин вгляделся в написанное и
чертыхнулся.

     - Ну че, не нравится? - ехидно прошелестел Веселуха из недр кресла. - Я
предупреждал, что так будет. Давай, неси закрепитель.
     Рябинин  ничего не  ответил; он молча встал; пятеро детей, теща и  жена
посапывали в разных концах комнаты.

     Поутру Рябинин долго будил заспанных детей  и обливался с ними холодной
водой. Он  воспитывал их по-суворовски: учил, где какой музей и  памятник, а
за промахи бил липовой ложкой по лбу.  Потом он тяжело вздохнул и  прошел  в
кабинет.

     В  кабинете стлался слоями синий дым; Ян Владиславович сидел в  кресле,
утомленный, и пил темное пиво. Рябинин опять смущенно вздохнул и сел рядом.

     -  Ну,  это,  в общем, - сказал  он. -  Мне как бы на  работу  надо. Ты
заходи, если что...
     Веселуха поднял брови.
     - На какую работу? Ты же теперь со мной работаешь.
     - Так это же мы так, - удивился Рябинин. - Чисто теоретически.

     Вчерашнее  вспомнилось  ему,  как  смутный сон: чем-то  они  вчера  тут
баловались, пили, плясали по кабинету. Какую-то красивую задачку решали.
     - Ну, нет,  - сказал Веселуха спокойно. - Понимаешь, я чувствую, что...
- Веселуха щелкнул пальцами.  - Ну  не могу  я бросить  такую красивую идею.
Физически  - не могу. Жалко. Идея-то перспективная,  я чувствую,  - Веселуха
залпом допил пиво и убрал бутылку, - понимаешь, я чую в ней что-то важное, с
большими последствиями для... в общем, давай попробуем! а там посмотрим...
     -  Нет, ты точно оффуел, - сказал  Рябинин жалостливо. - Мало тебе было
одного раза? До сих пор долги платишь.
     - Да ну! - махнул рукой Веселуха. - Тот раз не считается. Это же просто
цех на заводе  был. Завод  гигнулся, а этот цех я вытащил. А тут, - Веселуха
хлопнул руками по ручкам кресла, - ничего! Ровное поле!
     - Вот именно, что поле, - пробурчал Рябинин. -  Что тебя так восхищает?
Нет  уж, -  твердо  заключил  он,  - у  меня пятеро детей  и предки-дворяне,
извини, друг, но тебе придется обойтись...

     Конец предложения застрял у Рябинина в горле.

     Он увидел в  зеркале себя постаревшего  на двадцать  пять лет, седого и
бессмысленного.  Вокруг  метались  печальные  листья.  Суровое  время,  если
потерять тебя,  то и сам в  тебе затеряешься! Если убить  тебя,  то и ты нас
убьешь. На что опереться? Какой дом построить, чтобы успеть тебя понять?

     - Мы прогорим, - сварливо сказал Рябинин. - Тебе-то наплевать, а у меня
дети  малые.  Я научу их танцевать  румбу, выведу на Невский, и скажу: "Люди
добрые! Веселуха втянул меня в ужасную авантюру, обаял, завязал мне глаза, и
вот теперь мои дети вынуждены кормить своего нищего предка".
     - А я,  -  упоенно подхватил  Веселуха,  - буду сидеть в смрадной яме и
питаться шкурками от картошки, которые мне будут бросать добрые люди.
     - И все  это  -  ради идиотской идеи,  которая нагло втемяшилась  нам в
голову.
     - Ради какой-то дурацкой мысли, которую мы из милости подобрали.
     - И дали похмелиться.
     - Все, хватит, - прервал его Веселуха, - пошли искать деньги.

     Но деньги на  дороге не  валяются. И  не всякий  умеет извлекать  их из
окружающей  среды.  Не всякому дано снимать  пенки с дистиллированной  воды.
Гений Веселухи и золотые руки Рябинина ничего не смогли бы тут поделать. Тут
нужен глаз-алмаз, темное прошлое и неслучайные связи.

     Необязательно? Но желательно...

