етить день
рождения его  друга. Пили  в каком-то большом цеху  - сверху  лежали тяжелые
металлические балки - а оба друга О'Коннора оказались программистами.
     - Говорить ему? - толкнул один из них О'Коннора в разгаре пьянки.
     - Да говори, что уж тут, - махнул рукой тот.
     -  В чем дело? - заинтересовался Веселуха, который уже, что называется,
просек фишку. - Мой прибор завязывает шнурки? топчет кур? пишет стихи?
     - Хуже, - ответил программист. - Он играет в покер.
     -  То  есть до такой степени? - удивился Веселуха. - Ну,  и как? Хорошо
хоть играет-то?
     - Не садись! - заверил О'Коннор. - Мы вообще-то все смолоду мастера, но
до вашего прибора нам далеко. Уделал нас всех по самое никуда.
     - И еще одно,  - но это уже не так интересно, - добавил именинник. -  У
меня   знакомый  есть,  он  интернет-трейдингом  занимается...  ну,  ценными
бумагами на Лондонской бирже спекулирует... Так ваш прибор...
     - Спот, - сказал Веселуха, - своп... блин... стоп, то есть. Я знаю.
     - А, ну так неинтересно, - протянули ирландцы. - Мы уж думали... патент
на новое применение.
     Веселуха тяжело вздохнул.
     - Какие же вы все меркантильные! - высказался он.

     На следующее утро он вышел  во двор, встряхнулся,  построил сотрудников
клином, и  "Амарант"  полетел в Швейцарию.  Там,  поросшие  еловой  шерстью,
возвышались горы,  там дырки  прорывались  в  сыре,  а  еще  Веселуха крепко
надеялся на пунш и грог.
     - Любезная моя шпионка, вы знаете немецкий? - спросил он Койотову.
     - Я  знаю  только русский, - призналась переводчица.  - Просто я всегда
понимаю,  что мне говорит собеседник, и стараюсь ответить ему, а язык тут ни
при чем.

     Австрия оказалась  вся  зеленая, белая  и  в клеточку,  -  белое  небо,
зеленые поля,  дорожки, выложенные плиткой.  Вечер и  ночь Веселуха провел в
удовольствиях, а на следующее утро  перед отелем стояла целая толпа, и морды
у всех были деловые и сосредоточенные.
     -  Господин  Веселуха,  -  зачастили  они.  -  Мы  считаем своим долгом
предупредить  вас  о  том,  что  в  методике,  написанной  вашей сотрудницей
Денежкиной, отсутствуют некоторые существенные  свойства  вашего прибора. Мы
бы  хотели  знать:  вы  просто  забыли  внести  их  в  методичку,  или  ваше
правительство еще не дало вам лицензии на некоторые виды деятельности? Тогда
мы, конечно, не будем...
     -  Думаю,  мы забыли, - сказал вежливо  Веселуха. - Если вам не трудно,
напомните нам, пожалуйста.

     Вперед вышел горный тролль с фонариком в руках, маленький, подпоясанный
кожаным ремнем, и сказал:
     - Вы  забыли написать,  что  ваш  прибор  также  может  применяться для
обнаружения мелких и крупных  подводных источников, озер, пустот в  грунте и
месторождений различных минералов.
     Веселуха рассмеялся и посмотрел на Рябинина; тот  потер руки и  спросил
рассудительно:
     - Ну, а что еще?
     -  Еще, -  выступил органист  из деревушки  Унтераммергау, - ваш прибор
превращает полынь и бурьян в эдельвейсы.
     - А молоко вблизи него не киснет, - важно добавила его жена.
     - И все  это вы обнаружили за одну ночь? - Веселуха поднял брови. - Вы,
наверное, не выспались.
     -  Лучше  не  выспаться  одну  такую  ночь,   но   стать  первыми,  чем
пожертвовать славой и выгодой ради  нескольких часов  сна,  -  польстил герр
Апфельбаум, лыжник  с  мохнатыми бровями -- и при  этом так  значительно  на
Веселуху поглядел, что директору пришлось срочно вырасти на два сантиметра.
     - Мы устроим праздник в вашу честь, герр Веселуха, - сказала некая фрау
Штер. - Пойдемте скорее в гостиницу!

     Рябинин  рассудительно  потер  переносицу,  помигал  глазами   и  задал
окружающим вполне естественный вопрос:

     - Но почему же ни  мы, ни наши клиенты в России не  заметили всех  этих
дивных свойств?
     - Потому  что  мы -  развитые потребители, а они - нет, - хором сказали
немцы.
     - Потому что нам  не приходило в голову задавать прибору такие вопросы,
- уточнила  госпожа  Денежкина. -  Ведь вы, Ян Владиславович, сами говорите:
что у природы спросишь, то она и ответит...

     К этому  легкомысленному  замечанию все отнеслись так же легкомысленно,
потому что  с гор задувал свежий  ветер, и стоять  долго на белом свете было
холодно: день был мокрый, солнышко гуляло за тучами, и хотелось грога.

     За столом было уютно, тесно, вкусно, до низкого потолка Веселуха мог бы
сидя достать рукой, и только одно обстоятельство несколько его смущало: герр
Апфельбаум  все  время на него  смотрел,  хитрый,  как лис, и волосатый, как
снежный человек. - "А  скажите честно, - мысленно спрашивал он у Веселухи, -
ведь  гений и злодейство - это ну  не  то чтобы несовместимые, но совершенно
разные  вещи?"  - "Конечно,  конечно, -  заверял его  Веселуха. - Совершенно
разные  и  даже  несовместимые.  У  гения  просто  не  получится  хорошенько
навредить кому-нибудь, кроме себя  самого". - "А если гений -  архитектор, -
мысленно  спрашивал Апфельбаум, наливая себе грога и  одновременно болтая  с
окружающими, -  и построил тюрьму?" - "Значит, в этой тюрьме будет сидеть  и
он, а вернее всего - только он", - отвечал мысленно Веселуха.

     Впрочем,  вслух  они  говорили  совершенно  другие,  более серьезные  и
практические вещи, а подобных легкомысленных предметов избегали. Так  всегда
люди  порядочные не говорят о том, что больше всего их беспокоит, и не чешут
там, где больше всего чешется. Веселуха сидел, как изваяние, положив руки на
колени, - над ушами блестели металлическим блеском  отросшие волосы, и глаза
улыбались окружающим.

     Собственно  говоря, дальше  они могли бы никуда не  лететь,  потому что
приборов с собой  у  них  больше  не  было,  а  количество  заявок  росло  в
геометрической пропорции, -  но  Паша  Ненашев,  проявив  римскую  доблесть,
смотался в Петербург за еще одним  прибором. Ждали  его всего сутки;  за это
время госпожа Денежкина  успела найти под елкой чей-то кулон с александритом
и посмотреть, как делают дырки в сыре, Рябинин истратил половину зарплаты на
подъемник, а Веселуха с женой, наоборот, заработали.

     Дело  было  так: в одной из семнадцати  пивных, расположенных в долине,
сидели немцы и разные иностранцы; ночь  шла на  чистое небо, смех слышался у
огня. Все было  тихо и мирно, как вдруг круть - со скрежетом дверь кэк шмяк!
Кто это так хлопает дверью, с неудовольствием подумали немцы, - обернулись и
увидели высокого господина  с  гитарой, а с  ним  шла дама такой  обалденной
красоты,  что  немцы восхищенно переглянулись, и  подавились черной  травой,
которой  было приправлено  в  тот вечер  мясо,  а иностранцы  -  так те даже
разулыбались. Но  главное  - с их приходом как будто  ток прошел,  как будто
свежим ветром повеяло, и все почувствовали некоторый душевный подъем.

     Высокий господин скинул куртку и шапку, серыми глазами зыркнул в огонь,
взял гитару и объявил:
     - Господа!  Чтоб  вам  было понятно: я немного выпил, и у меня  хорошее
настроение.  Сейчас  я  буду  играть, и  кто  из вас  сколько  минут  сможет
проплясать - тот на столько лет больше проживет.
     Обалдевшие немцы  выпучили глаза  и стали переминаться с ноги  на ногу;
особенно стыдно казалось дамам, многие из которых не отличались молодостью и
красотой.
     - Отпуск, Мари, - махнул наконец рукой один из немцев. - Пошли, правда,
потанцуем!
     Мари встала, и  они под одобрительный смех начали  танцевать;  за  ними
поднялся старый еврей в белых пейсах; за ними еще кто-то; наконец, все лавки
были сдвинуты в угол, и пошла общая пляска.

     Мелодия, которую играл Веселуха, была нрава  порядочного и постоянного,
но  веселого.  Началась  она  довольно медленно,  а потом  потихоньку  стала
разгоняться,  так что большинству присутствующих  удалось  прибавить себе не
более чем по пятнадцать лет - хотя многие из них были неплохими лыжниками.