     - А не позвать ли нам Сашу Лукина? - сказал Веселуха небрежно.
     Рябинин хихикнул.
     - Так он  к  тебе и пойдет. Он же  у нас банкир, -  в это слово Рябинин
влил много горькой иронии, и недаром.

     Когда-то  Александр  Петрович  Лукин  был  неплохим физиком.  По мнению
Рябинина,  его  уход  в  бизнес  был предательством родного выпуска  и  всей
физической  науки.  -  "Шустрый!"  -  с ненавистью говорил Рябинин. С  такой
ненавистью не говорят о чужих - только о своих, родных.

     - Я тебе  еще раз говорю,  что он к нам не пойдет, - терпеливо объяснил
Рябинин. - Он не тот человек.
     - Какой он человек, нам неважно, - молвил Веселуха. - Но он разбирается
в финансовых потоках.

     Труднее  было бы найти  вещь,  в  которой Лукин не разбирался.  У этого
человека  было  шило  в одном  месте.  Он, как летучий Меркурий,  опылял все
темные сделки Севера и  Запада.  Четыре дня  назад он пил  водку  с одним из
сотрудников   Комитета  Бесценных  Бумаг   по   случаю  погашения  облигаций
городского долга,  и  тот  проболтался, что "на границе слышен шум  моторов,
виден блеск  вражеских касок", - в общем, "все хорошо, да  что-то нехорошо".
Лукин нервно  потер  шею (галстук начинал  натирать) и на следующее же  утро
сбежал с номинального места  работы, заметая следы зелеными деньгами. Теперь
Лукин  сидел в кафе, положив ногу  на ногу,  облегченно отдувался, и читал в
газете  "Спекулянтъ" про то, как всех его  начальников  схватили, повязали и
пришили им уголовное дело. А с него спрос какой? Он человек маленький.

     Лукин  пил  кофе, мир виделся ему в радужных красках. Рядом с ним лежал
его маленький телефончик. - "Интересно,  кто первый меня перекупит?" - думал
Лукин. Он прикидывал свою будущую зарплату и сдувал пылинки с ботинок. - Ну,
кто там звонит? кого Лукин осчастливит своим беспокойным гением?

     - Здравствуй, Лукин, - сказали в трубке. - Это Ян Веселуха.
     - А, да! - схватился Лукин. - Привет! Как ты там? живешь?
     - Ты мне нужен, - сказали на том конце. - Иди ко мне работать.
     - Счас,  -  ответил Лукин  легкомысленно. - Шнурки  поглажу. А  как  ты
догадался, что я безработный?
     - Нутром почуял, - сказали там. - Ну, приезжай ко мне, обсудим!
     - Ладно, - сказал Лукин, - давно не виделись.

     Вспомнить, думал он  беспечно, друзей, может, чем помочь. Ведь есть  же
на  свете люди, которые... Как ему  сейчас обрадуются! Зазавидуют. Ну, он не
будет  хвастаться. С этими мыслями мелкий  жулик Лукин и  вошел: Веселуха  и
Рябинин сидели за столом и смотрели на Лукина жалостливыми взглядами.

     Лукину стало несколько не по себе.

     - Пришел, - приветствовал его Веселуха. - Выперли из банка-то?
     - Да я, собственно, там и не работал, - почему-то смутился Лукин.
     - Выперли, - заключил Веселуха. - Безработный теперь. Кушать хочешь?
     -  Сколько дней не  ел?  - Рябинин  посмотрел Лукину в глаза.  - Только
честно!
     И навалил банкиру на тарелку килограмм тушеных овощей.
     - Ты что, я столько не съем!..
     - Идиот! -  вскричал Веселуха. - Ему нельзя столько, он же голодал. Еще
станет плохо по первости-то.
     Лукин вертел  головой  и  ничего  не понимал. Шутки он тоже любит,  но,
похоже, эти ребята не шутят.
     - Ладно, -  продолжал между тем Веселуха, - ничего, поработаешь у  нас,
оклемаешься.
     - Где - у вас? - спросил Лукин машинально, и выпил водки.
     - У  меня  на фирме, -  заявил  Веселуха. - Не  вздумай отказываться! Я
знаю, что ты гордый, но мы же не милостыню тебе подаем, ты нам на самом деле
нужен. Ведь ты  все-таки финансовый гений. Хорошо знаешь,  где  какая рыба и
почем.  Мы, конечно, не сможем платить тебе много, но на первых порах на еду
хватит...
     - Мама! - вскричал Лукин. - На какую еду!
     - На какую захочешь, - пожал плечами Рябинин.  - Вкус вкусу не указчик:
один любит арбуз, а другой свиной хрящик.
     И  всунул  Лукину   в  рот  большой   кусок.  Тот  почувствовал  легкое
головокружение.
     - Вы что-то не так поняли, - попытался он  поведать сквозь мясо. - Я не
голодаю, и мне ничего от вас не нужно...
     - Зато нам нужно, - сказал Веселуха. - Очень нужно.