     Одна мадам Веселуха, не зная  усталости, плясала под Веселухины струны.
Брызги огня  вылетали  из-под  ее  каблуков:  потом  хозяин  бара  показывал
отметины на  сосновом полу, рассказывал  легенду. В ее волосах радость свила
гнездо, она дарила взгляды - глаза у нее блестели, как  вишни после дождя, а
сама она была стройна, как кошка, в отличие от многих  присутствовавших дам,
напоминавших  кто веретено,  кто  грушу.  Наконец, и  Веселуха  не выдержал:
щелкнул пальцами, чтобы кто-то, неведомо кто, играл за него, поставил гитару
(а музыка продолжалась, все убыстряясь), и схватил жену за талию.
     - И-и-и-эх! - взвизгнула мадам Веселуха, тряхнув темной копной волос.
     Только сноп искр по столу раскатился золотыми монетами.

     Вот такой  бывает любовь, господа, - смотрите, вам показывают... - "Это
не любовь!" -  поднимают  палец  серьезные люди.  А  что  же?  Это  красота.
Пожалуй, это верно, но для Веселухи красота и любовь были - как мясо и соль.
А  мадам  Веселуха  никого  не  любила,  и  будь  ее  воля,  -  но  волю  Ян
Владиславович выпил из ее губок первым же поцелуем, привязал к ней  камень и
утопил в  море. Веселуха вообще считал женщин прелестными,  но пустоголовыми
созданиями, предназначенными для украшения жизни: это, по его понятиям, было
очень много, - и, хотя и носил  на руках всех дам, независимо от возраста  и
близости знакомства, абсолютно их не уважал.

     На  следующий  день  явился  Паша  Ненашев  с   прибором,  и  Веселуха,
простившись  с  герром Апфельбаумом,  сел в санки, усадил сзади  всех  своих
соратников, немцы  подтолкнули их  сзади  -  и  "Амарант"  поехал  в Италию.
Мальчишки бежали за санками елки слились по сторонам дороги пеленой.
     -  Сторонись!  Пади!  -  кричал  Лукин,  и  свистел,  и  махал шелковым
кнутиком.

     Лыжники разлетались  с дороги,  снег клубился,  потом санки взлетели на
воздух,  и  так,  как  по  маслу,  домчали  Веселуху  и  соратников до самой
Флоренции.

     Во Флоренции  славно  воевать,  и  изо  всех углов тянет великим морем.
Герцог  привел войска в  долину, -  во Флоренции собрался совет, а  наемники
взяли и всех перебили, о чем без всякой горести повествует синьор Макиавелли
в "Истории Флоренции", - даже самые гнусные измены - как красивые плутовские
истории.  Стены  залов  расписаны  травами,  над  куполами  солнце  плавится
багровым шаром.

     - Sapristi, ваш прибор предсказывает погоду!
     Большой  корабль качался у берега  на мутных волнах реки Арно. Помидоры
красны, как губки мадам Веселухи. Ян Владиславович млел от любви и от тепла.
     - Мой прибор  еще и не  то  может! -  похвалялся он.  - Погода - это не
главное.
     -  А  что  главное?  - три  итальянца  мигали  черными глазами  в  такт
секундам. -  Скажите  нам,  чтобы  мы знали,  а  то  мы  умрем  на месте  от
любопытства!

     Но  Веселуха скрытно  улыбался, как его  ни  поили. Только,  когда стал
совсем  пьян,  взял  гитару,  закинул  ножку  на  ножку  и  сыграл им что-то
старинное в своей  обработке. С модуляциями, неожиданными, как всплески рыб,
- невидимая на небе луна восходила все выше. Было в Веселухиной игре древнее
изящество: так иногда умело рубят дрова, и  это  красиво.  Россыпи спиралей,
волн, страсть по всем правилам: барокко...

     Но тут,  качаясь  и  хватаясь  за  палубу, явился Паша, - лицо его было
отменно  хмурым,  хвостик менеджера по продажам, сальный и кудрявый,  сбился
набок, - его тоже оторвали от выпивки.

     - Директор! - сказал Паша тоном мученика. - К  нам приехали джентльмены
с города Нью-Йорка! Хотят вас видеть!
     -  Как, прямо сейчас? - Веселуха притормозил и поставил гитару. - Скажи
им, что я не могу их видеть.
     - Так и  сказать? -  "Видеть вас не могу"? -  уточнил Паша. - Простите,
директор, но они подумают, что вы шпана с Лиговки.

     Этого Веселуха не мог себе позволить, - он понял, что придется идти.
     -  Так не по-русски же!  - ты  уморишь меня, ох! - синьоры,  вы видите,
какие у меня супрацовники... конфиденты, или как там... - Веселуха поднялся,
палуба  встала  торчком, - ну  вот,  понаехали тут...  Оч-чень не вовремя...
Вкуса к жизни нет у людей... трудоголики, блин...

     Тут Ян Владиславович бросил строгий взгляд на свой прибор и спросил:
     - А я протрезвею?
     Прибор ничего не ответил директору, потому что был выключен из сети.
     - Воткните кто-нибудь, - пожелал Веселуха.

     Итальянцы втроем кинулись в бар и принесли удлинитель; Веселуха включил
прибор  и  откинулся назад:  он трезвел, если так  можно выразиться,  как на
дрожжах, под  мелким  грибным дождичком, на  глазах у изумленных итальянцев,
качаясь на мутных волнах реки Арно.

     Три джентльмена из  Нью-Йорка уже  давно сидели  в  холле, в полумраке,
ожидая Веселуху, в застывшем виде - как сели, так и сидели, улыбаясь, как  в
гробу. Увидев Яна Владиславовича, они разом хмыкнули  и переменили позы. Все
вокруг  казалось серым и  черным, только  неяркий  свет просачивался  сквозь
окно.

     -  День  добрый, джентльмены, - поздоровался  Веселуха, садясь рядом. -
Что же вы ничего не заказали? Наша фирма вас угощает.
     -  Спасибо, - ответил один из американцев жизнерадостно. - Мы  не пьем.
Закон нашей корпорации запрещает нам пить вино и есть свинину.
     - Ну,  тогда  хоть салатику  поклюйте, - предложил Веселуха,  изображая
простодушие.  - Я вообще-то американ не так представлял. Я думал, что вы все
в шортах и с фотоаппаратами на шеях.
     - Нет, - заметил американец, - это вовсе не обязательно.
     - На-адо же, - сокрушенно поцокал Веселуха. - А я думал...

     Американцы опять переменили позы.
     - Мы предлагаем вам сделку, - перешел к делу тот, который говорил. - До
нас  дошли  сведения,  что   вы   торгуете   рентгеновскими  флуоресцентными
спектрометрами.
     - Да уж, запираться глупо,  - сказал Веселуха,  лопаясь от  внутреннего
смеха.  - Есть такой  грех -  торгуем... Но  мы  же  сами их  и  производим,
заметьте, на основе собственных научных разработок.
     - Это нам также известно, -  американец улыбнулся  так, что уголки  его
рта чуть не сошлись на затылке. - Видите ли, дело в том, что наша корпорация
также торгует рентгеновскими флуоресцентными приборами.
     - Вот как? - обрадовался Веселуха. - Значит, мы коллеги!

     Американцы переглянулись.
     - Мы  хотим  продавать  ваши  приборы под своей маркой,  - сказал  тот,
который говорил и прежде.
     - Но это абсолютно невозможно! - ответил Веселуха учтиво.
     - Я вас понимаю, -  кивнул американец,  -  условия, которые  предлагают
иностранные фирмы  для  сотрудничества,  часто бывают просто грабительскими,
из-за рисков, которые они несут, имея дело с русскими. Но не в нашем случае.
Понимаете, мы - компания-лидер.  Мы  очень богаты.  И условия будут для  вас
действительно очень выгодными.
     - Мы заплатим вам вперед на пять лет из расчета, что объем продаж будет
расти на пятьдесят процентов в год.
     -  Мы сами будем страховать  все риски, чинить ваши приборы, а методики
будем покупать у вас же за отдельную плату.
     - Более  того! Если  вам что-нибудь не понравится,  вы  в любой  момент
сможете разорвать контракт.
     Американцы покивали головами и заглянули Веселухе в глаза.
     -  Ах,  вот как,  - пробормотал  Ян  Владиславович,  - хо-хо!  ого!  Вы
предлагаете мне принимать  крепкое  стопроцентное решение или можно развести
демократию?
     - Разводите, - согласился американец.

     Тогда  Веселуха повернулся и увидел, что  на кожаном диване  сгрудились
кучей Рябинин, Паша, Наталья  Борисовна и Лукин,  и глаза у них горели,  как
фары.
     - Твое мнение, Миша?
     - Ковать ли станет на граждАн, - сказал Рябинин, - пришлец иноплеменный
цепи - я на него, как хищный вран, как вихрь губительный из степи!
     - Так, понятно, - твое мнение, Лукин?
     Лукин покрутил носом:
     - Продавай по максимуму, Веселуха, а я не думаю, что это максимум.
     - Так, - ну, а ты, Паша, как?
     - Сравнение стоимости торговых марок  - дело трудное. Может быть, когда
мы раскрутимся, продавать под нашей маркой будет выгоднее.
     - Ясно, - а вы, Наталья Борисовна?
     - Я тоже думаю, что не стоит, - чистосердечно сказала Денежкина.
     - Почему?
     - Рожи мне их не нравятся.