     Лукин проглотил кусок и посмотрел на Веселуху.

     -  Ты  что,  серьезно?..  - вымолвил он.  - Ты...  меня...  приглашаешь
работать к себе на свою маленькую дерьмовенькую фирмочку?
     - Ее  еще нет, - возразил Веселуха. -  Почем  ты знаешь, что она  будет
дерьмовенькая? Это зависит в  том числе и от тебя. Нет, ты,  конечно, можешь
по-прежнему делать деньги из  воздуха  и бросать их на ветер.  Но я  советую
тебе, просто ради прикола, попробовать поработать на реальный сектор.
     Лукин расхохотался от души.
     - Нет, Веселуха, - вымолвил он, - в глазах его почему-то прыгали искры,
- ты все-таки идеалист. Сейчас я все брошу... и пойду на тебя работать!

     Он так сыто хихикал, -  поел на чужой  счет, -  что Рябинин  от горькой
зависти только крякнул.

     - А спорим, что пойдешь? - сказал  Веселуха. -  Зуб даю на холодец, что
пойдешь. И прямо сейчас.
     Это было фирменное Веселухино словцо, обозначавшее  полную и абсолютную
уверенность.
     - Что, шантажировать меня будешь? - засмеялся Лукин.
     - Зачем?!  - легкомысленно  вытаращил глаза  Веселуха. - Силой доводов,
так сказать, э-э... красноречием исключительно.

     Лукин   хихикнул  еще  два  раза.  Веселуха   подсел  к  нему  поближе,
доверительно  к нему  обратился  и  начал  неожиданно  грустным  и  хриплым,
прямо-таки замогильным голосом:

     -  Неправильно ты живешь, Лукин. А знаешь,  почему? Не потому,  что  ты
мелкий жулик. И  не потому, что аморальный тип. Нет, не поэтому.  А  потому,
что  руки твои не знают  никакого  ремесла. Ты не видишь того, с чем  имеешь
дело. Столяр видит свои кресла, садовод  - выращенную  картошку, футболист -
мяч.  А ты пинаешь воздух, окучиваешь  пустоту, тешешь дырку. И  сам ты есть
отверстие  мира, черная дыра, прогрызенная во времени.  Я хочу оплодотворить
твой  талант реальным делом, применить тебя -  может быть, ты оценишь, сколь
много удовольствия может приносить такая работа...

     Так или примерно  так говорил Веселуха, и, конечно,  никогда в жизни не
убедили бы  эти слова Лукина, если бы их говорил кто-нибудь другой, или если
бы он  видел их  написанными в книге. Он бы  просто  не стал их слушать  или
читать.  Но Веселуху Лукин  слушал  очень  внимательно,  опустив голову, как
пришибленный. Ян  Владиславович брал его за шкирку и волок с собой,  сделать
Лукин ничего не мог.

     - Р-р-р, - тихо рычал он, как щенок.
     -  ...только полный  придурок,  - твердо  и  жизнеутверждающе  заключил
Веселуха, шмякнув  кулаком по ладошке. - Лукин, мне кажется,  ты злишься. На
кого?
     -  Какого  черта! - завопил Лукин. - Я  тебе покажу!  Я  тебя на деньги
кину! - пообещал он. - Тиран! Фокусник!
     - Постой, он что, согласен? - не поверил Рябинин.
     - Согласен! - разорялся Лукин. - Ему