     Тоже аргумент, подумал Веселуха, - и обернулся опять к американцам:

     - Мои сотрудники против.
     -  Может  быть, вы  все-таки примете  крепкое стопроцентное решение?  -
спросил американец. - Как вы бы сами поступили?
     -  Конечно, я согласился  бы, - улыбнулся Веселуха  грустно, - но, увы,
мои сотрудники... совки, нос не дорос, понимаете ли... Что делать!
     -  Нехорошо,  когда  директор  фирмы  так подвержен  чужому влиянию,  -
доверительно прошептал один из американцев. - Вам следует быть более...
     - Харизматическим, да, - покивали остальные два.
     - Я постараюсь, -  козырнул Веселуха. - Все-таки я  еще  совсем недавно
занимаюсь бизнесом.
     - А что вы делали до этого? - поинтересовались американцы.
     - Я работал на Бабаевском заводе, - Веселуха округлил глаза.  -  Бабаем
работал. Ходил  по дворам, и деток, которые не хотят ложиться в кроватку или
капризничают, хватал и уносил в своем большом мешке...

     Пламя  свечей  прилегло  на  бочок  и опять  привстало,  - перепуганные
американцы  зелеными тенями метнулись  к дверям, и Веселуха пригласил всех к
столу.  Когда  расселись,  Рябинин  поводил вилкой  по гладкой,  еще  пустой
тарелке и спросил:
     - Ян, а правда: как бы ты сам поступил? неужели...
     Веселуха поднял на него глаза и ответил спокойно:
     - Я бы поступил так: связал бы всех троих крепкой веревкой и торговался
бы с ними до последнего.
     - И тогда вы отдали бы прибор? - ахнула Наталья Борисовна
     -  И  тогда,  -  продолжал  Веселуха,  - я  бы  получил  -  заметьте  -
независимую экспертную оценку рыночного потенциала нашей фирмы. Та последняя
цена, на которую они  бы  пошли, - вот это  и  было  бы то, на что нам можно
ориентироваться... имея в виду наши стратегические цели.

     Веселуха выпил и смачно закусил маринованным грибком.

     - Но, - заключил он сокрушенно, облизываясь, - я прекрасно понимаю, что
такие мои  действия могли бы быть восприняты... как-нибудь не так... Поэтому
мне пришлось просто послать их. Надеюсь, они не очень испугались.

     И  дождь прошел,  и воссияло солнце, расплавляясь кровью над  куполами,
закатываясь,  как шарик-глазик, опускаясь  в  залив,  дергаясь, отрываясь от
небес,  чернея. Но как-то  вдруг  дунуло горячим дыханием, посыпался голубой
пепел,  прогремело вдали,  а потом  нашла  туча,  и  посыпал снег.  Он сыпал
мелкими  клочьями,  крупными  хлопьями,  небо  поблекло,  дороги  сжались  в
узенькие щелки, реки вздулись, а потом наступила вечная ночь. Кресты чернели
сквозь  непроглядный серый  мрак. Сеть  с  красными  бантиками  и  бубенцами
растягивалась все  шире, - и, наконец, закрыла всю Европу, со всеми турками,
арабами, дымными травками, горьким  пивом, крепким вином, старую, облизанную
языком Европу.


Глава 6: На поток

     Заросли поля бурьяном
     Каждый вечер ходит пьяным
     Каждый вечер липнет к юбке
     В губки
     Красный дымный вечер
     А навстречу
     Многослойным океаном
     Лезут тучи, жарко, быстро,
     Дождь течет по острым листьям,
     Дрожь проходит по полянам

     Пришел в  Петербург  август,  стало  темнеть по ночам.  На  грядках сох
укроп, над Невой мутной звездой стояло по вечерам рыжее солнце. В  последних
лучах наливались соком  вишни, молодая  картошка стала стоить пять рублей за
килограмм,  да и  все, что  растет естественным способом,  подешевело, в том
числе и заводы.
     - С этого  завода разбежались даже крысы, -  сказал  Веселуха Рябинину,
глядя вверх.

     Сзади  Нева катилась,  приближаясь к излучине, по бокам, куда  ни  кинь
взгляд, были сараи, хрущобы, а между ними - сухие тропинки и жирная, пыльная
зелень.  Впереди  возвышалось  огромное здание, сва